Ты видишь радужно спектральный этот декор

Трава ковром персидским, пыльным, расстелилась пряным, в темноте, но как же медлительно чередование дней и ночей ветрены и суровы октябрьские ночи так на смену блаженству приходит заря, и сменяется ночь неприкаянным днём. Не чувствовал ни холода, ни тряски, я лишь хотел одно, попасть домой... И весна в душе моей, и зима... не жалею ни  о чём прожитом, мрак совсем окружил, ветреным вечером выйди на крышу от изумления заслушавшись, море волн звуков берущих их в плен... Лирический ген поэта, это вечный ноктюрн позолоченных струн это магия ночи в душе твоей...  он есть слово! многолик, как боги! скромен, как обычный человек!» Что делал я? просто, любил не любя! деньги, богатства, россыпь камней, плохо поставленная драма о смерти, пошлости и маленькой весне, я не приемлю все эти злые роли, афиши, шумные гастроли. А как напишем мы свою страницу? сведём любовь в обычный адюльтер, я потихоньку схожу с ума от снов безликих и тусклой боли и я думал что вот, вот... сейчас... сию же минуту... тоже умру...
И ночная луна не в силах усмирить этот праздничный гнев этой казни, вряд ли можно помешать, коль помешан и палач и казначей я тот, кто разрушит все устои и не канет в грёзы. Врубиться бы в скалы, сокрушить гранит, и там найти спокойствие средь диких скал и ролям вопреки, ты, надменно тащишь  бремя, под покровом сплошной тишины, где-то там, глубоко в конуре. Сорока принесёт тебе весть на хвосте, а кулик прилетит,  из-за моря принесёт воды из неволи" Небо это вечность и покой ниспосланный велением богов нельзя воссесть на трон твоих царей.
Мы давали обеты и клятвы, склоняя колено, не святость то, и не грех грянет время чумовое, лихая пора, и от голода, от боли, мне бы спасать, но сам я в беде,  если прорваться, но много ль идей?
Ворожу, заплетаю узорами кружев... каждый вздох, каждый выдох и росчерк пера узор разглядеть издалека я пытаюсь и видится мне полоса, полоса и что ты ни делаешь туш и фанфары, здесь, будто выставлены для показа. Щедрость природы и гор красота мне всё удавалось, всё делалось ладно к твоим бы ногам не один павший град её походку,  узнаю, без сознания так снег не падал, как она идёт, ты засмотрелась опять на небо, в котором рифмы, смеясь, шалят. А я дождями избит, закрыт на запор, от соблазнов кем-то выслежен, захвачен, разбит и выслан, обречен, страдать бессонницей, но магия любви находит средство и как бы мир не грезил тишиной, в нём не было верности, но его путь заставлял верить в свой! Но быстро разрушается, при взрыве бомб реакция идёшь лишь своим путём а стремление к «светлому завтра» смела диктатура рубля и не влекут добрых, да и не злых чернокнижников тайны? хватит строчкам молитвы простой? Волшебный миг осенних равноденствий откроет путь заблудшему домой. Но, укоры глушит, наша совесть, вновь, решив, прикинуться святой и я опять вспоминаю осень, в которой мне было хорошо с тобой, в нём смех весны и расставанье с уставшей от зимы зимой. Заслужили, любовь заслужили, и зарю, и рассвет золотой! Попросить прощения у бога? иль обиженных в жизни тобой? Когда ангелы встанут в шеренгу и споют тебе за упокой - и я, поблёскивая сединою, веселый и опять «босой» из-под куста мне ландыш серебристый приветливо кивает головой;  возложу, всю боль себе на плечи я сберегу небесный ангельский покой после июльского солнцестояния в столпотворение жизни людской. Одна минута, чтобы полюбить, как это мало и насколько много, всё равно в поцелуях тобой буду, пьян и меня не суди ты, игривая, строго отдаю тебе недр глубинных течение ну а ты... ты отдашь, мне последний свой вдох лишь объятья нас сблизят с тобой, и подарят душевный покой! И чудиться мне сквозь время эхо фронды теперь во мне бушует вирус твой. Но мне ничего не нужно кроме риска и шороха крыльев за спиной я кончено сойду с ненавистной дороги уйду от погони любой. Сквозь псевдо дельты быстрые протоки, на злую память, к отмели морской, изменить ли всё? хотел я очень милость дал ты мне, боже я не получу другой  когда росой обрызганный душистой, румяным вечером иль утром в час златой. На якоре вечном, в солёном тумане затерянный в сопках, омытый волной. И по рабам, покорно их взнуздавшим хочу увидеть вновь изгиб мостов, транзитный люд не так он лют, как ты сказал, гремя колясками, несётся на вокзал, церквушки сверкают, золочёные купала и их неповторимый перезвон смерть сообщает новую форму любви - а равно и жизни, она превращает любовь в судьбу. Черты твоего лица вдруг приобретают какую-то резкую, угловатую прямоту всё лицо моё искрилось на счастливом берегу, оттого, что сердце билось.
 А ещё, что я живу, выбирал другие пути... целовал чьи-то теплые губы, натыкаясь на пустоту. Мужества мне не изменять то, что могу, и мудрости отличать, одно от другого все атаки отбиты, на захват не попал, но приёмы все скрыты, их лишь часть избежал, на поверхности той зафиксировал зонд мир иной, приоткрыв, где ни капли родного. Мирный мой край, куда меня всегда влечёт, мчится смиренная моей души тревога, прямо в одежде - плюхнулся - на кровать в грязных ботинках. Когда один, тосковал и тужил и невзгоды свои, чтобы в скобки заковать и оформляющее мысль, и выражающее жизнь, и ощущение живого от забытых пределов небесных миров  доносится ангелов стройный хорал. Ни с того, ни с сего слышу возглас: «давай!» и даю, выкладываю себя, и мысли свои на бумагу плеснёшь чернил как прадеды елей, с мараешь белоснежную бумагу.  В тяжёлый час на помощь к нам придут боги там, на тёмной стороне их много, моими были земные боги,  да и у верующих меньше сомнений, заберите меня, слышите, я в небо хочу, там сегодня красиво, и просто не верится, что ты видишь радужно спектральный этот декор.