Случай на практике

Случай на практике
Весло
Символ силы, умения и знания. - это жезл или копье, которым перемешивается первичный океан, а также шест, направляющий корабль мертвых к другому берегу реки. В этом контексте весло, посох или шест ассоциируются с символикой Золотой Ветви. В Египте весло означало верховную власть, управление и государственную деятельность. Атрибут речных божеств.

Весло, как эмблема, известно с древних времен. Его символическое значение двояко: с одной стороны, это один из знаков правления; в древней латыни «править веслом» (gubernatie) породило такие понятия, как «кормчий, «правитель», «губернатор». С другой - как приспособление для плавания, связанное с судном (челноком, лодкой, шлюпкой, каяком). Весло в символическом отношении является частью символов покорения или овладения человеком водной стихии и употребляется (хотя и редко) наряду с якорем.
В последнее время весло употребляется как символ десанта. «Два перекрещенных весла символизируют первые балтийские десанты (осуществлялись на галерных судах)»- дал краткую информацию  музей Ленинградской ВМБ.
Я стоял в ожидании встречи возле книжного киоска музея кораблей викингов в Осло и рассеянно перелистывал какой-то туристический буклет.
…- Важную роль для викингов играл корабль. Они относились к нему как к своему жилищу. Часто он на всю жизнь заменял им родной дом. – Послышалась четкая русская речь. Я поднял глаза и  у  драккара  викингов увидел российский флажок. Все ясно, здесь группа русских туристов.
- Корабль украшали деревянной головой змея или дракона, поэтому викинги называли свой корабль «дракон» или «большой змей» — драккар. –Привычно – заучено вещал гид. Группа растеклась по морскому музею. Кто-то отошел к другим экспонатам, кто-то внимательно слушал гида.
Я в половину уха вслушивался в информацию, которую преподносил гид: - Викинг должен принять смерть на поле брани с оружием в руках, лишь тогда он попадёт в золочёные палаты Одина — Валхаллу, где есть место только доблестным воинам, которые будут участвовать в последней битве богов. Такая религия воспитывала в скандинавах непреклонность и бесстрашие даже перед лицом поражения и смерти. Сказать, что я услышал что-то новое, не мог. Но то, что преподносил старательный гид моим соотечественникам, было достаточно новым материалом.
Действительно феномен викингов неустанно развивается в скандинавской истории. Викинги появились у европейских берегов на своих кораблях под красными или полосатыми парусами с устрашающей головой змеи или дракона. По словам современников они «опустошали грешную землю Англии от одного морского берега до другого; убивали народ и скот и не щадили ни женщин, ни детей». А Карл Великий однажды с горечью сказал: «Предвижу, сколько зла наделают эти люди моим преемникам и их подданным».
- «Господи, спаси нас от чумы, дьявола и ярости норманнов».- С такой молитвой к Богу обращались священники многих стран Западной Европы в восьмом - одиннадцатом веках. – процитировал гид. Затем сделал паузу и призвал оставшихся у драккара к вниманию:
- Внимание! Вопрос для любителей истории - прозвучало над группой. - Викинг-воин обязан был владеть копьем, кинжалом и мечом. Помимо этих орудий убийства был еще один предмет, с которым должен был уметь обращаться каждый викинг, ибо по ходившему тогда мнению это выделяет свободного человека. Что это за предмет? На мгновение воцарилась тишина. Затем наиболее продвинутые  в истории туристы высказались в пользу топора, щита.
-Вы рассуждаете правильно - сказал гид, но хотелось бы более конкретный ответ, тем более мы находимся в морском музее истории драккаров, кораблей викингов.
  Было ясно, что ответ должен быть нестандартным. Я положил книгу на прилавок и тоже ждал ответа. Гид не стал испытывать терпение своей группы.
- Весло! –Торжественно произнес он. – Да, именно, весло. Весло драккара. Народ восхищенно загудел. Я же оцепенел, ибо считая себя достаточно осведомленным в истории Скандинавии, должен был бы знать это. Я знал другое: викинги никогда не брали на борт драккара рабов. На  корабле могло уместиться до 150 человек. Это были воины, которые разбивались на вахты и сами сидели на веслах. Люди они были неприхотливые и могли обслужить себя сами.
Но гид, вероятно, подчерпнул свои знания из авторитетных источников и продолжал: - «у викингов к веслам драккаров было совершенно иное отношение. Не только сесть на место гребца, а только прикоснуться к веслу считалось большой честью. Рабов к веслам близко не подпускали. Раб же в силу обстоятельств, волей господина или даже случайно взявшийся за весло становился не просто свободным, но равноправным викингом».
Группа одобрительно погудела, похлопала гиду, отдавая дань его  эрудиции и пошла к выходу.
Меня же это зацепило. - Это уже даже не особое отношение к веслу, это культ весла – крутилось у меня в голове.
В наше время, время информационных технологий, добыть информацию не так уж и сложно. Вскоре интернет  выдал кучу информации о отношении викингов к веслу как к культовому оружию. Но почему и откуда взялся этот обычай, я не нашел. Но то, что он был до заката галерного флота, я смог убедиться через книгу «Дела карьерные» Бюргерсона Свена. Читаем: «…Капитан «Молнии» подал официальный рапорт королю с просьбой амнистировать своих гребцов. Судя по тексту рапорта и словам самого капитана Торфиннсона, «Молния» смогла оторваться от преследовавших её датских кораблей исключительно благодаря  самоотверженной работе гребцов за пределом человеческих сил! Да, в составе гребцов нет московитов, пленных датчан и прочего отребья! Предвидя трудности во время прорыва блокады, все они были заменены на природных шведов и немцев. Вспомним славные времена викингов, когда любой самый презренный раб, севший на гребную скамью драккара и взявшийся за весло, становился свободным! Это я могу и своей властью, но прошу  вашего указа, ваше величество - людям будет приятнее…».  Комментарии, как говорится, излишние.
Случай, происшедший со мной и моими товарищами не так романтичен, как драккары викингов и рабы, добывающие свободу своим участием в движении корабля. Все проще, но и в этом случае, происшедшем с нами, весло было больше чем весло. Это, если хотите, был символ силы, пытающейся подавить другую силу.
К сожалению, я не смог докопаться до истоков этого странного обычая, который, несомненно, был, но выродился или просто исчез. Но, повторяю, он был. Итак, читаем.
Случай на практике
…Это был прошлый век, другая страна, другие люди…

Буксировка
Размышления о веслах и другой флотской атрибутике  привели меня к 1971 году, когда я, практикант ГРУ имени Кулибина,  проходил дноуглубительную практику в Кинешемском техническом участке пути на зем.снаряде «Волжский -219».
Кинешемский технический участок пути, проще (КТУП) размещался от Рыбинского водохранилища до шлюзов Горьковской ГЭС. Участок  с позиции волжских путейцев был надежным: ни тебе перекатов, требующих разработки дноуглубительных прорезей, ни проблем с габаритами судового хода. Глубины - дай бог везде такие. Участок был с присущими  ему атрибутами: одного земснаряда,  изыскательской партии, бригады судоходной обстановки и диспетчерских катеров. В  этой структуре я оказался на  полгода:  с начала мая по начало ноября.
История, которая напрашивается на бумагу, произошла где-то в середине лета. Сейчас уже  не вспомнить. Но помню, что мы занимались углублением подходов к причальным стенкам Ярославского речного порта. Работа как работа, можно сказать, что даже чистая. К тому же близость большого города грела. Отстоял вахту – и перед тобой мир. Это не то, что стоять где-нибудь на перекате. Но всему приходит конец.  Завершились работы. Расторопные диспетчера   выгнали зем.снаряд на рейд, чтобы он не мешал нормальной жизнедеятельности порта и забыли о нем.
Рейд- так рейд. Отбуксировались, встали на раму и …будьте здоровы. Правда, вахтенный, второй помощник Денисыч, решил перебдеть и обязал вахту, то бишь меня, лебедчика-моториста, и матроса, привести якоря в походное положение, то есть дополнительно закрепить их, так как стоять нам на рейде долго никто не позволит. Завтра куда-нибудь отбуксируют, а пока, а пока над Волгой поднялось солнце. Небо, бледное с утра, начинало наливаться синевой. Появились облака, но не перистые, предвещающие ветер и прочие неприятности, а кучевые, вальяжные. Все располагало к ленивому созерцанию.
-Подьем! Пора вахту сдавать- раздалось над головой и я почувствовал легкий тычок в бок. Такое редко бывает, чтобы бессовестно, завалившись на диванчик в рубке ( уходить нельзя, вдруг вахтенному потребуешься), проспать до сдачи вахты.
Пока я приходил в себя, Денисыч сдал вахту первому помощнику  и мы спустились из багерской рубки. Прекрасно! Выспался, зем.машина не работает, не рычит и не скрипит. Вообщем- в душ и завтракать!
В практике волжских путейцев такой простой бывает редко, поскольку машина функционирует, когда работает черпаковая цепь и выдает грунт в грунтоприемник. Но когда основной производственный механизм останавливается, то замолкает  и главный двигатель. Тогда наступает для зем.снарядчиков черпаковых аппаратов непривычная тишина и  все свободные члены команды, выбираются на вторую, жилую, палубу и наслаждаются затишьем.
Так и сейчас. Отзавтракав, команда благодушествовала. Командир, оседлав мотозавозню, путейского конька-горбунка,  уехал в порт заканчивать дела по сдаче выполненных работ. Первый помощник, закрывшись в каюте, что-то считал, нещадно крутя арифмометр. Я, почувствовав легкий укол совести в общепринятое место, и  решил поинтересоваться не нуждается ли он в моих весьма скромных знаниях. Я все же был практикант, и изучить экономику дноуглубительных работ, расчеты по зарплате мне бы не помешали.
На мой скромный запрос насчет помощи, первый помощник, не отрываясь от работы, пробормотал, что обойдется без сопливых.
-Подумаешь! –фыркнул я, и с сознанием выполненного долга, присоединился к сидящим за столом любителям домино.
Неожиданно зем.снаряд качнуло. Термин « качнуло» для дноуглубительной машины, да еще стоявшей на опущенной черпаковой раме, не совсем уместен. Ее «качнуть» надумаешься. Но факт есть факт. Оторвавшись от домино, мы увидели, как шедший снизу реки толкач «ОТ», словно спохватившись, резко повернул вправо, и, разведя большую волну,  пошел к нам. Пока мы размышляли на тему «к нам это или не к нам», толкач лихо развернулся и припечатал бортом стоявшую у земснаряда грунтоотвозную шаланду. Шаланда вздрогнула от такой бестактности, и мы тут же  услышали искореженный динамиком голос вахтенного: - Кто-нибудь швартов примет?  Оплошавший рулевой шаланды, гревшийся на корме своей судовой единицы, опрометью кинулся принимать швартовый конец.
 –Значит к нам- решили мы. –Но зачем? Обычно нас буксировал путейский катер своего участка, при помощи двух шаланд. Скорость была не ахти, но и расстояний больших в нашей деятельности не наблюдалось. График технических работ составлялся с учетом перегонов, поскольку участь зем.снаряда не сновать по реке, а выдавать продукцию в виде дноуглубительных прорезей или зачищенной акватории порта.  А здесь – толкач. Он приписан к порту, а это - другое ведомство. Следовательно, его взяли в аренду для буксировки нашей дноуглубительной машины без движителя.  За аренду нужно платить. – Пронеслось у меня в голове. Пока я размышлял, с мостика толкача спустился вахтенный и, подняв голову, задал нам вопрос,  где можно увидеть старшого.  «Старшой», бросив терзать арифмометр, уже спешил ему на встречу. Беседа была не долгой. Первый помощник коротко бросил нам. - Готовимся к буксировке. Идем на Унжу.
Размышлять было особенно некогда. Загудела лебедка, поднимающая черпаковую цепь. Под нее, для страховки, подсунули мощную  металлическую балку. Основное орудие производства было готово к передвижению. Якоря же,  однолаповые чугунные монстры, были закреплены под руководством заботливого второго помощника еще с вечера. Прибежала мотозавозня с командиром и все движение ускорилось. Вахтенный толкача посовещался с командиром и, как следствие совещания, раздалась команда: - шаланды закрепить с рабочей части, то есть там, где размещена черпаковая цепь. Оно и понятно. Для такого речного гиганта как озерный «ОТ», помощь наших шаланд, - так себе.
 Наступила очередь суетиться командам шаланд. Два старых опытных капитана наших судовых грунтоотвозных единиц выполнили распоряжение начальства быстро и грамотно. Вахтенный толкача только удовлетворенно хмыкнул, коротко сказав: - Пойдет- и  ушел на свой мостик.
Толкач развернулся на корме и впритык подошел к корме зем.снаряда. Передать буксир было делом  недолгим и скоро трос, как сытый угорь, то утопая в воде, то выпрыгивая на поверхность, стал тянуться, удлиняясь за толкачом. Несильный рывок - и мы почувствовали, что  дноуглубитель сдвинулся с места. Наше «плавсредство без движителя» начало движение. Командир стоял на корме с задумчивым, даже скорбным лицом. Его было можно понять: он пришел на повышение с пятисоткубовых машин и те были самоходными. Ком.состав таких машин сам управлялся со своим перемещением.  А тут на буксире. Конечно, невесело.
Отвлекаясь от описания буксировки, могу сказать, что нечто подобное чувствовал и я. Беспомощность, что ли. Зацепили тебя за корму и тащат.
Я вспоминаю годы, проведенные в ВМФ и своего командира капитана третьего ранка Сутугина Николая Петровича. Милейший человек, вам скажу. Так в виде самой страшной кары он обещал провинившемуся рулевому списать его на «плав. средство без движителя». Через два года после практики я буду под флагом вспомогательного флота ВМФ на  буксировщике проекта «Костромич» таскать самые разнообразные плав.средства «без движителя». Эти плав.средства были настолько причудливы и громоздки, что ни один гражданский буксир за это дело бы не взялся, да еще в таких узкостях, как каналы. Но мы таскали, хладнокровно выслушивая, что о нас думают по рации и прямым текстом, вахтенных речных судов. А на фазаньи вопли  диспетчеров шлюзов коротко отвечали: « Все претензии к Сергею Георгиевичу ( главком ВМФ СССР того времени) и добавляли, что положено знать диспетчеру. Проглатывая матюги, диспетчер шлюзов разгонял очередь и пропускал нас со своим буксиром в первую очередь. Вахтенные судов с интересом рассматривали  «боевую» судовую единицу ВМФ, на которой  шустро управлялись…два человека в матросских робах и беретах. Да, моим старшим командиром и товарищем был Толик Аляев,  старший матрос последнего года службы. Судоводитель, закончивший ГРУ имени Кулибина в 1970 году на вопросы  отвечал коротко и емко: «Мы из ГРУ». На физиономиях вахтенных расцветали улыбки: -Парни, да вы наши! Вы чего здесь делаете, служите или как? –На что Толик отвечал: -Служим, служим…Часто дело заканчивалось посещением рубки судов со всеми вытекающими последствиями.
Но ВМФ будет потом, через два года, и пока Толик Аляев ходил на «Волго-Доне» третьим помощником капитана, а я суетился на технической палубе зем.снаряда «Волжский -219».
  Капитаны шаланд еще стояли в рубках, присматриваясь, как ведут себя шаланды при движении.  Все было в порядке.   Мотозавозня, закрепленная сзади каравана, и та вела себя прилично, не рыскала. Ее рулевой, разжалованный за аварийность третий помощник капитана «Шестой пятилетки», свое дело знал.
Малым ходом «ОТ» протягивал зем.караван вдоль причальных стенок порта. Оперативные диспетчеры уже поставили на обработку суда, и ничто не напоминало  кипучую деятельность дноуглубительного судна.  Совсем медленно прошли причалы речного вокзала. Немногочисленные пассажиры с интересом рассматривали нашу кавалькаду. Мы же, с сожалением, провожали взглядом полюбившиеся нам ярославские достопримечательности.
- А зачем мы на Унжу идем? – Раздался чей-то голос. – Действительно зачем? – Подумалось каждому. Что Унжа, левый приток Волги, впадает в Горьковское водохранилище,   представлял каждый. Там есть какое-то судоходство, тоже соображали.  Но что делать там довольно мощному зем.снаряду, никто не знал. Командир прибыл с Казанского технического участка пути на повышение только весной, ему эти пути не ведомы. Первый помошник, - туда же: - с Вятского технического участка. Может Денисыч, как ветеран команды зем.снаряда,  и знал, так он человек невпечатлительный – ушел спать. Старший механик, - тоже «тертый калач» на путейском поприще,   даже на палубе не показался.  Все остальные –выпускники Чкаловского ГПТУ, да я.
-Темень вы кромешная. Водники хреновы- раздался сиплый простуженный голос и я вздрогнул от неожиданности. Это появился капитан-механик шаланды Бузукин, в простонародье Бузука.  Оставив на шаланде для присмотра кого-то из помощников, он «явился» в народ. Фигура была достаточно колоритная.  Среднего роста, коренастый, с выпирающим животом, Бузука был близок к пенсионному возрасту. Лицом он был багров и имел красноватый,  с синими прожилками, нос. Это говорило о многом. Да и чего скрывать: любил Бузука заложить за воротник, любил. Но дело свое знал досконально. Сам «принимал на грудь», но если замечал, что кто-то из его подчиненных был на вахте под «градусом», то выводы были самые неутешительные. Вплоть до увольнения. «Молодой ишо…» - только скажет. За это его и терпели. Но рассказывали, когда на производственном собрании технического участка пути подводили итоги года при чествовании передовиков производства,  обьявили о награждении Бузукина Н.М. нагрудным знаком «Наставник молодежи», зал грохнул от смеха. Потом, словно опомнившись, присутствующие дружно встали и долго аплодировали старому заслуженному капитану путейского флота.
- Унжа –это лесосплавная река. По ней плоты гоняют, и работа вас ждет адова: дно там стволами выстлано, и проволокой перетянуто. Вообщем, наволохаетесь.
-Бузукин – раздался голос командира – не пугай народ. - Идем расчищать лесосплавную запань Унженской сплавной конторы.
- А какая разница! –Возразил Бузукин – что там, дно другое.
С появлением командира беседы на палубе затихли, и народ разбрелся по своим направлениям. Вахты, несмотря на буксировку, никто не отменял, а остальные – по каютам. На Унжу, так – на Унжу. Я же пошел в рубку и взял лоцию. Нашел необходимый лист и углубился в изучение.
-Унжа (от тюрк. «песчаная», по другим источникам – «тихая, спокойная», «неприступная») - река в Вологодской и Костромской областях, крупный левый приток Волги, основная водная артерия Кологривского, Макарьевского и Мантуровского районов – прочитал я вводную часть.
-Левый берег Унжы более низкий, кое-где заболоченный, с озерами и старицами, покрыт лесом. Правый берег высокий, обрывистый, с множеством песчаных плесов и преобладают луга. Русло извилистое, шириной 50-60 м в верховьях, и до 300 м в низовьях. Глубины в межень 1-2 метра, скорость течения в межень около 2 км/ч, дно песчаное, вода прозрачная.- тоже ничего не дающая информация.
-В верхнем и среднем течении в малую воду обнажаются небольшие перекаты, скорость течения небольшая. Встречаются песчаные пляжи. – выписал я из лоции по описанию реки. Как-никак мне курсовую работу писать нужно будет. Про волжские разработки я писать не могу, одни зачистки, а вот Унжа, пожалуй, подойдет. Нужно будет у Анатолия, первого помощника,  спросить, может, старые планы найдет с прорезями для дноуглубления. Если на реке есть судоходство, значит, на перекатах проходили разработки.
-В нижнем течении у Макарьева Унжа расширяется до 300 метров, ещё ниже начинает сказываться подпор Горьковского водохранилища на Волге. На последних 20 километрах река расширяется настолько, что чаще об этом участке говорят, как об Унженском заливе Горьковского водохранилища. – тоже запишу, может пригодиться.
-Судоходство по Унже осуществляется в низкую воду — до Макарьева, в высокую — до Кологрива – продолжал я записывать новую для меня информацию.
