Экстрим и красота на БАМЕ

     У каждого поколения граждан в  нашей стране в двадцатом веке были свои грандиозные стройки, участниками которых были комсомольцы и несоюзная молодежь. Все без исключения отправлялись на такие стройки не столько за высокими  заработками, сколько за романтикой.
В наше время такой стройкой стал БАМ. И мы рискнули покинуть свое  теплые семейные гнездышки и по-настоящему окунуться в атмосферу романтики великой стройки и бескрайнего севера. Отправили запрос, получили приглашение на работу по специальности. Сборы были недолгими. И вот мы уже на БАМе, в городе Тында.
Осень, к нашему разочарованию, ничем не отличалась от нашей, донской, за исключением того, что закончилась гораздо раньше с приходом морозов.
 Первое чувство романтики нас посетило, когда на улице стало  -50. Никогда раньше я дома не надевал на себя столько одежды. Здесь натягивал все имеющиеся теплые вещи, но все равно замерзал. Создавалось впечатление, что кожа вот-вот лопнет. Дышать можно было только через шарф, легкие такой холод не принимали. Встречные прохожие предупреждали, что появились белые пятна на лице, и все понимали, что это начинается обморожение и тут же брались интенсивно тереть кожу. Воздух становился белым как молоко. Впервые увидев такое явление, мы даже испугались. Потом привыкли.
Экстрим часто случался в командировках. Однажды надо было оказать медицинскую помощь в 612 километрах от Тынды. Это был поселок Икобья, в котором я побывал дважды и оба раза –  на экстриме. Работая до 2 часов дня, я не знал, куда девать остальное время. И вот мне повезло, на прием пришел местный житель-рыболов и охотник. Сговорились, что он возьмет меня в бригаду и даст ружье.
Май, чудная погода, ласково пригревает солнце. Мы  передвигались с голыми торсами, положив одежду в снаряжение за спину. Пришли  в намеченное место уже к вечеру. Мои  наставники, зная, что я в тайге первый раз, оставили меня сторожить лагерь и рубить лапник  для ночлега. Сами  разбрелись в  разные стороны с намерением  подстрелить дичь и на ужин порадовать себя шулюмом.
Я взял топор и пошел на сбор лапника. Срубал большие еловые лапы и складывал их на землю, делая подстилку на ночь. Так  прошло минут тридцать. Вдруг  я услышал легкий свист в воздухе и увидел, как  макушки деревьев зашевелились. Не прошло и пятнадцати минут,  услышал шумно бегущих со всех сторон моих товарищей.
   - Владимир Николаевич!  Давай прибавляй темп, идет пурга – сказал, прибежавшим первым, мой пациент.
Он схватил второй топор  и мы стали вместе с удвоенной силой готовить шалаш. Срубив лиственницу и повалив её на ветки соседних деревьев, стали укрывать  хвойными лапами. Прибежали еще двое и без лишних слов принялись разжигать костер у входа построенного шалаша. Общими усилиями нам удалось более-менее подготовиться к  началу пурги.
Она началась неожиданно. С неба крупными хлопьями посыпался снег. Кружа, он залетал и за воротник одежды, и в наше укрытие. В это время уже вовсю горел костер. Нашу, казалось бы, надежную  крышу вскоре покрыло толстым  ковром из снега и тут же от внутреннего тепла он таял, попадая на наши спины. Все жались вокруг костра, лица горели от его жара. Тогда мы поворачивались спинами и пар валил с нашей мокрой одежды. Становилось нестерпимо жарко спине. Всю ночь, нам пришлось беспрестанно вертеться, чтобы с одной стороны не замерзнуть, а с другой – не обжечься.
 Только к утру метель стихла. Мокрые и в конце концов промерзшие, мы вылезли из своего убежища. Все вокруг стало другим. Деревья преобразились, одевшись по-новогоднему снегом, искрящимся тысячами огоньков. Было впечатление, что попали в чудную  сказку.  Ноги  проваливались в рыхлый снег по колено. Об охоте уже не было и речи. Передвигались гуськом, меняя поочередно впереди идущего, пробивающего  всем дорогу.
Только к вечеру наша компания благополучно вернулась в  поселок.  Я был уверен, что такой экстрим надолго отобьет охоту ходить по тайге, но минула неделя, ушла усталость, и снова появилось желание испытать себя в такой ситуации, когда после предельного напряжения обретаешь радость и чувствуешь себя победителем.
 И тут же тебе случай предоставляет такой шанс. Виктор, мой пациент, пришел  на прием как раз через неделю в пятницу. Вспомнили и поговорили об экстремальной охоте. Виктор тут же предложил:
  - Слышишь, Владимир Николаевич! А не рвануть ли нам в субботу на рыбалку, как ты считаешь? Если, конечно, время есть и желание?
