Veschitci Наследник

Он плохо помнил этот день, помнит лишь яркие искорки, вздымавшиеся в небо, помнит, сизую дымку отовсюду, которой было больно дышать. Со временем он забудет и это. Лишь после того дня все реже заходили в его комнату, все тише говорили что – то горестное, отрицательно тряся головой. Больше он не слышал голоса, все время до этого певшего в его ухо, и еще не знал, что больше не услышит его. Теперь он плакал чаще и звонче, но торопливых шагов в комнату не слышал, потом стал плакать тише, реже… и вовсе замолчал. Его миром стал манежик, стоящий в углу душной комнаты, темно – синий с облупившейся краской и одеяльцем, пахнущим чем – то странно – чужим. Лишь через одну грядушку был переброшен цветастый платок. Единственная знакомая ему вещь. Платок его мамы, в который он утыкался носом, когда они гуляли по двору их дома. Дома, который улетел в небо яркими искорками и рассеялся сизой дымкой, которой было так больно дышать. Чьи-то руки, как по расписанию, с силой поднимали его, обтирали, возвращали ощущение сухости и настойчиво вставляли в рот бутылочку, он все смотрел в меняющиеся лица, но так и не запомнил ни одного.
Потом пришли какие – то еще, долго постанывая, произносили лишь одно слово:
- Наследник…
Потом тянули руки к потолку, прижимали к груди, водили по его щекам и затылку и снова выдыхали это слово. Тогда он подумал, что так его зовут. И, наконец, стал на него улыбаться. Руки пахли все по-разному и все были разные, но он слышал лишь одно это слово. Наконец, он покинул манеж, в голове закружились стены, большой светлый квадрат, от которого тянуло холодком, легкая тряска при шаге несущего, голоса, отдаляющийся угол, из которого он наблюдал мир и кусочек цветастой материи… Он протянул руку к ней, но она исчезла за стеной. Дальше цвета менялись так быстро, что он просто предпочел закрыть глаза.
Теперь света вокруг стало больше, и он жмурил глаза, от чего все вокруг принимались произносить что – то нечленораздельное, глаза их увлажнялись, а руки трепали его щеки. Со временем он стал это просто ненавидеть, и как бы ярко не светило солнце, упрямо не отводил глаз.
Волосы, которые он мял, пока пил молоко, пахли совсем странно, но одинаково. Он привык к нему так же быстро, как и забыл о кусочке цветастой материи, темный угол и искорки. Привык он и к этим вибрациям от людей. Что – то такое, что давало ему понимать свою важность. Он стал теперь маленьким Богом. Богом по имени Наследник. И ему это нравилось так, что он гордо поднимал маленький носик, когда слышал это слово. Всегда одно и то же, с той же интонацией.
Больше всего ему нравился один человек, от которого пахло чем – то терпко – горьким. Его большие ладони слишком сильно его стискивали, а колючие щеки приятно щекотали. Приходил он нечасто, что наследника огорчало. Он ждал его. Действительно скучал. Этот не трепал его щек, не произносил странные звуки, он открывал рот, и вся комната наполнялась спокойным, но твердым голосом, как водой, которая просачивалась в самую маленькую расщелину и наполняла действительно все. Лицо терпкого человека была смугловатым, твердым и спокойным. Глаза его, глубоко посаженные, светлые, словно вовсе не принадлежали лицу, а длинная вертикальная морщина на лбу, будто вдавливала их еще глубже. Он был как титан, высокий, сильный и строгий. Но ближе и теплее его в комнату еще никогда никто не входил.
Совсем скоро Титан снова стиснул его, и стены поплыли красками. Наконец – то, - другая комната. Он вертел головой, но так и не успел всего рассмотреть, а потом очутился в терпком мире с темными стенами. Тут все пахло, как Титан. Все было им. Кому – то здесь показалось бы слишком мрачно, но он был в восторге и однозубо улыбался. Теперь титан часто бывал у него, словно появлением болящих острых штук во рту Наследник заслужил эту блаж.
Когда ноги его стали утопать в пушистом ковре, он не чуял больше полюбившегося ему запаха той, что его кормила. Временами он даже скучал и начинал заливаться плачем, но гордое слово не позволяло ему долго продолжать, и он утихал.
Иногда он уставал от тьмы людей вокруг, которые походили на шары из тканей, и он стремился покинуть свою комнату, но они настигали его у двери, он взмывал в воздух и сам, не понимая почему, начинал смеяться, однако быстро смолкал, так его вновь принимались трепать за щеки.
Он обожал, когда Титан брал его на руки и уносил прочь из комнаты. В свой особый мир, взрослый и терпкий, где темные стены, но в них так много света, что взрослому и не увидеть вовсе. Где столько всякие предметов, начищенных до сияния, упорядоченных, красивых… Они садились в кресло у стола, и титан что – то все время рисовал на бумаге. Долго – долго. Пока не влетал шар из ткани, чему – то тихо возмущался, вырывал его из терпких объятий и уносил обратно. Сначала он плакал, но ловя на себе твердый взгляд, умолкал.
Один мирок цеплялся за другой, одно воспоминание растворялось в прошлом, на его смену приходило еще одно и следовало по уже известному пути. Дни таяли, ночи сгорали, а жизнь все нарастала в маленьком теле. Сколько еще ему предстояло пройти, маленькому наследнику мира, сколько его ждало радостей и горестей, разочарований, потерь и чудеснейших находок. А пока его вселенной были колени Титана, который уйдет потом, чтоб не вернуться, как уходят все, даже самые близкие, самые родные взлетают искорками в небо, как улетают миры, цивилизации и сами звезды…