 «Ранее по Унже проводился интенсивный лесосплав. Сейчас он прекращён, однако на отдельных участках в реке до сих пор большое количество топляка» - было приписано с краю листа.  - Были и до нас любознательные, были –  с удовлетворением подумал я, переписывая скудные строки. – Вот это я все запишу и нужно будет поговорить с местными. Что это штука такая лесосплав и кто разрешает такую вакханалию – подумал я.
Я хотел было закрыть лоцию, как увидел серый торчащий уголок, вроде закладки. Это и была газетная закладка, но по содержанию своему, это был великолепный носитель информации. Спасибо тому, кто, прочитав, чью –то районную газету не выбросил эту незатейливую статью, а хотя бы заложил в книгу. Я заработал карандашом: «Когда-то  давно по Унже ходили колесные пароходы «до самого Кологрива». Но сейчас река обмелела. Считается, что это произошло из-за молевого сплава - лес из верховий Унжи и ее притоков сплавляли небольшими плотами и отдельными бревнами. Бревна вылавливались у специального заграждения, но доплывали не все. В итоге дно реки стало деревянным. Бревна стали зарастать песком, появились отмели и для судоходства река стала  непригодной». Впечатляет, особенно «Дно стало деревянным». Это уже по нашу душу. Не зря Бузукин сказал, что «наволохаетесь».
 Закрыл лоцию. На сегодня чтения хватит. Остальное наберем из воспоминаний ветеранов нашего зем. каравана, которых нужно только настроить на волну воспоминаний и …тогда только запоминай.
Из багерской рубки было удобно наблюдать за проплывающими мимо берегами. Берега были, в основном, высокими, обрывистыми. Встречавшиеся деревни стояли высоко, на ярах, и смотрелись красиво, породисто. И снова меня потянуло на воспоминания из будущего.
То, что лоция и ее описание,  необходимый материал для судоводителя ни для кого новостью не является.  Но то, что она  удивительный источник для познавания местности,  я узнаю лет этак через десять от своего коллеги, доктора наук, профессора, что, впрочем, не мешало ему закончить в молодости среднюю мореходку в Мурманске. 
Придя на работу в высшую мореходку, я особенно не афишировал свое первое образование, тем более, что у большинства преподавателей на тужурках вспыхивали яркими флажками знаки о высшем морском образовании. Пестрело в глазах от «МВИМУ», «ЛВИМУ», «ОВИМУ». Но, как-то скучая на государственных экзаменах, я  разговорился с ним. Профессор, оказывается, не поленился, нашел  мои работы по финансовой тематике и  прочитал исходные данные.  Я - то думал, он  рассыплется о «глубине» моего познания предмета, но бюджетные процессы и многоуровневое регулирование его совершенно не заинтересовало. МГУ имени Ломоносова ( он  закончил ЛГУ имени Жданова в тогда еще Ленинграде) он тоже пропустил как совершенно незначущую для его профессорского уровня. А вот  аббревиатура: « ГРУ имени И.П.Кулибина» не осталась без внимания.  Должен сразу сказать, что в описываемые мною времена интернета не было, и мой коллега ломал голову, что это за  буквенное образование. Ему, всю жизнь прожившему в Мурманске и привыкшему к буквосочетаниям МУ (мореходное училище) в голову не пришло, что есть училища, готовящие специалистов для внутреннего водного транспорта.
Когда я ему пояснил сущность, доктор экономических наук пришел в восторг. Оказывается, он влюблен  в Волгу, и отпуска проводит на туристических маршрутах. Отмечу, что профессор был  в солидном возрасте, что, по его признанию, мешало ему пройтись по малым рекам на иных плавательных средствах, как комфортабельные теплоходы. Но о волжских круизах он мог говорить много. Так он не стеснялся подойти к капитану пассажирского лайнера, представиться ( титулы специально не пишу, чтобы не утомлять читателя) и попросить лоцию с описанием к ней. Ему, естественно, не отказывали, и он привозил из круиза великолепные дневники.
Председатель Государственной Комиссии, почувствовав, что вопросы с нашего края подозрительно умолкли, предупредительно кашлянул. ( В дальнейшем нас на научных мероприятиях рассаживали по разным краям).
Мы сдружились и частенько уединялись в его кабинете ( В.А. был зав.кафедрой экономики и планирования рыбопромышленной отрасли) и, отставив  в сторону экономические категории, беседовали о истории Волги. Профессор был великолепно осведомлен о истории волжских пароходств, ориентировался в судостроении, особенно в деревянном. Общаясь с ним, я досадовал, что  многое потерял в училище,  не проявляя интереса к истории волжского флота, судоходства. 
Будучи в училище, я задумывался о нашем среднем специальном образовании. Слов нет, образование среднего специального уровня наши преподаватели, независимо от специальностей, давали нам великолепное. Но не хватало… я бы сказал…широты образования. Того, из чего складывается эрудиция. Профессионализм, это я пойму позже, далеко не все для грамотного образованного специалиста.
- Читайте! Не зацикливайтесь на предметах! Эксплуатации судовых дизелей я вас научу, а вот сформировать из вас грамотных людей, не смогу. Времени у меня на это нет – повторял нам Александр Иванович Жаров, преподаватель по эксплуатации судовых дизелей. Для нас, тогда еще бестолковых парней,  он был верхом образованности. Казалось, он знал все. На наши вопросы Жаров А.И. только посмеивался и повторял: - читайте, парни, читайте. Где, как ни в училище, вы можете развить себя. Он был прав, наш мудрый преподаватель. Мы состояли на государственном обеспечении, то есть у нас было  трехразовое питание, одевали в красивую форму одежды и свободное время у нас было, но… Было одно «но». Мы не умели пользоваться данными нам благами. Время тратилось в холостую. Это было не только в ГРУ. Это было во всех «РУ» и «МУ». На то она и молодость.
Беседы с В.А. побуждали меня вновь пересмотреть историю Волги и ее судоходства. Наверное, я для него был интересным собеседником, и он познакомил меня с руководством Мурманской судоверфи. Это были выпускники кораблестроительных вузов. Благодаря аббревиатуре «ГРУ» я был принят в их «академический» кружок. Нужно ли говорить, что это был профессорско-преподавательский состав МВИМУ! И чем я их заинтересовал, так это своей осведомленностью в деревянном судостроении.
ГРУ в этом случае было не при чем. До поступления в училище  я какое-то время ходил в фабричный клуб в судомодельный кружок. Его особенностью было то, что случайный человек там не задерживался. Причин было несколько. Первая- нужны умелые руки. Они у меня были, я даже сносно выпиливал лобзиком, но доводить до нужного стандарта микроскопические детали, я не мог. Терпения  не хватало, - времени тоже. Нужно было еще и в школу ходить. Матерые судомоделисты со школой были не в ладах и успешной успеваемостью не блистали. Скатиться на уровень банального троечника в мои планы не входило.  Но не без помощи старшего двоюродного брата, который дневал и ночевал в кружке, я познал из теории судостроения многое.
 -Модель, это не просто модель –говорил  руководитель кружка, сам в прошлом неоднократный чемпион соревнований. –Это, если хотите, копия судна. А копию нужно создать. Прежде чем начинать делать модель, нужно было узнать о корабле все. И мы копались в книгах, атласах, рассматривали фотографии.
Вторым моим учителем в области деревянного судостроения, правда, кондового, самодельного, был мой дед. Уникальный столяр и плотник, выходец из Сокольского района, в молодости, во времена НЭПа, он торговал лесом и пиломатериалами. Сколачивал так называемые беляны, (вид грузового судна, больше похожего на плот), грузился лесом и сплавлялся в низ по Волге, где этот груз выгодно продавал. Такой был предприимчивый старик, мой дед. Потом НЭП приказал долго жить. Но дед не унывал и строил под заказ великолепные лодки для жителей нашего города. Да что из нашего. Его просили построить лодку мужики из Решмы, Заволжья, Наволок. И он делал. Делал честно, денег брал- немного. Люди поминали его добрым словом. Я у него был незаменимым помощником и теорию устройства судна постиг на практике. Посему, пусть на любительском уровне, но разговор о судостроении я мог поддержать.
Мои новые коллеги были  фанаты воссоздания старинного поморского судостроения. Они хотели возродить поморский прибрежный рыбный промысел на судах, прообразами которых бы служили деревянные поморские  кочи и норвежские ейолы. Конечно, во мне они видели перспективного,  выразимся современным языком - инвестора, так как я к тому времени руководил банком и мог помочь хотя в составлении бизнес-плана.
- Почему бы и нет- думал я, глядя в командировках, как норвежские прибрежные суда собирают богатую добычу трески посредством ярусного лова.  Но грянула великая смута  на Руси,- как сказал бы монах Нестор, автор «Временных лет».Рыбный промысел на Мурмане, даже на современных судах, скукожился как шагреневая кожа. До деревянного ли судостроения было. Труды  коллег  до сих пор лежат в моих архивных бумагах и поражают  профессионализмом и любовью к своему делу.
Позже я удивлялся, почему нам не читали курс занятий по истории Волги, вернее, истории развития внутренних водных путей. Это же энциклопедические знания! Конечно, мы «раскручивали» наших преподавателей на воспоминания прошедших дней, но если бы это был системный курс.
« -Опять вы увели меня « в даль светлую» -спохватывалась Нина Станиславовна Стрепяк, преподаватель судоходной обстановки, очнувшись от звонка перерыва. А мы не обращали внимания на звонок, сидели и слушали. Она так много знала! Великолепный специалист водных путей плюс филолог. Ее рассказы о Волге дорогого стоили.   Меня нынешнее поколение курсантов со своим интернетом может и не понять. А ветераны, которым за шестьдесят, очень даже поймут, чего я хотел бы сказать. Но я увлекся воспоминаниями о будущем и не заметил как  «ОТ», выйдя на плес, добавил скорость, и мы резво пошли вниз по течению.
 Мне с детских лет нравилась верхняя Волга с ее историческими городами: Ярославлем, Костромой, Плесом. Вот и сейчас, покинув Ярославль с его великолепной набережной, мы движемся по широкому плесу. Здесь нет нудной мути, которая сопутствует водохранилищам, когда заливались пойменные луга. Гористый рельеф местности спас верхневолжские берега от затопления после строительства Горьковской ГЭС.
Навстречу лениво шли пассажирские теплоходы, давая возможность туристам насладиться красотами берегов и плеса. Как сытый налим, гулко работая двигателями, словно отбивая сердечные ритмы, прошел груженый щебнем «Волго-Дон». Волны, разведенные нашим караваном, перекатились через палубу исполина, но он даже не заметил этого. В соответствии с порядком определенном еще в Горьковских шлюзах, за «Волго-Доном» пошли более шустрые «Шестые пятилетки». Мне, когда я работал в порту, нравились эти суда. Не скажешь, что маленькие, как никак  две тонны грузоподьемности, они создавали впечатление хозяйственности. Охотно брали все разноплановые и негабаритные грузы. Не гнушались ручной работы: - Отгружай, сменный (сменный помощник начальника района), все.  Для плана пригодится – приговаривал второй помощник, следя за размещением негабаритного груза в трюмах.
Вот и он. От такого видения придет в восторг любой художник или писатель. А профессионал водного транспорта долго, в прищурку, будет критически оценивать неуклюжесть габаритов и громоздкость обводов этих речных мастодонтов. Навстречу нам шел, частя плицами, буксирный пароход. На удивление, он шел без буксира и мог показать себя во всей своей красе. Казалось, что гигантским гребным колесам было тесно в кожухах.  Яростно молотя волжскую воду, они гнали ее прочь, в белопенном кипении.
Солнце играло в ладушки  не только с ярко надраенной медяшкой и полированными поручнями, но и заглядывалось, отражаясь яркими лучами, в чисто намытых иллюминаторах и окнах палубной надстройки.
Ход у буксира был приличный. Тупой нос  грёб перед собой высокий, пенистый бурун воды, кипящей в клюзах. Колёса отстукивали мерную дробь. Заглядение!
Снова я вспоминаю своего старшего товарища и коллегу по экономике, который зачитывал мне свои видения на Волге. На мой вопрос, не скучновато ли было в круизах, В.А подскочил и стал рассказывать, как много он успевал сделать во время этих, с моего  позволения сказать «скучноватых» круизах. «- Да я успевал пару спец. курсов для курсантов разработать. Дневник вести успевал. А ты скучновато! А сколько впечатлений на Волге». –Шумел профессор, сверкая глазами в тяжелых роговых очках.
Вахтенный буксира, видимо, не мог оставить без внимания наше оживление и в широкой, черной, с красной полосой ( опознавательный знак ВОРПа –Волжского обьединенного речного пароходства) раздалось негромкое шипение, затем клекот, словно кто-то прочищал горло. Над обрезом трубы появилась тонкая белесая струйка пара, которая стремительно увеличивалась в размерах. Клекот тем временем перерос  в басовитое ворчание и… и тишина волжского плеса огласилась мощным, трубным гудком. Это был не заунывный вой сирены или оглушительный клаксон. Это был апофеоз паровому флоту. Это было торжество пара над всеми техническими изобретениями. Струя пара, тем временем, переросла в великолепный роскошный желтовато-белый столб, который мощным движением устремлялся  вверх, постепенно размываясь и теряясь в голубизне неба.
-Что делает, стервец! Что делает! Да ты посмотри, Витька, какая красота! Где ты еще такую увидишь! –Заходился в восторге капитан Бузукин, хватая меня за руку. Не в силах сдержать эмоций, он  сцепил ладони, поднял их над головой и потряс. Такое действо с нашей стороны не могло остаться без внимания.
На мостик вышел вахтенный. По возрасту он был ровесником Бузуки. Вахтенный парохода  понял, что творилось в душе этого  дядьки на палубе буксируемого зем. снаряда, который выражал одобрение и восторг ветерану волжского флота. Он в знак понимания нашего восхищения его судном, приложил руку к козырьку старой, с белым верхом, флотской фуражки.
Я смотрел в след уходящему ветерану и у меня всплывали картинки прошлого, босоного детства, когда мы днями пропадали на Волге.
«…Ты прибегаешь утром к плотам, а носом в берег уткнулся плотовод, колесный пароход. Это были старые, заслуженные транспорты, еще с паровой машиной и огромными колесами, их и называли «колесники».
Названия у них были самые прозаические «Плотник», «Столяр», «Кузнец». Пути-дороги тоже проще не придумать: от реки Унжи, притока Волги, и обратно.
 Для нас, пацанов, это были представители другого мира, овеянного романтикой странствий. Хотя какая романтика, какие странствия могли быть у этого плотовода! Но представьте себе ребятишек, не выезжающих никуда за пределы своего города, не бывавшие даже в областном центре и еще не ездившие в поезде.
 Поэтому, если кто-то из команды, а это были добродушные пожилые дядьки, покажут тебе рубку и, о счастье, дадут подержаться за огромное, отполированное ладонями рулевых штурвальное колесо, то ты чувствовал себя капитаном Грантом. Вопрос о выборе профессии уже не стоял. Ты начинал ходить враскачку, засунув руки в карманы коротких штанишек, пытался цыкнуть зубом и пустить длинный плевок как это делал вахтенный матрос этого речного исполина. Мы с удовольствием хватались за ветошь, густо смазанную пастой, которую давали  эти  хитрые речные  волки и рьяно драили медяшку.
Пароходы родились на верфях Нижнего Новгорода еще до революции и принадлежали известным пароходным обществам «Меркурий» или «Самолет». Надстройки были деревянные, построенные из прочных пород дерева и покрытые лаком. Краску эти дядьки не признавали. Они любили своего труженика-плотовода, как любит крестьянин свое лошадь, на которой он пашет землю, холили и лелеяли его старый изношенный корпус.
 На палубе была стерильная чистота, медяшка горела под солнцем, а дерево ласкало взор своей отполированной поверхностью. Плотовод стоял, уткнувшись носом в берег, этот речной труженик, и отдыхал, пользуясь небольшой передышкой, пока экипаж разберется со своим хлопотным грузом. Затем наступал волнующий миг, запускали машину. Паровую машину. Это было блестящее, никелировано-медное чудище, притаившееся в чреве корпуса. Редким счастливчикам удавалось проникнуть туда и посмотреть на это творение техники. Уже давно шумела топка парохода,  котел трещал от избыточного давления и вот миг, когда на мостике появлялся вахтенный со старым, но ярко начищенным медным рупором.
Матросы-дядьки в миг забывали знакомства   и безжалостно гнали нас с палубы. Все подчинялось командам вахтенного начальника. Сначала нехотя, с усилием шевельнулись огромные плицы, лопасти гребного колеса, дающего движение корпусу. Но пар идущий из котла неумолим, он давил поршни в двух цилиндрах машины и те аккуратно, словно извиняясь, напрягали старые колеса.
Рулевой резво крутил огромный штурвал, который множеством ярко горящих под солнцем медных накладок рассыпал десятки солнечных зайчиков по переборкам рубки.
Отойдя от берега, развернувшись, пароход на мгновение застывал, Это хитрые механики переводили машину с «Заднего хода». Машина громко шипела, чавкала, но  разразившись шумным сиплым гудком, выпустив облако белого пара из высоченной трубы, начинала частить плицами колес.
Раздавался искореженный медным рупором голос вахтенного: «Полный вперед!» и буксир, словно послушная лошадка резво пошел, куда было приказано. Без плотов он шел легко, красиво резал форштевнем водную гладь. Чудо была картина. Вскоре от парохода только оставалась одна точка. Мы заворожено вздыхали и начинали шевелиться, разминая затекшие руки-ноги. Мы же стояли, не двигаясь, стараясь не пропустить ни одной команды, ни одного действия»… писал я в своих дневниках.
-Ну как насладился? – Спросил меня Бузукин.
-Онемел- коротко ответил я.
–И не говори ничего, Витька, впитай и запомни. Сейчас этого не увидишь и не услышишь. Я еще застал бывалых капитанов, которые чудеса гудками выделывали. Наказывали их за самоуправство, но так, не сильно, больше для порядку.
Бузукин сел в кресло, положил руки на леера, положил  подбородок в руки и, глядя на реку, заговорил: - Бывалый волгарь гудки пароходные или теплоходные без шифров и кодов разберёт. Вот подходит пассажирский пароход к пристани и даёт продолжительный сигнал, который предупреждает вахту на дебаркадере: «Готовьтесь принимать швартовы». Вот установился, совместил проход, произошёл обмен пассажиров, расписание поджимает. Берётся вахтенный начальник за рукоятку свистка и даёт один длинный и один короткий сигнал, предупреждает тех, кто проветриться на берег сошёл. Выждав еще некоторое время,  с парохода звучит сигнал из одного длинного и двух коротких гудков, а ещё через некоторое время звучит один длинный и три коротких. Эти сигналы не только для пассажиров, но и для команды: матросов и машинистов - они в это время свои манипуляции с механизмами производят. Но вот штурман или капитан даёт три коротких, причём этот сигнал обычно звучал так - первый гудок, пауза, а потом два коротких с небольшой паузой: «Отдать швартовы». Пароход, освободившись от удерживающих «пут», выруливает от пристани, сначала малым ходом, а потом, увеличивая ход до полного, продолжает маршрут. Буксирный пароход, перед тем как ошвартоваться и отчалить от пристани, подавал один и тот же сигнал, назывался он: «Обращаю внимание» по схеме - Один длинный, три коротких, один длинный. Но этот сигнал каждый штурман подавал по- своему. Кто-то вместо трёх коротких подавал четыре, а кто-то умудрялся и пять. Пятёрку эту можно было сочетать по разному, по разному и выходила мелодичность сигнала. -Разумеешь? –строго глянув на меня спросил капитан Бузукин.
-Разумею- кивнув головой, ответил я. Еще бы не разуметь! Да я готов был слушать этого нелюдимого небритого дядьку сколько угодно, лишь бы он не замолкал на полуслове.
-Тогда слушай дальше- говорил довольный Бузука и продолжил-
Уходит пароход из затона, уводит на буксире землечерпалку с командой на дальние перекаты и на всю навигацию. Редко кому из членов команды доведётся побывать дома. Капитан парохода и командир землечерпалки, беря на себя ответственность за «самодеятельность», подают прощальные сигналы. Если кто из членов команды жил на берегу, тот обязательно стоял на высоком месте и махал вслед каравану. Да что там жили рядом! Люди приезжали на берег Волги попрощаться с волгарями, уходящими на дальние плесы.
