1. Самолет
Это было лето, чудесное лето, и оно, наконец-то, пришло и в Мурманск, далекий заполярный город. Первый класс был окончен, и Динка, маленькая девочка, узнала от родителей, что на свете существует пионерский лагерь "Донской", куда они и отправили ее на первую смену с большой сумкой, в которую были уложены вещи по списку, данному маме на работе. Когда они выходили утром из дома, чтобы сесть на автобус и успеть на поезд, деревья стояли в нежных, только что распустившихся почках, так как совсем недавно сошел снег. Лес за остановкой автобуса прямо лез в душу своим свежим, пьянящим запахом молодой березовой листвы. Это был не простой лес, он назывался сопка и располагался на древних горах, совсем невысоких возле города, которые образовались после таяния ледника. Прямо от остановки автобуса земля начинала уходить вверх, на казавшуюся ребенку запредельной высоту, и там, вверху, в солнечных лучах все шелестело, зеленело, пахло. Они сели на автобус и приехали на вокзал. Там уже стояло несколько детей разного возраста. Мама познакомила ее с девочкой намного старше, сказала, что это Алина и она будет опекать ее в дороге, и, посадив Динку на поезд, отправилась с папой восвояси.
В поезде Динка ездила уже не первый раз, но всего-то в жизни ей довелось сделать это никак не больше четырнадцати раз, причем первые десять она не помнила в силу возраста. Но от поездки в шесть лет осталось воспоминание, что за окном проносится множество цветов, деревьев, лугов, деревенек и полей, и все это как будто само просится на полотно художника. Она и рисовала это неоднократно, но получался хаос из цветов, трав, птиц, пчел и муравьев, тогда как в природе присутствовали некие законы, хотя бы тот же самый закон перспктивы. В общем, когда выехали из Мурманска и проехали Апатиты, где к ним подсела толпа апатитских ребят, началось любование сначала карельскими, а затем и южными цветами и травами. Но нравились Динке и деревеньки, особенно их полустанки, на которых так романтично горели синие огоньки семафоров возле платформы, и затем поезд, постоявший немного, медленно трогался и отъезжал, оставляя еще один загадочный народец жить своей жизнью в этой богом забытой глуши. Иногда заходила Алина и приносила конфет. Когда Динке хотелось заплакать без мамы, она говорила: "Представь себе, что ты едешь к маме", и слезы сразу куда-то девались. Соседи по купе научили Динку рассказывать анекдоты, и скоро она уже сама взахлеб рассказывала хулиганские истории и пела песни, совершенно не понимая их смысла. Еще они под руководством воспитателя задерживали дыхание и засекали на секундомере, сколько кто продержится без воздуха. У Динки получилось дольше всех - одна минута четырнадцать секунд, все потому, что она занималась плаванием под руководством мамы у бабушки в Чернигове. Ну а когда наступала ночь, то воспитатель подтыкал им всем одеяла, и во сне было совсем незаметно, что мамы нет, и казалось, что эта разлука пролетит очень быстро и всего через месяц мама будет уже рядом. В дороге у Динки сложились стихи:
Как прекрасен рассвет над Россией,
Не в кровавом он зареве взрывов,
Не мутят его тонны фугасок,
И столбы от ракет пылевые
И так далее в том же духе. Когда они приехали в Воронеж и оттуда автобус отвез их в лагерь, был уже вечер. Их построили в холле маленького домика, который должен был стать их отрядным домом на двадцать один день, и сказали: "Ребята, среди нас есть поэт. Это вот этот мальчик." Вперед выступил маленький ребенок и прочитал что-то про родимые березы. Динка хотела вылезти со своими фугасками, но постеснялась, вдруг ее стихи будут хуже, чем у этого мальчика. Потом их разбили по палатам и они все отправились спать.
Утром настало время знакомиться с лагерем. Он располагался на плоской вершине огромной горы, которую как будто срезали ножом. Внизу находилась деревенька, в которой был колхоз и жили местные люди, называлась она Александровка-Донская. На горе были огромные заросли разнотравья, которые проникали прямо в жизнь людей. Травы колосились возле домиков, и среди них цвели огромные разноцветные бутоны, кисти, соцветия. Около корпуса третьего динкиного отряда были высажены в кружок кипарисы, несколько штук. Они образовывали глухое непроницаемое кольцо, внутрь которого было не пробраться, и Динка сразу вспомнила путешествие с мамой в Крым.
Динка была еще совсем маленькой, с темно-русыми волосами, заплетенными в косички. Ее лицо было очень белым в начале лета, но по мере нахождения на солнце приобретало все более смуглый оттенок, настолько смуглый, что однажды, во время обратной поездки из лагеря в Мурманск, воспитательница, ехавшая с ней, пользуясь тем, что в вагоне никого кроме нее и нескольких детей не было, десять раз отправляла Динку умываться с мылом. Когда эти попытки не увенчались успехом, женщина сделала вывод, что, видимо, эту чумазость не отмыть, и оставила ребенка в покое. Еще у Динки были карие глаза, похожие по форме на миндальные орехи, и ноги и руки, которые могли вытягиваться и изгибаться совершенно немыслимым образом. Она могла носком ноги достать до носа, что постоянно и делала, на потеху остальной ребятне. Но вечером у Динки наступал момент исполнения важнейшего ритуала, следование которому она считала своим долгом, и он не имел ничего общего с глупым кривлянием. Динка рассказывала своей палате на ночь сказку. Сюжет ее рождался прямо тут же, в тусклом свете ночника. В сказке была и черная рука, и красное пятно, и гроб на колесиках, и все, что так любят дети перед сном. Все думали, что эти истории произошли в действительности - по крайней мере, так утверждал их автор. Только один раз его заподозрили в сочинительстве - когда Динка обмолвилась, что лампочки в морге, внезапно загоревшиеся над мертвецами, были такие же по форме, как висевшие над головами ребят. Но в остальном все было шито-крыто.
А утром, после зарядки и линейки, наступало время совсем других разговоров. Но для начала была все-таки зарядка и линейка - сначала всех дружно поднимали и гнали в ванную, умываться и чистить зубы, а потом выводили перед отрядом и все делали вслед за вожатым упражнения. Потом бежали круг вокруг столовой, причем часть пути проходила вдоль забора, за которым шумел сосновый лес. Потом все шли на линейку, где начальник лагеря рассказывал им, какие важные мероприятия сегодня намечаются. Ну а потом, после завтрака, если не было похода или мероприятия, всех отпускали делать то, что им нравится. Динка шла за отрядный корпус, туда, где из почти сплошной песчаной кучи с редкими травинками торчала беседка - стол, изогнутый буквой "П" с наглухо прибитыми к нему со всех сторон скамейками. Если ползти по самой длинной скамейке вдоль стола с наружной его части, то рано или поздно оказываешься над пропастью, так как земля со стороны забора обвалилась из-за наступления оврага на лагерь. Если шлепнуться вниз с этой скамейки, то, пролетев пару метров, падаешь на песок и катишься уже до самого забора, а потом медленно карабкаешься по песку обратно наверх. Поэтому все сидели на столе, поставив ноги на скамейку, для безопасности. Здесь шли космические разговоры - обсуждались чертежи звездолетов будущего, рисовались схемы черных дыр, в которых искривляются пространство и время, да и вообще сходятся в единое целое, причем ни один лучик света вырваться из такой дыры наружу не может. Если бы эти дети жили во Франции, то родители могли бы нанять им репетитора, и они стали бы учеными. Но в нашей стране нет частной собственности, и эти дети не принадлежали своим родителям. Никто из них не стал ученым. Самые умные не уехали из Апатит, потому что понимали, что в их школе уровень образования хуже, чем в столичной. А глупые поехали и испили чашу до дна. Поэтому умные стали большими начальниками в Апатитах, а глупые - офисным планктоном в Петербурге и Москве. Так окончился социалистический эксперимент по распределению молодых специалистов после вузов в глухие регионы, где с нуля создавались научные институты.
После бесед на беседке обычно был обед, а за ним - тихий час, когда никто не спал, но все были вынуждены притворяться, что делают это, в угоду воспитательнице. Потом происходил полдник и детей опять распускали заниматься тем, что им больше нравится. Динка любила уходить на луг, который располагался в конце лагеря, возле их третьего отряда. После луга уже ничего не было, только забор с воротами, которые всегда были закрыты и выходили на реку, протекавшую внизу, под горой, на которой стоял лагерь. Здесь у Динки было важное дело. Она смотрела на небо, такое чистое и ясное по сравнению с мурманским, и ждала самолета. Самолет уже прилетал за ней однажды, когда она летала с родителями в отпуск в Крым, и теперь ей не терпелось увидеть его вновь. Здесь, казалось, для его посадки готово все - есть ровная площадка, и, как в аэропорту, невдалеке шумит лес. Но самолет не прилетал, и Динка начинала сочинять сказки про него - его не отпустила мама, он заболел, в пути случилась авария. Для прилета самолета бывали и другие подходящие моменты - например, когда все стояли на линейке и между отрядами, стоявшими по краю плаца, на бетонных плитах загорался луч солнца. В такие моменты, казалось, все окрестные самолеты, сколько бы их ни было, должны были ринуться в лагерь и приземлиться на этом участке земли, так похожем на аэродром. Ведь единственное отличие заключалось в том, что по краям аэродрома росли деревья, а по краям плаца стояли дети. Но никто не прилетал на зов динкиной души, и она уже начинала грустить и на плацу и на своем лугу. Но однажды ее размышления были прерваны грубейшим образом.
Воспитательница третьего отряда Тамара Петровна была жгучей брюнеткой с огненно-карими глазами. Она все время искала, кого бы за что-нибудь одернуть. И все время несчастному, которого она поймала в свои сети, грозило настоящее наказание - например, стояние весь тихий час в коридоре. Завернувшись в простыню, жертва не знала, сколько сейчас времени, и чуть не плакала, а воспитательница сидела в своей комнате и поправляла прическу. Наконец, тихий час проходил, и ребенка пускали к таким же как он, и теперь он снова не отличался от них. Тамара Петровна пришла на динкин луг и, увидев ее, закричала: "Что ты тут делаешь? Мы тебя уже второй день ищем, чтобы репетировать песню к смотру строя и песни, а тебя все нет! А ну-ка пошли со мной!" Так пришлось Динке идти учить скучную песню. Вечером, когда все писали письма родителям, она вывела дрожащей рукой: "Здравствуйте, мама и папа. Меня здесь обижают..." Это было ошибкой. Через час, когда все уже легли спать, к ней в палату пришла Тамара Петровна и, размахивая ее письмом, которое, по правилам, было сдано в незапечатанном конверте, закричала: "Что это ты тут пишешь? Я это так не оставлю!" И на следующий день свершилось: воспитательница пошла с этим письмом к начальнику лагеря и было решено: перевести Динку в младший, четвертый отряд.