Я, не раздумывая, дал согласие. И снова наша четверка двинулась навстречу приключениям. Решили идти на озеро, которое находилось в 10 километрах от поселка. Шли под гору, между журчащими ручейками, очарованные птичьим многоголосием. Картины окружающей природы поднимали нам  настроение, хотя идти с тяжелым грузом за спиной  было нелегко. Ведь с собой мы брали палатки для ночевки, продукты, рыбную снасть, топоры и ружья, чтобы на всякий случай все было под рукой.
Солнце  припекало,  и мы двигались, обливаясь потом. Ноги  в резиновых сапогах, скользили  по оттаявшему  грунту и нас то и дело бросало из стороны в сторону. Наконец подошли к озеру. Оно находилось  на  невысоком возвышении. За озером виднелась сопка. Покрытая лесом и буреломом, местность имела первозданный вид. Уставшие,  мы решили сначала отдохнуть, оставив рыбалку на завтра. Первым делом взялись за организацию легкого ужина, чуть позже поставили палатки, надули резиновую лодку и улеглись спать.
Утром  нас разбудил встревоженный крик Сергея, вставшего   раньше всех:
   - Ребята вставайте, мы на острове! –  все повыскакивали из палаток.
Вокруг нас, куда ни кинь взгляд, было море воды. Василий, обувшись в болотные сапоги, попробовал глубину  со стороны прибытия и сразу же набрал в сапог. Это означало одно - путь в обратную сторону для нас был отрезан. Осмотревшись вокруг, мы увидели участок бурелома, затопленного водой, по которому можно было попробовать выйти к сопке, но она располагалась в противоположной от нашего поселка стороне. На долгие раздумья времени на оставалось. Вода быстро прибывала, оставляя всё меньше незатопленной земли. Вопрос, куда идти, был решен. Взвалив вмиг собранные вещи, мы двинулись покорять дорогу по бурелому. Приходилось то и дело нагибаться под застрявшими стволами, извиваться среди древесных нагромождений, перешагивать через торчащие сучья. Это было еще то испытание для наших организмов, ибо нам все острее требовался отдых. Но ни места, ни времени для этого мы не имели. Вода на глазах прибывала, надо было поторапливаться. Нашей жизни реально угрожала опасность, и мы не задавались вопросом, откуда  берутся силы, почему еще не иссяк запас энергии. И мы шли, молча и  сосредоточенно глядя на дорогу.
Сопка с каждым метром приближалась. И вот уже до нее рукой подать. Но путь, и без того нелегкий, преградил бурлящий поток грязной  воды. Как будто мы оказались на берегу горной речки  метров в пять шириной.  А на другом берегу, на возвышенности было наше спасение. Надо было искать переправу. Виктору, как самому опытному из нас, удалось обнаружить утопленное бревно на глубине примерно 20-30 сантиметров. Из воды выглядывали  только сучья.
   - Ну что ребята, у нас есть единственное средство переправы.  Это уже хорошо. Давайте так договоримся. Я иду  первым, если сорвусь, спасать меня не надо, такие потоки сразу затягивают и человек тонет. И если кто-то предпримет меры по спасению, рядом будет с утопленником. Ясно? Будьте осторожными  и внимательными. Смотрите за мной и повторяйте за мной.
Виктор вошел в воду и наступил на бревно. Медленно передвигая ногами и балансируя руками, он пригнулся  к воде и стал тянутся рукой к первому торчащему сучку. Мы видели, как  напряглось его тело. Наконец, кончики его пальцев  коснулись  сучка  и, медленно перебирая ими, он захватил сук в кулак и снова двинулся по бревну. И так от сучка к сучку. Оставалось метра два, когда Виктор, потеряв равновесие, упал в воду,  но его руки цепко держались за ветки. Нам было и без того страшно смотреть,  а тут, мы просто застыли от ужаса. Он не стал карабкаться на топляк, а на руках, перебирал сучья, приближал своё тело к берегу. Наконец, мы сделали вздох облегчения. Виктор был на  другом конце переправы. Значит переход, хоть и опасный, можем одолеть и мы. Один за другим мы уже без эксцессов   перебрались на сопку и без сил буквально свалились с ног. Надо было хоть чуть- чуть отдохнуть и оправиться от пережитого. Первым дар речи вернулся к Виктору и он заговорил глухим от волнения голосом:
  - Ребята, а ведь я чуть не утонул, схватил четвертый сук и уже начал делать упор ногами , а он у меня из руки выскользнул и я потерял  равновесие, как я успел  за другой сучок ухватиться, до сих пор не пойму.
Тут наперебой все участники переправы начали рассказывать о своих ощущениях,  и  все в один голос благодарили Бога, что остались  живы.