Я во все глаза смотрел на Бузуку. В это время он меньше всего был похож на привычного громкоголосого капитана шаланды.  Сидел человек, сросшийся с Волгой, с ее историей.
«Гудки пароходов ради удобства пассажиров были разного тона и высоты. «Самолетские» пароходы гудели низким, басовым тоном, «русинские» имели гудки высокого двухтонного звучания. Было далеко, за километры, слышно, какой пароход приближается к пристани. –Добавлю я из книги русского писателя Николая Алексеевича Минха « Течет река Волга».
-Михаил Николаевич, - обратился я к нему, когда он закончил. – Чего вы в пароходство не перешли? Я слышал, что путейских судоводителей с руками отрывают пароходские  кадровые  службы. А с вашим-то опытом, знаниями давно бы буксиром командовали. Это не чета шаландам.
-Да сколько раз предлагали…-с досадой произнес Бузука. –Особенно ведомственный флот на предприятиях. У них же катера  все больше  «костромичи» да «ярославцы». Секрета большого нет, с путейских пароходов брали, да и берут, работников потому, что мы о знаем лоцию участка, а уж в  навыках  маневровой работы…да что там говорить- отмахнулся Бузукин.
-Ну и в чем дело? –Доставал я старого путейского капитана. – Да, понимаешь, Витька, я с молодости с зем. машинами связан. Мальчишкой меня определили помощником кочегара на землечерпалку «Волжская»…вот черт, память дырявая стала. Не помню номер. С трудом устроили. Дядька помог, он лебедчиком служил. Я, конечно, его не подвел. Пару навигаций лопатой отмахал, подбрасывая уголька в топку. За чистотой в машине следил.  Зимой в школе ФЗУ бассейнового управления  на масленщика выучился. Работенка, конечно, почище была, чем кочегаром, но тоже, я тебе скажу, не сахар. Но молодой был, справлялся.  Потом на рулевого экзамены сдал. Стал на шаландере работать. – Бузука помолчал.- Это сейчас на шаланде подошел-отошел, грунт вывалил и –на бок. А раньше! Шаланда это что? Баржа, я тебе скажу. Их не толкали, а буксировали. Так вот пока оттащишь от землечерпалки, утянешь ее проклятую, до свалки. А там нужно вывалить грунт. Это не проблема, спустил воздух из насосной системы, створки сами откроются. А вот закрыть их! Помпа-то ручная.  Сечешь?-Строго глянул на меня капитан. –Секу- в который раз послушно ответил я.
 -Это хорошо, что понимаешь – одобрительно сказал Бузукин. – А на шаланде матросами бабы работали,  им в ручную нужно воздух закачать, да так, чтобы створки днища закрылись и грунт держали. Я не выдерживал и шел помогать. Мускулы накачал. Во! - Бузукин показал на свою…ногу! – Гирю в тридцать два килограмма мог раз двадцать выжать. – Представляешь? – Представляю –был мой ответ.
 - На зем.караване  весело было. Жили на брандвахте. Народа много было, под сотню человек – задумчиво вещал Бузукин.
-Как вы там размещались, - Михаил Николаевич? – не выдержав перебил я его.
- Да легко –весело отозвался, не заметив моей беспардонности, Бузукин.  - Дебаркадеры речных вокзалов двухдечные видел?
 – Конечно, ответил я.
-Так вот, такой дебаркадер был перестроен под плавучее общежитие. Каюты были великолепные. Ну ком.состав жил по одному, рядовые- по два. Но места хватало всем. Была большая кают-компания, столовая, на камбузе плита стояла. Все чин-чинарем. А забыл: в трюме котелок стоял, правда, на дровах, но вода горячая непереводилась. И помыться можно было, и в каютах осенью тепло было. – продолжал Бузукин, погружаясь в дрему воспоминаний.
- На брандвахту  изыскательской партии в гости ездили. Девчонок там было…Веселые. Одна больно сердцу пришлась…
.-И что?  Михаил Николаевич, – беспардонно вякнул я и тут же получил. –Да ничего! – отрезал Бузука.
 Я выругал себя за бестактность, но было поздно. Николаич замкнулся и сосредоточился на проплывающем мимо береге. Я понял, что сейчас его нужно оставить одного и отошел.
Прошли суда, которые вышли из шлюзов Горьковской ГЭС и судовой ход стал не таким интенсивным. Берега тоже поскучнели. Мелькали деревни, стоявшие на высоких косогорах, на берегах стояли какие-то странные сооружения производственного толка, не придающие колорита берегу. 
Народ разошелся с палубы по каютам. Пошел за ними и я. Спускаясь по трапу, я обернулся, Бузукин сидел все в той же позе и смотрел на реку.
По случаю буксировки, старший механик разрешил «погонять»  паровой котел и кочегары устроили команде роскошную баню. Обычно, в душе была горячая вода, а паром нас не баловали. Да оно и понятно: - лето на дворе. Народ всласть напарился, после чего отобедал и все свободные от вахты завалились спать. Я - в том числе. Разоспался так, что чуть не проспал Кинешму, свой город. Не думал, что толкач нас так ретиво потащит. Обычно мы передвигались с помощью ведомственного катера «Ярославец». А из него буксировщик - не ахти. Этак мы быстро доберемся до загадочной Унжи.
То ли сегодня карты так легли на сукно. То ли звезды сговорились, не знаю. Только Волга щедро делилась калейдоскопом  берегов и проектами судов разных времен. То, что на реке круизный сезон, говорили один за другим важно проплывающие пассажирские суда. Шли неторопливо, давая возможность своим пассажирам полюбоваться на волжские виды. Мимо нашего каравана шли «венгры», «чехи». Словно лебедь проплыл мимо величавый «австриец». Меня даже кольнула зависть: стоит же кто-то там на мостике! Если бы не сырой снежок, которым мне в детстве «замочили» в глаз, как знать, может, и у меня бы была такая перспектива, как у этого пижона на мостике.
Одна за другой пролетали шустрые «Ракеты». - «Осмелели» - смотрел я им в след. Давно ли, в шестидесятые годы они терпели аварию за аварией из-за топляков, в изобилии плавающего там, где придется. О том, что нас тащат именно по поводу этого самого топляка, я как-то не думал.
Мимо прошумел мощный «Метеор». Этот не привык идти по краю судового хода, вахтенный повернул голову в сторону нашего буксировщика и, наверное, высказал ему что-то нелицеприятное.
Оп! Что это. Наш буксир резко сбавил ход, так, что провис буксирный трос. Раздался угрожающий рев буксирной сирены. Все ясно. Местный «Москвич», с какой-то безымянной пристани, решил войти в свое расписание и резво бросился на перерез буксировщику, но не рассчитал свои возможности. «Москвичок» от страха дал полный «задний ход», да так, что просел кормой, после чего дал штурвал влево так, что чуть не положил суденышко на бок.
-Вот обормот! Как таким штурвал доверяют! – раздался сзади меня хриплый знакомый голос. Это Бузукин  поднялся на палубу и, скорее всего, стоял тихо, не мешая моему созерцанию.
-Чего не отдыхаете, Николай Михалыч, - так, для приличия спросил я.
-На пенсии. Витька, отдохну, - прохрипел мой приятель, садясь в кресло. – не хочу пропускать такую красоту. Когда еще так пройтись придется. Ты посмотри, какая благодать.
Он был прав, старый капитан. По берегу тянулись левитановские места. Мы подходили к Плесу. «Волжская Швейцария» - так называли  этот маленький городок на Волге.
Снова наш толкач сбавил ход. Посмотрев на ситуацию на реке, мы поняли корректность нашего вахтенного. Перед нами делал разворот, чтобы выйти на судовой ход, старый колесник «Богатырь». Он мастерски отошел от двухдечного дебаркадера, пристани, и встраивался в траекторию судового хода, чтобы продолжить свой путь в верх по реке. Вахтенный толкача специально сбавил оборота, чтобы волны, идущие от нашего каравана, не ударили в борт ветерану.
Пароход «Богатырь». Я ему обрадовался как старому знакомому. Еще в детстве мы бросались в воду, чтобы покачаться на его волнах. На его борту в 1968 году я вместе с отцом на нем добирался до Горького, чтобы подать документы на поступление и пройти мед.комиссию. Будучи на младших курсах, я часто попадал на него, чтобы добраться домой, в Кинешму, на майские или ноябрьские праздники. Я хорошо помню его просторные грузопассажирские трюмы, которые принимали курсантскую братию.
И вот, он снова передо мной, заслуженный ветеран пассажирского флота Волги  1913 года рождения. Я еще не знал, что дни его сочтены. Через пару лет его спишут «на иголки».
Он прошел мимо нас, живой, шлепающий плицами колес по воде,  с неповторимым запахом масла, металла и пара. По палубе гуляли немногочисленные пассажиры.
-Витька, ты за леера не свались. Ишь перегнулся как- проворчал Бузукин. –Чего тебя так заинтересовало?   Что я мог сказать старому капитану, что люблю колесные пароходы, что это неотьемлимая часть моего детства.
Паровые колесники, может и сошли бы на «нет» в моей памяти, если бы в 1985 году не вышел на экраны кинотеатров фильм Эльдара Рязанова «Жестокий романс». Мало того, что он по содержанию интересен. То есть экранизировал «Бесприданницу» Островского А.Н. Фильм воспроизвел живую картину Волги, ее колесных пароходов. Он буквально захватил сердца любителей речного флота. Чего стоит одна лишь «Ласточка». Прежде волгари о своих пароходах говорили не «идет», а исключительно — «бежит». Так вот режиссер мастерски показал традиции старых волжских капитанов, их нетерпимость отстать от других. Когда я смотрел, и не один раз, мне казалось, что Эльдар Рязанов проштудировал книги Н.А. Минха «Течет река Волга» и «Братья Феврали». Писатель подробно описывает волжских капитанов, паровые суда и, особенно, капитанские характеры. Один только рассказ «Капитаны поперечного плавания» чего стоят.
 «Ласточку»   «сыграл» колесный пароход «Спартак». До этого названия   он назывался «Добрыня Никитич», а еще раньше — «Великая княжна Татьяна Николаевна». Но публика запомнила его именно как «Ласточку». Судну досталась славная история, с незаслуженным и грустным финалом. Оно было построено в 1914 году по специальному заказу последнего российского самодержца на Сормовской верфи под Нижним Новгородом. А через три года новая власть упразднила великокняжеские названия, присвоила другие: «Добрыня Никитич» — для «Татьяны». Спустя год и это показалось крамолой. «Добрыня» стал «Спартаком. «Спартак» долгие годы курсировал по маршруту Астрахань — Горький.
«Спартаку» было под семьдесят, когда он стал кинозвездой — «Ласточкой». Режиссер фильма «Жестокий романс» Эльдар Рязанов, и исполнивший одну из главных ролей Никита Михалков, и актриса Лариса Гузеева до сих пор с грустью и теплотой вспоминают этот пароход. «Потрясающее было судно. Со своей мощной энергетикой, которая исходила не только от паровых котлов, но и от любой детали обшивки», — говорят творческие люди.
В середине навигации 1991 года корабль неожиданно был снят с эксплуатации. Судно отвели сначала в ростовский порт. Предполагалось, что отправят в Англию на капремонт. Якобы  с этой целью из всех помещений корабля вывезли все, что представляло ценность. «Ласточка» простояла в Ростове около пяти лет. Потом ее отбуксировали в один из донских затонов, где она внезапно сгорела. Остался лишь металлолом. Ох уж эти внезапности! Они были  нормой для лихих девяностых.
Уже в то время Никита Михалков, «заболевший паровым речным  флотом» призывал, еще тогда советское, правительство к спасению исчезающих реликтовых пароходов. Творческий человек, он умеет зажигать людей, но… что говорить, страну спасти не смогли, не то, что пароходы.
Но Михалков не сдался. Он снова использовал в своих картинках колесный пароход. Вспомните «Солнечный удар». Там снят прекрасный колесник, с той лишь разницей, что сьемки шли …в Швейцарии, на Женевском озере и пароход был швейцарский.
Послушаем талантливого режиссера. «Главная проблема, с которой я столкнулся во время съемок — искал по всей России колесный пароход. Нашел... в Швейцарии. Их там аж восемь штук, и все они в идеальном  состоянии. И теперь мы вынуждены, сняв все на Женевском озере, соединять картинку с фонами летней Оки и Волги — по сюжету-то пароход ходит по российским рекам. Когда я вспоминаю «Жестокий романс» Рязанова, то диву даюсь — еще тридцать лет назад мы  снимали на родных пароходах и даже устраивали гонки на «Княгине Ольге» и «Ласточке». И пароходы, и колеса, и все двигатели — все было свое... Сейчас же все пароходы стоят разрезанные, изуродованные. Все продано и пропито, все вросло в землю».
Печально, что не в России, а в Швейцарии в идеальном состоянии находятся эти пароходы на идеальных движках, а ведь они 1903 года постройки!» — подчеркнул Никита Михалков.
Я бы добавил, что есть еще один пароход, ровесник нашим, так бесславно канувшим в пучины истории. В отличие от наших ветеранов он жив, здоров и «бегает» по озеру Мьеса, что в Норвегии. Это норвежское колесное судно «Скибладнер». (Skibladner). Названный в честь  бога плодородия Фрейра, «Скидбладнир» построен был на верфи «Motala Verkstad» в Мутала (Швеция).  Его год рождения 1856.
Небольшой, длиной всего 50 м, шириной около 7 м и водоизмещением чуть больше 200 тонн, «Скидбладнир» имеет паровую машину и боковое расположение гребных колёс, сообщающих ему скорость в 10-12 узлов. Это уникальная историческая достопримечательность Норвегии
За  свою историю судно дважды тонуло, но каждый раз после подъема его на поверхность подлежало основательной реконструкции.14 июля 2005г. (впервые в Норвегии) пароходу присвоили статус движущегося памятника истории. Впечатляет? Не знаю как вас, меня - да.
Ревнители российской истории меня могут поправить и сказать, в  Северодвинске ходит старый колесник «Н.Гоголь». Ну и слава богу, пусть ходит и радует Русский север.
Но я вернусь в Норвегию. В 2016 году Канадская телекомпания CBC News сообщила о завершении работ по подъему судна «Мод», принадлежавшего знаменитому норвежскому полярному исследователю Руалю Амундсену. Парусно-моторная шхуна «Мод» (Maud), названная в честь норвежской королевы, была построена по личным чертежам Амундсена к лету 1917 года. За основу он взял конструкцию знаменитого «Фрама» Фритьофа Нансена, внеся в нее некоторые улучшения.
Амундсен прошел на ней  Северным морским путем и вышел в Тихий океан. Морякам дважды пришлось зимовать на затертом льдами судне. Шхуна вынесла все.
Затем шхуна «Мод» была продана, чтобы покрыть долги Амундсена (экспедиция 1918 – 1920 года привела его к банкротству). Ее владельцем стала Компания Гудзонова залива. Но уже на следующий год у южного побережья канадского острова Виктория шхуна была затерта льдами. В 1930 году она затонула на мелководье, часть корпуса «Мод» при этом находилась над водой. Корпус шхуны хорошо сохранился даже после восьми десятилетий в воде. Неоднократно возникали предложения поднять судно, принадлежавшее прославленному путешественнику, и сделать из него музей, но долгое время не могли найти достаточного финансирования такого проекта.
И вот ее подняли. Сейчас «пакетируют» и готовят к отправке в Норвегию. Там уже стоят  на сухой стоянке, а точнее во всемирно известном морском музейном центре, два знаменитых на весь мир судна. Это нансеновский «Фрам» и амундсеновская  «Йола». Эти корабли -национальная гордость морской страны Норвегии.
А речная страна Россия…Я не представляю, чтобы министр культуры Медынский выделил из бюджета министерства культуры средства для поднятия научно- иследвательского судна «Персей», который затонул в Баренцевом море не далеко от берега.  Или вдохнул жизнь в речных ветеранов, угасающих в забытие в затонах.
Медленно проплыла Кинешма со своими текстильными фабриками вдоль правого берега. Осталась позади колокольня Успенского собора, которая как форштевень корабля выпирает на  месте слияния реки Кинешемки и Волги. Мелькнул своими ажурными конструкциями Никольский мост и тоже остался сзади. Также быстро проскочили Решму, село Никола – Мера.
На Меру  за время  практики зем.снаряд так и не зашел. Нечего делать. Несмотря на подпор Горьковского водохранилища, реку не смогли сделать настолько судоходной, чтобы можно было запустить водный транспорт. Ходили там какие-то паромы, но это не в счет. Так Мера и осталась в моей памяти как река  пионерского детства, так как на ней стоял пионерской лагерь текстильной фабрики, на которой работали мои родители.
Через несколько часов наш караван вышел на главный плёс Горьковского водохранилища.  У меня особое отношение к «рукотворным морям». Я не люблю, когда искусственные водохранилища называют морями. Оставим лирику на откуп поэтам. И сейчас до конца не понимаю спора между экологами и гидроэнергетиками, где больше плюсов и минусов, когда строили эти хранилища воды, попирая берега, уничтожая пахотные земли, стирая с лица земли города и  села. 
Горьковское водохранилище, образовалось в 1955-1957 годах, когда вода заполнила ложе водохранилища. Оно  немалое, это ложе, как гидротехники называют пространство, которое будет заполнено. Так Горьковское  - одно из трёх самых длинных водохранилищ на Волге. Оно протянулось вверх на 427 километров до самой плотины Рыбинской ГЭС.
Верхневолжью  «повезло». То ли гидроэнергетики спохватились и , учитывая проблемы с Рыбинским водохранилищем по затоплению огромного пространства земельных угодий, городов и сел,  что –то сделали. Если на Рыбинске водохранилише без слез смотреть нельзя, видя полузатопленную колокольню или призрачный город Мологу, этот советский «Китеж-град», то, Горьковское – имеет, в целом, довольно пристойный вид.
Горьковское водохранилище имеет две ярко выраженные части – речную и озерную. В самой верхней его части, от Рыбинска до Ярославля, вода лишь местами затопила пойму и прибрежную террасу.  Волга здесь сжата крутыми холмами и на этом участке река узкая с сильным течением. Если не знать, то и не скажешь, что это водохранилище. От Ярославля и далее до Костромы, Плёса, Кинешмы – подпор воды становится всё сильнее, но и на этом участке Волга не разлилась на многие километры.  В районе Юрьевца река делает поворот и выходит на главный плёс Горьковского водохранилища, а там, пониже города Юрьевца, и устье реки Унжа.
Зайдя в водохранилище, мы почувствовали легкую качку, вода стала более серой. Побежали мелкие барашки. Все же ширина водной глади дает знать. Справа можно было разглядеть старинный город Юрьевец. Он крепко пострадал от затопления: от  него осталась только гористая часть.
-Ну вот и Юрьевец – раздалось сзади. Это стоял капитан Лаптев  с одним из своих помощников. – Красивый город, старинный. Жаль подтопили его крепко.
-Это как? – Переспросил второй помощник, вглядываясь в туманную дымку, где белели на горе несколько церквей.
-Очень просто. Вам, наверное, в учебном комбинате не обьясняли историю водохранилищ, а они дел наделали. Такое переселение было, не дай бог повторить- задумчиво проговорил Лаптев. Я подвинулся поближе, ибо устами старых речников  говорила история Волги.
-Практически весь город перенесли на вверх горы. Глазову гору знаешь в Юрьевце? - Не слыхал! Ничего ты не знаешь. Какой же ты судоводитель! Это ориентир когда по водохранилищу идешь – вознегодовал Лаптев.
-Чего и говорить, дел наделали, - вещал  Лаптев. –Но часть города спасли. Люди постарше  написали письмо на имя товарища Сталина с просьбой оставить город на месте и защитить дамбой.
-И чего, помогло? – Спросил кто-то из слушающих. Народ отдохнул и стал собираться на верхней палубе. А тут такая лекция!
-А как же! – Авторитетно заявил Лаптев. Еще как! Выделили дополнительно деньги, не помню сколько –наморщил лоб Лаптев ( я найду эту цифру: более 40 млн. рублей встало изменение проекта) – и часть города спасли.
