Последняя молитва

Сколько осталось? Пять, семь. Целая жизнь. Каждое мгновение – целая жизнь.  А тут минуты.  Молится? Скольких я вел по последним коридорам и тропам, все молились, даже самые оголтелые коммунисты! Свиньи! Немцы правы – все коммунисты свиньи. Замени им расстрелы тюрьмой – перед усатым на колени падут, а так идут Иисуса поминают. Иуды.
Пять, семь минут. Попрощаться мысленно со всеми? С кем было и не было.
Трясусь от страха. Заметно. Нельзя бояться. Нельзя бояться! Они не боялись. Не боялись? Не знали, куда их ведут.  Это я знал. 
Жалко - снег выпал. Мозги по снегу - это не эстетично.  Коля бы не оценил. Бог с ним Колей.  Если есть ад, то свидимся. Для нас одна сковорода, третий пояс седьмого круга…
Все бы отдал… Одно знать хочу. Поняли, нет, зачем их ведут вниз. Если поняли – успели... Тогда мы не лишили их последней молитвы. Жизни лишить – грех, но лишить последней молитвы – еще непростительнее. Это сейчас я знаю. Сейчас понимаю.
Что ты орешь, сучка! Тупая малолетина! Сиськи вырастила, губы намазала, думала куколка? Большие дяди в куклы не играют! Заткнись! Не ори!
Простите меня… Все простите!  Не хочу! Не хочу вспоминать! Нет! Нет! Сейчас думать о себе.  Себя не лишать молитвы.  Господи, если Ты есть. А Ты есть, я видел как они умирали. И эта наивная тварь орала про Господа. Штыком ее, падлу! Добили парни! Поделом! Нет! Нет! Последние слова, моя последняя молитва.
Вот зараза! Застряла мысль на мушке у смерти. Молились не молились. Успели – не успели! Еще эта дрянь, не имел права лишать ее? Не имел, Господи! Но сполна за то отмотал! Я знаю, Коля, не любил жаргон… Тьфу, ты черт. Нет, Господи. Ты ли это на краю, у канавы! Суки даже канавы рыть разучились! Я вас еще научу. Там.
Смерть – любовница палачей. Я иду к тебе, моя радость! Устрой мне встречу с ними.  Но нет, не сможешь, знаю. Дура ты, дешевка. Проститутка. Девка малолетняя была смышленее.
Не встретимся там с ними. Нет мне места в гостинице для святых.
А ведь я! Я! Их сделал святыми! Старик, тварь, хотел меня лишить этого.  Суда хотел. А я прихлопнул.  И спрятал.  Найдут потом, знаю, поклоняться будут. Так может, Бог, слышишь, Господи, пощадишь меня за то, что в строю Твоем прибыло? Сам ты Палач, понял!  Ты мне еще казахов припомни. Тебе то что до них? Они не Твоей веры. Нелюди. Животные.  Делиться надо. Не хотели.  К Тебе идут хоть с чем-то. Свечку задрипанную тащат. Советской власти тоже нужно свечки ставить. Кто не хотел – карал. Не ты. Я карал. Для них я был ближе, чем Ты. Прости…
Ладно. Прости, правда! Ты знаешь мой цинизм.  Мы циники и хамы. За нами лучше люди идут. Праведники, братан. В такой-то войне им самое место. А потом? А потом всем будет плевать на все. Вот увидишь. И на Тебя, да, на Тебя, дааа! Я не злорадствую, мне уже плевать. Я знаю - после той мелкой шавки, которой запустил по самое горло – мне не видать малюток с крылышками. Так почему бы не подразнить Вас там всех хамством. Может оценит. Черти на земле меня за это любили!
Ты же знал, что мне не видать Тебя и Ты допустил, Ты Господи, их расстрелять. Мне попустил.  И чтоб без молитвы. Без последней молитвы. Как собак. Видно у тебя, Боженька, там совсем плохо со святыми стало. Недобор?
Что им сказал Яков? Мог он им намекнуть? Нет, эта еврейская морда, улыбался мудозвон, любезничал. Попросил всех одеться и спуститься вниз. Ради безопасности, сказал он. Ради вашей же безопасности – а, черт, хорошо я тогда придумал. Они же, поди, ничего не заподозрили! Прости, Господи.
Господи! Господи! Ну дай хоть знак – смогли они помолиться до выстрелов? Двадцать с лишним лет меня знобит от этого вопроса.
Душно было, помню.  Как и сейчас душно мне.  Пахло во всем доме жаренными мухами и портянками.  Первый он вышел. Солидный, как всегда. В раздумье.  На меня посмотрел. Прочитал ли смерть в моих глазах? Я бы обязательно прочитал. Все читали меня. Только заходил куда с санкцией – сразу все понимали. А он? Господи, скажи, что и он! Скажи мне! Ничего больше не прошу! Преступник всегда знает, когда ведут его на расстрел. Должны были сказать и мы. Для нас они были тогда хуже преступников. Или только для меня.  Яков, фраер, знал, собака, конечно, знал, что никакие они не… И отпустить бы с миром… Или хотя бы – с молитвой. Но и этого - лишили.
