Сказочник

- Черт возьми, да где же она!

Уверенным четким жестом мама дорисовывает стрелку возле левого глаза. Ее губы сжаты в тонкую ниточку. Она спешит на работу, а Кэти все еще не пришла.

- Мама, я же могу ее и один подождать. - сказал я. - Все же нормально. Я сам себе заварю хлопья.

Идеально подведенные глаза маминого отражения быстро косятся на меня и критически осматривают. Я все еще в своей пижаме с изображениями бананов и ананасов, на голове у меня вихрь из волос, в глазах остатки сна. Я зеваю и потягиваюсь.

- Нет уж, малыш. Пусть я немного опоздаю, но я не хочу, чтобы ты оставался один. - я понимаю, что она хочет как лучше, но вижу что она нервничает. На ее работе нельзя опаздывать. - И если на протяжении пяти минут эта барышня не явится...

Но тут раздается звонок в дверь и мама с облегчением вздыхает. Она быстро бросает косметический карандаш в сумочку и, цокая каблуками, проходит к двери и являет нашему коридору опоздавшую Кэти.

Девушка вваливается в коридор. На ней черная толстовка, джинсы и кеды. Волосы взъерошены, Кэти часто дышит - видимо бежала по лестнице. Ее глаза скрыты за солнцезащитными очками.

- Простите за опоздание! - запыхавшись, говорит она. - Велосипед сломался буквально за два квартала и я бежала...

Мама резко прервает ее, так как выйти из дома должна была еще минут десять назад:
- Кэти, все замечательно, главное, что ты уже здесь. - она улыбается своей дежурной улыбкой, как бы говорящей “конфликт исчерпан, можете приступать к своим служебным обязанностям. - Все как обычно на сегодня. Завтрак вы, кстати, уже почти пропустили, поэтому будьте добры, наверстайте. И еще - завтра у него контрольное сочинение, нужно подготовиться.

Проговаривая список задач мама успевает надеть пальто, поправить волосы, еще раз критически осмотреть себя в зеркале и, удовлетворенно кивнув, открыть дверь. На прощание она чмокает воздух возле моей щеки, чтобы не размазалась помада, и приобнимает меня. Я всегда любил этот момент, потому что от мамы пахло какими-то сладостями и цветочными запахами, от которых немножечко кружилась голова.

- Хорошо вам провести время! - и дверь за мамой закрылась.

Когда она уходит, дом сразу становится другим. Играть можно громче, продукты из холодильника можно брать и до обеда, а еще выбирать любые мультики. Кэти меня не балует, вовсе нет. Она всегда следит, чтобы я поел и помогает мне с домашними заданиями. Но она почти такая же, как я и с ней можно поговорить об очень разных вещах. А еще мне нравится, что она часто красит волосы в разные цвета и носит много сережек в ушах. Кэти классная и я даже рад, что мы выбрали такую няню. Маме она тоже нравится, хоть она и сердится на ее опоздания.

Кэти расшнуровывает тяжелые ботинки, а я подхожу к ней и говорю:
- Вчера купили брусчничный джем. Сделаешь классную кашу?

Классная - это каша с нашим любимым джемом. Мы берем густую манную кашу (мама настаивает, чтобы я ней завтракал несколько раз в неделю) и добавляем в нее джем. Смешиваем и получаем вкуснейшую вещь вместо унылого варева. К тому же она получается разных цветов. Брусничная - моя любимая. Кэти впервые накормила меня такой кашей и мы часто с ней так завтракаем. Это наш общий прикол.
Я ожидаю, что Кэти улыбнется - мне не терпится начать новый день, переодеться из пижамы и о чем-то поболтать. Но девушка молчит, подходит к зеркалу и снимает очки. Без них ее лицо кажется каким-то странным, но я не сразу понимаю в чем дело. Сначала кажется, будто она просто переусердствовала с косметикой. Левый глаз весь темный, вокруг него какое-то большое пятно. Только через пару секунд я понимаю, что это синяк.

- Ничего себе. Ты с кем-то подралась, что ли?
Не удивился б, если бы так оно и было. Как-то Кэти показывала мне на телефоне фотки с концерта, на который ходила с друзьями. Много пива, много черной одежды и сама Кэти в кожаной куртке и красными волосами. Думаю легко подраться, когда ты так выглядишь.

Она говорит:
- Меня ударил мой парень.

И плачет. Я немного теряюсь, потому что обычно Кэти успокаивает меня, когда я нервничаю или у меня что-то не получается. Сейчас же я не знаю что делать. Передо мной стоит Кэти - она высокая, у нее синие волосы, синяк под глазом и она тихонько скулит глядя на себя в зеркало. Я держу дистанцию - подходить к человеку, который плачет неловко.

- За что он тебя ударил? - спрашиваю я.
- Не знаю. - отвечает Кэти. - Прости, я тут вся расклеилась. Сейчас я сварю тебе кашу.

Она уходит на кухню, всхлипывая. Я иду за ней, чувствуя, что ей нельзя оставаться одной. Ведь это так обидно - плакать в одиночестве, когда в квартире есть еще кто-то. На кухне светло и ярко. Кэти уже поставила кастюльку с молоком на огонь и смотрит в окно.