- Странно, что авторов письма не посадили…- пробормотал кто-то из недоверчивых.
-Посадили! –Передразнил его Лаптев. –По вашему, так Сталин только и делал что сажал! Сажал, но за нарушения. Вот нам бы сейчас его дисциплину на производство…Ряды слушающих поредели.
- Молодые  вы, не знаете, что народ за Волгой без электричества сидел. – продолжал Лаптев. А тут строительство моря, гидроэлнетростанции.  Молодежь валом валила.
 Здесь Лаптев  был прав: « Грандиозный замысел поднять Волгу на 17 метров, чтобы заработали  турбины Горьковской ГЭС, вверг в панику, в основном, старшее поколение. Молодежь разбирала строения, храмы, с энтузиазмом работала на вырубке и корчевании леса в ложе водохранилища и с нетерпением ожидала чуда – появления «рукотворного» моря…» - подчерпну я из истории Ивановской области.
Толкач резко повернул влево и тотчас выровнял буксир. Мы изменили направление. Юрьевец быстро исчез в хмари водохранилища.
«С высоких юрьевецких гор взгляду открывалась необозримая даль заволжских лесов. Против Юрьевца, с левого берега, Волга принимала два, притока — Унжу, судоходную реку с истоком в северной части Костромской области, и Немду — сплавную реку, берущую начало в дебрях Галичского лесного массива. Реки эти текли, принимая бесчисленное количество малых притоков по лесным трущобам Кадыя, не тронутым индустриализацией, и потому воды их были идеально чисты. Только вода Унжи отличалась от волжской цветом, была чуть голубоватой.» -писал известный писатель Павел Иванович Мельников-Печерский  в своих уникальных романах «В лесах», «На горах»  о Волге, о Заволжье.
За разговорами мы не заметили, как зашли в устье Унжи, которое  превратилось в большой залив. Унжа при впадении в Волгу разлилась километров эдак на десять, и было легко не заметить заход в русло реки.
Снова толкач сбавил ход, буксирный трос ослабел и провис. Нас тут же закачало. Подул низовой свежий ветер, и с парусностью зем.снаряда такая качка совершенно ни к чему. Первый помощник поднялся в рубку, чтобы связаться с вахтенным толкача и выяснить, причину остановки. Мы же, как стая гусей, вытянув шеи, крутили головами и вслух высказывали предполагаемую причину.
- Плот тащат из Унжи. Разойтись в реке не сможем- раздался все тот же голос. Это Лаптев  внес ясность.
-И долго будем мы ждать? – Не удержался кто-то из любопытных.
-А кто его знает – равнодушно произнес Лаптев. - Если длинный плот, то долго. Скорость у него как у пешехода.
-Ну что, Толя? – Спросил Лаптев подошедшего первого помощника.
-Буксир «Плотник» тащит плот. Нужно ждать – пояснил вахтенный.
-«Плотник?» – Больше утвердительно спросил Лаптев. – Серьезный плотовод. Если уж тащит так кубов тысяч эдак десять. В длину он растянулся метров в восемьсот.
Мы переглянулись. Да и не только мы, практиканты, но и вторые помощники капитанов шаланд, вчерашние рулевые –мотористы, ничего не знали о лесосплавах.
-Ничего вы не знаете – махнул на нас рукой старый капитан. Да вся Унжа на лесосплав настроена. Вы что, думаете, это самый длинный плот! Ничего подобного. Я знавал капитанов, которые не робели километровый плот тащить!  А это двенадцать тысяч кубов на буксире. Вот это была работа. Все в мыле были, пока до места дотащат.
-Николаич, ты чего молодежь пугаешь, страшилки рассказываешь.- Это подошел капитан второй шаланды,  Бузукин Николай Михалыч. Он после бани прекрасно выспался и даже приоделся. Выцветшую затрапезную майку сменила старая, но чистая тельняшка. Вытянувшиеся тренировочные штаны антуражу не добавляли. А если добавить легкомысленную кепочку, натянутую на седеющую голову волжского ветерана, то смотреть на него без смеха было нельзя.
- Какие страшилки, Михалыч. А то ты не знаешь капитанов старых плотоводов.
-Ну как не знать, лихие были мужики –согласился Бузука. - Так они уже на пенсии.
-Не скажи, не унимался Лаптев. Прошлым летом я машинку (в обиходной речи, земснаряд) догонял. Так тоже шел, я тебе скажу под километр плот, не меньше. И тащил его, то ли «Кузнец», то «Сталевар». Плот он тащил  до Балахны, так это вообще головная боль, через шлюзы пройти. Нет, Михалыч, не перевелись еше на Волге капитаны, не перевелись.
В это время показался командир. Ни слова ни говоря, он быстро прошел через шаланды, и вскоре мы увидели мотозавозню, которая  пошла в русло и исчезла в предвечерней хмари.
-На путейский пост пошел – высказался Бузука. – Оно и правильно. Если ждать несколько часов, то нужно подойти к берегу и встать на раму. Так спокойнее будет. А то крутимся как г…в проруби. Он был прав, капитан Бузукин. «Встать на раму» для путейской машины, было самым надежным средством отстоя. Когда многотонная громада черпаковой рамы ложится на грунт, все, зем снаряд стоит как влитой.
Прогнозы наших ветеранов оказались верными. Действительно, колесный буксир тащил плот. Ждать придется долго. Толкач  оттащил нас к берегу, зем.снаряд поставили на раму. «ОТ» встал под борт дноуглубителю и все затихло. Ждем.
Тем временем смеркалось. Водная гладь водохранилища слилась с серым небосклоном.  На берегу острой гребенкой стоял лес. Сумерки размыли контуры верхушек и слили их с  вечерними облаками.
Команда, расселась  в пластмассовых креслах на верхней палубе и предалось ничегонеделанию.
Мимо нас снова промчался командир с явно озабоченным видом. Он недовольно покосился глазом на отдыхающих, но ничего не сказал.
-Толя,-  спросил Лаптев – чего это Александрыч не в духе? Мечется как скаженный.
Первый помощник пожал плечами. Ему было не по себе, так как на Волге он был первую навигацию, на черпаковых машинах не работал и чувствовал недовольство командира. Но чем помочь строптивому начальнику он не знал.
-Так из графика выбиваемся – вмешался в разговор старший механик. Когда он появился на палубе, никто не заметил. Это был спокойный незаметный человек, влюбленный в технику и досконально знающий свое дело. Он был, в связи с совмещением профессий, какой-то помощник командира, но мы четко знали, что Константиныч главный механик на нашей судовой единице и обращались к нему с должным почтением.
- Идем в Горчуху –пояснил он. В распоряжение унженской сплавной конторы. Будем зачищать унженскую запонь. Ее так забили лесом, что своими силами лесники справиться уже не могут. Что по верху воды болталось,  они собрали  карчекранами, но утонувшей древесины там немеряно. Плотоводы уже плицы ( лопасти) у колес ломают.
-Запонь расчищать! –Воскликнул  Лаптев. –Вон оно как дело повернулось. Теперь нам трындец.
Мы затихли. Говорили ветераны путейского флота, и нам стоило помолчать, чего мы и сделали.
-Да кой там, трындец, Николаич, - тихо, в своей манере, сказал старший механик. –Поаккуратней нужно будет работать, машину не рвать.
- Да ты вспомни, Константиныч, последний раз, когда мы Унжу чистили. – Не унимался капитан шаланды. Все створки у шаланд  пообрывали. Подшипники на черпаковой раме горели. Вспомни, как бревна, словно живые со дна позли. А проволоки сколько было!
-Ну справились же. – Так же тихо ответил механик.
-Справились – то справились – не сдавался капитан. – А сколько потом саморемонтом занимались, из плана вылетели, без прогрессивки остались.
-Ну это не ко мне, - проговорил механик – это к командиру и багермейстеру. Они у нас зарплату считают.
- Не смеши меня, Константинович- вмешался Бузукин. –Где ты видел настоящих багеров. Кончились они давно. А это…- он кивнул в сторону багермейстерской рубки – разве это багермейстеры. В который раз за день я сделал стойку в надежде услышать что-то новое из истории водного транспорта.
-Ты краски не сгущай, Михалыч – нормальные мужики работают,  с образованием, попытался урезонить  капитана старший механик.
- Вот в том то и дело, что с образованием, а чутья багерского у них нет. Багер дно должен нюхом улавливать. – Разошелся Бузукин.
«Багермейстер». Это слово уходило из нашего обихода. В переводе с немецкого, а точнее с голландского, оно означало «донных дел мастер». «Багермейстер» был в обиходе наравни с «кранмейстером»,- старший крановщик-механик крана, «докерманом»- начальник дока.
Но, повторяю, даже в штатном расписании зем.снаряда эта должность именовалась гораздо скромнее: первый помощник командира. Багермейстер был на памяти только у старых волгарей, знакомых с работой паровых землечерпалок.  Тогда разработка прорези была аналогичной гидротехническому  производству. Поэтому командир зем.снаряда называется командиром, то есть руководителем гидротехнического производства. Эти две должности были очень авторитетны на техническом флоте.
Из истории речного флота я узнаю, что багермейстеры, не говоря уже о командирах зем.снарядов, выращивались годами. Они не приходили сразу из стен речных училищ, а проходили сложную школу матросов, лебедчиков. «Нужно чувствовать дно» - так мне сказал один из ветеранов дноуглубительного флота.
 Багермейстерский мостик был вроде мостика для тралмастера на рыбопромысловом судне. С него он контролирует, как уходит в глубину многотонный, многометровый трал. Нечто похожее с багермейстером, которому тоже нужно следить за слаженностью работы лебедок. Есть сходство и с докерманом. У того тоже спина мокрая при балансе дока, когда в него входит громада судна. Я восхищенно наблюдал как уверенно заводит донкерман громаду крейсера. Вот где нужно чутье постановки на стапеля! Командир корабля глаз не отрывает от донкермана, настолько важно уловить и передать на управление малейшее его указание. Все, зашел корабль на стапеля и начинается откачка воды. Выдержать вертикальную нивелировку, это искусство и донкерман владеет этим мастерством. Нечто подобное наблюдалось при работе багермейстера, управляющего процессом разработки прорези на перекате.
Багермейстер –глаза и уши не только зем. снаряда –вещал старый капитан. –  Он должен видеть, как черпаковая цепь работает, что со дна тащит. Представляешь, камень не заметит багермейстер, он пройдет через грунтоприемник и как по дну шалады жахнет! И все, отработали. Порвет  створки, а то и насос из строя выведет.
-Ты, кстати, шаланды на грунтосвалку отводил? – Покосился на меня Бузукин.
-Откуда – нехотя ответил я.
-Заметано, пойдешь со мной, постоишь за штурвалом, почувствуешь,  как грунт через створки уходит. А то знаешь, как бывает. Раскроешь варежку и не уследишь, как грунт горкой вырос, и шаланда на него села. Вот тут и будет работа. Ее нужно стащить. Хорошо если не крепко сел, поработаешь водометом, глядишь - сползла, а если- нет…Ладно, покажу – пообещал Бузукин.
Сегодня надо мной явно звезды сошлись в какую-то затейливую комбинацию. Если к управлению зем.снаряда командир меня допускать не хочет, так насобачусь водить шаланды.
-Сейчас стало проще: шаланды самоходные, за них капитан отвечает. Заполнил зем.снаряд шаланду, вахтенный помощник капитана тут же отправляется на грунтосвалку. –вступил в разговор Лаптев. -А вот когда шаланды были несамоходные, как баржа, в которой вместо дна створки, это была морока. Само днище делилось на секции, каждая крепилась  к борту бункера цепью, которая  регулировала  открытие и предохраняла люк от  потери. Вот представляешь: камень как грохнет и…нет створки. Серьезная авария, не вдруг починишь. А баржа она и есть баржа. Штата на ней нет. Опять багермейстеру дело.
-Николаич, а вспомни как наши тетки  ручными насосами в систему воздух закачивали, чтобы створки поднять и сжать. Такая дама по воротнику даст, так на ногах не устоишь –хохотнул Бузука.
-Отведет шаландер шаланду от борта, нужно вторую под борт поставить, если одним бортом зем.снаряд работает. Опять багеру работа,  проследить чтобы эту баржу по борту провести. А дистанционного управления не было. Народу на палубе полно было. Матросы, лебедчики, только успевай руководить. Хлопот было много- вспоминал ветеран. – Чтобы стать толковым багермейстером, нужно не один год постоять на багерском мостике, почувствовать себя руководителем производства.
-А сколько после вахты бумажных дел было! Багермейстер обязан был подсчитать количество выбранного грунта во время своей вахты и передать сводку технику. –Продолжал ветеран свои воспоминания.
-Это какому еще технику? – Удивился я.
-Ты не знаешь, - пояснили  ветераны,  - что на старых зем. машинах были техники, вроде тех, какие работают на изыскательских партиях. Подсчет грунта, дело тонкое. Нужно не выбиться из плана прорези, который утвержден прорабом технического участка. И малый оббьем показывать нельзя: людей без выполнения плана не оставишь. А не будешь платить команде, люди быстро разбегутся, работенка-то на зем. машинах была не сахар.
-Командиров были единицы.  Командиры ранее даже вахту не стояли. Их дело производство,  контроль за помощниками багермейстера. В Чкаловске много было грамотных командиров, которые не год, не два прослужили багермейстерами. Учиться этой профессии было мало,   навыки нужны. Профессию передавали от поколения к поколению, а потому и опыт сохранялся. -задумчиво говорил Лаптев.
- А ты не помнищь, Николаич… – наморщил лоб Бузукин. –…Жив ли нет, давно я его не видел…
-Кого ты имеешь в виду? –Недоуменно посмотрел на  приятеля Лаптев.
-Да этого, как его…запамятовал совсем - сетовал Бузука, потирая лоб. Старый такой, седой, представительный.  Его всегда в президиумы на заводских собраниях выбирали.
-Перовского, что ли? – Спросил Лаптев.
 –О! Его!  Григорий Григорьевичем  величают – воскликнул Бузукин. Дай ему бог здоровья. Вот это был командир. Будем, Витек, в Чкаловске, я тебя с ним познакомлю. Больше таких командиров нет.
- Ну ты, Михалыч, не загибай. –возразил Лаптев.- Не слушай его, Витька.  У Перовского два сына  на техническом флоте работают. По стопам отца пошли.  Отличные командиры. Есть еще мужики, есть. Другое дело, выращивать нужно, а не стороны брать. - Он выразительно посмотрел в сторону рубки, где маялся наш судовой администратор. – Пока приглашенный освоится, время уйдет. Нет, я противник такой практики. Когда у нас на «Волжском -219» в последний раз свои специалисты вырастали? То-то и оно, не помнишь – пикировались два ветерана. Сидевшая рядом молодежь затихла в тихом почтении к Лаптеву и Бузукину.
Капитаны для нас открывались в новом свете. Казалось бы, какое им дело до тех, кто стоит на багермейстерском мостике, а тут, смотри, разволновались. И даже старых командиров путейского флота вспомнили.
Биографию знаменитого командира-наставника я потом узнаю в Чкаловске, но встретиться с знаменитым путейцем не удалось. Его путь напоминает дорогу многих прославленных волжских  капитанов и механиков.
Мальчишка  с измальства  любил Волгу, часто убегал на крутой яр, усаживался и долго, долго смотрел на водную гладь, по которой шлепали колесами солидные пассажирские пароходы, надрывались буксиры, таща на буксире многотонные баржи. Работали землечерпалки, оглашая окрестности своим скрежетом. И, удивительное дело, мальчишку привлекли не красавцы-пароходы, а почувствовал он тягу  именно  к зем. снарядам с их нелегкой работой.
После окончания церковно - приходской школы  отец повез Гришу  в Рыбинск, в речное училище. Там готовили шкиперов, а он хотел стать командиром землечерпалки, как тогда не совсем лицеприятно называли зем.снаряды. Он видел себя не на штурманском мостике, а на -багермейстерском. И добился своего. Пошел     работать на землечерпалку матросом, а потом - лебёдчиком. Во время межнавигационного отпуска время парень зря не терял. Он обучался в учебном комбинате и через несколько лет стал багермейстером, а потом и командиром землечерпалки. Был самым молодым командиром земснаряда. Ответственность огромная: команда тогда без совмещения профессий, да с несамоходными шаландами насчитывала более сотни человек. Должность командира земснаряда приравнивалась к должности директора завода средней величины.
Воспоминания ветеранов при почтительно слушающей их молодежиой аудитории,  закончились внезапно, с очередным появлением командира. Скосив на нас недобрый взгляд, он скупо поздоровался с механиком и ушел в свою каюту, где вторым помещением у него был кабинет.
-Чего нервничает – задумчиво проговорил капитан Лаптев. Петр Николаевич был выдержаннее Бузуки, говорил размеренно увесисто.
- План, план, Николаич горит, а он человек новый в тех. участке- снова вступился за авторитет командира старший механик. Шутка ли на ремонте в начале навигации простояли две недели.
Старший механик был прав, с нами случилась крупная неприятность: вышел из строя главный двигатель. Причину за давностью лет я не помню, но поломка была серьезная и, практически, не начав навигацию, мы вернулись на завод.
- Доказывать нужно уметь, Константиныч, - «выход из строя главного двигателя не по вине команды» - такое ведь было заключение технической комиссии? – Стоял на своем Лаптев.  –Ну такое –вяло обронил старший механик.
-А если такое – не сдавался Лаптев, -так нужно было настаивать на корректировке плана.
-Николаич, он человек новый. Ну не будет он просить снижение плана. –отстаивал честь командира Константиныч.
-Я молчаливо вникал в суть дела. Еще на изыскательской практике,  понял, что путейская специальность больше похожа на производство. Это сьемка   русла реки, затем разработка на плане прорези с учетом всех гидрологических факторов. В итоге вся работа сводилась к подсчету  обьема грунта, который необходимо выбрать. И все это затраты, которые стоят денег, денег немалых.
Затем происходит  разработка прорези на перекате или зачистка дна. Придя с дноуглубительной практике курсанты , как один, задавали руководству вопрос:  почему наше отделение, которое называлось гидротехническим, поменяли на непонятное «водные пути сообщения». На занятиях по « экономике, организации и планирования» мы загоняли бедного преподавателя в угол. Он, специалист в области грузооборота водного транспорта заходил в тупик от наших профессиональных вопросов по добыче грунта.
 Только через много лет, работая в Промстройбанке, я понял, что нам требовалось, чтобы уверенно себя чувствовать на дноуглубительных машинах.  Кубометры, выемка грунта, закрытие нарядов, - все это нужно было осваивать на практике. Мне не повезло. Наш первый помощник, работавший  до нас на землесосе, на сыпучих грунтах, сам растерялся от новой для него работы. А командир по непонятным  причинам никого  не допускал до производственной документации.
Но все, что я узнал на практике и дошел своим умом, мне очень пригодилось в банковской работе с такими организациями как «Севгидрострой», «Мурманскморстрой», с военведом военно-морского строительства Северного флота. Дотошные строители, были  удивленны непривычной эрудицией и владением гидротехнической терминологии  нового управляющего. Они  выяснили мою биографию и резко поменяли ко мне отношение.
-Да он наш – было заявлено на планерке главка «Главмурманскстрой» -Ему хоть обьяснить можно. Это для меня звучало высшей благодарностью.
Но это было потом, через десять лет, а пока я стоял рядом со старыми путейцами и воспринимал тонкости работы.
Старший механик и капитаны еще долго рассуждали о несовершенстве закрытия нарядов, что никто не считает часы, потраченные на зачистку черпаковых рам от топляка, резки проволоки. Коснулись они  «зеленого состава» команды. Проблемы у них были общие. В машине зем.снаряда старшим мотористом был парень, работающий только вторую навигацию. Рулевыми на шаландах трудились выпускники чкаловского ГПТУ нынешнего года. И, самое главное, не было опытных лебедчиков-мотористов. По штату их было три единицы. Одну из них занимал я, практикант, вторую- отставной прапорщик по неведомым причинам покинувший Советскую армию. Он, правда, когда-то, в молодости, закончил чкаловское ГПТУ, но это был так давно, что он и сам не помнил, когда это было.  Третья единица делилась между нами, за переработку, чему, вообщем-то, мы  и не возражали. Не было даже третьего помощника командира. Сигнал к ужину прекратил рассуждения о бренности дноуглубительного производства,  и мы пошли в столовую.