Воспитательница четвертого отряда была похожа на козу. Звали ее Серафима Евгеньевна. Козлиным в ней было все, и удлиненное лицо, и голос, и даже, казалось, сама прическа. Она встретила Динку на пороге, показала ей ее койку и сказала: "Тебя сюда отправили за письма. Сегодня на тихом часе будем учиться писать родителям." Настал тихий час, Динку вывели в холл и посадили за такой же длинный стол, какой был в третьем отряде. Воспитательница дала ей листок и ручку и сказала: "Пиши". Динка взяла лист и написала: "Здравствуйте, мама и папа, мне здесь плохо." Воспитательница схватила лист и прошипела: "Что это такое? Тебе сколько лет? Семь? Ты октябренок? Живешь в советской стране? Зачем же ты морочишь голову родителям по пустякам? Уже ведь взрослая! Ну-ка садись и пиши, что я тебе скажу." Она дала Динке новый лист бумаги и стала диктовать: "Здравствуйте, мама и папа. Я живу хорошо. У меня все есть, с детьми я подружилась, мы вместе ходим на линейку и на зарядку. Как хорошо, что мы живем в Советском Союзе, где есть такие пионерские лагеря, как Донской, где для детей созданы все условия для отдыха. Спасибо за посылки. Целую. Дина." Это письмо они вместе с воспитательницей запечатали в конверт и положили в кучу ребячьих писем, приготовленных к отправке.
Когда наступало время играть, четвертый отряд держался вокруг воспитательницы, смирно ходил с ней парами, держась за руки, и играл только в то, что она придумывала. Но до конца смены оставалось не так уж много, и Динка решила потерпеть. Отдельным удовольствием были дни, когда все шли в кинотеатр, расположенный в деревне Александровка-Донская, и там смотрели фильм. Однажды во время этого похода произошла история. Динка в своей новой палате в четвертом отряде спала на койке рядом с девочкой Любой. Она тоже была из Мурманска. Любе мама купила спортивный костюм с тремя полосками на кофте и штанах, как у Адидаса. Но Люба была такая мечтательная, что тут же забыла кофту в кинотеатре. Кудрявая блондинка с пронзительно-голубыми глазами, она, когда плакала, действовала своими слезами на весь отряд. Все ходили понурые, ведь мама должна была сурово наказать Любу. И вот Динка решилась. Во время тихого часа она склонила голову над Любиным ухом и прошептала: "Когда мы приедем в Мурманск, я скажу твоей маме, что это я взяла у тебя поносить кофту и потеряла." Люба сначала не хотела соглашаться, но мама, действительно, была очень строгая. Пришлось дать добро на такой неблаговидный поступок.
Настал день отъезда, все собрались и вышли рано утром на дорогу около плаца, которая вела к воротам и дальше - к свободе, Воронежу, Мурманску и Апатитам. За ребятами приехали автобусы, все сели в них и поехали на железнодорожный вокзал. Там они сели на поезд и поехали домой. Когда они проехали Апатиты, в их вагоне остались только Динка, Люба и одна вожатая. Все шесть часов, что они ехали в одиночестве до Мурманска, Динка лежала на второй полке и непрерывно смотрела в окно, где проносились березы, все время уменьшавшиеся в размере, пока они, наконец, не стали совсем невысокими, а некоторые из них вообще были стелющимися. Потом они сошли с поезда в Мурманске, и Люба с Динкой подошли к любиной маме и сказали ей, что кофту потеряла Динка. Та разозлилась, но делать было нечего, на чужого ребенка не станешь ругаться, как на своего. Поэтому все обошлось, любина мама даже ничего не сказала динкиной, хотя они работали в одном здании. Так все и разошлись по домам, навстречу новому учебному году.
2. Каратэ
В тот год Динке должно было исполниться двенадцать лет, но пока еще шел июнь, и ей было одиннадцать. Мама привезла ее в пионерский лагерь "на собаках", так как они до этого отдыхали у бабушки в Чернигове. После собак они оседлали большущий грузовик - и вот Динка уже на знакомой центральной дорожке, от которой отходит плац а затем от него ответвляются маленькие тропинки, ведущие к отрядам. Ее сдали воспитательнице и мама была такова. Как Динка узнала впоследствии, кличка этой воспитательницы была Данди по прозвищу крокодил, и она каждое утро бегала по много кругов вокруг лагеря с целью зарядиться энергией на весь день. У Данди была короткая спортивная стрижка, вечные спортивные штаны с тремя полосками по бокам и накачанные мышцы, что, как стало известно впоследствии, возможно только, если всю зиму посещать в Апатитах прекрасный спортзал, где занятия вели сплошные мастера спорта. Данди отвела Динку в палату девочек, где все остальные уже успели разместиться и оставалось только одно свободное место у самой стены. Динка заняла его и стала знакомиться с соседками. Но ей удалось услышать только одно имя - Лена. Оно принадлежало девочке, которая лежала в непосредственной близости от нее, через узкий проход между двумя койками. Почти сразу же их всех подняли и повели на отрядный сбор, где надо было выбрать название отряда, речевку, девиз и отрядную песню. Как только они все это выбрали, сразу же началось марширование и разучивание речевки, потом разучивание песни в холле, где стоял длинный стол а по сторонам от него - две длинные скамейки. Ночью же все так утомились от этого, что просто уснули без задних ног. На следующий день повторилось то же самое, целый день был посвящен отрядной жизни, и только в тихий час Динке удалось кое-что разузнать про свою соседку по тумбочке.
Лена родилась в Апатитах, ее папа был офицером спецслужб, которые тогда назывались КГБ. В первом классе она дружила с мальчиком Веней. Однажды их класс вывели во двор на построение перед смотром строя и песни. Лена на секундочку отбежала в сторону и зацепилась ногой за поребрик, отделявший асфальтированную часть школьного двора от той, на которой росли деревья. Она шлепнулась на землю носом вперед и заработала себе синяк под глазом. Вечером этот синяк увидел папа. Он устроил ей настоящий допрос, на котором она все время повторяла, что она нечаянно сама упала. Но папа не поверил дочке. Он был глубоко убежден, что она подралась с мальчиком Веней и это он поставил ей синяк. Поэтому папа пошел в школу и серьезно поговорил с Веней. Больше с Леной никто в классе не хотел дружить, она стала изгоем на все оставшиеся десять школьных лет.
Папа стал убеждать ее, что это ничего не значит, что ей вообще не место среди этих людей а надо бы подумать о том, чтобы пойти по стопам родителей - стать разведчицей, как папа, или физиком, как мама. Лена выбрала разведку и начала готовиться к избранному пути. Для начала она стала бегать по утрам, обливаться холодной водой, проплывать летом у бабушки в деревне многие сотни метров по речке, скакать на скакалке, приседать и ходить на лыжах. Однажды она читала местную апатитскую газету, и увидела там объявление о том, что идет набор в секцию карате. Лена сразу взяла спортивную форму и в назначенный час была во дворце пионеров возле помещения, где проходил набор. Там уже сидели какие-то мальчики, один из которых пел песню Егора Летова "Моя оборона". В секцию брали всех, и у девочки началась новая, необычная жизнь. Занятия проходили три раза в неделю, и она ждала их, как некоторые ждут новой серии интересного телесериала. На каждом занятии они сначала сидели и концентрировались, потом делали разминку, которая была вполне обычной - такую же делали в школе на уроках физкультуры. Но потом начиналось необычное - все становились в странные позы и начинали растягиваться, чтобы сесть на шпагат. Это медитативное занятие продолжалось полчаса, а потом начиналось самое интересное - отработка ударов поодиночке и в паре. Этим можно было заниматься бесконечно, но в самом конце было то, ради чего сюда ходило большинство девчонок - разучивание ката, последовательности ударов и шагов, похожей на танец. Все тренеры единодушно утверждали, что девочкам ката очень к лицу. Эти пляски продолжались и дома до самой ночи. Лена настолько увлеклась карате, что занималась им даже в школе, а дома вообще забывала про уроки и домашние дела. Но одноклассники продолжали ее игнорировать, и поэтому она очень боялась, что не сможет во взрослой жизни работать в спецслужбах, куда берут только тех, у кого все в порядке с коллективной жизнью. Этими сомнениями она и поделилась с Динкой в тот самый первый тихий час, когда они лежали рядом, отрывали лапки и крылья мухам и смотрели, как те потом ползают, а за окном располагался овраг, а в нем - деревня Александровка Донская с ее небольшими деревянными хатками и колхозными полями.
Динка сразу решила, что надо брать быка за рога. Она предложила Лене вместе заняться тем, что Лена умела делать лучше всего - заниматься спортом, но делать это так, чтобы принимал участие весь отряд. На следующий день, как только выдался небольшой перерыв в хождении строем и чтении речевок, она подошла к Данди и сказала ей: "А давайте мы устроим в отряде спортивные соревнования по разным дисциплинам, ведь у нас есть уникальный тренер - Лена, ей бы в многоборье участвовать, так много видов спорта она перепробовала." Данди подумала и дала свое согласие. Начиная с этого момента Динка с Леной начали формировать команды, которые должны были соревноваться между собой. Затем в один прекрасный день они взяли тетрадку, секундомер, мел и вышли на центральную дорожку в сопровождении множества ребят из своего отряда. Там они замерили дистанцию сто и двести метров, а также приготовили песок в имевшейся рядом специальной песочнице для прыжков. С этого дня каждый день по несколько часов проходили тренировки по бегу, прыжкам а также метанию гранаты, роль которой исполнял простой мячик, прыжкам на скакалке и залезанию на шест. Все достижения отмечались в тетрадке, и через несколько дней стало заметно, что ребята стали прыгать и бегать гораздо лучше. Но кроме этого имел место и еще один результат - все ребята и девчонки сплотились и почувствовали себя единым целым.
На отряде был вожатый Семен. Он был немного похож на негра, или же на писателя Дюма-отца, потому что у него были темные кудрявые волосы, а также была широкая кость и он в свои 20 лет уже был довольно-таки полным. Семен был очень горячим, даже страстным, и везде, где бы он ни появлялся, сразу раздавался его зычный голос, отдающий команды детям или рассказывающий анекдоты взрослым. У него имелась вредная привычка: в случае разговоров на тихом часе в какой-нибудь палате, он врывался туда и командовал: "На выход!", а потом загонял всю палату в ванную комнату и заставлял там стоять час а то и больше. Однажды он загнал туда Динкину палату на тихом часе, и, когда снаружи послышались его крадущиеся шаги, Лена вдруг громко сказала: "Семен козел." Вожатый ворвался в ванную, как вихрь, и закричал: "Кто это сказал? Быстро отвечайте!" Гробовая тишина была ему ответом. Все молчали так же дружно, как раньше произносили речевки. И никакие уговоры не могли заставить хоть одного человека проболтаться. Не помешало им молчать даже то, что Лена была очень, очень вредной девочкой. Она сама лично доводила многих до слез своими придирками, а потом, когда ее собеседница уже рвала и метала, равнодушно замечала: "Нервишки пошаливают?" Это было ее любимое выражение, про нервишки от нее можно было услышать тысячу раз в день по любому поводу. Она была злым гением отряда, и тем не менее на спортплощадке все так сплотились, что никто уже не мог себе представить, как это можно выдать товарища.
