Кошка

ДЕД ФЁДОР с бабой Нюрой прожили долгую жизнь, и многое на их пути было не совсем так, как хотелось обоим. Но судьба распорядилась по-своему, не позволив ничего переиначивать.

Теперь их путь подходит к концу, и баба Нюра уже приготовила себе смертное, а дед Фёдор нет-нет, да и подумывает над тем, чтоб самому себе изготовить гроб. Он помнит деда Никифора, который заранее гроб сколотил и на потолок затащил. В деревне над ним подшучивали, а он не сдавался:
- Помру, вам же не мотаться в поисках досок, да и меня недолго на лавке продержите. Опять же, по себе сделал - удобно на том свете лежать будет.
Давно нет на свете деда Никифора, и сам дед Фёдор годами намного его старше стал, а вот вспомнился же, и мысль о гробе всё большее место в душе занимает.
Живут дед с бабой тихо: вроде они есть и вроде их нету. Не ругаются, не скандалят, без крайней нужды сельчанам на глаза не лезут.

Чисто у них в ограде и в доме так, как далеко не каждый двор содержится. Любую засохшую былиночку, всякую соринку, ветром обронённую, баба Нюра тут же выщипывает-подбирает.

- Всё не без дела свет копчу, - говорит, когда дед ругается на неё за то, что ни минуты не может на месте посидеть, не даёт рукам-ногам покоя.
И есть на этом отрезке пути у деда с бабой четвероногая отрада, кошка Муська. Самая обыкновенная, ничем не примечательная, не особых кровей и без богатой родословной. Таких в деревне в каждом дворе по две-три. И всё-таки отличается Муська от уличных товарок.

Любит она через дырку в окне на улицу из избушки выле-зать. Дед Фёдор уж и не помнит, для чего и когда он под окном прибил небольшую дощечку, и оказалась она аккурат напротив нижнего оконного глазка. А потом стекло не то само лопнуло, не то ненароком хозяева разбили, и пока лето по свету гуляло, дед Фёдор стекло не менял.

- Пускай продувает в избушке, - пояснил бабе Нюре, и та согласно кивнула головой: - Пускай.
Неожиданно такой оборот понравился Муське. С пола на лавку, с лавки на подоконник, а оттуда в дыру - и на дощечку. Другие кошки на столбе у калитки часами сидят на завалинке или на сене бока греют. Муську же больше нигде сидевшей или лежавшей не видят. Свернётся калачиком на дощечке и знай себе мурлычет часами. Даже на пташек в саду не обращает ни малейшего внимания, и на бабочек, что могут рядышком пристроиться на тёплом свободном местечке, не обижается и не ловит.

Видя такое дело, дед Фёдор хотел заменить глазок, но баба Нюра легко его отговорила.

- Не трогай, отец, стекло-то. Пускай Муська жизни радуется там, где ей хочется.
На том дед и успокоился. Приноровился тайком от бабушки любоваться Муськой. Стоя на улице перед ней, разговаривает, и кажется ему в эту минуту: понимает кошка, а сказать не может. То ухом пошевелит в знак согласия, то хвостом приветливо махнёт.

Чудится деду Фёдору, что Муська с нетерпением утра дожидается, чтоб с пола - на лавку, с лавки - через дырку на дощечку.

Неспокойно старикам становится, когда не обнаруживают Муську за окном. Но она, годами тоже старая, возвращается, и волнение у деда с бабой тает, как густо падающие снежинки на тёплой печной трубе.

Ближе к осени к ним пожаловал сын из города. Весь вечер ходил насупленный по дворику, выискивал чего-то в огороде. Заметив разбитое стекло, просунул руку в дырку, потрогал Муську. Та мурлыкнула обиженно, вернулась в избушку, и на дощечке в тот вечер не появилась.

Сын за ужином долго нахваливал городскую жизнь, и в конце сказал с укоризной:
- Чего же это ты, отец, стекло не вставишь? Сквозит же.

Дед Фёдор отмахнулся, мол, в наши годы и так сойдёт.
- Непорядок с окном у вас. Видел я, в деревне уже стеклопакеты вставляют. Вам бы тоже не помешали.

Баба Нюра не удержалась:
- Эх, Петька, нам ли о таких окнах думать. Нам и двери скоро не потребуются, а ты об чём попало…

Но сын решил доказать, что он человек денежный, не жадный. Возьмёт, дескать, да подарит родителям стеклопакеты заграничного производства.

ДВА ДНЯ противились старики идее сына, но не уступил им Петька. Утром привёл мастера, тот всё тщательно замерил и заказ выполнить обещал через неделю.
Дед на сына осерчал. И баба Нюра его в этом поддержала.

Как через неделю ни восхищались соседи изменившимся обликом избушки, дед Фёдор их восторг не разделил:
- Чужеродные окна-то.

И было, отчего ворчать. На следующее же утро после того, как вставили новые окна, заметил дед Фёдор странное поведение кошки. Ходит по избушке сама не своя, отказывается от молока, на улицу нехотя вышла и не скоро вернулась.
Баба Нюра эту перемену в Муське тоже заметила. Но ведь не спросишь, отчего у неё на душе кошки скребут.

Появившись перед вечером, Муська по привычке легко за-прыгнула на лавку, потом на подоконник. И точно осеклась. Посидела на задних лапах, покрутилась на новом широком подоконнике и забилась в угол за диваном.