Тем временем сумерки накрыли водохранилище. Стали причудливыми очертаний недалекого берега. Побежали лунные дорожки, небо стало ультрамариновым. Вдалеке  замелькали ходовые огни судов, идущих по судовому ходу. Наши вахтенные врубили стояночные огни и вскоре мы напоминали плавучий городок. Погода благоприятствовала, и коллектив с чайными кружками вышел наслаждаться природой на палубу.
- И долго мы этот плотовод ждать будем? – Спросил кто-то из нетерпеливых.
-Да тебе-то что- снова раздался хрип Бузуки. Он  после ужина  принял «маненько» на грудь и пребывал в прекрасном распоряжении духа.
- Чего стоишь? – Это ко мне.  –Садись, студент. Отдыхай, пока есть возможность. Вот завтра на запань встанем, там забудешь о отдыхе.
- Михалыч! Отстань от молодежи –  вступила в разговор наш матрос Маша. Маша, Мария, тетя Маша – как ее только не звали. Молчаливая, трудолюбивая, она незаметно сновала по палубе и сноровисто делала свое дело.
- А чего я сказал, Маш – приободрившись, что его кто-то услышал, зазвучал с новой силой Бузука. Его душа требовала общения. – Ну работка нас ждет не сахар. Уж кому-кому, а лебедчикам достанется…,  -он даже смолк, подбирая слова.
-Работа как работа – не спеша отозвалась Мария. Непривычно одетая в спортивные брюки и свитер, вместо громоздкой спецовки, она выглядела гораздо моложе своих лет. К тому же распущенные волосы, перехваченные лентой, делали ее неузнаваемой.
-А я что, Маш! Да я разве против работы, Маш. Главное, чтобы платили. А то второй месяц без прогрессивки, как-то скучно, Маш. Тебя в ресторан пригласить не на что.- балагурил Бузука.
-Сиди уж, приглашальщик – помедлив, отозвалась Маша. – Опять ведь выпил. Поостерегся бы Николай, годы уже не  те, чтобы каждый день пить.
Я весь ушел во внимание. Это беседовали люди, жизнь которых была связана с рекой.  Да и они, благодаря реке, стали вроде как родственники. А потом этот загадочный выплеск откровения у Бузуки днем. Что я о них знал? Ровным счетом ничего.
-Да я так, Маш, для души, - снова заговорил Бузука. – Как то не радостно стало работать на реке. Ты вспомни, Маш, как мы работали еще на паровой землечерпалке. Тяжело было, но радостно. По - началу в кочегарке руки обрывались после вахты, но потом ничего. Еще вас на танцы приглашали в соседнюю деревню.
- Да, было время…веселое… - задумчиво проговорила Маша. Воспоминания Бузуки настроили ее на грустный лад. Оно и понятно, паровые землечерпалки…это их молодость. Скорее военные годы или послевоенье.
Я, в который раз, ушел в стойку, чтобы сохранить в памяти крупицы их разговора и, главное, отношение к друг к другу. На вахте подчас уши в трубочку сворачивались от отборного флотского мата, на который не скупился Бузука, нимало не обращая внимания, что рядом работает Мария или кто-то из поварих. А тут поди ж ты, …на танцы.
-Николай Михалыч, -а как вы на паровые зем.снаряды попали? –Пошел я в наступление, пользуясь благодушием Бузуки.
-Было дело, - отозвался Бузука. –Мальчишкой пришел на реку. Спасибо дяде, помог устроиться. Знаешь, Витек,  - повернулся он ко мне – как трудно было на реку попасть на работу. Хоть на буксир, хоть на землечерпалку.
-Скажи, Маш, а то ведь молодежь ничего не знает. Учеником кочегара я начинал, в низовьях Волги. Сложная там река была. Еще водохранилищ не было. А перекатов! Зем.машины на каждом километре стояли. Помнишь Маш, как мы к вам на брандвахту бегали.
-Как не помнить, помню, - снова печально отозвалась Маша. –Разве молодость забудешь.
- Тихо! –Встрепенулся Бузука – идет, кажись…
- Кто? –Переспросили его.
 –Кто- кто! Буксир-колесник идет.  – пояснил Бузука. -  Слышь, как плицами частит. Плот, я думаю, тащит  кубов тысяч этак на десять.
-Это много? – Не унимался кто-то из любопытных.  Кажется, второй помощник капитана шаланды. Он только зимой закончил курсы судоводителей первой группы судов и считал себя крупным специалистом.
- Темень! –Сердито бросил Бузука. – А еще на Волге штурманишь. Да метров на восемьсот тянет. Все затихли, сраженные эрудицией старого капитана. 
Тем временем из плотной темноты показались  мачтовые огни буксира, а затем и освещенные огни палубной надстройки. Поражали воображение огромные кожухи колес. «Плотник» прочитал я по буквам, расположенными полукругом на кожухе гребного колеса. Я во все глаза рассматривал пароход.
Передо мной проходила живая история Волги. Плот тащил мой старый знакомый плотовод «Плотник», который я знал с детства и вдоволь полазал по этому речному мастодонту. Позже я выясню, что это «Буксир колёсный мощностью 200-220 лошадиных сил, что было очень немало для паровой машины. с «бортовыми колесами, развитыми надстройками на обносах». Он был создан для буксировки несамоходных судов и плотов, хотя и часть судов пытались переделать под толкачи. Удалось это или нет, не знаю. Строил их судостроительный завод  «Ленинская кузница». Он  не одинок, в истории Волги,  мой старый знакомый.  Я встречал на Волге « Кузнеца», «Столяра». «Красное Сормово»
 Плотовод медленно, тщательно выводил плот на необходимый радиус закругления.
- Вверх заворачивает, - авторитетно заявил Бузука. –Скорее всего до Кинешмы потащит.
- С чего ты взял, Михалыч? – Ревниво спросил Лаптев.
- А куда больше ему плот тащить . – пояснил Бузука. Очень длинный состав. Если бы в Балахну тащил, на целюлозно -бумажный комбинат, то плот покороче бы сформировал, чтобы через шлюзы пройти. И потом, Кострому и Ярославль костромские леспромхозы  обеспечивают. Так что, как пить дать, в Кинешму волокет.
Я смотрел на медленно проплывающий плот и видел …да, плот, но не этот, который, как сытое чудище, медленно переваливался в воде, растворяясь в глубине ночи. Я видел плоты своего детства, которые плотными рядами, растянувшись на километры, стояли вдоль берега.
 Текстильные фабрики имели котельные  на дровяном топливе. На  мазут перейдут  позже. Да и весь жилой фонд от фабрики отапливался дровами.  Мы, детвора, приречных поселков, с весны, как только придут плоты, дневали и ночевали на берегу. На плотах прогуливали школьные занятия, благо школа была недалеко от берега. Рыбачили, в изобилии, таская сопливых ершей, полосатых окуней, которые стайками крутились под бревнами, кормясь чем-то со стволов. А как только прогревалась вода, то все, начинались купания. Это вам не с берега в реку заходить. Ныряли до умопомрачения, до кругов в глазах.
Волжские грузчики работали сноровисто, в две смены. Они разьединяли сплотки стволов и, охватив их стропами из тросов, тащили  лебедками по стапелям на берег. Там их пускали по транспортеру на пилорамы, и далее - на лесной склад. Но  плоты не убывали.
Один за другим приходили плотоводы –ветераны, притаскивали исполины-плоты, вроде этого, медленно проплывающего мимо нас. Особый интерес вызвали у местной мелковозрастной шпаны, так называемые кошели. Это, наверное, из-за нехватки времени, делался только обвод из крупных бревен, скрепленных скобами. А внутри в свободном плавании находились стволы. Они плыли сами по себе, ограниченные обводами. Какие- то тонули, и пускались в самостоятельное плавание в полупогруженном состоянии.  Это была большая опасность, особенно для судов, нового, еще невиданного типа «Ракет». Они летали со скоростью неприемлемой для нашего сознания, порядка шестидесяти километров. Но несколько жестких аварий. вызванных столкновениями с такими речными «сюрпризами», заставило их снизить скорост. Потом,  не сразу, такой сплав леса  запретили. Но пока они приходили, повторяю, к нашей великой радости. Мы проявляли на этих бревнах ухарскую лихость. Она заключалась в том, чтобы пересечь кошель по мокрым, скользким бревнам. Высшее пижонство состоялось не упасть, удержаться на непослушных стволах и добежать до другого края.
- Срывались? Падали?  - Еще как! Но как-то  Господь отводил беду. А вот от меня не отвел и если бы не вмешательство волжских грузчиков, которые работали рядом, писать  эти строки было бы некому. Я и сейчас помню сомкнувшиеся над моей головой огромные стволы, поросшие зелеными водорослями. Они, как чудовищные бороды, тянулись по течению, мешая   выбраться. Поскольку подныривание под плоты было нашим повседневным занятием, то я не растерялся а, сделав толчок ногами и вытянув над головой руки, попытался этаким «топориком» пройти между бревнами, раздвинуть их и выплыть на поверхность воды. Но такой номер у меня не прошел. То ли стволы были большого диаметра, то ли в кошеле их было  много и они плотно прижались друг к другу. Только раздвинуть бревна мне не удалось. Стволы перевернулись, запутав меня в своих зеленых бородах и не дали  вынырнуть. Еще одна попытка – результат тот же. Я уже ощущал недостаток воздуха в легких. Грудь заломило, в ушах появился противный звон, в голову вонзились раскаленные спицы. Но я боролся за свое спасение, хотя угасающим сознанием понимал, что  тону. И это произошло, я почувствовал, как мои ноги потянуло вниз, постепенно закидывая меня на спину.
Было чудо, и позже я ломал над этим голову. Когда изучал водолазное дело, я задавал вопрос ветеранам-водолазам.. Все они в один голос твердили, что раскрытие рта, первый, наиболее часто встречающийся «прокол» подводного пловца. Если аквалангист с загубником, исчерпав запас воздуха в баллоне, растерявшись, открывает рот, он обречен. Когда я им рассказывал свой случай, то моряки только качали головами и говорили, что «в рубашке родился». Ребенок, он терпеть отсутствие воздуха не может. Обязательно откроет рот, а там…Вот почему дети часто гибнут, даже не мелководье.
 Я же не потерял сознание и не открыл рот. Если бы рот распахнулся, рефлекс вдыхания  сработал и - все. Тогда бы мне пришел  конец. Но я не разжал  губ. Все-таки  был рожден на Волге, плавал, нырял с малых лет и оказался тренированным подводным пловцом, чтобы не разжимать губ, пока еще есть остаток воздуха в легких.
В это время, мои кореша, сообразив, что я подозрительно долго не выныриваю, подняли крик, что Витька (это я)  утоп. Их услышали грузчики и бросились к месту кошеля, где, предполагаемо, исчез я. Одни стали раздвигать огромные бревна баграми, надеясь, что я застрял между бревнами, и не могу выбраться. Но увы, кругом плескалась зеленоватая вода. Тогда один из мужиков приготовился нырнуть под воду, а остальные отжали бревна, образовав щель. Это и спасло мне жизнь. Пока я погружался в полубессознательном состоянии, рецепторы глаз среагировали на свет, и я оттолкнулся ногами от воды, потом еще… Медленно,  практически как труп, поднимался я из глубины.  Мужики, поднырнули и вытащили меня. Они обратили внимание, что я не разжал губ, хотя они были уже синие, что говорило, что кислорода во мне не было. Перегнув меня через колено, они пытались из меня что-то выжать, но …рот не раскрывался. Это был судорожный зажим. Только несколько резких ударов ладонью по физиономии заставили рот раскрыться, но на удивление грузчиков из меня не полилась вода, как это бывает при утоплении. Я несколько раз хрипло вздохнул. – Ну все, жить будет- сказал кто-то из мужиков, вытирая вспотевший лоб. –Счастливчик- сказал другой, –смотри, рот не раскрыл, молодец. И тут они опомнились, увидев, что вокруг них и меня, лежавшего на краю плота, собралась разномастная толпа мелкой ребятни. А это были плоты, которые только чуть не отняли жизнь у одного из них.
-А ну марш с плотов, шпана! – Сердито закричал старший дядька. –Чтобы вас здесь не видели! Повторять не пришлось: публика быстренько, не дожидаясь подзатыльников, помчалась к берегу. Только надолго ли?
-Дойдешь?- Спросил меня один из дядек. Я молча кивнул головой. Меня мутило. Они помогли мне подняться и отвели на берег. Только после этого, убедившись, что все в порядке, ушли к себе на склад.
Я с друзьми  договорился, что дома мы ничего не скажем. Но не тут-то было. Только мы подходили к дому, как я увидел, что на встречу, почти бегом, спешила мать. Она даже не ударила меня, не дала затрещину.  Только прижала меня к себе и молчала…
 …Растаял во тьме тусклый габаритный огонек, показывающий конец плота. Я очнулся от грустных воспоминаний.
В который раз промелькнул хмурый озабоченный командир. Не проронив ни слова, он  прошел на стоявший рядом толкач и поднялся в рубку.
- Он, что ночью буксироваться хочет? - Недоуменно произнес Лаптев.
- Чего доброго – ответствовал Бузука.
-Ну неймется человеку. Куда лезть ночью по реке забитой топляками. –Проворчал Лаптев.
- Я думаю, что капитан толкача не даст «Добро» на буксировку. Он мужик пароходский. Ему безопасность судна дороже, чем наш план. –Гнул свое Бузука.
- А вот и нет. Уговорил! Вот упертый мужик! – воскликнул Лаптев. И правда, водная гладь  под кормой толкача взорвалась бурунами, а вахтенный матрос  сбросил швартовый конец. Толкач медленно отвалил от борта зем. снаряда и пошел выписывать вираж к его корме. В очередной раз мы проделали все маневры по подготовке к буксировке.
Медленно, как выразился Бузука, «как крабы в разведку», двинулся наш караван по темной, неуютной Унже. Прожектор на рубке толкача беспокойно метался по водной глади, высвечивая судоходную обстановку. Скользил по темному, поросшему густым ельником берегу, в надежде найти створы. На берегу в великом множестве громоздились огромные  коряги. Под лучом прожектора они казались замершими доисторическими ископаемыми.
Другого мнения был Бузукин. Он навалился на леер и вслух, довольно резко, высказывал свое мнение по берегу, по руслу и по всему Минлеспрому. Самое простое, что я могу воспроизвести на бумаге, так это: -Заср…реку!
Как показала ситуация, то лесники, действительно реку и береговую полосу…,  вообщем,  сделали то, что так метко охарактеризовал Бузука. Несмотря на малый ход толкача, за винтом тянулся мутный след всяческих взвесей и лесного мусора.
-Ну вот куда лезет! –Горячился Бузука, вглядываясь в водную толщу. –Сейчас, как пить дать, цапанет винтом топляк, сам проскочит, а мы тут как тут. Корпус у нас как коробка, в са-а-мый раз бревну упереться.
- Будет тебе шуметь- увещевал разбушевавшегося коллегу капитан Лаптев. На мостике первый помощник стоит, толковый малый, видит, что делает.
-Да топляк нашивок на рукаве кителя не видит, ему все одно когда и куда всплывать. – не унимался Бузукин. И ведь накаркал. Внезапно послышался удар, корпус толкача сотрясла крупная дрожь, и судно прекратило движение. Прожектор толкача лучом мазнул по багермеймтерской рубке, призывая к вниманию.
-А я что говорил! – Завопил Бузука. – Останавливаться нужно и не искать приключений на свою ж… Увидев меня, он прикрикнул: - Чего стоим! Бегом на техническую палубу. Сейчас раму опускать будем. Капитан не дурак, не пойдет ночью в такой обстановке. Я примчался во время: командир в рубке запустил лебедку и она, натужно ворча, приподняла многотонную громадину рамы. Мы, насколько позволила наша прыть, выдернули страховочный брус и рама пошла вниз. Глубина была минимальная.
- Вот и ладно – вздохнул вахтенный Денисыч, - зачем  нам пробоины в корпусе.
-Хватит каркать! – Раздался резкий окрик командира. – Стоим до рассвета!
 За суетой мы не заметили, как наступила глубокая ночь. Свободные от вахты разбрелись по каютам. Тишина плотно укутала наш ковчег.
Но для кого-то встреча с древним плотоводом, буксировка на Унжу, на которой были только наши ветераны, вызвала воспоминания, от которых просто  так было не отряхнуться.
-Я реку люблю и ненавижу – раздавался глухой голос Маши. – Сколько лет прошло, а  все вижу, как она идет по рефулеру, будь он не ладен. Ведь кольнуло сердце, что одернуть нужно, чтобы не гуляла она по этому трубопроводу.  Так нет, занялась работой, забылась, а вспомнила, подняла голову, а ее на лебедочной площадке нет. Закричала, землесос работу остановил. Но никто ничего не видел. Даже место, где она сорвалась нельзя определить. Вахтенный сказал, что стравливал лебедку, а кто был на площадке или не был, не видел. Даже водолазы не приехали. Где искать, кругом песчаный зыбун. – Мария вздохнула. – Даже могилки нет, чтобы хоть придти и поплакать
-Не терзай сердце, Мария – заговорила наша повариха, Анна Павловна.- Сколько лет прошло. Не может, да и не должен человек себя изводить.
- Нет, это меня Бог наказал. Слишком счастливая была. Летала, ног под собой не чувствовала. Муж, дочка  и вдруг, в одно мгновение лишилась всего. – Продолжала Мария – Я и в смерти мужа себя виню. После гибели дочери он замкнулся, в себя ушел. Меня ни словом,  не укорил, хотя девочку я с собой взяла. Мать все отговаривала, зачем девчонку на реку тащишь. Все в себе носил, всю горечь. Мне бы, дуре, настоять, чтобы ему уйти  с реки  на берег работать. Ушел бы на завод. Может, среди людей и отошел бы. А тут стоит за штурвалом вахту. Чего только не передумает. Да еще мимо этого места все время проходил. Вроде за зиму допилю я его, согласится на берег списаться. А как придет весна, половодье, он каждый день на реку ходит. Не могу, говорит, я дома сидеть. Давит все. Я его понимала. Он из дома бежал, чтобы отвлечься. Мы  комнату дочки даже не убирали несколько лет. Книги, игрушки, все стояло, словно она выбежала куда-то. Вот сердце и спалил.
Я боялся сдвинуться с места. Понимал, что не дело слушать откровения женщин, но было еще хуже выдать себя. – Не ушел сразу – теперь сиди – грыз я себя. Такая уж выдалась ночь, что Мария решила облегчить себе душу, выплеснуть все, что накопилось, отряхнуть золу.
-Прокляла я Волгу – продолжала Мария. – Зареклась даже на берег приходить. На работу на берегу перешла. Ан нет, - прошло какое-то время, чувствую, зовет она меня к себе. Приду, бывало, на берег, а волна как ласковая кошка, к ногам подбирается. Аккуратно так ног касается. Словно прощения просит. Утопиться хотела, честное слово. Выплыву на стрежень, закрою глаза, пробую на дно пойти, а никак. Выталкивает волна речная. Пробую воды втянуть в себя, чтобы захлебнуться, а не могу. Устала жить. Мать посоветовала в церковь сходить, исповедоваться. А я не больно - то любительница по церквам ходить. Но решила сходить. Иду, а ноги не несут. Села возле церкви на лавочке, задумалась.
- Плохо тебе, голуба, вижу, плохо – раздалось над головой. Я подняла глаза, а рядом стоит невысокий священник и смотрит на меня так участливо. А глаза голубые, даже прозрачные, вроде таких не бывает.
- Плохо, говорю, батюшка, жизнь не мила, как плохо. – Отвечаю.
- А в церковь чего не заходишь? Молитву послушай, может, легче станет? – Это он мне говорит.
- Не ведут меня ноги в вашу церковь, батюшка. Сама справлюсь со своим горем.