Через две недели после начала смены Данди по прозвищу крокодил собрала отряд и сказала: "Радуйтесь, скоро вы найдете применение своим спортивным талантам. В лагере будет олимпиада." Все закричали ура и побежали готовиться к состязаниям - бегать, прыгать и кидать мячик с утроенной силой. Через два дня было открытие олимпиады. Все отряды построились и по очереди вышли на плац и заняли там свое место, сияя белоснежными рубашками с золотыми или серебряными пуговицами. Галстуки алели, подчеркивая краски вечерней зари. Третий отряд назывался Дружба. Они произнесли девиз: "Миру мир, войны не нужно, вот девиз отряда дружба!", речевку "Кто шагает дружно в ряд, пионерский наш отряд", спели песню "Орленок". Потом начальник лагеря произнес речь о том, что теперь целую неделю все ребята должны демонстрировать высокие моральные и физические качества будущих строителей коммунизма. Потом все стали на одно колено и произнесли клятву олимпийцев: "Клянемся!", причем Динка отошла подальше от других, пользуясь тем, что стояла в заднем ряду, и встала под дерево. Лена шепотом спросила ее: "Ты из-за "клянемся?", и Динка ответила: "Да". И начались веселые деньки непрерывных соревнований. Весь лагерь бегал, прыгал, кидал мячик, прыгал на скакалке. Через неделю была торжественная линейка, на которой подводили итоги соревнований и выдавали почетные грамоты за первые, вторые и третьи места. Третий отряд оказался на первом месте по общему количеству грамот. Данди, Семен и Динка, не сговариваясь, пришли к выводу, что это произошло не только благодаря физическим тренировкам на силу и выносливость, но и благодаря тренировке на силу духа - иногда Лена учила их садиться на коленки и предаваться глубоким философским размышлениям о том, что же такое победа в спорте, как учил их делать их собственный мастер каратэ.
Вечером после олимпиады был праздничный ужин в столовой, для которого испекли пироги с вишней на всех, начиная от победителей и кончая малышами из пятого отряда, которые даже не участвовали в соревнованиях. А когда все возвращались из столовой в густом бархате летней ночи, то Динка с Леной услышали с беседки третьего отряда странные голоса. Это были местные, и они распивали там самогон с девочками первого отряда, которые думали почему-то, что их там никто не заметит. Вдруг раздался крик - местный схватил девчонку за руки, выкрутил их, заломив за спину, а остальные обступили ее так, что она совсем скрылась из виду. Лена побежала в сторону беседки, хотя Динка и пыталась ее остановить. Она подбежала к местному, который держал девушку, и с простодушным видом сказала: "Послушай, что ты делаешь? Так делать нельзя!" Местный только нагло ухмыльнулся и ответил: "А ты что за умная тут нашлась, ступай себе подобру-поздорову." Лена сказала: "Не уйду, пока ты ее не отпустишь." В ответ местный угрожающе замахнулся на Лену, на что она ответила прекрасным блоком из каратэ, при этом случайно задев его плечо, совсем не больно. Местный окончательно озверел. Он с ревом набросился на Лену и нанес ей удар по лицу, который она не успела заблокировать. Динка бросилась Лене на помощь, но было уже поздно. Местные закричали: "Банзай!", и разбежались. Динка подошла к Лене, она была вся в крови. К счастью, медпункт был открыт, потому что он вообще не закрывался по-настоящему - там всегда кто-нибудь дежурил. Поэтому Лене сразу наложили швы на разбитую губу. Потом лицо у нее долго заживало, это продолжалось почти до конца смены. Но главное было, чтобы не узнали родители. Поскольку все были предупреждены, то родителям никто ничего не написал. Динка была единственной, с кем Лена еще хоть немного разговаривала. Обычно это происходило в тихий час, когда они, как прежде, лежали лицом друг к другу, ловили мух, обрывали им лапки и пускали мучиться на пол. После тихого часа, если не было смотра строя и песни, все отряды шли в кино на фильм "Мама" - его за эту смену все посмотрели раз семь, не меньше. Больше всего времени при этом уходило на то, чтобы стоять в холле кинотеатра в полном парадном построении и разговаривать только с тем, с кем тебя поставили в пару. Это было мучительно, но дети таких вещей не замечали, настолько их радовало лето, солнце и собственное детство. И все же чувствовалось, что при надлежащей организации можно было бы провести время и получше. Но пока им оставалось только обмениваться страшными историями в очереди в кинотеатр, а по вечерам гадать иногда на картах. Динка тоже научилась немного гадать и поняла, что четверть всех событий в жизни, если верить картам, происходит в казенном доме - лагере, школе, тюрьме и так далее. Этот казенный дом символизировали карты масти треф, которых в колоде было ровно четверть. Наконец, их отвезли в Воронеж, посадили на поезд и отправили далеко от казенного дома под названием лагерь на север, где они стали учиться в другом казенном доме под названием школа.
3. Мафия бессмертна
Далеко-далеко на юге, в Воронежской области, на горах, разрушаемых оврагами, стоял пионерский лагерь. Он был построен около десяти лет назад на плоской, похожей на стол поверхности, с которой можно было спуститься по обычной асфальтированной дороге, а можно, с другой стороны, по "лифту" - ручейку из песка, который тек по крутому склону и вел прямо к берегу реки Дон. Стоя на горе у начала лифта, в первый день после своего приезда, дети из третьего отряда узнали, что на много километров вокруг простираются меловые горы, в них есть пещеры, и несколько лет назад парочка отчаянных голов сбежала из лагеря и неделю укрывалась посреди гор и степей, и только после этого они были пойманы и отправлены домой. Но сейчас никто не предпринимал попыток побега. В моде, наоборот, было переплывание Дона, когда несколько человек без разрешения вожатого пускались в опасную авантюру, приносившую им лавры победителя, зависть парней и обожание девчонок. На эту инициативу их подбивали местные - жители деревни, лежащей у подножия лагерной горы, иногда захаживавшие в лагерь в гости. Они были такого же возраста, как дети в лагере, но были абсолютно свободны в своих действиях - сдерживал их лишь кодекс казачьей чести, изрядно обветшавший за времена советской власти. В начале девяностых годов, когда Динка и ее друзья последний раз приехали в лагерь, советская власть уже начинала делать уступки новому веянию - капитализму, и местные, почуяв свободу, начали искать новые модели поведения и виды развлечения. Одним из видов развлечения стало ежедневное многочасовое пребывание в лагере, танцы на дискотеке и приставания к девчонкам из старших отрядов.
Стоило ли ехать так далеко, чтобы месяц-другой погулять с сомнительными ухажерами? Подготовка к поездке в лагерь начиналась еще весной, когда родители покупали за 12 рублей путевку с изображенным на ней горнистом и читали прилагавшийся к ней список необходимых вещей - что-то вроде "2 юбки, 2 платья" и так далее. После этого логично было бы пойти в магазин за покупками, но в магазинах тогда ничего не было, и многие мамы, следуя завету своих мам, шили детям одежду сами. Динкина мама даже вышивала на платьях красивые цветочки гладью. Этому не мешало то, что мамы эти работали в научно-исследовательском институте - изучали полярные сияния. Институт располагался в двух городах сразу - в Мурманске и в Апатитах. Большинство детей в лагере было из Апатит - там работало больше всего людей, к тому же там был еще один институт, занимавшийся геологией, а также самый северный на свете ботанический сад, где тоже давали путевки в этот лагерь. Еще были дети из поселка Лопарская - там стояли телескопы и велись астрофизические наблюдения, но не было музыкальной школы, да и в обычную приходилось ходить за несколько километров. Но многие дети и в Мурманске, и в Апатитах, и в Лопарской все равно ходили в музыкальную школу, были отличниками в обычной, поступили потом в университет или просто заняли в жизни тепленькие местечки. Но сейчас 12-летние Динка и ее подруга Валя, которые жили в Мурманске, собирались в лагерь. Динка с трудом купила на рынке желтую футболку без рисунка, а затем, так как на дворе стоял 1989 год, достала кооперативную картинку с орлом и надписью "Монтана", и перевела ее на футболку с помощью утюга. Теперь можно было не опасаться за свой "имидж" - все крутые девчонки должны были принять ее за свою. У Вали тоже был один комплект модной одежды - штаны-бананы и футболка с микки-маусом, из которой она собиралась не вылезать всю смену. Они сели на поезд и два с половиной дня тряслись в плацкартном вагоне. Через шесть часов после начала пути к ним подсели ребята из Апатит, и вагон заполнился веселым смехом и разговорами. Вожатые играли на гитаре, воспитатели произносили нравоучения, три раза в день их водили в вагон-ресторан, причем все вагонные ручки на дистанции следования от своего вагона до ресторана были обмотаны тряпками, пропитанными хлором.
В поезде Динка и Валя познакомились с компанией Нюши, которую все называли "мама". У Нюши были длинные белые волосы, которые она не собирала в прическу а носила просто так, и модельная фигура, которой она очень гордилась. Нюша любила целыми днями лежать на своей полке в плацкарте, и лишь отдавала приказания своим подчиненным, одними губами, не напрягая свой организм лишними движениями. Поблизости от нее все время держалось 5 других девушек, с которыми она постоянно обменивалась колкими шуточками и замечаниями обо всех окружающих. Было понятно, что этим людям пальца в рот не клади, они живо обсмеют и заговорят любого. Компания все время собиралась в одном плацкартном купе и слушала песни вожатого под гитару, подпевая им, или играла в "космические карты" - специально для детей выпущенные картинки с изображениями телескопов, созвездий, звезд и планет. В эти карты играли по особым правилам - обменивались ими так, чтобы собрать у себя по шесть карт определенного вида. Это было здоровской имитацией научной деятельности, которой занимались всю жизнь их родители. По вечерам можно было сидеть под одеялами по двое при слабом свете ночников, которые зажигал проводник, и секретничать о мальчиках. Этим же они продолжали заниматься и в лагере, где их поселили в одну палату. Для первого отряда, в котором оказалась компания Нюши, в обычных правилах были сделаны послабления - так, их не заставляли спать в тихий час, ходить на все лагерные мероприятия или участвовать в самодеятельности. Вместо этого в тихий час вожатый Валентин доставал из папки свою коллекцию психологических тестов, вырезанных из газет, и все ребята из отряда, собравшись в холле своего одноэтажного домика за длинным столом, выясняли, кто они - экстраверты или интраверты, меланхолики, флегматики или холерики, активисты или ведомые. У Динки получались все время разные результаты - то ей выпадало, что надо срочно избавляться от комплексов, то что она - активистка и всех всегда ведет за собой.