Мерзость. Мерзость. Мерзость. Рожи всей расстрельной команды помню в ту ночь.  Все черные. И все дрожат. Глаза горят, а сами дрожат.  Только такие могут убивать святых. Дикий народ.  Быдло. Дно. Истерички в брюках.
А вот же как получилось! Весело! Евреи на немецкие деньги убивали русских. Теперь немцы убивают евреев. Русских, правда, теперь тоже долбят.   А все тогда началось. На Урале. Не расстреляй мы их – не было бы Гитлера, не было бы войны. Это я как пить дать, говорю.  Но мы развязали эти узды. Мы начали эти тектонические сдвиги. Мы во всем виноваты. Наша работа! Служу партии!
А русские что? Гитлер недалеко пройдет. И его расстреляют. Вместе с детьми. Большевики всегда так поступают с теми, кого боятся.  Гитлер умный мужик. Он сам своих кокнет. Потому почему? Потому что на их примере знает - красные детей не щадят.  Вырезают всех под чистую. Волчары.
Волчарам мои мозги, мои глаза.  Все мое.  Знаю, перед тем как закопают – дадут волкам и собакам наесться вдоволь. Тут их полно. Но едят ли волки такую грязь как я? Смрадных педерастов?! Если да, то приятного аппетита, братья!
Куда нас? Спросила кто-то из девчонок. Вниз, - ответил я.  Это помню. Надо было сказать – наверх. Дурак! Они бы все поняли и пока шли по этой лестнице – молились. Эти девятнадцать деревянных ступеней. Зачем я считал их каждую после? Зачем вслушивался в шарканье их шагов тогда? Это было мое общение с Ним! С Тобой?
Кто мешал мне сказать им тихо – простите, я отнимаю вашу жизнь, но я не вправе отнять у вас молитву! Было бы как в романах! Вот если бы так сформулировал! Ёж бы потом отдался мне за одну эту фразу! Ежик, ежик! Скоро буду!
Надеюсь, они прочли молитвы перед сном. О, они-то прочли. Сколько видел их – все с Евангелием да с поповскими книгами! Он читал много. И не только о Боге. Зачем читал он, если знал, что скоро отрежут голову? Не мог не знать. Я видел, что знает.  Все понимает.  И в ту ночь. В ту ночь!  Слишком часто смотрел на часы. Слишком был погружен в себя. Он ждал. Он так ждал, что даже не расслышал приговора. Переспросил. Как будто не поверил. Что так скоро не поверил! Так быстро! Без права на молитву.
Господи, прости. Ты знаешь меня. Я – дерьмо. Даже за минуту до расстрела сам себе не могу признаться.
Господи, все знаю, все понимаю. Но надеюсь на Твою любовь.
На любовь! Вот они не надеялись! Они знали ее! Но куда нам до них. Они уже родились в приемной у Бога. А куда мне, сыну еврея, я зачался в канаве истории. Там же сейчас сдохну. От канавы до канавы – мимо денег мимо славы…
Ну уж нет! И деньги! И слава! И девки от мала до велика! И парни, гением нельзя без этого! 
Господи, прости мою гордыню!
Ну стреляй же, стреляй! В затылок.
Мальчик, молодец, мальчик, вот кто у них святой. Эти слова его, я знал, знал, что буду умирать и слышать эти слова. Если будут убивать – хоть бы недолго мучили – так сказал он. Сидел на руках у отца. Все сокамерники рыдают, когда я об этом рассказываю! Боже, Боже, Ты заранее написал им житие? Или редактировал по ходу? Ладно – не моего ума дела. Не до этого сейчас.
Но скажи, скажи мне – успели они прошептать молитву?
Доктор. Может быть, доктор успел попросить у Тебя? Он кажется догадался что не с проста их привели в подвал.  Я предупреждал его -  вали. Остался.   Он-то чувствовал! И остался! Этот голос его в ту ночь, хитрый вопрос -  почему не увозят их раз опасность близка… До сих пор под моей сединой этот вопрос. Чуть все не испортил очкастый. Никто не ответил ему. А надо было. Раздражительный мерзкий тип. Надо было кокнуть заранее. Ненавижу врачей. Больше чем себя.  Больше чем…
Господи. Но был же момент, ну был, когда Яша зачитывал приговор. Неужели нет?
Слишком быстро стали лупить.  Сперва в него. Потом по всем. Залпом. Но ведь были доли секунды! На вздох.  Хотя бы подумать молитву! Хотя бы вдохнуть Тебя!
…Папа, мой добрый папа.  Ты рассказывал мне - в еврейской древности была самая жестокая казнь, когда преступника убивали неожиданно, чтоб не успел обратиться к Богу, чтоб не было шансов на прощение. Не единого.  Я долго искал потом где и когда так было.  Не нашел.  Зато бывало у нас. Сколько угодно! Ты мечтал о древних временах, ты бы мной гордился, отец.