- Не ведут, и не ходи – говорит мне священник. – Не готова ты еще с Богом разговаривать. Чернота у тебя внутри, все пеплом покрылось. Нужно в тебе огонек, любовь к жизни разжечь. Нужно за них, кого ты потеряла, жить. Они видят как тебе плохо и переживают за тебя. А ты возрадуйся жизни. Посмотри на небо. Где ты еще такую красоту встретишь. Успеешь еще из жизни уйти. Это только Он знает, когда тебя призвать. Иди, и радуйся жизни, а я помолюсь и за тебя, и за них, ушедших. Осенил он меня крестным знамением и пошел. Мне даже показалось, что он не шел, а плыл по воздуху.
Я поднялась и тоже пошла, только в другую сторону. На берег Волги пришла. А она словно посветлела, увидев меня. Так я на реку и вернулась –закончила Мария – так вот с Волгой иду по жизни уже который год.
Женщины замолчали. Сидели и молчали две русские бабы, отдавшие жизнь реке.  Я знал, что Анна Павловна, жена капитана Лаптева тоже всю жизнь связала с рекой.  Закончила в свое время ремесленное училище, выучилась на повариху и  уже который десяток лет работает на реке. Говорили, что она работала на пассажирских пароходах в ресторане, да увел ее лихой штурман Лаптев. Образования у него специального не было, только учебный комбинат, что помощников капитанов для шаланд готовил. На пассажирские суда  его не взяли. Пришлось  Анне Павловне с ним на путейский флот перейти. С тех пор она команды зем.снарядов кормит, а сам Лаптев до капитана – механика шаланды вырос. Их дочка на нашем зем.снаряде  второй поварихой работает. По линии родителей пошла. Замуж за первого помошника капитана Лаптева вышла. Еще одна семья водников сформировалась.
Позже я задумывался над таким феноменом, как семьи водников. Они были и на грузовом флоте, и на пассажирском. Но больше всего их было на путейском. Наверное, думал я, «повинны» условия труда и проживания. На старых проектах зем.машин жилых помещений не было. Команды жили на брандвахтах, этаких плавучих общежитиях. Они стояли у берега, подчас далеко от зем.снарядов. На вахту их возила мотозавозня.  После вахты народ мог, если стояли недалеко от населенных пунктов,  в кино сходить и, вообще, развлечься. То есть не были зем.снаряды этакими судовыми единицами, с которых можно было сойти от случая к случаю. Больше плав.механизацию напоминали. А женщин много было на зем.снарядах. Я не помню, чтобы на «Волго-Доне» или на «Шестой пятилетке» женщины рулевыми стояли, а на путейском флоте дамы лебедчиками-мотористами работали. И хорошо работали, сказывали ветераны. Вот и сходились люди. Летом жили на брандвахтах, это вам не каюта на судне.  Каюты для семьи обьединяли, а это  уже жилищные условия. Затем многие командиры разрешали подросших детей на брандвахты брать. Вот вам и семья в сборе. И дети их по стопам родителей шли, так и возникали династии.
-А ты приглядись к Николаю Бузукину. – Заговорила Анна Павловна. –Одинокий мужик, правда, неухоженный.  Все видят, как он к тебе тянется.
-Николай…он хороший – задумчиво проговорила Маша. Я его с молодости знаю. Еще с низовьев Волги. Тогда же весь технический флот на Казань замыкался. Он еще лебедчиком на землечерпалке служил. А я –рабочей на изыскательскую партию поступила. Тогда еще ему приглянулась. Как вахту отстоит, - так - на лодку и к нам на брандвахту.
-И чего его ухаживания не приняла? – Спросила Анна Павловна.
-Выпивал он, Анна – вздохнула Маша. – А я пьяных на дух не переношу. Бывало приедет, я ему обрадуюсь, а он как дохнет…Нет, не смогла с ним быть. Так и расстались. Хоть и парень он был веселый, видный собой.
- Так, может как сойдетесь и он бросит… -рассуждала повариха.
- Не бросит – убежденно произнесла Маша. –Он ко мне после смерти Алексея все сватался.  Уговаривал реку бросить, на берегу осесть. У него дом в деревне  после матери остался.
- И чего ты? – Не унималась Анна Павловна.
-Чего –чего – усмехнулась Маша. – я однолюбка, чего мужику голову морочить. Не тянет меня к нему.  Иногда зимой забредет на огонек, я и ужин сготовлю, думаю, посидим, старое вспомним. Все же всю жизнь рядом прошли. А он опять за бутылку. Так я его накормлю и выпровожу. Хотя и жалко, один он остался. Жена умерла, дети выросли, разьехались.
Еще долго женщины переговаривались, вспоминая прошлую жизнь, общих знакомых. Я оцепенел, но сидел, дожидаясь, когда они  разойдутся.  Боялся дышать, настолько прозрачной была тишина, что комариный звон казался оглушительным.
Внезапно пропала луна. Небо быстро затянулось грозовыми тучами. Громыхнуло. Ослепительная белая трещина молнии расколола небо пополам. И хлынул ливень. Словно из огромного резервуара лилась вода. Если бы можно было сказать, что ливень был густой, лучше нельзя обрисовать этот небесный водопад. Капли тяжело падали на палубу. С шумом разлетались брызгами. Вода зашумела в палубных шпигатах, не успевая уходить в трубы.
Вдруг я услышал женский смех. Да, сквозь шум идущего ливня, раздался смех, даже не женский, а беззаботный девичий. Я вытянул шею и увидел, как две возрастные дамы стояли под дождем, вытянув перед собой руки и запрокинув лица. Тяжелые капли ливня в момент облепили их одежду, волосы. А они смеялись. Громко, беззаботно. Вот уж воистину неисповедимы пути твои, Господи. Только что рыдали, уткнувшись друг в друга, о своей забубенной жизни, а сейчас, как девчонки, чуть ли не выплясывают под стук барабанных палочек ливня. Затем раздалось шлепание босых ног по палубе. Окончательно промокнув, еще досмеиваясь, дамы нырнули в помещение. Стукнули двери кают и все затихло. Ливень превратился в мерно идущий дождь. Пора и мне легализоваться, а то  я еще и на вахте. Пойду, проявлюсь перед глазами вахтенного начальства. Пройдя внутренними переходами  на техническую палубу и выйдя к багермейстерской рубке через окно  увидел мирно спящего Денисыча. Он уютно свернулся на дежурном диванчике и спал сном праведника. Действительно, чего делать в такую погоду, когда зем.снаряд  стоит на черпаковой раме у берега лесной реки Унжа посередине костромских лесов. Пойду и я вздремну в столовой. Что и было сделано.
Унжа (На лесосплаве)
В четыре часа утра солнце решило, что хватит спать. Еще неяркими лучами оно осветило небосклон. Сумрачная хмарь рассеивалась. По стенам столовой забегали солнечные блики. Это река заиграла с солнцем в ладушки. С этими вольностями я справился быстро, закрыв шторками окно над головой и решил доспать до шести. А там можно будет и об обязанностях вахтенного лебедчика вспомнить. Но не удалось. Добросовестный и длительный сон в течении двух суток сделал свое дело: я почувствовал себя выспавшимся и, поворочавшись на тощем диване, решил вставать. Тем более на камбузе загрохотали кастрюлями. Это дочь Анны Павловны, Галина, встала готовить команде завтрак.
Я вышел на палубу. Река парила, туман с неохотой поднимался вверх и исчезал. Зем.снаряд встал у низкого  берега  с песком удивительно белого цвета.  Чуть повыше полыхал кипрей, в простонародье – Иван-чай. Приветливо кланялись ромашки. Все дышало чистотой, первозданностью. Еще дальше, вверх по берегу теснился угрюмый ельник. - Вот, наверное, где грибов немеряно - подумалось. Мое внимание от созерцания бытия отвлек тихий всплеск. – Рыба балуется- решил я. Ан нет. На поверхности мелькнули две головы. Двое рулевых, будучи на вахте, решили искупаться, пока все спят. Увидев меня, они показали мне большой палец, дескать, красота. Я глянул на рубку. Судя по запотевшим стеклам, начальник вахты Денисыч еще не проснулся,  и я тоже решил злоупотребить служебными обязанностями.
Вода была свежая и удивительно бодрящая. – Наверное, такой должна быть живая вода, - подумал я, выгребая против течения. Но удовольствие было недолгим. Захлопали двери, стало быть, просыпается народ. Нужно заканчивать моцион, а то как – то будет неуютно попадаться на глаза начальству, будучи на вахте,  в купальном виде.
Судьба мне благоприятствовала: когда я, бодрый, поднимался в рубку, то из внутренней двери появился командир. Хорошо, я его опередил на мгновение, успев придать себе умный заинтересованный вид.
-Где вахтенный? – Буркнул начальник.
- Доброе утро – поздоровался я с командиром, нарочно не замечая дурного настроения начальства. - Вахтенный начальник отлучились в туалет. Думаю умываться – деликатно добавил я, словно это имело решающее значение.
Командир подозрительно посмотрел на мою свежемокрую голову и углубился в бумаги. В это время появился Денисыч. Он успел даже побриться и благоухал «Шипром».
-Доброе утро, Виктор Александрович, - церемонно поздоровался Денисыч, вопросительно глянув на меня. Я утвердительно сделал ему ладошкой, дескать, все в порядке.
-Доброе, доброе…машинально ответил шеф и, помолчав, добавил: - да ни хрена оно не доброе.
-А в чем дело? – Изобразил неподдельный интерес к производственной деятельности Денисыч. Мне нравился этот дядька. Он был вторым помощником командира с учетом совмещения специальностей, но был судомехаником по профессии и первым помощником старшего механика согласно штатному расписанию нашего дноуглубительного аппарата. Дноуглублением он занимался постольку - поскольку, неся вахты, но  в машине, в лебедках, разбирался как бог и нес основную нагрузку в текущих ремонтах.  Я  заручился его поддержкой, что буду просить старшего механика с половины практики взять меня мотористом в машину.
Командир, обычно хамоватый на палубе, вел себя с механиками корректно. Оно и понятно. Дноуглубитель до мозга костей, он   рвения к машине не проявлял, хотя и был вторым помощником механика по штату. Вообще они ладили: командир и старший механик. Друг друга дополняли, и не конфликтовали.
-Да тащимся, вторые сутки. – Досадливо бросил командир. – С утра должны уже на створах стоять, а  еще только в Унжу зашли. До вечера ползти будем. Денисыч и я изо всех сил изобразили понимание к сложившейся ситуации.
- Так, мужики, - без перехода сменил тему начальник. – Идите завтракать, чего здесь просиживать. А в восемь, ты, -  кивок в мою сторону, -будь как штык на технической палубе. Вы, Денисыч, посмотрите верхний подшипник на раме, чего- то он греется. Денисыч сделал удивленное лицо, но ничего не сказал.
Я тоже решил промолчать насчет восьми часов. Я, вроде бы как вахту отстоял ( или отлежал), но все одно двенадцать часов в табеле рабочего времени должно стоять. За многозначительными фразами командира   крылась какая-то напряжка, явно препротивного характера.
В восемь часов на палубе стоял отставной прапорщик, немного погодя появился Толя, первый помощник.
-Анатолий, по какому случаю сбор палубной команды, когда остальные бьют балду.- Поинтересовался я, как можно вежливее.
-Сейчас придет шеф и он тебе все расскажет. – огрызнулся Анатолий. У него сегодня с настроением явно не очень. Оно и понятно. Анатолий пришел с Вятки с землесоса,  и до черпаковых машин ему было как-то фиолетово. По каким обстоятельствам он сменил профиль, я не интересовался, да и ни к чему. А шеф почему-то не рвался помочь своему помощнику на первых порах.
Командир не заставил себя ждать. Окинув наше живописное воинство, он хмыкнул. Ему все время что-то не нравилось. Можно подумать, что у них в Казанском участке пути было что-то по - другому.
-Так, - без перехода начал он. – Нужно сделать несколько стропов из старых тросов. Придем к запани, времени не будет на это занятие.
На шефа уставились несколько пар недоуменных глаз, демонстрирующих полное непонимание ситуации. До него дошло, что мы впали в прострацию от нестандартного задания. Оно и понятно, откуда мне, допустим, знать о стропах, которые нужно сделать из старых, отслуживших свое, тросах.  Прапорщик пристально изучал переборку. Судя по шевелившимся губам я, думаю, он пересчитывал заклепки.
- Стропы нужны для того, чтобы захватить ими бревна, которые закопаем в землю. Якоря в запани в грунте не держат. Придется «мертвяки» копать. Ясно! –отчеканил командир.
-Яснее было некуда.  Зем.снаряд придется держать с помощью закопанных в землю бревен, то бишь «мертвяков». Значит,  работать в режиме землекопов. Я с тоской вспомнил яркие типографские плакаты, демонстрирующие классическое дноуглубление на стенах профильного кабинета в училище.
-Анатолий, посмотри в боцманской каптерке куски старых тросов и начинайте. – Это он - Толе, который выглядел как-то мутно. Я его  понимал, на землесосе он был первым помощником и великолепно знал свое дело. Землесос занимается разработкой прорезей на перекатах и  запани не зачищает. И движется он по прорези на папильонажных боковых якорях, которые сбрасывают с помощью мотозавозни. Это выглядит весьма технологично и профессионально. А вот «мертвяки», извините, это суровое требование ситуации, когда нет другого выхода закрепить машину на направлении. На курсе «Дноуглубление» мы таких премудростей не проходили.
Но, слава богу, Анатолий за время работы на Вятке научился работать с тросами, то есть соединять концы, оборванные при различных обстоятельствах. Это не то, что умеет, обязан уметь каждый работник технического флота. И это умение предстояло обрести сегодня мне.
Для начала мы вытащили  из трюма куски тросов, которые, по меткому выражению шефа, были «поновее». «Поновее», это, чтобы они были не очень ломкие, колкие и, хотя бы, сгибались. Затем мне и прапорщику  была прочитана интереснейшая лекция по работе с уникальным инструментом «Свайка». Анатолий оказался интересным и талантливым преподавателем. Его информация, за некоторыми изменениями выглядела так:  -Сростка троса, как бы сказала моя жена Рая, похожа на макроме. Знаете что такое макроме? – К Анатолию возвращалось его обычное, жизнелюбивое настроение.  Я горестно потупился. Прапорщик сделал непроницаемое лицо. Откуда нам, низшим из приматов,  знать такие художественные тонкости. -  Темень! –Припечатал нас старший помощник. Это плетение сродни кружеву. Ферштейн? –перешел Толя на немецкий. – Андестэнд –откликнулся я на английском. –Очень хорошо, что поняли –удовлетворенно произнес Толя. –Слухаем ( не ошибка, сленг) дальше. Искусство это древнее и старые багермейстеры им владели отменно. Мне повезло. На Вятке попался такой умелец, обучил. Но не всему :  багер поддавал крепко и часто уходил в запой и не выходил на вахты. – сказал Анатолий. - Посему я ему много не наливал, он и потерял к нашим урокам интерес. Но что умею, передаю вам. Смотрите.
Нам  предстоит сделать огоны, то есть петли, на обоих концах троса. Тем самым кусок троса из обычного куса превращался в строп. – Я изобразил на физиономии неподдельный интерес. Анатолий покосился на меня, но смолчал. 
- Инструмент у багеров один: свайка. Очень немудреный инструмент. Это удлиненная лопаточка заостренная книзу с прочной рукояткой. Молоток, разумеется, рукавицы новые прочные и немереная сила для протягивания волокон троса между собой. Если очень толстый трос, то и лебедку не грех включить. А еще работать нужно рядом с кнехтом, который превращается в рабочий стол». - Понятно? – спросил Анатолий, закончив минимальную теоретическую подготовку. – Всенепременно, Анатолий Николаевич- сделал я ножкой. –Даже до меня дошло. Почему бы вам, Анатолий Николаевич, не посвятить себя преподаванию профессиональных дисциплин в нашей горячо любимой альма матер.
-Толя как-то мутно посмотрел на меня, покачал головой и вздохнул:
 -Ты дождешься - и…ушел оставив меня в полном недоумении чего мне «дожидаться». Разве что конца практики, которая освободит меня от премудростей освоения багерской профессии. Забегая вперед,  скажу, что я  освою профессиональную оплетку петли троса и сращивание порванных концов. Это было гораздо интереснее, чем изготовление стропов  из ржавых, непригодных больше ни для чего, кусков.
 Во времена службы в ВМФ мичманы из боцманской команды, увидев, как я лихо управляюсь с тросами, устроили алчную охоту за мной, с целью умыкания  в свою епархию.  Меня не сдали катерники, ибо судовождение и знание ДВС было предпочтительнее для нашего подразделения. Но уроки мастерства я периодически давал. Старший боцман базы только одобрительно качал головой, видя как я, с помощью вышеупомянутой свайки, делал огоны на конце троса.
Вскоре мы, нельзя сказать, что увлеченно, но довольно сносно, делали огоны. Анатолий поправлял, как правильно пропустить пряди одну под другую, и стало что-то получаться. Мне даже понравилось, когда пропустив пряди троса под нужными стальными волокнами, проявлялась законченная петля. –Если бы еще оплести основание петли пеньковым концом, то было бы шедеврально- томно произнес старший помощник. Я во второй раз за утро обалдело посмотрел на Анатолия. Да, и в нашей забубенной житухе есть крупица поэзии.
 Но пришел командир и сказал, что не нужно здесь «кружева плести». Я ошалело посмотрел на первого администратора дноуглубительного судна. Оказывается и он у нас лирик. Эвон как вывез: «Кружева плести». Но лиризм на этом  закончился: - Сделали петли и хватит – заявил он и исчез. Вообще его сегодня было «много».
В запале производства стропов я даже не заметил, как толкач  вывел караван на фарватер, и мы бодро пошли по утренней, еще сонной Унже. Шаланды решили не тащить, а пустить своим ходом.
-Накрылась премия по экономии горючего – услышал я унылое стенание Бузуки. Я его понимал. Двое суток простоя для двигателя -  не плохо для экономии топлива. А уж расписать в вахтенном журнале экономичный режим работы, этому делу капитанов учить не нужно.
Медленно, как в замедленной киносьемке, поплыли берега Унжи.  «Типично лесная река», - так было написано в  лоции. - Ленивая, вальяжная, - добавил бы я. Берет свое начало Унжа где-то в Вологодской области, и километров четыреста петляет по костромским лесам. Если верить рассказам старожилов, это была уникальная река, богатая рыбой и зверьем, живущим по берегам, поросшем  сосной и дремучим ельником. Места  были кондовые. Не зря в этих краях испокон веков селились староверы. Одни только названия населенных пунктов чего стоят: Кологрив, Макарьев. Что-то русское, сказочное. В дозорной книге 1616 года зафиксировано: «Город Кологрив на реке на Унже древян ветх разволялся, а до реки до Унжи ни одной городни нет....» –  Эти строки я прочитал в «Истории родного края», учебник, который мне даст разговорчивая библиотекарь в Горчухинском клубе. Ну, об этом позже.
Да вот они проплывают мимо нас, русские кондовые деревни. Это что-то уже отличное от деревень средней полосы России. Есть в них таежная угрюмость, готовность дать отпор любому, посягнувшему на их независимость, целостность.  Оно и понятно: здесь, по границе Костромской области, начинается южная кромка тайги. Выше - Русский Север.
«Леса заволжанина кормят…. все, что из лесу можно добыть, рук его не минует…рубит лес в казенных дачах и сгоняет по Волге до Астрахани бревна. Левый берег Волги – рукой подать. Что мужик в неделю наработает, тотчас на пристань везет, а поленился – на соседний базар. Больших барышей ему не нажить; и за Волгой не всяк в «тысячники» вылезет, зато, как ни плоха работа, как работников в семье ни мало, заволжанин век свой сыт, одет, обут, и податные за ним не стоят. Чего ж еще?.. И за то слава те, Господи!.. Миллионщиков за Волгой нет, тысячников много. Они по Волге своими пароходами ходят, на своих паровых мельницах сотни тысяч четвертей хлеба перемалывают. Много за Волгой таких, что десятками тысяч капиталы считают. и плавят весной в Понизовье. Барыши хорошие! На иных акциях, пожалуй, столько не получишь». - Так описывает быт Заволжья  в романе  «На горах» русский писатель Мельников-Печерский П.И.