В деревню из лагеря вела тропинка, посыпанная песком, но не являвшаяся лифтом - она была вполне твердой на ощупь, и по ней можно было идти не скользя. Она начиналась с проема в заборе за домиком первого отряда, и шла сначала до приступочки, на которой рос ковыль и можно было отдохнуть под деревом, если поднимаешься снизу вверх, а в конце спуска росли ивы, за которыми не видно было деревенских домиков, хотя они были совсем рядом. Динка, когда она еще не умела играть на гитаре, любила выйти на эту приступочку и почитать вслух стихи, которые она знала наизусть. Там ее засекла Нюша, которая не признавала никакого искусства, кроме песен под гитару, и стала как-то странно смотреть на нее. После этого Динка целую неделю не находилась в палате днем, а уходила погулять в лес, который рос с другой стороны лагеря. Девчонки же повадились целыми днями лежать на кроватях, ничего не делая и только иногда обмениваясь короткими замечаниями о жизни. Когда Динка решилась полежать с ними, ей на глаза вдруг случайно попалась оставленная кем-то книга, на обложке которой значилось: Джером К. Джером. Сначала в книге шли рассказы. Динка села на подоконник палаты, потому что не умела читать лежа, и скоро чуть не упала с него от смеха. Нюша была вне себя от удивления, все время спрашивая Динку, что с ней такое, недоумевая, как может человек так реагировать на книгу. Далее в книге должен был идти роман "Трое в лодке, не считая собаки", но его, к сожалению, кто-то вырвал из книги. После этого случая отношения с Нюшей и компанией совсем разладились.
Однажды, блуждая одна по лесу, Динка натнулась на костер, возле которого сидели трое мальчиков из ее отряда. Им было по 12-13 лет, и они еще не выросли, тогда как рост Динки был метр семьдесят. Они пригласили ее посидеть около костра, и сказали, что она может приходить каждый вечер. Они сидели вокруг огня в медленно сгущающейся тьме, бросали в него шишки и сосновые ветки, болтали обо всем на свете и даже слушали магнитофон, который ребята достали неизвестно где. Постепенно Динка начала общаться в основном только с одним мальчиком - Петей. Рыжий, кудрявый, нескладный, он подсаживался к ней и начинал рассказывать все, что он сделал за день, какие смастерил модели кораблей в кружке, какие придумал новые маршруты путешествий, какие неведомые моря открыл в своем воображении. Петя собирался стать капитаном дальнего плавания. Затем Динка обнаружила, что дает ему советы, объясняет, как избежать травм, которые он получал на каждом шагу, рассказывает, как вести себя с людьми, которые его, кажется, совсем не понимали. Когда она иногда лежала со своими подружками в палате, она замечала кудлатую голову, мелькавшую за окном и сразу же исчезавшую.
Вскоре она заметила, что Нюша "положила глаз" на Валю. Раньше они с Динкой все время ходили вместе, играли в одной команде в вариант волейбола, называемый пионерболом - это когда мяч можно не отбивать сразу, как только он к тебе прилетит, а держать в руках и бросать совершенно по-детски. Валя стала учиться играть на гитаре, а еще они вместе спускались вниз, к Дону по "лифту", купались там совершенно одни, без вожатых, а потом поднимались вверх по длинной обходной дороге, шедшей вокруг горы. По вечерам они сидели на веранде возле корпуса своего отряда. Веранда была построена около каждого отрядного домика. Она представляла из себя стол в виде буквы "П", к которому была приделана длинная скамейка такой же формы. Стол был соединен со скамейкой, и их основания - длинные бруски из дерева - уходили глубоко в песок. Веранды стояли на местах, несмотря на то, что эрозия затронула почву под некоторыми из них, и они располагались уже, практически, на краю песчаного оврага. Там было здорово сидеть вдвоем, болтать обо всем на свете и смотреть вниз, на деревеньку "местных". Но теперь Валя все чаще уединялась там с Нюшей. Когда Динка подходила к ним, Нюша вскакивала и начинала кричать: "Тебе Валю? Я за нее!" Динка заметила, что Нюша часто произносит выражение "Это такой человек". Однажды она подошла к Вале с Нюшей, когда они шли с веранды, и сказала: "Вы там говорили про меня: "Это такой человек!" Нюша была вне себя, она кричала, что Динка все подслушала, пряталась в кустах, и вообще, "такой человек". Динка ушла, еле удерживаясь от смеха. Но положение было тяжелым, команда Нюши ходила всемером, включая Валю, они ни с кем не считались, всех презирали и все сметали на своем пути. Их начинали побаиваться. При этом Динка жила с ними в палате восьмой, и свободного места в другой палате девочек не было, там и так жило 15 человек. Валя же вела себя очень мягко - угощала всех конфетами "Забава" из своих посылок, причем они были у нее даже тогда, когда посылки не приходили уже неделю и у всех остальных все кончалось. Просто Валя умела экономить. На гитаре она играла лучше всех, потому что училась в музыкальной школе. Динка же хорошо умела только одно - бродить по лесу и иногда читать стихи, но так, чтобы никто этого не слышал.
Однажды Динка зашла в палату днем, чтобы взять что-то в тумбочке, и остановилась у порога, как вкопанная - на каждой кровати, вместо девчонок, сидело по местному. Они встали и начали медленно приближаться к ней. Самый старший из них, Леха, подошел к ней ближе всех и сказал: "А ты почему с нами не целуешься? Все твои подруги с нами уже поцеловались, а ты не хочешь?", и толкнул ее на своего друга. Динке еле удалось вырваться от них и убежать. В этот момент за окном мелькнула рыжая голова. Со слезами Динка побежала по тропинке на свою приступочку, но она была занята. Там стоял Петька. Он сжал кулаки, взгляд был устремлен в небо. Он что-то шептал, а из глаз его лились слезы, которые он не вытирал. Динка помчалась дальше, в заросли ив, и там дала волю слезам. Наплакавшись, Динка побежала обратно в отряд. Но из домика исчезла не только компания Нюши, все, включая вожатого и воспитателя, оказывается, куда-то испарились. И тут она вспомнила, что сегодня же День Нептуна! Наверняка они сейчас готовятся к праздничному концерту, котрый будет на пляже. Их отряд не заставляли участвовать, но кто хотел, спустился по лифту и сейчас помогал малышне рисовать картинки на горячем песке, да и на спинах некоторых ребят тоже. Но в День Нептуна полагается всех обливать! Вот как раз и место, откуда это можно сделать - крыльцо, на нем высокий шкафчик для обуви со множеством ячеек.
Динка полезла вверх по шкафчику, чтобы посмотреть, как можно половчее это сделать, и вдруг нога не дотянулась до следующей ячейки, и она, соскользнув, оказалась обеими ногами стоящей на крыльце. Но что-то мешало стоять так, как обычно. Мало того, под ногами расплывалась лужа крови. Динка пригляделась и поняла, что стоит пяткой на арматурном штырьке, который удерживал дверь от того, чтобы открываться на полную ширину. Она сняла ногу со штырька, и бегом побежала в отряд. В холле по-прежнему было пусто, и вдруг за окном промелькнула знакомая рыжая голова. Петя вихрем ворвался в холл и закричал: "Скорее, беги в медпункт!" Динка собралась с последними силами и поскакала по направлению к лазарету, да так быстро, что Петя, идущий рядом, еле успевал подставлять ей свое плечо.
"Какие алые розы цветут на кустах шиповника. Их много, много. Каждая роза - как сгусток крови. Кустов несчетное количество, раз, два, три, четыре, если прыгать на одной ноге, то один куст преодолевается за два прыжка. И позади тоже алые капли - одна, другая, третья. Почему я никогда раньше не замечала, какие эти кусты живые, какие они красивые. В их жилах течет человеческая кровь. Может быть, это кровь детей..." - думала Динка, подскакивая к корпусу врачей. Вот и медпункт, врач пьет чай, как всегда. Заскочить, сесть, показать ногу. "Ты ложись, мы зашьем, сейчас, без наркоза, ну да ничего, ты потерпишь. Настасья Петровна, идите сюда, посмотрите, здесь глубоковатенько. Ну, будешь лежать теперь у нас, в Воронеж не повезем тебя, сами выходим. Родителям молчок, а то приедут. Ишь, распрыгались тут, не сидится им, вот и лежи теперь, выздоравливай."
Слезы быстро растеклись пятном по простыне, которой была застелена кушетка. Там, у головной ее части, стояла тумбочка, и Динке только ее стенку и было видно. "Почему мы никогда не замечаем ничего, не замечаем шиповника? Мы даже не помним, что с нами происходит. Вот эта тумбочка, какого она цвета, какой у нее рисунок?" И память услужливо запоминала на долгие годы, может быть, на всю жизнь, что рисунок тумбочки - это маленькие темные штришки, и больше на ней ничего нет, она желтая с коричневатым оттенком. Затем Динку отвели в палату, и начались долгие дни выздоровления, когда надо было лежать вверх ногой и думать. Медсестра же с врачом то и дело затягивали из соседней комнаты:
У моря, у синего моря
Старуха повесилась с горя -
Что, возможно, и навевало такие мысли. Поэтому Динка написала себе эпитафию:
Здесь бес лежит, шальной, лукавый,
Но божьей искрой одарен,
Рожденный гением для славы,
Безвременно скончался он.
И нет его. Лишь ветр украдкой
Цветы могильные качнет,
И с них роса слезою сладкой
На грудь поэта упадет.
Да тучке маленькой взгрустнется -
Она с небесной высоты
Печальным дождиком прольется
На эти скорбные цветы.
Приходили Петя, Валя, все ребята из отряда по очереди, кроме Нюши и ее пятерых основных подданных. Петя загнул молотком злосчастный кусок арматуры. Через три дня Динку перевели в отряд, выстроив для ноги поддерживающую пирамиду для подушек. Валя и Петя не пошли праздновать основную часть дня Нептуна на пляж, остались с Динкой в палате, рассказывали ей о своих одноклассниках и зимних приключениях на далеком Кольском полуострове. Через две недели Динка помчалась бегом вечером в лес, жечь костер, а врач с медсестрой только изумлялись этому издалека. Но в лесу никого не было, костер не горел. Динка долго блуждала в окрестностях, темнело, сосны подернулись туманом, на траву выпала роса, но человеческих голосов в лесу по-прежнему не было слышно. Пришлось вернуться в отряд. Там было тихо, все как раз ушли смотреть кино, которое крутили в кинозале под открытым небом - там надо было сидеть на скамеечках перед сценой, и скрываться под зонтиками, если шел дождь. Вдруг дверь палаты мальчиков открылась, и оттуда вышли Петя с еще одним мальчиком из лесной компании, Андрюшей. "Почему вас не было в лесу?" - спросила Динка. "А нас привязывали, только ты никому не рассказывай". "Что значит привязывали?" "Ну, местные приходят к нам в палату, ловят нас по одному, и привязывают к столбу, котрый подпирает крышу. Так мы и стоим по несколько часов." Больше от них ничего не удалось добиться. Но лица у ребят были очень несчастные. Так им и не удалось больше до конца смены выбраться в лес вечерком.
