Глава 1. Утренний визит

Стояла морозная, туманная погода. Людей на улице было крайне мало, так как беспощадный шквал ветра вперемешку с багровыми листьями сбивал прохожих с ног. Часы на главной площади показывали без десяти шесть - раннее утро.
Солнцу так и не удалось пробиться через густой туман, и оно бледным светом освещало мостовые.

Фонари отключили ещё вчера. Повозки с лошадьми не ездили с воскресенья. А поскольку несколько часов назад наступил вторник, на улицах стояла гробовая тишина. Только ветер завывал каждый раз с новой силой, и изредка раздавался бой часов на башне, никогда не прекращающих свой ход.

Небо затянулось тучами и было готово вот-вот низвергнуть свои слёзы на землю. Последние осенние дни мир всегда провожал дождём.

Трудно поверить, что всего пару недель назад этот город сверкал, и каждая его улочка была наполнена смехом, танцами и весельем. Весь мир съезжался посмотреть на необыкновенные парады и фееричные цирковые шоу, которые проходили здесь каждый вечер. Яркие, местами вызывающие костюмы, в которые были облачены буквально все жители, так и бросались в глаза приезжим. Весь город стоял в огнях. Повсюду толпы детей, а также толпы родителей, пытающихся догнать своё неугомонное чадо, нескончаемый поток артистов и акробатов. Бесконечная фиеста.

Сейчас все затихло. Не было ли это все свидетелем медленной смерти города, его запустения и омертвления? Отнюдь.

Ничего не происходит просто так. И можно с уверенностью сказать, что всего через несколько месяцев огни снова зажгутся, и туристы будут бродить по уютным красивым улочкам, восхищаясь красотой здешних мест. Нужно лишь немного подождать.

А пока все вокруг медленно замирает, затихает и, в конце концов, засыпает…

                ***

Около восьми в дверь приглушённо, но напористо постучали. Лили, только встав, наспех накинула халат и, спустившись со второго этажа, поспешила впустить гостя.

На пороге стоял доктор Эван Нильсон, на вид которому можно было спокойно дать все пятьдесят, хотя ему на самом деле не было и сорока. Седина проклюнулась на его голове слишком рано, успех охватить большой участок, а морщины покрывали весь лоб, минуя очертания бровей. Всем своим видом мужчина показывал усталость. И то ли это было от ежедневной кропотливой работы, то ли просто от панической боязни окружающего мира. Казалось, его все пугало до чёртиков, и не было на земле такой вещи, что не приводила его в оцепеняющий ужас. Хотя, нет, было. Смерть. Как ни странно, но именно она вызывала на лице доктора слегка подрагивающую улыбку, успокоение. Ему всегда казалась, что смерть только начало пути без страха. Наверно, его работа помогала ему справиться с боязнью. Однако сегодня доктор Нильсон выглядел сильно уставшим. Мешки были заметно видны под его серым потускневшими глазами, пальто все было помято и истрёпано.

Он зашёл в дом, чуть пошатываясь, и Лили, испугавшись, что мужчина упадёт, поспешила забрать из его рук старенький кожаный чемоданчик.

- Доброго вам утра, мисс Лилит, — как всегда приветливо, правда, слегка сонно, поздоровался Нильсон, снимая пальто. – Вижу, вы только проснулись. Остальные члены семьи уже встали?

Девушка слегка кивнула, помогая гостю повесить одежду на вешалку.

- С добрым утром, — слегка запоздало сказала она и бросила взгляд на окно, за которым продолжал бушевать ветер. – Снега не наблюдается?

Тот опешил от столько неожиданного вопроса и тут же, что-то пробубнив себе под нос, поспешил закончить разговор.

- Будьте благоразумны, — кратко бросил он и молча стал подниматься по лестнице.

Конечно же, снега никто не ждал. Да и не было в этом смысла. Он никогда не выпадал раньше наступления зимы. Что мешало ему, законы природы или магические силы, никого, впрочем, не интересовало. Увидеть снег считалось дурным знаком, особенно до наступления декабря. Говорили, снег осенью принесёт такой холод, что ни одно одеяло, свеча и плотные стены не спасут от наступивших морозов. Потому люди предпочитали оставаться в неведении, не желая размышлять, как же всё-таки выглядит этот самый заледенелый дождь, и ощущать на себе зимой лишь прохладный ветерок, от которого по телу пробегают мурашки и от которого можно укрыться, посильнее закутавшись.

Девушка поднялась вслед за доктором и застала его уже в комнате брата, стоявшего рядом со всем семейством. Все они оживлённо обсуждали политику, до которой, в сущности, ни одному из присутствующих не было никакого дела. Лишь мальчик четырнадцати лет сидел на своей кровати, отстранённый от общей беседы и безвольно болтал ногами, не достающими до пола.
Первой, кто заметила Лили, оказалась её мать. Женщина невольно повернула голову в сторону и, заметив дочь на пороге, как-то неестественно широко улыбнулась.

