ОДИН ДЕНЬ

    Я проснулся от жажды. Очень сильно хотелось пить. Во рту пересохло, и, казалось, что язык распух так, что ему было там мало места. Было темно. И только откуда-то сверху на меня падал слабый, блеклый свет. Попросил пить, но никто ко мне не подошел. Где нахожусь, до меня тоже не доходило. Явно был не дома. Попробовал подняться и ощутил, что тела, рук и ног нет. Не смог повернуть голову. Специфический запах, который обитает в медучреждениях, подсказывал о моем местонахождении. Свет исходящий сверху становился все тускнее и исчез совсем. Я ушел  никуда.
    Был ли это сон или потеря сознания, но открыв глаза, я увидел дощатый потолок и то небольшое окошко над дверью, которое излучало ночной свет коридора, как оказалось, хирургического отделения райбольницы. Было утро. За дверью слышалась суета проснувшихся обитателей палат. Люди в белых халатах раз за разом стали заходить и ко мне. Они о чем-то говорили, но их слов я не слышал. Мне было это безразлично.
    Еще вчера была среда. Начинался обычный день, с какими-то домашними обязанностями: погладить школьную форму старшему сыну-первокласснику, костюмчик младшему-детсадовцу и халат жене-лаборантке. Взошедшее солнце говорило о предстоящей дневной жаре. Да, повезло отпускникам любителям загара. На календаре 10 июня 1981 года, купаться начали с половины мая. Такое не часто бывает. В голове созрели планы на ближайшие выходные дни. Так с хорошим настроением перешагнул порог квартиры, и ушел на работу. Ничего не предвещало какой-то беды по отношению ко мне.
    А сегодня четверг, и тоже утро. Я лежу на больничной койке в непонятном пока для меня состоянии, вокруг суетятся врачи. Всего потребовалось мгновение, и моя жизнь словно переломилась надвое. Я будто бы внезапно провалился сквозь тонкий лед, вернее, сквозь поверхность речки, и оказался в совсем иной жизни, которая, оказывается, существовала совсем рядом, и лишь тонкая, прозрачная, невидимая, пленка отделяла одну от другой.
    Теперь от меня ничего не зависело, и я полностью отдан на волю окружающих меня людей в белых халатах. Их много. Была вызвана спецбригада нейрохирургов. Меня кололи иголкой от пят до плеч и обстукивали молоточком. Рассматривали рентген снимки. Сделали пункцию спинного мозга. Они с этого дня будут заниматься моим лечением, будут заботиться о моем выздоровлении. Только мой поезд остановился и неизвестно когда продолжит свой путь, продолжит ли вообще.
Пока ко мне никого не пускают. Вердикт врачей как приговор: компрессионный перелом позвоночника в шейном и грудном отделах, с повреждением спинного нерва, полный паралич туловища. С такими тяжелыми травмами пострадавшие выживают редко. Все зависит от состояния спинного нерва: цел или получил разрыв. Поэтому отпускается 6-7 дней в этом мире, исход которых все и определяет. Если нерв порван, то жизнь заканчивается. Это касается только шейников.
    Так как транспортировке, то есть перевозке дальше райбольницы я не подлежал, ибо была опасность возможности повредить спинной нерв, который при травме оказавшись зажатым между позвонковыми дисками, мог перетереться, меня тут же взяли на вытяжку. Приспособление для вытяжки шейного отдела позвоночника, которое лежало в складе хирургического отделения, было сделано отцом специально для своего 18-летнего сына, который будучи вожатым в пионерлагере, показывал своим подопечным упражнения на турнике. Студент-практикант сорвался головой вниз. Не выжил. И вот спустя много лет, это нехитрое приспособление, которое крепилось к спинке койки от головы, понадобилось.
    Я закрыл глаза. Словно кусочки разбитого зеркала, в памяти стали возникать кусочки жизни, маленькие и большие, веселые и грустные, ничем не связанные друг с другом. Я точно листал альбом со старыми фотографиями, всматривался в знакомые лица, потом переворачивал страничку. Видя только самые лучшие фото, серые и выцветшие не привлекали мое внимание, будто на них ничего не осталось. Картинки не мелькали, они плавно появлялись и также плавно растворялись, уступая место новым. На экране памяти появлялась хроника того рокового для меня дня.