- Кэти?
- Все хорошо. - довольно резко отвечает она. - Я уже успокоилась. Не говори своей маме про это, пожалуйста.

Она не смотрит в мою сторону. Наверное ей стыдно из-за синяка.
- Я никому не скажу. - говорю я.

Немного подумав, добавляю:
- Однажды я чуть не ударил двойняшек Морган.

Кэти поворачивается и смотрит на меня. Она еще не понимает зачем я это сказал. Просто поймите, иногда чтобы помочь, нужно рассказать что-то неприятное о себе. Что-то постыдное. То, чем вы совершенно не гордитесь.

Я рассказываю Кэти о близняшках, пока она отмеряет необходимое количество манки. Дочери миссис Морган - подруги моей матери. Рыжые и кудрявые девчонки, совсем еще малышки. Сейчас им, наверное, по пять лет.

Дело было два года назад, рассказываю я. У меня был день рождения, и миссис Морган привела близняшек. Она подарила мне голубую рубашку в пластиковой упаковке. Каждый день рождения я получал от нее голубую рубашку - каждый год размером больше. Я ненавидел эти рубашки, но улыбнулся и поблагодарил. Она до сих пор лежит в шкафу, приколотая своими булавками.

Мама и миссис Морган болтали на кухне, попивая коньяк. Близняшек же они оставили на меня. Это не было задумано как что-то плохое, просто взрослые посчитали, что мы сможем вместе поиграть. Я пытался сказать маме, что мне не хочется с ними играть, но она сказала, чтобы я был хорошим мальчиком и что совсем скоро мы все вместе сядем за праздничный стол. “Покажи им свою коллекцию наклеек, это их увлечет” - посоветовала она.

Я собирал свои наклейки около трех лет. Из разных жвачек, из наборов для журналов, куда их нужно было вклеивать. Самые разные, яркие и пахнущие фруктовыми запахами. Я гордился своей коллекцией. И не хотел ее никому давать в руки. Даже ребятам в школе показывал лишь повторяющиеся экземпляры. Но близняшки Морган очень сильно кричали и носились по дому. Поэтому я достал наклейки из своей тумбочки.

Кэти высыпает манку в молоко и помешивает, тихонько постукивая деревянной ложечкой по краям кастрюли. Кухню наполняет запах. Я рассказываю, что мамин совет подействовал. Близняшки, как завороженные, уселись на диван и стали рассматривать наклейки. Они передавали их друг дружке, внимательно изучали. Вдыхали запах каждой. Смеялись над изображениями и перекладывали из стопки в стопку. Стало тихо, даже можно было различить о чем говорят мама и миссис Морган на кухне. Я рассказываю, что отвлекся совсем ненадолго - просто сходить в туалет и посмотреть, готов ли торт. Еще несколько минут ушло на разговор с миссис Морган (она спрашивала, понравилась ли мне рубашка и как дела в школе). А когда я вернулся, коллекция была уничтожена.

Близняшки решили наклеить мои наклейки. Частью они заклеили праздничный стол. Другую переклеили одна с другой. У них в руках было по слюнявому комку, который еще несколько минут назад был предметом моей гордости. Сначала я просто уставился на них. Они хихикали своими ротиками, перемазанные клейкой слюной.

Помню, как я заорал, а они расплакались. Я очень хотел броситься к ним, ударить, сделать им больно, но вбежали мама и миссис Морган. “Они же еще маленькие” - сказали они про близняшек. “Они не специально”. “Ну что за истерика из-за каких-то наклеек”.

Только это были не просто наклейки. Это было то, на что я потратил три года. Выменивал у одноклассников. Тратил свои карманные деньги. Это было что-то, очень важное для меня. Я сказал, что не приглашал этих дур на свой день рождения. Миссис Морган охнула, а мама отправила меня в мою комнату. Близняшек отвели на кухню и вручили им по куску торта.

- Так обидно. - говорит Кэти.
Но я еще не закончил.

Миссис Морган проводит с близняшками воспитательную беседу и они появляются на пороге моей комнаты с куском торта. Они просят прощения и вручают его мне, потому что так им сказала их мама. Чтобы примирить расшалившихся детей. Они говорят, что “больше так не будут”.

Я знаю, что не будут. Больше и не нужно. У меня внутри кипит злоба.
- Хотите послушать сказку? - спрашиваю я.

Мне хочется их напугать. Я не могу их ударить, но я могу сделать больно иначе.
- Она очень классная. - убеждаю их я. - Садитесь.

Близняшки, очарованные переменой моего настроения садятся на пол. И я рассказываю им свою сказку.

Просто поймите, я не хотел никому навредить. Да, я хотел их напугать. Мне хотелось сделать им неприятно. Но я не думал, что все зайдет так далеко. Я не думал, что они выйдут из комнаты молча и попросят миссис Морган увести их домой. Я не хотел, чтобы они стали посещать невролога и психотерапевта.