- Милая, ради бога, заплети свою гриву в косу, — в её голосе читалась нотка раздражения. – Твои кудрявые волосы и так торчат во все бока, а ты к тому же имеешь эту отвратительную привычку выходить на улицу поздно вечером, от чего мороз закручивает их ещё сильнее. У нас гости в конце концов. Приведи себя в порядок, — женщина закончила уже спокойнее, хотя не скрывала некого разочарования и смущения.

- Прошу прощения. Я скоро вернусь, — Лили слишком быстро выбежала из комнаты, попутно снимая с руки некрепко привязанную ленту. Пряди уже скользили между пальцами, когда девушка дошла до зеркала. Так ловко она перебирала свои непослушные чёрные волосы, заплетала их в косу, пытаясь прижать сильнее к голове.

Лилит не злилась на мать, она всегда слушалась. Это правильно. Она действительно считала это правильным, неизменным, важным.


В комнате продолжалась вялая беседа. Мать сидела в кресле, облокотившись на спинку, и пристально смотрела на дверь, за которой минуту назад скрылась её дочь.

- Говорят, лесничие видели группу ледовиков неподалеку от города, - доктор Нильсон всегда любил рассказать какую-нибудь не самую хорошую новость. – В прошлом году их зимние набеги дорого нам обошлись: огромное количество еды пропало из самых знатных домов. Говорят, была похищена семейная драгоценность у ваших соседей, а уж убийства…К сожалению, приходиться признавать, что никто из нас не защищен.

Он собирался дальше продолжать разглагольствовать на эту тему, но тут его мысль резко скользнула в другую сторону и, откашлявшись, доктор нехотя заговорил о более важном вопросе:

- Госпожа Эмма, как вы считаете? – обратился доктор к женщине, которая в тот момент была совершенно невнимательна к беседе, и Нильсону пришлось повторить тему разговора. - Стоит ли давать вашей дочери «препарат» и в этом году? В конце концов ей уже восемнадцать. По всем законам тело уже способно самостоятельно противостоять пробуждению. Я осматривал её в прошлом месяце и могу совершенно точно заверить вас, что весь организм устойчив к холоду. Даже местами устойчивее организма многих взрослых людей. Думаю, что не стоит понапрасну тратить ценные средства.

- Я категорически против, — властно сказала миссис Хаймфлос, когда доктор хотел повторить вопрос. Она поднялась из кресла, выпрямилась и убрала выбившуюся золотистую полуседую прядь волос с лица. Всем видом она показывала своё превосходство над остальными матерями, которые готовы спокойно согласиться с глупыми устоями общества вопреки благополучию своего ребёнка. В её благородно карих глазах горел настоящий огонь материнской любви и заботы, однако, весьма своеобразной.

Эмма Хаймфлос всегда была строга к детям в меру своих убеждений, но никогда не позволяла себе лишнего. Свои взгляды на жизнь женщина старательно им прививала, обходя стороной их предпочтения. Но это выглядело весьма заботливо, поэтому вся семья жила под жёстким, но вполне комфортным, контролем матери, которая считала своим первым долгом уберечь будущее поколение от опасности.

И сейчас, когда перед ней стоял столь непростой выбор, Эмма, без сомнений, насколько позволял её твёрдый характер, могла заявить, что дочь ещё недостаточно взрослая для такой самостоятельности.

- Дорогая, может стоит все же подумать? Наша девочка уже давно превратилась в девушку, и ты не можешь этого отрицать. Она отнюдь не беспомощна. Я в свои годы тоже был довольно хиленьким, но тем не менее в восемнадцать спал всю зиму беспробудным сном.

Ричард Хаймфлос редко спорил с женой, так как его характер едва ли это позволял. Его настойчивость часто ничего не давала, и все принятые им решения, жена оспаривала на раз. И не было в его действиях той самостоятельности, присущей мужчинам. Порой казалось, что в маленьком четырнадцатилетнем сыне Ричарда таилась намного большая мужественность, чем в нём самом. Однако в такие моменты, как сейчас, в Ричарде всё-таки просыпался некий отцовский порыв, чему жена была крайне не рада.

Её всегда очень цепляла схожесть детей с отцом. От неё они не переняли ни цвета волос, ни глаз, даже такой мелочи, как изгиба бровей. Конечно, можно было говорить о том, что у Генри и вовсе были рыжие волосы, причём абсолютно прямые, как у матери Ричарда, но это миссис Хаймфлос, естественно, тоже списала на его счёт.