Отдохнув, мы тронулись в путь по подножью сопки, обходя воду, взявшуюся неизвестно откуда. Наконец мы вырвались из водного плена, но куда нам надо было дальше идти, я лично не представлял – кругом была  марь. Это явление для меня тоже было в новинку его я бы мог сравнить с тысячами ячеек для яиц, только с бугорками размером в 70-80 сантиметров. Шириной примерно в 1,5 километра, она простиралась перед нами такими бугорками, покрытыми скользким мохом. Впереди ей не было конца. И все таки мы не стали искать обходных путей и пошли напрямик. Сначала  попробовали идти по бугоркам - не получилось. Ноги  соскальзывали и проваливались на дно, принуждая нас делать самые немыслимые пируэты. Выбрали  второй вариант, идти по ямкам, перешагивая бугры. Это была забавная картина и одновременно трудная для ног работа. Так что когда марь закончилась, у нас не осталось сил на продолжение пути. Мы уселись прямо на землю, вытянув онемевшие и отяжелевшие от напряжения ноги. Нестерпимо ломило и спины. Так мы сидели около часа. Виктор снова заговорил первым:
  - Ну что, ребята, сиди - не сиди, а идти надо. Нам еще километров восемь  топать, да и солнце уже на закате. А по ночам идти похуже будет. Так что вставайте - и в путь.
С трудом удалось сделать первые шаги, ноги не шли, а еле волочились по земле, мало - помалу приближая нас к поселку.
 Было уже совсем темно, когда я вошел в дом. Сил хватило только на то, чтобы сбросить верхнюю одежду и сапоги и упасть на кровать. Больше я ничего не помню, заснул мертвецким сном. На следующий день я проснулся ближе к вечеру. Болела голова, тело не слушалось, во рту пересохло. Я еле встал, подошел к ведру с водой, напился и снова лег спать. А уже в понедельник я пришел на работу в достаточно неплохой форме. Времени для повторения экстрима в этом поселке не оставалось, да и желания - тоже.
Командировку в последнем поселке, мы решили завершить прощальной ухой.   Сварить её на обратной дороге, предварительно поймав рыбу в озере. На рыбалку  взяли две трехлитровые банки  и  пластмассовые  крышки к ним,  хлеб для приманки рыбы, и две  трехметровых веревки. Накрошив хлеб в банку, местные жители прорезали в крышках отверстия  в виде треугольника, привязали  банки за горлышко, забросили их в воду и рыбалка началась.  Чистая, прозрачная вода позволяла видеть, что происходит вокруг банок. Гольяны, так называлась маленькая рыбка, забивались в банку и как только набиралось ее достаточно много, банку вытаскивали, рыбу вынимали и снова забрасывали посудину в воду. Твое дело кури на берегу и наблюдай.
Два местных рыбака, узнав, что мы уезжаем, отдали свой улов нам и у нас образовалась приличная добыча для хорошей ухи.
   Ближе к вечеру, когда я зашел к главному врачу попрощаться, тот стал уговаривать остаться поужинать, а отъезд отложить на завтра. Но  я отказался, потому что мысли были заняты ухой, сваренной на костре. И не ошибся. На всю жизнь в памяти остался этот эпизод. Серело, когда мы увидели ручей, пересекающий дорогу. Переезжать его не стали, а поднялись по нему вверх и разбили свой лагерь. Для ухи все было, кроме костра. Дров было много и уже минут через пятнадцать ярким огнем полыхали поленья.
В тайге с заходом солнца не стало темно, на небе красовалась огромная луна, освещавшая все вокруг.
Небо в крупных звездах смотрело на нас приветливо и открыто, ручей не журчал, а пел и вместе с птицами создавал неповторимую симфонию. Только к утру нас стал смаривать сон. Уж очень приятно было нам находиться в таком симбиозе с природой. Но на завтра предстоял немалый путь и нужно было как следует отдохнуть. Встав утром, я не обнаружил рядом с собой дядю Петю, своего водителя. Начал звать, вдалеке послышался отклик. Вскоре  появился и он, неся что то прямо в рубашке. Оказалось, что это грибы. Подмолодив костер, мы их пожарили, вкусно позавтракали и поехали преодолевать последний участок дороги.  Дядю Петю называли в Тынде челдоном.  Когда впервые услышал это незнакомое слово, думал, что это такая национальность. Потом, когда узнал его значение, стал относиться к дяде Пете как казак к казаку, потомку покорителей Сибири во главе с атаманом Ермаком.