     ...Погрузка бетономешалки и рабочего инструмента на бортовой «газик» и переезд на другой строительный объект. Проехав  на кузове 20 километров, прибыли на место. Разгрузились. Часы показали время обеда. Солнце стоит в зените. Вокруг все изнывало от жары. От нее нет спасения. Вода всегда притягивает к себе своей прохладой, особенно, когда на термометре плюс тридцать в тени. Вот и решили всей бригадой, а это девять человек, в обеденный перерыв пойти на речку, которая совсем рядом. Покупавшись, кто-то вылез на берег. Вылез и я. Надел брюки, но вдруг увидел на правом боку грязь. Возможно, вылезая из воды, тернулся о берег. Долго не думая, я тут же сбросил брюки, вытянул руки и оттолкнулся от берега. Берег в том месте был с полметра высотой. Я не делал глубокий нырок, и был уверен, что это середина ямы, которую вымыло за зиму. Но в глазах потемнело, почему-то промелькнула мысль: хоть бы не нахлебаться воды и все... Повезло, меня вытащили.
Очнувшись и открыв глаза, я увидел на фоне голубого неба нечеловеческие физиономии, которые окружали меня. Их рты с лошадиными губа-ми раскрывались, видимо, что-то говорили, но до меня не доходило. Один из этой своры бил своей клешней по щекам, второй сгибал и разгибал руки. Мне было очень больно в области плеч. Я просил меня не трогать, но слышали ли они меня, не знаю. Когда я попытался перевернуться на живот, то не получилось. Дальше все проходит отрывками: волоком засаживают в кабину «ЗИЛа»  - самосвала, чтобы завести райбольницу, ударяют по щекам, чтобы не засынал, сильные боли, вытаскивают из кабины на носилки... Пришел в себя ночью. Хотел сильно пить.
     За четыре месяца пребывания в хирургическом отделении и благодаря  врачам, жене, больным по палате, многое стал делать сам, ко многому пришел сам. Это было не просто: сел, взял в руку ложку и ем суп, встал и стою... была постоянная, незаметная для здоровых людей работа: от движения к движению. Радость была потом, а от радости до радости долгий ад. О чем думал, к чему стремился, стало сбываться.
    Осталось позади жаркое лето и уже кончается октябрь. 23 сентября стал обладателем статуса инвалида I группы общего заболевания, которую назначила врачебная комиссия (ВТЭК) и справки, где в графе «трудовая рекомендация» указано: нуждается в постоянном постороннем уходе. В палате мне исполнилось тридцать лет со дня рождения и как подарок - I группа инвалидности пожизненно, с которой я обречен, прожить остаток жизни.
    Инвалидность – это, скорее всего, судьба. Она для меня стала испытанием, научила терпимости, думать и принимать мир таким, какой он есть.  Инвалидность – это возможность переосмыслить и изменить к лучшему свою жизнь. Доказать, что я не хуже других, а в чём–то даже превосхожу полноценных людей по целеустремлённости, силе воли, духу, талантам данным от Бога. Это трудно, но это на благо. Если бы я был здоровым человеком, вряд ли бы мне хватило времени (именно времени) подумать над тем, кто я и зачем я родился в этот свет. Получив травму позвоночника, было время подумать и понять, что тебе действительно нужно в этой жизни.
    Инвалидность – не только дополнительная нагрузка, но и стимул к творчеству. Если бы не она, я бы не занимался тем, чем занимаюсь сейчас: живопись маслом (более 800 работ), пишу повести, рассказы, очерки; со-трудничаю с рядом газет и журналом; участвую в краеведческих викторинах и конкурсах, в том числе и литературных. Как результат – множество дипломов и грамот победителя. В 2010 году вышла моя книга “Исповедь человека в инвалидной коляске”. Спасибо травме за житейскую мудрость! Спасибо за то, что помогла реализовать себя на особенно сложных участках судьбы. А ведь моей травме 37 лет, и очень сложно сказать, кем бы я мог быть, если бы не инвалидность.
И ещё. Мною написано материала на 2–3 книги. Конечно же, герои мо-их повестей и рассказов – инвалиды. А если перефразировать слова Констан-тина Симонова, то беда в том, что это рукописи – всего лишь рукописи, которым, по – моему, пора стать книгами. Пока это моя голубая мечта, кото-рую может кто–то услышит, и она осуществится.