Правда, характером дети не пошли ни в одного из родителей или же родственников. Они часто витали в своих мыслях и, казалось, что им никто в этом мире и не нужен, кроме друг друга. Несмотря на разницу в четыре года, Лили и Генри отлично ладили, находя в друг друге что-то, не достающее каждому по одиночке. Завораживающее зрелище – наблюдать, как они вместе о чем-то увлечённо болтают, а потом как-то задумчиво переводят взгляд на окно, всматриваясь в небо, так похожее на них. Почему-то их можно было связать только с небо, ведь ощущалось, что с землёй они не имеют ничего общего. Каждый по-своему.

Когда Лилит вернулась, вопрос был уже решён, причём не в пользу мужчин. Как бы старательно они ни уговаривали миссис Хаймфлос, она была непоколебима.

             - Наконец-то ты вернулась. Заплела неплохо. Я потом немного подправлю и сможешь пойти прогуляться в сад, — она обвела комнату критичным взглядом и остановилась на сыне. – Генри, милый, если ты хочешь спать, то давай доктор даст тебе лекарство прямо сейчас и вскоре ты увидишь зелёные деревья.

Мальчик дернулся, и по спине его пробежали мурашки. Он тут же прекратил болтать ногами и испуганно посмотрел на мать, надеясь, что она несерьезно.

- Нет! До зимы ещё три дня. Я хочу посмотреть на снег, — младший Хаймфлос скрестил руки на груди и гордо развернулся лицом к стене.

Но кто в этом доме мог пойти против слова матери? Разве что местный кот Ланселот. Кошек миссис Хаймфлос не переносила и имела жутчайшую на них аллергию, но, как бы она ни старалась, возле дома всегда кружился черный, лохматый кот с рыцарским именем Ланселот. Он отличался невероятным умом и хитростью и всегда находил какой-нибудь способ попасть в сад, который ещё в позапрошлом году оградили неприступным забором. Но кота сейчас не было, и Эмма была абсолютно уверена в правильности своих действий.

- Снег? Ты уже и брата заразила этими глупостями? Веди себя, как подобает леди, а не сказочнице из лавки. Каждый год с тобой одно и то же. Неужели даже после совершеннолетия не можешь выкинуть это из головы? И мне ещё говорят, что ты взрослая. Дитя! — брови на миг сошлись на переносице, но женщина тут же себя успокоила и уже спокойным тоном продолжила: — Завтрак уже должен быть готов. Я пойду посмотрю. Те, кто не считает своим долгом оскорбить или обидеть мать, могу присоединиться, — и она гордо вышла за дверь.

За ней незамедлительно последовал отец, а затем и мистер Нильсон, бросив на детей сочувственный взгляд.

Лили и Генри переглянулись, но сестра тут же взяла себя в руки, когда мальчик только-только собирался заговорить.

- И не говорить, что мать неправа. Мы должны внимательнее к ней прислушиваться, — она машинально схватилась за косу.

- Хочешь сказать, мы должны ложиться спать каждую зиму под действием какого-то подозрительного лекарства, ещё и на три дня раньше, никогда не видеть совершенно обычного природного явления, не праздновать дни рождения, — он на секунду запнулся, — и всегда-всегда-всегда слушать маму, даже если она действительно неправа?

Девушка промолчала. В этот момент её младший брат показался ей намного старше. Не каждый мог увидеть, но она знала, что мальчик на самом деле намного умнее, чем может показаться с первого взгляда. Вся его комната была усеяна книжками по медицине и технике, а в сарае на заднем дворе были спрятаны все его маленькие изобретения.

Они вместе подошли к окну.

- Мне просто хочется посмотреть, как весь мир станет белым, - задумчиво проговорил Генри, ставя локти на подоконник. – Что правильного в том, что мы отнимаем у себя четверть жизни? Почему нам не дают выбора?
И всё-таки он был слишком мал, чтобы понять.

- Значит, так надо. Зачем рушить то, что уже существует. Можно ведь просто этому следовать. Оно ведь неспроста так создано. И если бы каждому маленькому мальчику давали выбор, то представь, сколько их перемерзло бы в лесу, или ледовики всех бы перехватали. Жуть какая! Пойдём завтракать, а то мама обидится, — девушка, поманив за собой брата, вышла в коридор.

Ни ледовики, ни холод Генри не пугали, но крайне пугало одиночество. Его сестра всегда была рядом и поддерживала его мысли и идеи, но крайне зависела от мнения матери. Хоть она и хотела, но никогда не позволяла себе выйти из-под её контроля. Для неё мать всегда была права, хотя на самом деле все, во что она верила, выглядело со стороны весьма нелогичным.

Мальчик, в отличие от Лили, был готов уйти из дома в любой момент, не обращая внимания ни на возраст, ни на то, что ему некуда идти.

- И как она не поймёт? Что ж... В итоге обиделся я, — и юный Хаймфлос поспешил оставить свою опротивевшую комнату.

Завтрак уже остывал, когда дети уселись за стол.