А ты Отец мной гордишься? Ты-то знаешь - я по ним не стрелял. Да не стрелял же! Подглядывал сверху.  Как ты подглядываешь!  Но не стрелял. Не стрелял.
Все твои попы, все твои молились каждый раз, как только их куда-то вели. Потом. После 18-го. Они помнили – как были убиты те, на Урале, понимали – лучше помолиться, а то можно не дойти! И лучше молиться постоянно. Мы вернули Твоему народу молитву, Господи! Мы! Ты же слышал своих - как только щелкал замок в камерах – молились. Шли на допросы и молились. Они помнили - если тем приговор огласили за секунду до выстрела, то с другими церемониться не будут подавно.
Они своей смертью предупредили всех, кто пойдет на голгофу за ними, но не успели помолиться сами. Как же ты, Господи, такое допустил? Ты, Бог! Бог ли ты? Ай-яй-яй!
Ладно. Прости.  Поджигай меня прямо сейчас. До выстрела. Ты похищал праведников на небо при всех, так подожги меня до казни при этих ублюдках!
Так вот я и говорю Тебе. Это мое последнее оправдание. Мой козырь в нашей с Тобой игре! 
Мы, мы тогда в этом грязном подвале напомнили твоей любимой поганой стране о молитве. Что надо ее читать всегда, потому что никогда не угадаешь следующую секунду! Мы теми выстрелами сделали больше для твоей Суламифь, чем все твои попы вместе взятые! За это ли нас не пощадишь? Меня! Меня! Ведь кто все организовал! Я! Я!
Опять, эта молодка рыдает под моими штанами! Уши мои взрываются! Господи, пусть заткнется! Замолчи! Замолчи!
Пять минут прошли или нет? Эти могут и раньше врезать. Палачам не обязательно держать слов.
Но палач здесь я. За каждым вернусь! За каждым приду! Глубоко не уходите.
Они тоже придут! Они тоже заходят на огонек. В камере ты сидел со мной. Я тебя сразу узнал. С усами, седой уже.  Глазами широкими смотрел на меня и улыбался. Простил что ли? Не понял я ничего. Господи, если он простил меня, то и Ты тоже?
Пыль, дым, известка, туман, темень кругом. Темень щиплет глаза. Лупят, лупят, остановиться не могут. Сума посходили! Сдались! Провалились! Ранят сами себя. Орут, визжат. До последнего патрона. Все высадили в них! А они жили! И прикладами били и штыками кололи. Вот где Бог был. Ты над нами издевался? Смерть святых - увидеть это заслуживают только великие грешники. Спасибо за честь, Господи!
Если бы вспомнилась мне тогда молитва, я бы прочитал. Мне было бы не жалко. Все равно никто бы не услышал. Все - в панике. В сладкой истерике.  Мужики возбудились от вида трупов. От крови! От того, что убивают самих и Тебя. И Тебя! Смерть отдалась им в тот момент. Для кого–то страшная, а для нас – прелесть-девка! Шлюха!
Иду к тебе, женщина! Раздвигай ноги! Шая Ицикович хочет пощекотать твои пяточки!
Бог, а Бог! Все ближе я к пропасти, видишь?! Вон, вон, смотри, пришли эти, свиньи.  Пьяные, суки, я бы расстрелял их за такие выходки! У меня бы все на трезвяке жили! И молились.
Умирать не страшно. Страшно – не молиться. Лишать людей последней молитвы. 
Это как памяти лишить. Но ничего – вас всех тут лишат ее. Под ваши бурные аплодисменты!
Господи, Господи. Только одно скажи, дай знать, покажи знак -  молились или нет пока спускались, пока слушали приговор, пока срезались пулями? Господи, не мучай!  Господи, прости.  Господи, есть ты вообще? Кому я говорю? Кого спрашиваю? Не молчи! А ты заткнись! Завались микрощелка! Не молчи. Говори! Я не могу так сдохнуть? Я должен Тебя увидеть! Выходи! Выходи! Вы…
Только не плакать! Достойно! Ну ка, голову вверх, как учили в Риге!
Эх, зубы жалко. Хорошие коронки сделал! Хоть бы забрал кто. Да не с кем уже об этом поговорить!
А вы откуда? Не надо! Уйдите все! не провожайте! Уберите руки! Не меня хватайте! Что вам надо всем! Я сумасшедший! Не подходите ко мне, не подходите! Откуда вас столько? Что это? Кто это впереди? Я не знаю их. Я не хочу, Господи, не хочу.  Как душно, почему этот снег горячий.
Прости Шаю. Прости Шаю. Шая поможет Тебе.
Что вылупился? Я это, я. Давай, родной! Пока держит меня за руки полада - стреляй! Не мучай! Стреляй, я говорю! Стре…