Наступило время, когда спящей и дремучей России потребовался лес. Много строевого леса. И для строительства, и для продажи за границу. 
История, как это водится, с бородой. Да, может, и не интересная сейчас. Но суть такова, что Россия, как сырьевая держава, испокон веков торговала лесом. Было это и при царе-батюшке, не брезговали продавать сырьевое богатство и коммунисты. Про демократов я не говорю, придет время их деятельность будет оценена подрастающим поколением.
Спящий край был разбужен визгом  пил и криками: «Поберегись!». Это костромские, и макарьевские мужики валили вековые деревья и стягивали их  к берегам Унжи. Река была единственной транспортной артерией, по которой гнали лес в низовья.
«По окончании ледохода из глубоких Унженских лесов начинался сплав леса. Строевой лес хвойных пород и лиственницы с диаметром в комле до полуметра гнали плотами по двенадцать — двадцать бревен, связанных поперечными жерлами с помощью ВИЧ — тонких елочек — подроста. Плоты связывались в «щуки» — караваны штук по 10—12 и двигались по течению самоходом, без буксировки. Управлялись такие колонны плотов здоровенными макарьевскими и кологривскими мужиками с помощью громадных весел, лежавших на «бабайках» концевых плотов». –Заканчивал свое описание сплава леса кинешемский  писатель Потехин Алексей Антипович. Его книга  «Путь по Волге» актуальна и сейчас для любителей истории Волги.
Рукавицы скоро пришли в негодность, руки саднило от бесчисленных уколов. Я устало откинулся на фальшборт, вытянул ноги и затих. - Чего-то все меня сегодня достало – только подумал я, как:
 – -Чего сидим? – Это вывел меня из ступора наблюдения за берегом вездесущий  начальник. Я мысленно послал его в общеизвестном направлении, в слух выдав только конец фразы, вроде: - созерцаю.
-Ты давай стропы заготавливай! Созерцатель! Работы будет невпроворот! – Шумнул командир и снова исчез, считая, что сделал великолепный вклад в воспитание резерва флота. Я пропустил нравоучения командования мимо ушей и снова углубился в рассматривание берегов Унжи, которая по захламленности берегов напоминала заброшенный лесной склад.
- Как же можно было так забить реку лесом – думал я, разглядывая берега, заваленные не только корнями деревьев, но и стволами, уже спиленными, но не вывезенными.
Тем временем, толкач освоился на реке и, поняв, что глубины хватает, пошел быстрее.
–Жаль Бузука на своей шаланде  сидит, сейчас бы чего-нибудь рассказал о навигациях прошлых лет.- Подумал я. И вообще, что за судоходство было на этой лесной реке. Да и есть, наверняка, если существует судоходная обстановка. Бревна, бревнами, но вверх по течению, если посмотреть по карте, стоят населенные пункты. Кологрив, так вообще -районный центр.
История подскажет, что  в 1861 году началось пароходное сообщение по реке Унже. Первый колесный пассажирский пароход, который  назывался «Шомохта», был первопроходцем, проторив водный путь от  Юрьевца до Кологрива.  В путевых заметках первооткрывателя Унженского пароходства Ф. Е. Крепиша, опубликованных 9 февраля 1908 года в «Поволжском вестнике», взятых из той же истории родного края, описывается: «По мере движения вдоль левого берега всё больше стало мелей и песчаных кос. Плоты длинной вереницей стояли у берега, кое-где виднелись поленницы. Около одной пароход остановился. Оказалось, что будут брать запас дров, так как пароход отапливается дровами, чему я был несказанно рад при случае погулять по берегу». История жизни этого, безусловно, даровитого предпринимателя еще ждет своего описания для назидания развивающемуся, еще дикому, российскому бизнесу. Но в нашем случае он предстает как основатель судоходства на Унже.  Волжские судовладельцы, почуяв вкус легкой прибыли, запускали суда своих пароходных компаний на Унжу. Волжская история донесла для нас их названия:  Волжско-Унженское пароходство и Макарьевское грузовое товарищество.
Первое располагало двадцатью пятью пассажирскими и буксирными пароходами, имело несколько деревянных барж. К пароходным пристаням подходили двухпалубные «Мантурово» и «Малоугоры» и однопалубные «Шомохта», «Гражданка», «Кологривец» и другие. Из макарьевского купечества пароходовладелец Николай Николаевич Немков  имел два парохода: «Макарьевец» и «Желанный». Не отставал от него и  Лапшин Н. Ф., у которого   были пароходы «Надежда» и «Николай».
«Вверх по реке от Нижнего Новгорода до Юрьевца и далее по Унже до Макарьева, а в полую воду — до Кологрива, бегали пароходики фирмы «Крепиш» — маленькие одноэтажные суда неглубокой осадки, легко преодолевавшие мелководье. Веселые случаи были на Унже: идет, шлепая плицами по воде, такой пароходик, а через Унжу неспешно бредет стадо коров. Что делать? Останавливается пароходик, капитан подает гудки, а коровам хоть бы что. Ну, приходится ждать пароходу!» - Отмечу я в своей тетради выдержки из «Истории родного края»
Если  речь пошла о унженских судовладельцах и купцах, то нужно отметить, что сплав леса развил унженские деревни и города, он же их и погубил. Вернее, не погубил, а определил их на обочину истории. Что мы сейчас знаем о Макарьеве? Заштатный городок Костромской области. Но так было не всегда. Развитие судоходства на Унже было неразрывно связано со  старинным городом. Макарьев занимал выгодное местоположение на берегу судоходной реки Унжи и на оживленном в то время Вятском тракте, соединявшем тогдашнюю столицу Санкт-Петербург с Сибирью, что давало дополнительные возможности для развития и торговли. И эти возможности были.
 . «…В Макарьев въехали. Город довольно большой, растянулся широко. Дома попадаются каменные, купеческие дочки в окна смотрят. Интеллигенции не видно; на базаре мужики все бородачи да купцы, чисто русский город…» — таким увидел Макарьев в 1879 году известный писатель В. Г. Короленко, описавший его в своих путевых заметках.
Открытие навигации весной становилось важным событием в жизни города Макарьева. Завозились водным путем товары для торговли, вывозили лес и строительные материалы.  Ежегодно в городе проходили знаменитые Макарьевские ярмарки. Самой крупной была открывающаяся в мае Плотовая ярмарка. Она устанавливала цены на лес не только для областей Унженского бассейна, но и для всего Волжского, вплоть до Нижнего Новгорода. Сами ярмарки были очень колоритные, а плотовая – особенно. Плоты, предназначенные для продажи, располагались вдоль берега реки на протяжении более 30 и 40 км выше и ниже по течению от Макарьева сплошной массой. На эту ярмарку съезжались лесопромышленники со всей Унжи, Волги, Оки. Торговый оборот в удачные годы доходил до 5 миллионов рублей.- дошли до моего внимания события лет минувших, упомянутых в краеведческих книгах.
Как ни печально, но сплав леса по Унже сыграл с городом Макарьевым злую шутку. Лесопромышленники, гонясь за дешевой транспортировкой бревен, пускали лес молевым сплавом, ни мало не заботясь о состоянии русла. Я не нашел в исторических документах прошлого( теперь уже позапрошлого) века, чтобы Унжа подверглась очистке. Бревна плыли по реке, терялись, тонули. Дно Унжи  выстлалось древесиной, как и некоторые берега. Для реки -это настоящее бедствие. Останавливалось судоходство, но не останавливался денежный ручей, идущий в карман лесопромышленников.
Костромское губернаторство задумывалось построить железную дорогу, но макарьевские судовладельцы применили все методы, чтобы дорогу не провели. Дорогу построили через Кинешму, а Макарьев оказался изолирован от большой земли, как и его жители, которые жили лесом.
  « В городе есть шикарный железнодорожный вокзал, но нет железной дороги. Дело в том, что когда его построили, лесосплавщики решили, что «железный конь» составит конкуренцию их делу и скинулись на взятку чиновникам, чтобы железная дорога прошла мимо города» - откровенничает провинциальная газета тех лет.
Такая  же судьба постигла и город Унжу. Он стал заштатным городишком Макарьевского уезда. Его ждало забвение. Вот типичные примеры зависимости городов от судоходных путей.
 -Если так пойдем, то к вечеру в Горчиху придем- услышал я голос командира. - Может,  даже встанем на рабочую позицию. Оно и понятно. Командир, человек обремененный обязанностями по выполнению плана. Да и мы же ему плешь перегрызем, если премии не будет. К тому же командир работает на этом участке первую навигацию, многого не знает, а показать, что его не зря назначили, хочется. Ясно, что ему не до размышлений о прошлом судоходства на притоке Волги.
Я заметил, что правый берег почти на всём протяжении реки высокий, крутой, деревни располагаются преимущественно на нём. Левый  — более низкий, местами заболоченный, лес  отделяется полосой кустарника. Встречаются песчаные пляжи. Вообщем, ничего особенного. Типичная лесная река срединной России.
-Ну чего, осваиваем профессию? – Раздалось над головой. Я поднял глаза и увидел Володю, водителя мотозавозни. Он куда-то сбегал на своем «коньке-горбунке», так  мы звали мотозавозню, нашего неутомимого помощника в багермейстерских делах и сел  рядом с нами.
-Да уже все руки исколол- пожаловался я. – Эти тросы только выбросить, а тут еще стропы пробуем сделать.
-Ну не без этого – усмехнулся Володя. Мне нравился этот парень. Он не из путейского гнезда, а судоводитель. Ходил третьим помощником на самоходках типа «Шестая пятилетка», но что-то стряслось в его вахту. Он не говорил о своей неприятности, но слухи доходили, что  для эксперимента несколько судов этого типа были оборудованы носовыми упорами для толкания баржевых секций, но проект не пошел. Но пока он не шел, пока убедились, что он пойдет, произошли аварии. Как  пострадал Володя, я не спрашивал, но он, шутя, как-то говорил, что настойку «Зубровку»  пить не может. На вопрос «почему?», он ответил, что бык на наклейке бодается. Наверняка он кого-то «боднул» и лишился рабочего диплома. Я ему искренне сочувствовал.
 -С шефом добежали до путейского поста – сообщил он – ситуация с водой еще не такая плохая. Паводок нынче был мощный, вода  сохранилась.
- Да нам от этого какая выгода - вяло возразил я. – Тут таких ужасов про запань наговорили.
- Я слышал об этом. Сам на Унже не был, но знаю, что в высокую воду в Унжу даже «Шестые пятилетки» заходили… Я недоуменно поднял на него глаза: - «Шестая пятилетка»!... Две тысячи тонн водоизмещения…Это же хорошее речное судно длиной порядка  девяносто метров, щирина- около- десяти …-проявил я эрудицию.
 -Тринадцать- поправил меня Володя - и осадка –три метра.
-Да как они в радиус судового хода вписывались? – Это уже я.
-Ничего –спокойно ответил Володя. –Покрутят штурвал, пока в судовой ход впишутся. Обычное дело. И потом завоз товаров нужно было осуществлять. На автотранспорте не навозишься, да и дорог толковых нет. Только река и спасает.
Откуда мне было знать, сидя на палубе зем. снаряда рядом с горой старых, ржавых кусков тросов, что сезонный завоз товаров на побережье будет моей головной болью в работе в Госбанке. Это было в советский период, когда государство брало на себя трудности и проблемы обеспечения товарами, продуктами и овощами поселки, становища Мурманского побережья и дальше. Да что там поселки и становища! Норильск, Певек, Амдерма ждали караваны судов по Северному морскому пути, чтобы обеспечить потребности живущих в суровых арктических условиях в овощах, продуктах. Станция железной дороги Мурманска  работала в усиленном графике. Железнодорожники сами не могли выбить дополнительные вагоны, этим занимался обком партии. Пароходство обеспечивало суда. Чем я занимался, спросите? Расчетами и кредитованием, ибо провернуть такую финансовую нагрузку не могла ни одна транспортная организация. Я и сейчас помню обкомовские планерки, где каждая составляющая этого непрерывного процесса отсчитывалась о проделанном дне и плане на сегодня.
 Володя, как судоводитель, имел большую осведомленность, чем наша путейская братия, у которой были свои задачи. Тогда я почувствовал легкий укол зависти, что у парня экономический кругозор шире, чем у меня. Володя не ограничивается только грузооборотом, а видел транспортные проблемы, проблемы перевозки грузов и перевалки. Сейчас бы я сказал, что парень владел навыками, пусть на первичном этапе, но оптимизацией. Не отсюда ли, с берегов, далекой теперь, Унжи и зарождалось у меня экономическое мышление, выразившееся в защите диплома по оптимизации транспортных процессов на базе морского торгового порта. А пока я сидел возле груды ржавых колючих кусков тросов и делал стропы для перспективных «мертвяков», которые нужно будет еще выкопать.
-После строительства Горьковского водохранилища  по Унже ходили колесные пароходы  Кологрива. –Продолжал вещать Володя. – Мне, пока я  командира дожидался,  путевой мастер сказки рассказывал. Но сейчас река обмелела. Гоаорит, что  из-за молевого сплава.  Лес из верховий Унжи и ее притоков сплавляли небольшими плотами и отдельными бревнами. Пока бревна доплывали до запани, тонуло их бессчетное количество. Дно реки стало деревянным, бревна  зарастали песком. Отсюда – отмели,  и судоходство накрылось медным тазом. «Сказки» путейского мастера подтвердила газета статья из старой местной газеты, которую я царапну с прилавка в горчухинском магазине: «В 1950-м году Унжа была похожа более на трубопровод, по которому сплошным потоком шёл лес. Не так давно судоходная река до Мантурова, а в половодье и до Кологрива, превратилась в сплошной конвейер леса».
-Ан нет, - вдруг быстро проговорил Володя.- Смотри - ГТшка (грузовой танспорт) ползет. Мимо нас проскочила юркая ГТ. Не берусь вспоминать какой она была грузоподьемности, но они были незаменимыми выручалочками на малых реках.  Володя приветственно помахал вахтенному, тот ответствовал ему тем же. –Видишь, живет река! – воскликнул он.
- Ну, давай, повышай квалификацию, – хлопнул меня по плечу Владимир и  ушел. Я остался один на один с тросами н неразговорчивым прапорщиком. Его, похоже, ничего не интересовало. Суета на переходе  не трогала. Он отстаивал вахту, шел в каюту, заваливался на койку и читал. Читал много и все подряд. Мои изыски по истории Унжи его совершенно не трогали и мы, молча, терзали осточертевшие куски троса, чтобы выполнить требования судовой администрации.
Между тем, жизнь на реке шла полным ходом. Пробегали моторки. Рыбаки, на старых деревянных лодках, торопливо сматывали снасти, чтобы вовремя уйти от такой напасти, как наш караван. Оно и понятно. Толкач тянет зем. снаряд. Сзади идут две шаланды. Идут, конечно, аккуратно, но волну разводят немалую. Жители деревень,  что стоят на берегу Унжи, судя по разномастным видам лодок, дружат с рекой.  Оно и неудивительно. Лодка для них, что общественный транспорт для горожанина.  Мостов на Унже нет. Вот лодки и выручают. Позже я увижу, как на юркой долбленке старушка переправилась на другой берег. Вытащила  челнок подальше от берега, взяла корзинку – и - в лес.
Сбавив ход, прошел катер «Костромич», На его палубе сидели мужики в брезентовых робах. Явно леспромхозовцы. Интересно, куда их несет? Запань, вроде как, в другой стороне. Мужики равнодушно посмотрели в нашу сторону и неторопливо продолжили свой разговор.
«Костромичи».  У меня к ним самое теплое отношение. Это были бескорыстные труженики реки. С небольшой мощностью в сто пятьдесят лошадиных сил, они служили верой и правдой не только на речном флоте. Они были незаменимыми помощниками  в лесосплаве. Оно и неудивительно, их проектировал ЦКБ «Главлеспрома». «Однопалубный винтовой буксир с развитым полубаком, с помещениями в корпусе, и полуутопленной рулевой рубкой» - так обрисовали этот тип сдержанные проектанты. « Суда типа "Костромич" изначально создавались для работы на лесосплаве и для буксировки несамоходных судов. Кроме того, теплоход мог быть использован при перевозках грузов (до 1,5 т) или организованных групп пассажиров (до 20 человек)», - прочитаю я в паспорте этой судовой единице через два года. Правда, моя судовая единица ходила по внутренним водным путям  под флагом вспомогательного военно-морского флота.
После окончания училища я загремлю под стяги ВМФ СССР.  Оно и не удивительно, когда у тебя диплом речника. Офицеров в черных кителях не интересовала гражданская специальность, что я работаю в порту и к механизмам отношения не имею. Меня  отправили в злектромеханическую школу в Кронштадте учиться на …моториста. Бог бы с ней, профессией, но вот какие механизмы сработали, я до сих пор не пойму, чтобы отправить меня в Москву, когда я уже прошел стажировку на крейсере «Киров». Хотя, чего понимать. Диплом Горьковского речного училища имени И.П.Кулибина действовал на чиновников из Военно-морского ведомств не меньше чем дипломы школ техников ВМФ, выпускающих  мичманов со средним специальным образованием. Две навигации  «БУК-277» будет прятать меня от зорких глаз командования, выручать, когда просто захочется побыть одному, отойти от суеты под названием «воинская служба». Кто служил, тот поймет, цену времени, когда можно просто побыть одному. Ну и тайну незамысловатых выпивок он тоже хранил, мой БУК -277.
Мои размышления отвлек шум отходящей мотозавозни. На палубе стояли командир и первый помощник Анатолий. На машинном капоте лежали бело –черные  шесты -вехи.
–Все ясно - подумал я. - Поехали выставлять створы, по которым зем. снаряд будет разрабатывать запань. Для подтверждения моих выводов на плечи у Толи висел ящик с каким-то геодезическим инструментом. Скорее всего, с гониометром. Это незамысловатый геодезический прибор в строительстве предназначен для выставления углов.  В дноуглубительном деле, он нужен, чтобы найти через  план колышки, оставленные изыскательской партией, для установки створов, обозначающих границы рабочей прорези.
С отплытием начальства энтузиазм к работе иссяк,  и я решил пойти пообедать, благо время подошло. Что я и сделал. Получив из раздачи тарелку с щами я стрельнул глазами по столовой, в надежде куда-то присесть.
-Эй, студент! Иди сюда – услышал я зычный голос Бузуки. Два друга-капитана уютно расположились возле открытого окна и под щи созерцали проплывающие берега. Поблагодарив ветеранов за внимание, я сел и принялся за еду.
-Чего такой невеселый? Устал? – Заботливо, даже искренне спросил меня Бузукин. Я вяло рассказал о работе со старыми тросами, которая энтузиазма в работе и любви к профессии не добавляет. Для убедительности показал ладони, которые были исколоты ржавыми иголками порванных волокон.
-Аааа! Понятно. Тебя напрягли стропы для «мертвяков» изготавливать. Согласен, дело муторное, но без них никуда. Хороший трос на это не пускают. Так что терпи, а ладони одеколоном протри, что бы не нагноились – произнес Бузукин.  –Знаешь, что такое «мертвяки»?  Я пробубнил, что наслышан.
-Молодой ишо – то ли с восхищением,  с осуждением произнес Бузука. Без « мертвяков» путейцам никуда. На якорях работать только на плесах удобно.  А если узкость, или якоря грунт не держат, тогда - лопаты в руки и –вперед. Я этих мертвяков невидимо перекопал в низовьях.
-Ты перестань парня пугать- с осуждением сказал Лаптев.
- Я чего  пугаю, Николаич.  Работа у них, путейцев, такая. Где с зем. снарядом, а где и с лопатой.  Я этих мертвяков  повыкапывал, счету нет. - Бузукин встал, сходил за вторым и продолжил. – Но ты, Витек, не унывай.  Училище закончишь, третьим помощником станешь, а это уже ком.состав. Никто тебя с лопатой на берег не пошлет.
-Думаю, что не стану – сказал я, дуя на щи.
- Почему? –Удивился Бузукин. Он даже вилку отложил и установился на меня серыми, с кровавыми прожилками, глазами. Лаптев тоже внимательно посмотрел на меня. –Не нравится профессия? Зачем же в училище поступал?
