Veschitci Память

Она была смешная. Волосы, собранные в пучок всегда теряли пару прядей, которые вились у затылка пушком. Нос, быть может, слишком большой для ее лица, как то изящно морщился при смехе и слегка опускался при улыбке. Она всегда была движением. Одним сплошным движением. Все тело ее, проворные пальцы, завитки у висков, свет в глазах, морщинки под ними – все двигалось непрестанно, но гармонично. Она, казалось, знала все на свете, говорила без умолку часами и также часами могла апатично молчать. Грудь ее вздымалась тяжко, когда он проходил мимо, но белоснежная кожа покорно скрывала рвущиеся наружу страсти. Ей всего и всегда мало было. Пела, читала, любила – взахлеб. Ненавидела также… Ее знали все, и не постиг никто. Она была вулканом под фарфором кожи, движением, одним светлым мигом…
Они знали друг друга вечность, казалось. Шутили, что они были рождены в одной больнице. Вранье, конечно… Он был старше на целых пятнадцать лет. Пропасть для кого-то и крошечный шажок для них. Он встретил ее у школы, когда встречал дочь, приняв ее сначала за учительницу младшей школы, куда и ходила его маленькая девочка – единственный положительный результат оборванного странного брака.
Легкие шаги и стыдливо пойманная юбка, которую ветер поднял на высоту просто непозволительную… Красные щеки… Первая встреча.
А потом тяжелые мысли о легких шагах, локонах, юбке… Холодные ночи о горящих щеках..напролет… и утро… с безнадежным светом.
В его шкафу новый костюм. От кутюр. Важные переговоры. Ворохи бумаг по комнате.
В ее – отглаженное выпускное платье. Из супермаркета. Аккуратные стопы книг на столе и полках.
Вечер. Пряный. Он мог бы поклясться, что пахло кофе с корицей. Зал в воздушных шарах… «Вы чей – то отец?»
Усмешка. Горькая. Она. Нелепые розовые воланы… Танец. Запах… Звезды.
Наспех сорванные цветы… Слезы ее. «Опоздал снова!»
Руки.. шелк…шепот…утро.
Торт. Восемнадцать свечей. Кольцо. Аккуратные стопы книг на его столе и полках.
Ропот. Счастье. Косые взгляды. Счастье…
Белое кружево. Девять слоев… Ее плачущая мама, растерянный грозный отец… Монетки в небо… Танец. Запах…Звезды.
Запах гари, она, перепачканная мукой, хныкающая… В фартуке грязном…. Кафе. Завтрак.
«Я научусь, честно!» - голосом отличницы, схлопотавшей двойку.
Домой поздно. Осень. Холодно. Она внутри. Маленькая. У камина. Всегда вздрагивает во сне и что - то бормочет. Он садится на корточки и целует ее нос. Вспорхнула. Засуетилась… Кудри веером…
И ворохом мысли…
С огромным животом наперевес поспешно открывает ему дверь, дышит тяжело, испуганно.
Их первенец, странный и розовый. С ее глазами и его губами. Смешной, как она…
Ночи теплые, бессонные… слезки…зубики… «Мама!»…
Карандаши на стенах, ропот, картинки, беспорядок… Она смеется… Ворохи бумаг в детской.
Запах печенья по утрам, кофе с корицей…
Костюм на праздник в школе, вроде, тыквы. Куски шелка, пораненные пальцы, слезы. Портниха. Спектакль.
Второй малыш. Теперь девочка. Копия отца характером в нее. Вздорная и капризная с мудрым взором..и вновь.. ночи теплые, бессонные…слезки..зубики…
А потом матчи, концерты, экзамены… Она рядом, стала странно ниже ростом, шире в талии, глаза глубже, голос тише… и тысяча совместных лет.
Опустевшая комната сына, звонки по вечерам и слезы в его комнате… Ожидание каникул, гордость… Волнение. Портниха для дочери. Нелепые розовые воланы… Воспоминания с тройной силой…
Ее зовут на Вы, уже в силу возраста, а смеется, как и раньше… когда запахи… звезды…
Алтарь… Метры кружева… Белое… Она плачет рядом со своей совсем старенькой матерью, а рядом место..пустое…траурно-безнадежное найти занимающего. Сын торжественный и дрожащий…
Морщинки все глубже, груды фото старого счастья… Искусный ужин, беспокойный внук… Она вяжет что – то в углу, он оставил дела сыну. Им тепло вместе, словно это их первая ночь, словно пахнет в саду кофе с корицей. Золотые кольца горят как тогда, когда их надели под грозные взоры ее отца и счастливые слезы матери. На столе наспех (на сколько это возможно из – за больной спины) цветы, она еще ворчит, что задержался к ужину, вздрагивает от шорохов и все время мерзнет, зябко кутаясь в шаль.
На все стопками книги с тонкой вязью пыли, она видит, охает и торопиться стереть… Глаза ее горят, когда она видит его над газетой, с поседевшей шевелюрой… Он целует ее перед сном, как и все эти годы, все слаже и горше одновременно… часы тикают, внуки растут, а он торопится домой с цветами, как и тогда… всегда… И каждый день в заботах и неге, тихом счастье, перемежаемом бурными скандалами, пролетал и складывался в месяцы, года, десятилетия…
Он сидел осиротевший на диване у молчащего камина. Весь дом молчал, залитый сумерками, лишь только лампа освещала его восковое уставшее лицо. Он дремал, вздрагивал во сне, роняя фотографии с колен. Она улыбалась ему со свадебного фото на каминной полке. Он вспоминал, что она была смешная. Волосы, собранные в пучок всегда теряли пару прядей, которые вились у затылка пушком. Нос, быть может, слишком большой для ее лица, как то изящно морщился при смехе и слегка опускался при улыбке. Она всегда была движением. Одним сплошным движением…