А еще через несколько дней они пошли всем отрядом в поход. Чтобы пойти в поход, отряд вставал в 6 часов утра, когда солнце еще не показалось из-за горизонта. Рюкзаки были собраны с вечера. Повара, вставшие пораньше, кормили их в столовой, и они, надев кеды и спортивные костюмы, спускались с горы, на которой стоял лагерь, и отправлялись берегом Дона по маршруту, известному только вожатым, воспитателю и физруку. По дороге они пели песни, которые выучили в лагере, и слушали рассказы воспитателя. Потом углублялись в лес, шли под густым шатром из веток, иногда по грязи, мимо понтонного моста, на котором горели огоньки - день был пасмурный, и они выделялись на фоне предгрозового неба. Когда они подошли к лагерю из палаток, уже расставленных для предыдущих посетителей - младших отрядов, была уже вторая половина дня. Они сразу же надели купальники и бросились в реку. Там было эхо, которое повторяло все по три раза. Можно было бродить вдоль берега, и Динка обнаружила на некотором отдалении от палаток Свету, которая, как выяснилось, придумывала стихи. У костра вожатые учили ребят разделывать живую еще лягушку, нанизывать ее на палочку, поджаривать и есть. Вечером все пели песни под гитару и ужинали кашей и чаем, который наливали из котелка, стоявшего в круге бревен, положенных вокруг костра, чтобы сидеть на них. Динка заметила, что небо усеяно россыпью звезд - то, чего совершенно не было видно в Мурманске, возможно, из-за светового загрязнения. Как зачарованная, она пошла прочь от костра, отходя от него все дальше и дальше по тропинке, которая вела, казалось, в самую бесконечность.
И тут ее размышления прервал резкий крик, доносившийся от костра. Полный ужаса и безысходности, он раздавался снова и снова, и эхо послушно повторяло его по три раза. Казалось, кричала жертва бандитов или насильников. Оставаться на тропинке было невозможно, и Динка помчалась к костру. Там был настоящий переполох, все сгрудились вокруг котелка с чаем, и к нему было не пройти. Валя заметила Динку и сказала: "Нюша наступила в котелок с кипятком, сейчас ее повезут в медпункт." Приехала машина, Нюшу погрузили в нее и в срочном порядке повезли в лазарет, откуда две недели назад вышла Динка. Когда через три дня весь отряд вернулся из похода, они начали навещать Нюшу. Та проводила время, сидя на кровати у окна, и грела на солнышке свою обожженную ногу. Медсестра и врач готовили ей специальную мазь из яичных желтков, от которой нога должна была полностью зажить так, чтобы не осталось ни малейшего следа ожога. Когда Динка проходила мимо комнаты, где сидели врачи, оттуда послышалось: "Сравнить, как реагировали Дина и Нюша - небо и земля!" Когда Нюшу выписали из лазарета, был уже почти конец смены.
Вот и настал день отъезда. Всех ребят с чемоданами, сумками, баулами и рюкзаками погрузили в автобус и повезли на поезд, в Воронеж. Пока они ехали, начало смеркаться, и проносящиеся за окном степи подернулись туманом ложащейся на траву росы. Петя сидел рядом с Динкой. Горела лампочка возле входной двери в автобус, а сам он был погружен в темноту. Как же запомнить это все? - думала Динка. Завтра настанет новый день, произойдет много всего, и я забуду, как мы сейчас тихо едем, молчим, даже забияка Нюша присмирела. Все смотрят в окно, но изменит ли это их? В таком духе прошла вся поездка до Воронежа, которая длилась несколько часов.
Когда они с Валей вернулись в Мурманск, та продолжала общаться с Нюшей по переписке. И вот в конце сентября из Апатит пришло приглашение. Валю звали приехать туда, чтобы снова "потусоваться" с Нюшиной компаней. Родители Вали отпустили ее только при условии, что с ней поедет Динка. Рано утром первого октября, когда круглые и резные листья небольших деревьев Мурманска золотились под лучами восходящего солнца, Динка заехала за Валей, и он поехали по центральной улице Мурманска на железнодорожный вокзал, затем сели на поезд и доехали до Апатит, где их встречала Нюша с компанией. Там они целый день гуляли по магазинам и по домам подружек. Когда настал вечер, Валя начала проявлять признаки усталости. Тогда Нюша отвела Динку в сторону и сказала: "Мы для нее одной стараемся, а она на нас чихать хотела". Вечером Динка должна была позвонить маме. Она спросила у Нюши, где находится междугородный телефон-автомат, на что получила ответ: "Иди вот по этой улице до конца, там и найдешь." Динка пошла по улице, но никакого переговорного пункта в конце ее не было. Она вернулась назад, но девчонки уже куда-то ушли. И начались длинные многочасовые блуждания по чужому городу. Поздно вечером, проходя в сотый раз по одному и тому же месту, Динка увидела знакомую куртку и, побежав за ней, догнала Валю. Рядом с ней обнаружилась и Нюша. Оказалось, что у них пробудилась совесть, и они пошли ее искать. Девочки пошли ночевать к Нюше домой. Спали втроем на двуспальной кровати, причем всю ночь в окно светили оранжевым светом фары проезжавших мимо машин - Нюша жила низко и на центральной улице. После своего отдаленного квартала в Мурманске это казалось Динке настоящим приключением. Затем они с Валей сели на поезд и уехали обратно в Мурманск.
В октябре в дверь Динки неожиданно раздался звонок. На пороге стоял Петя. Он приехал со старшим братом, и тот отпустил его погулять одного на несколько часов. Но Динка не захотела, чтобы он зашел к ней в гости - видимо, давало о себе знать общение с Ксюшиной компанией. В итоге они гуляли три часа вокруг ее дома, обдуваемые ледяным ветерком приполярной осени, а потом он уехал домой, так и не спросив, можно ли ей написать письмо. Больше они не виделись. Когда появились сайты "Одноклассники" и "Вконтакте" она поняла, что не помнит его фамилию, и не смогла его найти.
4. Что? Где? Когда?
На следующий год Динка поехала в лагерь одна, без Вали. Снова были сборы, родители едва заснули в ночь перед отъездом. Рано утром они вышли с сумкой втроем на свою конечную остановку возле дома, на улице, другой стороной которого были круглые сопки, покрытые небольшими деревьями и черничником, сели в автобус и поехали на железнодорожный вокзал. Динка ехала до Апатит с одной-единственной воспитательницей, которая тоже была из Мурманска, пока в Апатитах к ним не подсела веселая толпа детей родителей, работавших в Апатитах учеными. Снова были походы в вагон-ресторан, причем когда они шли по вагонам младших отрядов, то могли наблюдать, как они едут- в плацкартных вагонах между каждыми двумя верхними полками, расположенными друг напротив друга, была перекинута доска, и на ней спал еще один, дополнительный третий ребенок.
В толпе детей, севших в Апатитах, были и девочки из прошлогодней компании Нюши, которым в этом году исполнилось не больше четырнадцати лет. Среди них была Света, которая красиво рисовала - ей как раз в июне исполнялось четырнадцать, после чего путь в лагерь для нее был в следующий раз уже закрыт. Она была блондинкой с красивой копной длинных волос, голубыми глазами и длинными ногами, которые она подчеркивала короткими юбками. У нее с собой имелся фотоальбом, в котором содержалось настоящее портфолио - ее модельные фото с гитарой, вазой, удочкой и множеством молодых людей, которые держали ее на коленях, обнимали, дарили ей цветы и делала все, что только может быть приятно девчоке 14 лет, выросшей в советской стране. Еще были двойняшки Вика и Вита, у которых были кудрявые волосы, что делало их немножко похожими на негров. Они все время ругались матом, потому что их постоянным местом проживания был детский дом. Похоже, они была из цыганской семьи, так как их фамилия была Ромалэ. Еще они тайком бегали курить, а не смене в лагере выяснилось, что они любят пить самогон. Однажды они даже напились и не могли попасть на свои кровати, все время промахивались и падали между постелей и ползали там. Оксана и Тамара везли с собой по гитаре, на которых пытались играть. Оксана была совсем маленькой, несмотря на свои тринадцать лет, одета все время в одни и те же штаны в клеточку, как это бывало тогда со многими в связи с дефицитом одежды. У нее были карие глаза и темные волосы, уложенные в непонятную советскую прическу со множеством перепадов волос по длине. Тамара была кудрявой и похожей на пастушку. У каждой уважающей себя девочки в поезде была общая тетрадка, так называемый песенник, куда спешно заносились все песни, певшиеся кем-либо под гитару. Целыми днями девочки сидели за столами с разложенными тетрадками, и каждая держала наизготовку ручку, а как только поезд подъезжал к остановке, начинала лихорадочно строчить что-нибудь из блатных частушек или просто романсов Вертинского. Когда поезд ехал, писать было невозможно, потому что от толчков вагона получались каляки-маляки, но у некоторых к концу путешествия начало получаться и это - этим счастливицам все дружно завидовали. Секрет был в том, чтобы как можно меньше отрывать предплечье от стола. В тесноте да не в обиде все добрались до Воронежа, сели на автобус и доехали по степям до лагеря "Донской".
В этом году в первом отряде было два воспитателя. Взрослые мужчины за тридцать, они работали учителями в апатитских школах, и один из них, Павел Павлович, вел в своей школе кружок "Что? Где? Когда?" и был очень начитанным, очень похож на интеллигента со своими жидкими белыми волосами, очками и наивным взглядом голубых глаз из-под них. Вожатые в первый же день собрали весь отряд, и сказали, что уже завтра будет общелагерный концерт, где каждый отряд должен будет представить свой номер. После этих слов они удалились в свою, вожатскую комнату, и к ним по очереди стали заходить те, кто собирался придумать номер. Первыми зашли четырнадцатилетние Алла и Ира, с которыми вожатые подружились по дороге в поезде. Динка хотела что-то предложить, терлась возле заветной комнаты, но ее туда не пускали. Но в час ночи дверь распахнулась, оттуда вышла вожатая с круглыми глазами и затащила Динку вовнутрь. Та продиктовала номер - выступление доктора Кашпировского, и пошла спать.
На следующий день Света стала прокалывать всем уши, и Динка поддалась общему соблазну. Ей ткнули иголкой по очереди в обе мочки, и вставили сережки, которые она сразу окрестила "канделябрами". Вечером было выступление. Сначала девочки, дружившие с вожатыми, пропели свою песню:
Была бабусей я счастливой,
У всех каталась на виду,
А ту машину, ту зеленую
Никогда уже не найду.
Потом Динке пришлось изображать своего Кашпировского, причем ей помогали мальчики из отряда, изображавшие позади нее людей, попавших под воздействие гипноза - они, шатаясь, ходили по сцене, размахивали руками, наклонялись, приседали, и вообще, делали то, что им приказывал доктор. Никто не смеялся, но все равно честь отряда была спасена.
Когда они вернулись в отряд и легли в постели, никто не мог успокоиться. Все долго вспоминали концерт. Тогда воспитатели стали по очереди поднимать девочек, которые при этом заворачивались в простыню, и приглашать их постоять в холле. Когда там набралось порядочное количество народу воспитатель Антон Антонович встал посреди холла и сказал: "Дина, выйди вперед. Ведь ты считаешь себя умной? А ты знаешь, что круг обязанностей женщины находится внутри круга обязанностей мужчины, потому что он должен выходить из пещеры, охотиться, рыбачить, заниматься земледелием. А женщина испокон веков находилась внутри пещеры, занималась домашним хозяйством. Поэтому ее круг мышления находится внутри мужского, и она не так умна, как он." Кто-то воскликнул: "Но ведь самая умная женщина умнее, чем самый глупый мужчина!" "Да" - сказал Антон Антонович - "Но в массе своей женщины не дотягивают до мужчин."