- Это же те девочки, которые на домашнем обучении? - спрашивает Кэти. - Я только сейчас вспомнила, твоя мама мне рассказывала. Говорила, что у них что-то с нервами не в порядке. Спрашивала, знаю ли я еще хорошую няню.

Она мне не верит. Никто не поверил и близняшкам Морган, когда они лепетали, что видят что-то пугающее в зеркалах и когда ходят в туалет. Никто не пришел за мной, когда они стали мочится в постель и перестали играть с другими детьми.

- А что ты им рассказал-то?
Я мотаю головой. Еще не время.

Каша готова и Кэти разливает ее по тарелкам. Наливает брусничный джем и перемешивает. Я набираю полную ложку и дую, чтобы быстрее остыло. Засовывая ложку в рот я рассказываю Кэти про Михала.

Мы с Михалом были врагами. Знаете, эта детская вражда, которая не имеет ничего общего с враждой взрослых. Мы оба уже не помнили с чего все началось, но каждый был готов искалечить другого. Мы часто дрались и в этом не было ничего такого. Каждый уходил домой с ощущением, что именно он стал победителем.

Но однажды он обидел меня по настоящему. В тот день мама купила мне новую курточку и штаны. Они были зелеными и очень мне нравились. Я вышел на улицу, чтобы поиграть в другими ребятами. Чувствуя себя еще немного скованным и неловким в новой одежде я не заметил приближения Михала.

Он назвал меня гомиком. Спросил, из какого цирка я сбежал. Где мой клоунский нос. Он говорил много обидного и я бросился на него с кулаками. Он же не маленькая девчонка Морган, ему можно и по лбу дать. Но новая куртка была предательски узкой и я промахнулся и упал прямо в лужу. Штаны стали мокрыми и грязными. Михал хохотал на всю улицу, призывая всех посмотреть на “гомика и ссыкуна”.

Я побежал домой и расплакался. Мама хотела узнать что случилось, но я сказал, что упал. Мне было стыдно признаться в том, что меня обзывал Михал. Я лег спать с горечью и комком обиды в горле. И уже перед самым моментом сна я подумал, что хочу завтра увидеть своего обидчика.

Мы встретились во дворе и я сказал, что хочу кое-что ему рассказать.
- Что такой гомик как ты может мне рассказать? Как с парнями целоваться? - заржал он.
- Я нашел кошелек с деньгами. - сказал я, стараясь пропускать мимо ушей его оскорбления. - И не знаю кому из взрослых его отдать. Можешь мне помочь.

Михал повелся. Я пошел с ним дворами к несуществующему кошельку. Я не был уверен. что у меня получится, поэтому начал сказку вяло. Тихонько. Но четко произнося каждое слово.
- Что за херню ты несешь? - спрашивал Михал, но я увидел, как в его глазах блеснул испуг.

Мы проходили мимо очередного дома и я продолжал. Мои персонажи становились ярче, монстры говорили голосом моей обиды.

- Перестань, слышишь? Сраный гомик, замолчи!

Сказка с эмоциями мальчика в мокрых штанах.

- Да прекрати ты! - он размахнулся и ударил меня. Его лицо было бледным.
Было больно и я почувствовал, как теплая кровь заполняет мне рот. Разбитым ртом я закончил сказку, шепелявя и наблюдая за тем, как на лице у Михала появляются слезы.

Он убежал домой и больше я его не видел. Говорят, что он в психушке и ему нельзя общаться с другими детьми. Говорят, что он пытался убить себя осколком стекла. Мои штаны мама выстирала и они стали как новенькие, но я больше ни разу не надевал их.

Я доедаю кашу. Кэти смотрит на меня напряженно. Она съела лишь несколько ложек.
- Послушай. - говорит она. - Это совершенно разные вещи. У близняшек Морган нервное расстройство, а этот мальчик скорее всего с рождения был нездоров, раз ко всем задирался.

Я киваю. Может быть так и было. Только вот Кэти не говорит это очень уверенно. Она отводит взгляд и принимается мыть посуду.

- Ты пока напиши сочинение для завтрашней контрольной. - бросает она через спину. - А я проверю и помогу тебе с ошибками.

Я иду к себе. Беру в руки лист бумаги и сажусь за стол. Тщательно вывожу буквы. Стараюсь вложить смысл и эмоции. Передать ощущение разбитого лица. Чувство синяка под глазом. Унижения, когда плачешь перед ребенком. Я подчеркиваю маркером нужные слова, которые нужно прокричать.

Когда Кэти заходит в комнату, я уже успеваю сложить лист вчетверо. Отдаю ей, глядя ей прямо в глаза.

- Дай ему это прочесть, Кэти. - говорю я.

Она меняется в лице. Смотрит на меня так, будто видит впервые. Синяк вокруг ее глаза немного желтый по краям. Она берет сложенный лист с опаской, как будто это ядовитый паук. Только это хуже, гораздо хуже. Иногда, чтобы помочь, нужно делать не очень хорошие вещи.

Кэти хочет что-то сказать, но я обрываю ее:
- А теперь - за работу!

И я сажусь писать историю. Уверен, что напишу контрольное сочинение на “отлично”.