- Обиделась, - решили дед Фёдор с бабой Нюрой.
На другой день сын уехал, а часа через три дед Фёдор занемог. Не стал обедать, отказался смотреть кино по телевизору.

Баба Нюра встревожилась, хотела вызвать «скорую», но деду Фёдору эта её затея совсем не понравилась.

- Не булгачь людей, может, кому срочнее доктор потребуется, - возразил.
- Ну, ладно, ладно. Не хочешь, и хорошо. Ты Муську не видел ли случаем?
- За диваном. Посмотрела бы, что с ней.
Баба Нюра посмотрела. Вернулась молча к деду.
- Вроде, там.
Дед пристроился у окна.

Там, за дорожкой, небольшой сад. Три старых яблони ещё плодоносят, урожай обещается быть хорошим. А четвёртой яблоне чего-то не хватает; яблоки с неё падают не вызревшие. Каждый день одна-две срываются с веток и летят на землю.
Дед Фёдор пробовал несколько яблок на вкус; они ему не понравились.
- Спилить бы надо, - неделю назад сказал бабе Нюре, но та вздрогнула, и дед Фёдор больше к этой теме не возвращался.

Сегодня яблок на земле не видно.

Чернеет на дальнем кусту смородина. На ближнем переливаются на солнышке кисти смородины красной - как бусинки светящиеся. Малину из окна не видно; за банькой она.

Не поют в садочке птицы. Обычно тенькают синицы, дятел прилетает на берёзе полакомиться. Сейчас где-то лучшую долю отыскал - не слышен его дробный перестук. Синички же, вероятно, перед сменой погоды притихли.

Дед Фёдор сидит отрешённо, точно заснул. Баба Нюра то и дело подходит к нему, молча постоит, повздыхает и опять принимается за дела по комнате. Но больше делает вид, что прибирает тут и там.

Но вот от дерева отрывается яблоко, ударяется о землю и закатывается под ствол, только краешек виднеется. Дед Фёдор встрепенулся, аж баба Нюра в испуге подалась к нему, ступила шаг, остановилась, размышляя, надо ли подходить, или подождать малость. Он заметил это её движение, махнул рукой, мол, успокойся, мать, не тревожься понапрасну.

Ему вспомнилось детство. Мысль зацепилась, и начала разматывать, как клубок нити, беспечные дни. Жил в деревне дед Авдотий, большой любитель садоводства. Не было в ту пору ни у кого садов, а у него под окнами спели большие румяные яблоки. Как на картинке в букваре.

Яблоки для Федьки с дружками были чем-то недосягаемым, и пацаны всячески изощрялись, чтоб заработать их у деда Авдотия. Был дед Авдотий инвалидом, и об этом в деревне ходили разные слухи. Сам дед говорил, мол, сказалась военная контузия, а старики сказывали, его во время строительства моста накрыло сорвавшимся бревном, в результате пострадал позвоночник. Передвигался дед на одном костыле, второй рукой держась за стенку сарая ли, дома, а то и забора. Пацаны никогда не видели, чтоб дед работал в саду, они часто встречали его в коляске на трёх велосипедных колёсах, была она старой и часто глохла. Тут-то и требовалась детская силёнка. Ребятня подхватывала коляску, толкала несколько метров, отчего мотор начинал работать, и дед Авдотий пилил дальше, к магазину, где и торговал своими яблоками. Бывало, давал пацанам одно на всех яблоко, и тогда его делили по-братски. Когда жизнь в деревне начала понемногу налаживаться, дед Авдотий получил от власти новую коляску, мало чем отличавшуюся от консервной банки - на маленьких колё-сиках, но зато с брезентовым тентом над головой. К всеобщей радости мальчишек, и эта коляска часто глохла. Они и её подхватывали, разгоняли, а потом бежали за дедом Авдотием к магазину. Тогда-то Федька и решил иметь собственный сад и такие же яблоки, как у деда Авдотия. Дед Фёдор и поныне помнит их вкус и запах.
Разминая затёкшую спину, дед Фёдор вдруг замечает под яблоней Муську. Она прошлась лениво вокруг ствола, понюхала яблоко, потрогала зачем-то лапой и отошла. Улеглась на земле и стала смотреть на окно, за которым сидит прихворнувший хозяин. Тому причудилось, будто Муська плачет…

Сорвавшееся с верхушки яблоко едва не попадает в кошку.

Старик охает.

- Что, отец, совсем тяжко? - подходит баба Нюра.

- Ничего-ничего, мать. Вот я говорю: хорошо, Муська отскочить успела, а то получила бы яблоком по голове.

Баба Нюра выглянула в окно.

- Ты чего? Под деревом Муська. Погляди!
Они глядят на кошку, снова лежавшую под яблоней. Муська грустно смотрит на стариков. Дед Фёдор в эту минуту чувствует себя несчастнее кошки.
Кое-как дождавшись утра, сказал бабе Нюре:
- Сбегаю-ка я до оконного мастера. Пускай посмотрит, как нам дырку в окне проделать. Сдаётся мне, хворь как рукой снимет, и Муське радость жизни вернём. Незачем ей тосковать зазря.

- Сбегай, отец, сбегай. А то изведёмся мы с новым окном, - радуется баба Нюра и торопится к шифоньеру, чтобы достать деду Фёдору свежую рубашку.