Наутро все пошли в сосновый лес, и до обеда собирали там шишки для костра. Дело в том, что, хотя пионерская организация и приказала долго жить, все равно, для того, чтобы выполнить обряд под названием "Открытие лагеря", полагалось разжечь костер и всем вместе петь песни и плясать вокруг него. Во второй половине дня в отряд было спущено распоряжение свыше: собрать команду для игры в "Что? Где? Когда?", которая будет проходить между детьми, приехавшими в лагерь, и их воспитателями и вожатыми. В команде оказались Динка, Света, девочки-близнецы Вика и Вита и два мальчика-близнеца Петя и Паша. На следующий день они пошли вместе к летнему кинозалу, на сцене которого и проходили все массовые мероприятия, и уселись там напротив шести воспитателей, а все остальные ребята, приехавшие в лагерь, расселись по скамейкам в зале и стали наблюдать за этим зрелищем. На сцену вышел Павел Павлович, который стал крутить самодельный барабан и вытаскивать из шапки вопросы. Вопросы были похожие на следующий: "Мы пьем чай с сахаром, а с чем пили чай наши предки во времена Ярослава Мудрого?" Правильный ответ был: "Ни с чем, тогда чая на Руси еще не было". Еще был вопрос про столицу Шотландии, правильный ответ был "Эдинбург". Команда Динки, которая была капитаном, выиграла у воспитателей с разгромным счетом, и все отправились в столовую есть пирог, который испекли по такому случаю. Но Динка не ела пирог. Она задумчиво принесла его в палату и села на кровать, чтобы погрустить над ним. Дело в том, что из зала ей подсказали ответ на один вопрос. Тут окно распахнулось, и в комнату, встав сначала снаружи на приступочку перед рамой, влез местный. Он спросил: "Почему ты не на дискотеке?" Динка сказала: "Хочешь пирог?" Местный оказался не дураком поесть, и пирог тут же был съеден.
Динка вышла из корпуса и увидела воспитателя второго отряда, который сидел на скамеечке и любовался на звезды. Его звали Олег Николаевич. Динка спросила: "Вы не знаете, почему мы выиграли у таких умных людей, ведь среди них есть светила науки?" Он сказал: "Вы моложе, и у вас память свежее. Вот увидите, скоро у вас тоже будут вызывать недоумение вопросы вроде "столица Шотландии". Потом они пошли под ручку к дискотеке, причем Олег Николаевич сказал, что Динке обязательно надо заниматься каким-нибудь видом спорта. Но до дискотеки они не дошли. Их остановили какие-то крики, раздававшиеся из-за ограды лагеря. Они побежали туда и наткнулись на кучу малу - Алла и Ира дрались, лежа на земле, с местными. Драка была разогнана, и они узнали следующее. Оказывается, местные пришли толпой на дискотеку, двое из них выхватили из круга танцующих по девчонке, и потащили в кусты. Те громко кричали, отбивались, просили своих подруг позвать воспитателя. Но рядом с ними оказалась "команда Нюши" в полном составе - все пять человек. В ответ на отчаянные просьбы они только ухмылялись. Так местные и утащили девчонок в кусты, и если бы не Олег Николаевич с Динкой, то их бы и след простыл. В эту ночь тоже никто не спал, жертвы местных плакали на своих кроватях, остальные тоже вдруг решили поговорить о наболевшем. Поэтому когда утром всех собрали, чтобы ехать в Воронеж на экскурсию, все вышли злые и расстроенные. Но ничего не поделаешь, надо было ехать.
Главное в таких поездках, по мнению Динки, заключалось в самом процессе езды, потому что в это время они всем отрядом пели песни, выученные уже давно, многие годы назад. Самой главной песней была: "У похода есть начало, а конца похода нет". Заправляла пением музыкальный руководитель Марья Ивановна. Ее сыновьями были близнецы Петя и Паша, и они ехали тут же, в автобусе, но они ужасно стеснялись своей мамы. Еще бы, ведь она не была светилом физики, а была всего лишь музыкальным руководителем. Но под ее руководством были выучены такие серьезные хиты, как "Сигнальщики-горнисты", "Детство - это смех и радость", "Юный барабанщик". Еще она отвечала за сформированный в первый же день из ребят всех отрядов ансамбль ложкарей, а также за барабанщиков и горнистов, которые все еще оставались в лагере, несмотря на крах пионерской организации. Когда ребята приехали в Воронеж, они всего лишь пробежались там по магазинам, покупая первые попавшиеся сувениры. Зато на обратном пути их завезли в церковь, стоявшую на полпути между лагерем и Воронежем, а рядом с ней был киоск, в котором Динка купила двухтомник "Братья Карамазовы", к которому "в нагрузку" прилагалась книга маркиза де Кюстина "Путешествие по России", содержавшая множество нелестных отзывов о нашей стране. Еще они все купили по латунному крестику, и, довольные, вернулись в лагерь.
Следующую неделю они никуда не ездили, потому что шли дожди, а сидели в отряде и играли в шахматы, причем Динка иногда выигрывала у рекордсменов среди мальчиков - Пети и Паши. Через неделю погода наладилась, и они всем отрядом пошли в поход за много километров, туда, где через Дон перекинут автомобильный мост. Шли несколько часов по палящему зною, не выпив за все это время ни капли воды. Дорога шла по берегу Дона, по желтому песчаному пляжу, иногда углубляясь в сосновый лес. Лес по берегу реки рос негустой, от одной сосны до другой было несколько метров, и все они были низкорослые, видимо, недавно посаженные. Изнывая от жажды, ребята подошли к мосту и остановились в пятидесяти метрах от него на травке, сняли рубашки и платья и полезли купаться. Антон Антонович важно сказал: "Те пятьдесят метров, что отделяют нас сейчас от быков моста, не простые. Их с трудом преодолевает даже физически подготовленный человек, ведь надо плыть против течения, а Дон здесь бурный. А уж коснуться быков моста, отплыв с того места, где мы сейчас стоим, может только профессиональный пловец". "Конечно, он говорит о мужчинах" - почему-то подумали все. Девочки приуныли. Но Динка, Паша и Петя решили во что бы то ни стало добраться до быков, зацепиться за них, отдохнуть и отправиться в обратный путь. Вслед за ними потянулся почти весь остальной отряд. Ребята бухнулись в воду и поплыли, кто кролем кто брасом, к заветным опорам моста.
На реке в разных местах периодически образовывались белые бурунчики, которые передвигались вместе с течением на несколько метров, а затем исчезали. С берега они выглядели вполне мирно, но, оказавшись в воде, все поняли, что они недооценили противника. Когда голова пловца, и без того еле торчавшая из воды, оказывалась напротив бурунчика, который двигался на нее, тот мог обрушиться на лицо всей массой и заставить захлебнуться на долгих несколько секунд. Потом голова пловца снова показывалась над водой, и он продолжал свою отчаянную борьбу. При этом другой берег был, казалось, совсем близко, ребята плыли где-то посередине реки. Он, казалось, нависал над ними своим обрывом, на котором росли вековые сосны, такие высокие, качавшие головами посреди лужаек с цветами. Через некоторое время Динка заметила, что рядом с ней плывет всего несколько человек, а затем и вовсе никого не осталось - ее борьба со стихией теперь продолжалась в одиночку. Захлебываясь на каждом гребке, проплывая по метру в минуту, она добралась до моста и даже не поверила себе, когда ее руки коснулись заветных быков и прочно прицепились к ним. Затем она отдохнула, отцепилась и поплыла обратно.
На берегу царило веселье. Оксана и Тома изображали плывущих ребят и как они задыхаются, Вика и Вита показывали пальцами на Динку и притворялись, что умирают от смеха, все остальные девчонки и некоторые парни тихо хихикали. Воспитатели собрали отряд и повели его обратно в лагерь. На обратном пути все думали только о воде, потому что дело шло уже к четырем часам. Всем грезились фонтанчики с водой, которые били в лагере из труб, проведенных возле каждого отрядного корпуса. Лес проплывал мимо с предательски медленной скоростью, не помогали даже волшебные пионерские песни, всегда так выручавшие воспитателей. Но закалка, полученная в таких походах, остается на всю жизнь - впоследствии никому из них в походах не хотелось пить, и им не нужно было брать с собой воду, идя в лес хоть на целый день.
Ребята из отряда расссказывали, что в прошлом году в лагере тоже был Павел Павлович со своим "Что? Где? Когда?", и тогда капитаном команды выбрали Пашу. Они с Динкой очень подружились и все время играли в шахматы. Однажды, когда у них шло очередное состязяние, на пороге корпуса появился какой-то странный человек. Он спросил: "Что вы знаете о Христе?" и стал раздавать всем подтянувшимся ребятам экземпляры Библии. После этого Динка несколько дней читала ее, сидя на кровати. И вот в один прекрасный день воспитатели повели их в столовую. В центре ее было освобождено место, так что образовалось что-то вроде сцены, и там стоял тот человек с гитарой в сопровождении своих друзей. Они начали петь: "Христос мой лучший друг, он всегда со мной". Тут Динка вдруг почувствовала, что происходит что-то не то. Неодолимая сила наклонила ее над скамейкой, над которой она сидела. Оставалось только лечь на эту скамейку, чтобы не мешать своему организму, который почему-то решил, что ему срочно надо захохотать, и хохотать долго и самозабвенно. Подняться со скамейки даже из соображений вежливости было решительно невозможно. Впрочем, она была не одинока - на соседней скамейке точно так же лежал и хохотал другой человек - Паша. Почему мысль о Христе вызвала такую реакцию у двух капитанов команды "Что? Где? Когда?" - остается неизвестным и по сей день. Сектанты ходили по лагерю еще долго, пели под гитару на всех скамейках, заходили в отряды, проповедовали и плясали, но все привыкли к этому. Так смешно, как во время их выступления в столовой, Динке никогда в жизни уже не было.
Настал день отъезда. Уезжали рано утром. Динка подошла к медпункту, в который ей так внезапно довелось угодить в прошлом году. Около него в утреннем тумане, сгустившемся даже на вершинах меловых гор, выделялся куст шиповника, весь покрытый огромными, пунцовыми плодами. Их было так много, что стало понятно: эта земля никогда не оскудеет. Всегда будут рождаться на ней Лехи и другие "местняки", старушки будут продавать детям из лагеря помидоры по десять копеек, трактористы будут обрабатывать окрестные поля а женщины - водить маленьких детей купаться на Дон. "Опять я ничего не замечаю. Вот не заметила, как образовались плоды на шиповнике" - подумала Динка. Затем автобус призывно распахнул перед ними свои двери, и они тихонько загрузились в него и поехали в Воронеж, шепотом рассказывая друг другу анекдоты об апатитской и мурманской жизни. Вечером их уже ждал город и поезд, гудящий в сгустившихся сумерках о скором возвращении домой.