Уже в конце войны его забрали на фронт, посадили в вагон и повезли к китайской границе. Пока состав двигался, закончилась война. Дядю Петю назначили водителем в полк и стал он возить генерала. Однажды,  когда ехал забирать военноначальника  в назначенное им место, его остановили и сообщили, что генерал больше в  нем не  нуждается. Завели в помещение, подали бумагу и попросили  ознакомиться и расписаться. Казаку из Сибири было назначено десять лет тюрьмы. На протесты дяди Пети никто не реагировал. Конвоиры  вытолкнули  его на улицу и отправили на пароход, отправляющийся в г. Магадан. В колонии строгого режима дядя Петя  попал в лагерь, который искусственно был разделен на две половины - воровской и политический. Между ними случались жестокие схватки, вплоть до смертельных случаев. Дядя Петя за три дня до освобождения уже жил ощущением близкой свободы после долгой и несправедливой  отсидки. И тут его вызвали в канцелярию. Постучав, заключенный вошел и доложил по уставу.
  - Садитесь, прочитайте документ и распишитесь.- сказали ему в канцелярии.
  - С удовольствием!- ответил Петр, предполагая, что это и есть та самая заветная бумага о его освобождении.
    Сел за стол, принялся с волнением читать. Это был приказ о добавлении к его сроку еще 10 лет.
    После такого удара осужденный стал готовить себя к смерти, анализируя все возможные варианты. Но скоро до него дошли слухи о грядущих переменах и это его остановило. Он снова стал цепляться  за жизнь. Помогала появившаяся слабая  надежда на освобождение. Оно пришло через двенадцать лет пребывания в лагерях. Была загублена молодость, но не сломлен человек. Как был он человеком широкой доброй души, так и остался. Устроился на работу водителем  передвижной стоматологической амбулатории. Из военкомата  пришла  бумага о том, что он признан участником Великой Отечественной  войны. Женился, появилась в семье дочь. Так с опозданием на 12 лет жизнь у Петра начала налаживаться. И  вот с таким человеком с поломанной судьбой, но не сломленным и не подавшимся  трудностям, мы ехали в кабине и пели донские песни. Мы оба были казаками, а значит людьми одной крови.
    Проезжая очередной участок, дядя Петя стал вглядываться в заросли кустарников, где он заметил бруснику.
 - Ну что, Николаич, нарвем ягодки? Вот радости будет в семье! Да и самим приятно, не с пустыми руками приедем, а с гостинцем из тайги. Я тут же согласился и машина остановилась. Быстро нашли емкости и пошли по косогору вверх, где росла брусника. Подошли  к кусту и только начали собирать ягоду, как с другой стороны появилось морда медведя. Мы оторопели, ноги будто пристыли к земле. Но потом так дуэтом закричали, что косолапый, не меньше нашего напуганный, кинулся прочь от куста. Мы бросились бежать в противоположную сторону. Я  нашел спасение в машине, а  дядя Петя залез на дерево.  Сидя в машине, я услышал  рев медведя и увидел, как он вернулся и подошел к дереву, на котором  сидел дядя Петя. Водитель решил, что забрался достаточно высоко, но просчитался. Когда  медведь встал на задние лапы, его морда оказалась рядом с ногами. Дядя Петя от страха рывком поднял свое тело выше, но медведь успел лапой зацепить штанину брюк, разорвав ее и зацепив когтем ногу, стянув с нее ботинок. От боли дядя Петя закричал, а медведь  опустился на передние  лапы и стал яростно грызть ботинок. Я принялся сигналить и бить ключом по машине, но медведь не спешил уходить. Пришлось завести машину и начать газовать, создавая шум. Он угрюмо посмотрел в мою сторону и нехотя двинулся в тайгу, где вскоре исчез. Дядя Петя быстро спустился и, прихрамывая,  доковылял  до меня, на ходу крича :
 -Давай быстрей, отъезжай отсюда,- и сел на пассажирское  кресло. Отъехав километра два, я остановился, обработал напарнику рану и  перевязал ногу бинтом. До Тынды вел машину сам, петь больше не хотелось. Ведь последний отрезок пути для нас оказался неудачным.
   Больше мне не пришлось бывать в командировках. Повышение в должности предусматривало только железнодорожное сообщение в целях проверки работы учреждений здравоохранения БАМА.
   От этих поездок у меня тоже остались незабываемые впечатления. Так что я долго вспоминал и как ходил по замершему озеру Байкал, и как ел строганину из омуля, в Чарской  долине видел природный феномен - среди тайги участок настоящей пустыни. Особенно яркое впечатление оставил Северомуйский тоннель протяженностью 14,5 километров и проложенный на глубине 160 метров глубиной.
     В Тынде я увидел грандиозную  стройку своими глазами, почувствовал свою личную причастность ко всему происходящему и гордость за то, что к моей биографии прибавилось три года
работы на стройке века с коротким названием БАМ.