5. Три девицы под окном.
Наконец, настало последнее лето, когда Динке можно было ехать в лагерь. Осенью ей должно было исполниться пятнадцать. Туда пришлось поехать из Чернигова - незадолго до этого умер дедушка, и вся семья прожила весну и часть лета там. Из Чернигова в Воронеж надо было ехать поездом а потом еще и электричкой. Но они с мамой благополучно преодолели этот путь и высадились на таком знакомом вокзале с его семечками, пирожками, автоматами с газировкой и людьми с баулами. Теперь несколько часов в грузовике с брезентовым верхом, переполненном колхозниками, сидящими на своих пожитках - и вот уже кончены прощальные речи и свободная мама быстро упархивает за ограду, в сосновый лес, а Динка остается одна в радостно встречающем ее одиноком корпусе первого отряда. "Все" должны приехать только вечером. Ни вожатых, ни воспитателей, только дверь корпуса второго отряда, расположенного через овраг от первого, гостеприимно открыта. Олег Николаевич тоже уже приехал со своим сыном. Он и встретил Динку, принял ее под свою ответственность у мамы, и сказав "заходи, если что", скрылся в дверях своего любимого пристанища - он был воспитателем именно второго отряда уже третий год и, видимо, собирался оставаться им вечно. Но скучать Динке не пришлось. Через час приехала вожатая первого отряда Лена, девушка с гитарой, до этого гостившая у своих родственников в Гомеле. Олег Николаевич сразу засуетился, пригласил ее пить чай, попросил научить его играть на гитаре, попробовал взять несколько аккордов а потом неожиданно заявил, что хочет просто сидеть и слушать, как она поет, а учиться сегодня у него нет настроения.
Олега Николаевича, несмотря на переменчивость его настроения, все любили. Это распространялось на всех - воспитателей, вожатых, детей и даже, кажется, собак. Все и всегда знали что, когда появляется этот большой уютный человек - скука может убираться, ей все равно настал полный и решительный капут. Он не пропускал ни одного события - казалось, произойди что угодно на Земле или в космосе - все это будет тотчас же изучено, подвергнуто самому тщательному анализу и, наконец, из этого будут сделаны далеко идущие выводы. Он всем умудрялся дать какой-нибудь совет или произнести суждение, причем не оценочное а, скорее, конструктивно-примиряющее. Однажды, когда первый и второй отряды вместе ездили в Воронеж, Динку из очереди за мороженым вытолкал какой-то местный мальчишка и сделал вид, что он здесь и стоял. Неподалеку находился Олег Николаевич, к которому бедная жертва и бросилась за защитой. Лицо его сначала сморщилось от сознания несправедливости мироустройства, а потом разгладилось, как будто в его хозяине произошел процесс высветления сути, и он веско произнес: "Но ведь его тоже можно понять." Потом Динка еще несколько раз за эту поездку слышала, как он произносит ту же фразу, иногда подкрепляя ее доказательствами, а иногда просто бросая на ветер, как выпущенного на волю голубя. И все сразу понимали, что все хорошо, не стоит волноваться. Впоследствии, когда имели место проблемы, каждый, кто был знаком с Олегом Николаевичем, будто бы слышал тихий голос, повторяющий до полного успокоения: "И это тоже можно понять... И это..." В своем отряде он поощрал всяческую самодеятельность, его ребята всегда лучше всех пели, плясали и показывали сценки. Было в нем какое-то чуть ли не дворянское покровительство талантам, как была и способность распознать их даже в самых незаметных с виду ребятах. А уж сколько в жизни "корпуса через овраг" было шуток, смеха, веселья - не передать словами. Они смеялись в столовой, на пляже, подталкивали друг друга локтем под бок на любой экскурсии, по дороге в самые неприступные места, и даже перед сном, в сгустившемся сумраке летней ночи из их отряда, казалось, доносились взрывы хохота. За подшефными девушками Олега Николаевича ухаживали самые красивые местные ребята - были среди них и такие, с густой копной русых волос и пронзительно-голубыми глазами. По воле случая, Динка не была во втором отряде никогда. Но и она поддалась магии желания почаще общаться с этим удивительным человеком, который к тому же работал старшим научным сотрудником в институте геологии в Апатитах.
Но вот ворота лагеря открылись и в них въехала вереница автобусов. Динка подошла к площадке, возле которой они припарковались, и стала всматриваться в толпу вылезающих из них ребят, надеясь увидеть Вальку, которая, по ее сведениям, должна была в этом году приехать в лагерь. Но вот и она, с ее небольшим ростом, маленьким чемоданчиком, как всегда, окруженная толпой девчонок и парней. С легким ужасом Динка сначала заметила в толпе Вику и Виту. Но потом в ней проявилось и другое знакомое лицо - Нюша! Но как она сюда попала, ведь ей уже 16 лет? Динка подошла к стайке ребят и тут же узнала, что Нюша теперь не кто-нибудь, она - помощник вожатого! Значит, предстоит подчиняться и ей тоже, ведь ее назначили в первый отряд. В шоке она пошла рядом с Валей в отрядный корпус, где им уже были приготовлены теплые местечки рядом.
Но жить долго рядом им не пришлось. Вика с Витой начали задираться и, когда через неделю почему-то освободилась крайняя палата в корпусе - оттуда уехали все жившие там мальчики, Динка, по приглашению воспитателя, переехала жить туда. Вместе с ней поехали еще три девочки - двенадцатилетние Алька и Дашка и большая, толстая Оксана, которая была, к тому же, немного не в себе и за ней нужен был глаз да глаз - впрочем, к ней часто приходила мама, работавшая тут же в лагере, сидела с ней, вздыхала и разговаривала, в общем, брала на себя груз заботы о ней. Девочки забаррикадировались - положили на свободные кровати возле двери горы матрасов, что в девяностые годы могло и спасти их от внезапно ворвавшихся местных если те помешали им, например, переодеваться. В общем, райский уголок был готов, оставалось только провести там с пользой оставшиеся две с лишним недели лагерной смены.
Алька, едва вселившись в новую палату, достала альбомы и карандаши и сказала, что им в художественной школе задали делать по одному наброску в день, чем она и собирается сейчас заняться. С тех пор Динка видела ее рисующей всегда, везде и все - и реку, видную с обрыва, и сосновый лес на закате, освещенный косыми лучами солнца, отчего сосны казались почему-то рыжими, и жуков-боксеров, которых ребята уходили ловить на пустырь, расположенный за всеми домиками сразу, где были густые заросли колючих трав, множество разноцветных цветов и былинок. Здесь казалось, что людей совсем нет в природе, что ты один, будь то на рассвете или на закате, и только пролетавшие мимо хрущи нарушали своим гулом тишину этого кусочка степи, да пароходы, мерно гудевшие внизу, порой подавали сигнал о том, что человеческая жизнь где-то существует. А однажды Алька несколько часов подряд рисовала "ангеловы столпы" - целый сноп лучей, падающих отвесно или под разными углами веером из разрыва в тучах. Эти ангеловы столпы просто завораживали ее, она могла подолгу орудовать карандашом, пытаясь изобразить их, и жалела только об одном - что не захватила с собой красок. В Апатитах ее ждала более детальная работа над этими зарисовками. Еще она говорила, что постоянно видит сны, в которых она едет в карете, рядом с ней сидят лакеи и горничные, и она - маленькая дочь какого-то дворянина. В других снах она танцевала на балах, сидела на великосветских раутах, занималась с гувернанткой французским языком или пением или разучивала кадриль. На дворе стоял 1991 год, во всех газетах печатали гороскопы, выходили книги о прошлых и будущих жизнях, и вот Аля решила, что в прошлой жизни была дворянкой. Никто не мог ее остановить, ведь пионерская организация канула в прошлое, а ничего на замену ей еще не успело организоваться. Еще Але нравился мальчик Максим, с которым они постоянно играли в шахматы в холле. Он, вроде бы, нормально относился к этим фантазиям, или просто ничего о них не знал.
"Палта четырех", как ее называли теперь в отряде, располагалась напротив комнаты вожатых, где жила Нюша и основная вожатая. Нюша за два года, прошедшие со времен их первого знакомства с Динкой, повзрослела в плане интеллекта, хотя на вид оставалась все той же громадной тетенькой, которой Динка узнала ее в первый раз. Она очень много думала о своем теле - как его одеть, как посадить и чем развлечь, чтобы жизнь не казалась такой уж скучной и беспросветной. Нюша никогда, если была такая возможность, не ходила два раза одной и той же дорогой, всегда выбирая какую-нибудь новую тропинку для достижения давно известной цели. Это имело свое глубокое обоснование, о котором Нюша никому и никогда не рассказывала. Все дело было в том, что жизнь нужно было прожить с максимальной комформностью. Этой цели служило все - и удобная одежда, купленная в самых разных магазинах, в том числе провинциальных, в которые Нюша захаживала в свободное от исполнения своих обязанностей помощника вожатого время. И вкусная еда, которую она готовила каждый раз по-разному, чтобы по-новому насладиться вкусом давно приевшихся другим продуктов. И красивые картинки из журналов, которые она развешивала везде, где ей волею случая приходилось жить. В общем, Нюша была, по ее собственному ощущению, идеалом человека, который никому еще не довелось по-настоящему оценить. И с осознанием этой идеальности она совершала весь свой жизненный путь.
Этим утром Нюша встала утром и сразу ощутила себя стоящей перед лицом очень сложной проблемы. Дело в том, что она теперь увлекалась раздельным питанием. Родители присылали ей из дома рыбу, которой в Мурманске и Апатитах было пруд пруди, а она добавляла к ней в качестве гарнира что-нибудь еще. Чтобы похудеть, рыбу надо было есть с ягодами, причем ягоды, конечно же, съедались за десять минут до рыбы, чтобы они успели "проскочить" - и если эта операция производилась не натощак, то результат был плачевный. Этим утром перед Нюшей была проблема: малину со скумбрией есть или вишню с сельдью? Потом желудок был уже не пустой, и Нюша шла на обед вместе со всеми. В то утро она отдала предпочтение вишне с сельдью, а затем вышла на беседку, которая располагалась всего в нескольких метрах от "палаты четырех". Там к ней присоединились Вика с Витой, и они начали от нечего делать строить новые козни всем ребятам из отряда, которые чем-либо вызвали их неудовольствие. "А давайте играть в Кашпировского" - предложила Вита. "Это как?" - спросила Нюша. "Ну, устроим кому-нибудь сеанс гипноза, как он устраивает. Загипнотизируем на всю жизнь, так, что мало не покажется." - ответила ей шустрая четырнадцатилетка.
Но они заблуждались, думая, что они на веранде одни. Как раз в это время Динке пришло в голову поставить научный эксперимент - проверить, насколько далеко слышат ее уши. Поэтому она спряталась за занавеской своей палаты и тихонечко подслушивала все, что говорили члены мафиозной группировки. "Давайте я сделаю так" - предложила Вита - "чтобы те две девчонки из "палаты четырех", которые еще малолетки, никогда больше не стриглись так попсово а, наоборот, отрастили длинные волосы и ходили с ними всю жизнь, и не могли постричься, хоть убей." "Заметано" - поддержала Вита - "а я сделаю так, чтобы они никогда уже не ходили к зубному, и остались без зубов." "Ну а я" - широко улыбнувшись, отчего она стала похожа на крокодила, сказала Нюша - "сделаю так, что они никогда не выйдут замуж, и на всю жизнь останутся старыми девами." Этот сговор всем троим пришелся по душе, чего нельзя сказать о Динке, которая отошла от окна в глубокой задумчивости. Из размышлений ее вывела Даша, которая принесла гитару и собиралась разучивать аккорды с первого по пятый и несколько песен. Динке тоже нравилась песня Вертинского "Нашей первой любви наступает конец." Поэтому они с Дашей стали по очереди брать гитару и учить аккорды.
Даша училась в музыкальной школе играть на фортепиано. Поэтому у нее не было проблем с ритмом, она говорила, что его она зазубрила раз и навсегда еще в первом классе. Динка же постоянно гнала музыку куда-то вперед. Еще Даша здорово выглядела с гитарой - очень ровно и стройно, а вот Динка все время гнулась над ней. В общем, ей, как Олегу Николаевичу, лучше было просто слушать, но она хотела участвовать. А через несколько дней случился набор в общелагерный ансамбль, где все, кто учился в музыкальной школе, могли показать свои умения, играя на большой сцене. Они стали петь песни группы "Ласковый Май" на дискотеках, и Даша стала солисткой. С тех пор вечерами ее было не видно, да и на тихий час их забирали из палаты, и они шли репетировать. С Дашей теперь здоровался физрук, повар, все вожатые всех отрядов, воспитатели и начальник лагеря. Но она не загордилась. Когда она бывала в отряде, по-прежнему был слышен ее веселый смех и то, как она шутила над мальчишками, обещая насыпать им перцу в тоненькие летние шорты. Другое дело, что в корпусе ее уже почти не бывало видно.
Скоро у первого отряда случилось мероприятие - поездка на теплоходе по реке Дон к ее низовьям. Рано утром весь отряд вместе с воспитателем, вожатым, помощником вожатого и еще парой-тройкой взрослых, примкнувших к ним, потому что у них был выходной, собрались на берегу Дона, где у причала, состоящего из досок, пришвартовался замечательный небольшой теплоходик с уютным внутренним помещением и палубой, вдоль которой тянулись покрашенные в голубой цвет дощатые скамейки. Лагерные жители загрузились на плавсредство и понеслись вперед по реке, наблюдая то за струей, вырывавшейся из парохода сзади, то за берегами, проносившимися за бортом, то за лицами своих соседей, на которых, казалось, отражались длинные деревья, увенчанные сверху небольшими кронами, стоявшие на обрывистых берегах среди бескрайних лугов, уходивших за горизонт, в самую бесконечность. Вика, Вита и Нюша сидели на самом носу теплохода и о чем-то шушукались. Внезапно они замолчали, увидев, как к ним приближаются Аля с Дашей. Затем они ласково заулыбались и пригласили девочек посидеть рядом с собой. Словно из ниоткуда появилась гитара, и вот уже Даша поет им свои любимые песни - "Горят огни" и "Спит девятый отсек", а все их внимательно слушают. Потом гитара оказалась под скамейкой, а слово, будто бы случайно, взяла Вита. "Девчонки" - сказала она, обращаясь к Але и Даше - "А кто вам посоветовал так постричься? Вы знаете, что короткие стрижки редко идут девушкам? Тем более стрижки лесенкой? Они огрубляют лицо, делают его мужским. Давайте вы отрастите волосы и не будете больше позориться с этими вениками на голове." Тут ей пришлось замолчать, потому что из-за рубки неожиданно выскочила Динка и направилась прямо к ним. Она без приглашения села рядом с Алей и стала спрашивать: "Как вы думаете, запомним мы эту поездку или нет? Вон как тучи отражаются в воде за кормой, видно, будет дождик после обеда. И деревья на берегу молчат, притихшие - лес сегодня прямо фиолетовый. Ну что, встретимся через двадцать лет, устроим вечер воспоминаний, посвященный этой смене?" Вита поморщилась, встала, потянулась и пошла к мальчишкам, за ней последовали Вика с Нюшей. Так была отбита первая атака мафии, но Динка не знала в точности, о чем говорили девчонки до ее прихода, а спрашивать Алю с Дашей она постеснялась.
Через неделю в плотном расписании первого отряда выдался перерыв, и Динка решила сходить на плес. Это было место выше по течению Дона, в двух километрах от моста с быками, до которых они с Петей и Пашей чуть не доплыли втроем в прошлом году. Там река делала излучину, и можно было долго-долго заходить в воду, идти к противоположному берегу и будет мелко, мелко, до того мелко, что и колени едва прикрывает вода. Потом все, кто доходил туда, а идти надо было несколько часов, ложились в мелкую воду и отдыхали, подняв нос выше уровня воды а сами оставаясь под ней. И вот Динка взяла Алю и Дашу и рано утром они выдвинулись на плес, как обычно, не взяв с собой ни воды ни еды. Шли долго мимо редких сосен, недавно посаженных людьми на песке, чтобы предотвратить эрозию, мимо зарослей чабреца на горных склонах, мимо самих меловых гор, которые величественно проплывали через поле зрения, показавшись на другом берегу и исчезая в гуще леса. Дойдя до плеса, они скинули шорты и пошли в воду. Через несколько десятков метров вода стала доходить до пояса, потом до груди, и Динка взяла Алю и Дашу на руки и понесла обеих дальше. Когда они дошли до такого места, где вода была по шею, Аля с Дашей одновременно поцеловали Динку в обе щеки и они двинулись обратно вплавь. При этом почему-то совсем не хотелось говорить, хотя на обратном пути они и поболтали немного о музыке и рисовании. Никто не заметил их отсутствия, хотя они ушли рано утром, а возвратились медовым вечером, когда густо-желтые лучи солнца косо нежились на столах и стульях в холле и все уже собирались петь вечерние песни и отходить ко сну. Сплошной непрерывный гул насекомых стоял над лагерем, во всех, вышедших на улицу, то и дело врезались хрущи, летящие в эту пору напролом. Можно было пойти встретить закат на заросший густой травой пятачок, выходящий на реку, и идти спать.
Назавтра в лагере начало происходить что-то странное. Вечером в корпус первого отряда влезла ватага местных, по несколько человек во все три палаты девочек. В палату четырех влезли двое и сказали: " Мы с этими девочками гуляли в прошлом году" - и показали на Алю и Дашу. Те изо всех сил отпирались, говорили, что в первый раз их видят. Все было бесполезно - парни угрожали обидеться, говорили, что отказать им было бы нарушением кодекса местной чести. В общем, происходило что-то непонятное. Спросить, что делать, было не у кого. Пришлось Але и Даше выйти на веранду и сидеть вечером в разных уголках ее с Владиком и Витей, которые курили "Интер" и вежливо обнимали их за талию. Даша с Витей говорили о науке. Витя убеждал ее, что в науке парни превосходят девушек, а в жизни - наоборот, но предупредил, чтобы больше она с ним таких разговоров не заводила. Потом он сказал ей, что девчонки непременно должны научить ее целоваться, и на этом первое свидание было окончено.
Через несколько дней Вика, Вита и Нюша сидели на веранде, когда мимо них прошли Аля с Дашей. Нюша начала елейным голосом просить их принести гитару и что-нибудь поиграть. Даша принесла инструмент и спела "В парусиновых брюках" и "Лежат все двести глазницами в рассвет". Потом разговор незаметно перешел на стоматологов. Вика сказала: "У меня болит зуб, когда вернемся из лагеря, надо будет сходить к стоматологу, пусть он сделает, чтобы я могла кушать, как я привыкла". Она сказала это таким непередаваемым тоном, что любому, кто ее слышал, должно было сразу же расхотеться ходить к стоматологу на всю жизнь. И после этого тем, кто был на веранде в тот день, действительно, очень долго не хотелось ходить к стоматологу. Но тут в действие включилась Нюша. Она потянулась и сказала: "А вы знаете, что когда девушки выходят замуж, в них вселяются витальные силы, которые постепенно убивают в них душу? Выходила замуж девушка с душой, а потом постепенно смотришь на нее - и в глазах не человек, а черная обезьяна. Вот ты, Даша, кажется, влюбилась - и я вижу, в глазах у тебя черной обезьяны стало больше." Даша побледнела и закусила губу. Аля мелко затряслась и спросила: "И что, из этого нет никакого выхода?" "Есть только один выход - не выходить замуж" - произнесла Нюша, улыбаясь, как крокодил.
Тут занавески на окне "палаты четырех" раздвинулись, и в проеме окна показалась Динка. Она перелезла через подоконник и направилась к корпусу второго отряда. Ее никто не заметил, и поэтому для всех, сидящих на веранде, стало неожиданностью, когда через пять минут к ним подошел Олег Николаевич с Динкой, позвавшей его сюда. Олег Николаевич с добрым видом заглянул в глаза Але и Даше и спросил: "Ну что, сильно они вас загрузили?", а потом сказал Вите, Вике и Нюше: "Убирайтесь отсюда подобру-поздорову, и чтобы больше я вас здесь с этими девочками не видел. Остаток дня прошел в убеждениях. Олег Николаевич и Динка изо всех сил убеждали Алю и Дашу, что ни в коем случае нельзя верить ничему из того, что говорили бандитки. Но все было бесполезно. Аля и Даша порвали со своими парнями и больше уже ни с кем не гуляли до конца смены.
Настал день отъезда, все погрузились в автобусы и поехали на вокзал в Воронеж. Там поезд подхватил их и за двое суток домчал - кого до Апатит а кого и до Мурманска. Динка долго еще переписывалась с Алей и Дашей. Они были погружены с головой - одна в музыку, другая в рисование, и, казалось, забыли обо всем другом. Их письма были написаны аккуратным почерком настоящих отличниц. Они рассказывали как ходят по своим музыкалкам и художкам, и ни о каких мальчиках в их жизни ничего не было слышно. Динка переписывалась с ними, даже когда поступила в университет в Санкт-Петербурге. Они тогда еще учились в школе в Апатитах. Все тот же строгий почерк, все та же скромность во всем. Динка даже боялась спросить, ходят ли они к стоматологу. Но прически их стали очень гладкими и строгими, прямо как в их любимой песне Вертинского: "Станут руки грубей, станут волосы глаже." Потом они поступили на экологов в Апатитах, как это сделало множество тамошних девчонок, когда в этом городе открылся филиал университета. Потом они переписывались с Динкой на сайте Вконтакте. Наконец, когда им всем было далеко за тридцать, на страничках сначала Али, а потом Даши появились первые робкие фото младенцев - их долгожданных поздних детей.
Мафия бессмертна
© Copyright: Анна Чурикова 2, 2018
Свидетельство о публикации №218071301663
Свидетельство о публикации №218071301663
Рецензии