- Я в мореходку поступал, но по зрению задробили. Врачи посоветовали в речное училище  поступать, но там тоже по глазам показал не лучшие результаты. Взяли только на ВПС. – Пояснил я, намазывая горчицу на хлеб.
И ты что, не знал кого готовят на отделении? –Снова задал вопрос Бузукин. Я отрицательно покачал головой. –Не возвращаться же домой неудачником.
-Весной  пойду в военкомат, отслужу  и буду в институт поступать. –добавил.
-В институт –почтительно протянул Бузукин.- Хорошее дело, хорошее. А в какой институт?  В наш, водный?
- Нет –отрицательно покачал я головой – В энергетический.
- Куууда- протянул Бузукин. – А чего ты в речном училище тогда делаешь?
- Ну чего ты пристал к парню? – Ввязался молчавший Лаптев. –Правильно делает, что в институт поступить хочет, а уж в какой – неважно. Что на водном - свет клином сошелся. Время такое настало, что без образования никуда. Я вон своей Гальке все время талдычу, что поступай в техникум, а она – ни в какую
- Ты не слушай его, пустомелю. – Он строго покоился на друга. – Поступай, учись. А река она не убежит.
-А помнишь, Михалыч, - Лаптев обратился к другу, сосредоточенно доедающему щи. – А  ранее какая уважаемая профессия была на техническом флоте.  И называлась как: багермейстер. Знаешь такую? - Я молча  согласно мотнул годовой. - Молодец, что знаешь. До войны, да и после нее, багер был уважаемым человеком. А командир земснаряда, - так вообще не подходи.  Лаптев помолчал. Я с интересом рассматривал его. Не шумный, как Бузука, сдержанный, а поди ж ты…что-то его заело в моем нежелании работать на реке. Лаптев  задумчиво  ковыряя вилкой второе, продолжал. –Беда на реке, беда. Люди не остаются работать. Ты вот в институт хочешь поступить, другой на берег убегает, так как квартирой не обеспечивают.
-И правильно делают – очнулся Бузука.  – Если, Николаич, начальство не хочет думать о работнике, неужели кто будет работать на транспорте. Это мы были рады, что дали место на брандвахте и жизнь состоялась. Неет, Петя, времена не те стали. Народ хочет красиво жить: в благоустроенной квартире, на берегу чаще бывать.
- А потом престиж почему падает? –Расфилософствовался Бузукин, -если, Николаич, первый помощник, а это, считай, по старому, багермейстер, как мальчишка бегает створы выставлять, руководить лебедчиками «мертвяки» копать, то кто на этих профессиях задержится. 
-Ты вспомни, Петь, какой фигурой был командир зем. снаряда. Ты, кстати, не задумывался почему на транспортном флоте –капитан, а на техническом –командир, а? –Бузукин, как преподаватель, строго посмотрел на меня.  Я пожал плечами. – Во, не знаешь,- удовлетворенно сказал Бузука. –Да потому, что командир зем. снаряда командовал производством. Производством, понимаешь! – Повторил Бузукин. До войны он к директору среднего предприятия приравнивался. У командира народа в подчинении было около сотни человек. Да техники вокруг навалом. Командир был фигура.
Друзья доели обед, поблагодарили Анну Петровну и вышли из столовой. Я в задумчивости доел второе. Интересные люди, эти два капитана. В возрасте, но мне казалось, что они молодые, молоды душой. Смотри, как их заело, что я хочу поменять профессию. Мало заело, так они еще и за работу на реке переживают.  Вот я от командира, еще вообще ни слова, ни пол-слова не услышал. А эти, прямо, как наставники.
 От размышлений меня отвлек  хлопок по плечу: - Поел, тогда вперед, труба зовет. –Услышал я голос Денисыча. – Подняв  глаза на механика,  я хотел заблажить, что доколе…Но он меня перебил: - Ты же хотел лебедку посмотреть. Вот пойдем и посмотришь. Механизм обратной перемотки троса на кормовой лебедке барахлит. Приходи.
Вернулись из своего пробега командир с первым помощником. Настроения у них прибавилось и в разговоре со старшим механиком, они заявили, что если так пойдем, то к вечеру придем к запани.
- Запань почти расчистили от бревен – сказал командир. Плавкраны добирают отдельную древесину и догружают ГТСки.
- Нужно выехать и копать «мертвяки».- Заявил командир. –Пока дойдем, подготовим стропы, встанем и сразу начнем работать.
-Собирай команду с лопатами. – Это он – Анатолию, как первому помощнику. Естественно, что я попался ему на глаза. – Давай  - в боцманскую  и тащи лопаты.
- Сколько? – деловито осведомился я.
- Сколько есть, все грузи на мотозавозню – распорядился командир. –Едут все подвахтенные  и вахтенные лебедчики, матросы, и… - он помолчал и заявил …и рулевые. Среди рулевых  поднялся гудеж о непрофильной деятельности.
- А премию получать хотите? – Довольно резко спросил их командир.
- Анатолий Константинович? – Обратился командир к старшему механику, - распорядитесь послать на копку «мертвяков» вахтенных и подвахтенных мотористов. Главный двигатель запустим только по приходу, а вспомогательный большого внимания не требует. За ним проследит начальник вахты. – Хорошо – только и ответил механик.
Вскоре собралась разношерстная толпа рядового состава. Толпа всем своим видом выражала молчаливый протест. Но командир еще раз прикрикнул на речную вольницу и мы, погрузились на мотозавозню, нагруженные  лопатами, ломами, и даже пилами. Вхождение в профессию продолжалось.
До запани добрались достаточно быстро. Я во все глаза рассматривал диковинное сооружение, о котором говорили всю буксировку. Хотя смотреть было особенно нечего. Сквозь начинавшие оседать сумерки виднелись боны, то бишь, деревянные плоты, перекрывающие широкий залив. В него втекает Унжа. Это я понял. Посередине бонов стояли какие-то машины. Возле них суетились люди.
-Боны разводят к берегу, чтобы освободить нам пространство. – Пояснил Анатолий- Запань на время зачистки работать не будет.
Мотозавозня домчала нас  быстро. Зем. караван был близок к цели. Если командир хотел установить машину до ночи, то пахать нам в поте лица весь вечер.
Берега Унжи представляли унылое зрелище. Бревна, стволы, коренья… Все  выглядело настолько хаотично, что стоило только удивляться, что какой силы бывает здесь паводок, который нагромоздил эти завалы.
Мотозавозня прошла мимо боновых плотов.  Они перекрывали реку, оставляя проход посередине. Там еще стояла какая-то машина, как я потом узнаю, она называлась сплоточная и служила для формирования плотов.
-Запань! –прокричал первый помощник и скомандовал рулевому мотозавозни: -Давай влево, правь на вешку. На берегу стоял бело-черный шест.
Речь помощника командира была краткой и яркой. Пропуская междометия, он обьяснил нашу задачу по выкапыванию канавы порядка двух метров длиной и метра глубиной. Если грунт не прочный, то будем копать дольше и глубже. Затем выпилить бревно, обмотать его сделанными мною стропами и закопать.
- Вот это и будет «мертвяк» - закончил свой монолог Анатолий, обратившись почему-то ко мне. Я в знак солидарности и понимания проблемы по-гусарски тряхнул головой.
-Если здесь все понятно, - сказал помощник, - три человека остаются, остальные - на другой берег. На правом берегу все повторилось в той же последовательности. Только спич был короче. Затем, совсем в малом количестве, мы пробрались через весь дровяной бульон на запани и выбрались к какому-то дровяному лотку.
- Вот и Унжа – сказал Володя, - задумчиво глядя на это дровяное корыто. – А было русло реки. Я во все глаза рассматривал  это творение рук человеческих. Ничего здесь не напоминало природное русло реки. Бревна, бревна…Володь, - обратился я к водителю мотозавозни, -здесь не только «Шестая пятилетка» - на лодке не пройдешь, застрянешь.
- Но рассуждать о превратностях дела рук человеческих  нам не дал  первый помощник. Он имел четкие указания от командира расставить людей и копать, копать, пока не будут выкопаны траншеи, затем  уложены бревна и закопаны обратно.
Со словами: « Эх, бляха, муха!» я ударил штыком лопаты в землю. Но вместо того, чтобы уйти в землю, штык пружинисто отпрыгнул. На второй мой удар –он ответил таким же прыжком. Посмотрев на грунт, мой энтузиазм сошел на нет: песчаный берег был весь пророщен ивняком, вернее, его корнями.
-Первый помощник для убедительности копанул сам и присел в растерянности. – Во попали…далее проследовала длинная и замысловатая фраза, не поддающаяся написанию.
-Чего будем делать, Толя? – Фальшиво-участливо поинтересовался я.
-Чего-чего! –Толе вернулся решительный настрой. –Будем ковырять ломом, корни пилить, деваться некуда, нам нужна яма. Наша задача обустроить «Мертвяк» для станового якоря. Сечешь?
  - Секу- уныло ответил я.
-Ну так и начинай ковырять! – Уже с элементом раздражения  сказал помощник.
- Толя, может, найдем ствол, за который зацепимся?  –Спросил Володя, внимательно оглядывающий валяющуюся вокруг древесину.
-Думал уже, - отмахнулся помощник. – Все повырываем, а зем.снаряд на прорези не удержим. Он был прав,  первый помощник командира. Нам предстояло укрепить  становой трос, основу движения зем.снаряда. Благодаря этому тросу, машина вгрызается своими черпаками в грунт. Поползет трос, машина покатится назад, подчиняясь закону Ньютона, и движителем будет черпаковая цепь. Поэтому  становой якорь  тяжелее, чем боковые, папильонажные, которые обеспечивают движение зем.снаряда поперек прорези.
Меня, еще с училищных времен «восхищало» слово «папильонаж». Здесь почему-то замешана Франция, хотя на всех видах флотов господствует голландский лексикон. Особенно на техническом, так как зем.машины до революции в Россию поставлялись из Голландии. Да бог бы с ним, с французским языком. Хотя я слабо представляю багермейстера, изьяснявшегося по - французски с лебедчиком. Заглянув в словарь, я пришел в еще большее восхищение, так как слово «папильонаж» означает безобидное «Бабочка», а глагол от него – полет бабочки.  Я поделился с преподавателем дноуглубления по поводу своих лингвистических изысков, он пришел в нескрываемое восхищение.
 –Какой же фантазией нужно обладать, - сказал наш преподаватель, - чтобы работу зем. снаряда сравнить с полетом бабочки. Значит, есть поэзия и фантазия в нашей работе, - закончил он со смехом.
Делать нечего, мы взялись за эту поистине каторжную работу: расковыривать грунт, пилить коренья кустов, выгребать мусор лопатой и все ниже и ниже. Грунт, если его можно было так назвать, был легковесной супесью  и стенки  нашей траншеи нещадно осыпались.
- Мы  потеряли счет времени, когда помощник спохватился и решил сьездить  посмотреть как идут дела у других бригад.
- А вы копайте, копайте – по –отечески благословил оставшихся начальник.
Ох, уж эта сознательность! Как только мотозавозня  пропала из зоны видимости, мы побросали лопаты. Прапорщик  блаженно вытянулся на сухом песке, я выбрал корягу, напоминающую кресло и, усевшись,  созерцал раскинувшуюся перед нами запань. Никогда не думал, что лесное производство такое технологичное. Техники на запани и на берегу было много, и вся она стояла агрессивно- зубастая. По водной глади сновали небольшие, да, простят меня работники водного транспорта, за вольную классификацию, коренастые буксиры. Короткие, с явно  мощными двигателями, они бесстрашно, не боясь поломки винтов, врезались в скопления бревен и таранили их, разбивая на единицы. Сноровистые мужики в брезентовых робах и кирзовых сапогах, такие же крепкие, как и их буксир, хватали бревна тросами, скрепляли по несколько штук и устремлялись к берегу. Там бревна цепляли за лебедочные тросы и вытаскивали на берег.
 Знатоки пояснят позже, что из запани, бревна выгоняют в специальный накопитель, чтобы отсортировать бревна и отправить на сплотку, то есть на формирование плотов. Но так как на запани, в связи с приходом зем. снаряда, был обьявлен аврал по расчистке акватории, все что можно было выгружали на берег. На берегу, насколько хватало глаз, стояли штабеля леса. Береговые краны спешно загружали пару запоздавших самоходок, типа «ГТ»( грузовой транспорт), чтобы они тоже убирались к месту назначения.
Забегу вперед и скажу, что я, спекулируя тем, что  практикант, буду часто заходить в диспетчерскую Унженской сплавной конторы и приставать к мастерам производства со своими вопросами, допытываться о особенностях лесосплава.
Народ на запани работал крепкий, громкий, но добродушный. Вскоре в каюте я меня появился учебник «Водный транспорт леса», Его мне подарил нормировщик из сплавной конторы. Учебник служил ему верой и правдой много лет… подпирая ножку стола, чтобы тот не качался. Перелистывая старые пожелтевшие страницы,  я узнаю, что лесосплавное дело не только производство, но и наука.  Что в лесотехнических институтах были факультеты, связанные со сплавом леса,  а  Минлеспром имел собственный флот. Конечно, всю интегрально-дифференциальную заумь я выбросил из сферы внимания, но обустройство лесосплавных сооружений  изучал с интересом, выходя на палубу и высматривая нечто похожее, что прочитал.
Мотозавозня обернулась быстро. Анатолий был еше румяный от эмоционального накала от разговора с рулевой шаландовой братией, производительность которых желала быть лучшей. Влепил и нам, но больше так,  для порядка. Сбавив пар, он  решил проэкспериментировать на нашей базе прочность грунта. Да и спешить нужно было, так как смеркалось. С наступлением сумерек мы увидели, что за дальней границей боновых сооружений, ограничивающих участок запани, появилось зарево.
-Ну вот и зем.снаряд прибуксировали – пояснил Володя, который острым судоводительским зрением увидел верхнюю площадку черпаковой рамы со стояночным огнем.
Уложив бревно в яму, оставив на поверхности только тросовые уши, мы попрыгали на грунте, ощутив предательское подрагивание почвы.
- Ничего, попробуем обтянуть лебедкой, - заявил Анатолий. – Может бревно втянется в бок траншеи и упрется в твердый грунт. Мы уважительно посмотрели на умного начальника и промолчали.
–Дай бог,- думал каждый из нас. Копать еще одно чудовище никому не хотелось.
Мы развернулись, собрали наши разнородные силы и пошли к зем. снаряду. Попали во время, на ужин.
Вечер после  ужина был богат  на сюрпризы. Командир производства твердо решил доканать нас. Поскольку он счел, что буксировка дала рядовому составу возможность отдохнуть, то решено было выйти на начало работы, благо рабочие створы были выставлены заранее.  Начало ночной вахты лебедчиков на новом обьекте, почему-то выпало на меня. Прапорщик поужинал и ни с кем не разговаривая, пошел отдыхать.  У меня вообще сложилось впечатление, что командир нашего дноуглубительного производства побаивался моего коллегу по палубе. Все шепотом переговаривались, что он партийный и «вхож» к начальнику технического участка. Не знаю, но вахты он нес, вообщем-то,  исправно. Вперед не лез, но и не уклонялся. Людей не подставлял, а если был необщителен, так это его дело. Правда, следил, чтобы  первый помощник, ведавший нормированием труда,  не забывал нам ставить не восемь часов, а двенадцать. С  двадцати часов до четырех утра, потом отдых восемь часов и  снова восемь часов. Заработок был, конечно, неплохой, но я, особенно когда накопался траншей и натаскался бревен для «мертвяков», с тоской думал, как прав был мой папа, когда советовал мне после восьмого класса поступать в планово-экономический техникум.
Делать нечего. Вахта была первого помощника, но командир не уходил с багермейстерского мостика. Он обьяснил водителю мотозавозни направление. Затем я и Володя, отцепив становой трос от огромного однолапового монстра, зацепили его в замке мотозавозни,  и потащили  к уже знакомому  месту. Командир решил опробовать особенности местного грунта. С заданием мы справились быстро: подтащили трос к проушинам, торчавшим из-под земли как заячьи ушки, зацепили замок,  отошли на безопасное расстояние, так как, если бревно под чудовищной нагрузкой становой лебедки вырвется из земли, мало не покажется. Володя прожектором смазал по рубке зем.снаряда,  и вскоре раздался шорох. Это становой трос, толщиной в пять сантиметров, как сытый удав, пополз через кусты, постепенно натягиваясь. Мне казалось, что я слышу стон становой лебедки, которой давали нагрузку. Трос появился на поверхности воды и гулко загудел. Земля возле «мертвяка» предательски шевелилась. Но наша добросовестная работа по выкопке желаемой глубины ямы, дала свои результаты. Вероятно, нагрузка на лебедку удовлетворила нашего командира, так как трос перестал натягиваться и ослаб. Это стравили лебедку. Эксперимент оказался удачным. Машина прочно стояла на своем средстве производства. Теперь становой трос будет держать зем. снаряд на рабочей позиции, когда начнет работать черпаковая цепь, пожирая кубометры грунта со дна, поднимая их до верха черпаковой рамы, чтобы переворачиваясь, вывалить грунтовую жижу в направляющий лоток, из которого – в шаланду. Пойдут кубометры грунта, а с ними - выработка, как следствие - зар.плата с долгожданной всей командой нашего аппарата, «прогрессивкой». Так называли месячную премию.
В той же последовательности действий мы проделали работу с левым папильонажным тросом. Нас и здесь ждал успех. Неустанный контроль Анатолия на левом берегу  дал свои результаты. В последний миг, когда земля начала подозрительно бугриться, и я  был готов  завопить «Стоп», чтобы Володя дал знать мостику, что хватит тянуть, землетрясение вокруг могилы «мертвяка» остановилось. Мы перевели дух, видя как после обтяжки «мертвяка»  трос упал в воду.
Окрыленные своими творческими успехами, мы помчались  пристраивать правый трос. Все было уже привычно - быстро. Мы даже не хотели уходить от троса ( уверовали в своих коллегах-мотористах, что они не подвели, копая яму нужной глубины). Но инстинкт самосохранения –великая вещь. Вскоре, мы, как испуганные лани, зависли в гигантском прыжке от вспучившегося бугра земли. Комья подброшенной почвы, коренья, мелкие камни прошлись градом по нашим согбенным спинам и «мертвяк», как налим, пополз за тросом по прибрежному песку. Володя быстро просемафорил о неприятности. Мы закрепили трос за какой-то торчащий пенек и поторопились к зем снаряду. В багермейстерской рубке шел «разбор полетов». Первый помощник вяло огрызался от нападок разьяренного командира.
Кто прав, кто виноват, разбираться было делом бездарным. Но крайним в этих случаях бывают только лебедчики, ибо они - «становой хребет» дноуглубительной машины. Под аккомпанемент стенаний командира, я и Володя поехали к месту неудачного захоронения «мертвяка», чтобы почти в темноте вырыть нечто подобное, только качественнее. Это заняло время. И когда гул лебедки известил нас о результативности труда, на небе появилась заря. Моя вахта подошла к концу.
К  удивлению командира в рубке не оказалось.  В управленческом кресле сидел только  первый помощник и боролся со сном. На наш бодрый рапорт о выполнения задания он грустно кивнул головой.  На  вопрос, чего стоим, Толя ответил, что ждет распоряжение командира, так как в темноте тот побоялся поднять на трос боновые заграждения запани, которые почему-то еще не развели.
В это время хлопнула дверь в рубке, и появился мой сменщик. Выглядел он бодро, ибо ночь проспал, а это много значит. Я вяло махнул рукой и, заявив, что время вахты истекло, пошел спать.
Сквозь сон я слышал, что запустили главный двигатель, затем заныла становая лебедка, ей вторили боковые, обтягивающие боковые тросы. Для непосвященного и, главное, неподготовленного человека, эти звуки были бы жуткой какофонией, но для нас, команды зем.снаряда, это было залогом успешной работы. Вот тишина, да, это - зегс. Что - то случилось в нашем королевстве и не исключено, что по трансляции раздастся взволнованная речь вахтенного начальника по вызову подвахты для выполнения непредвиденного задания. Непредвиденным задание могло быть что угодно: пополз якорь и перестал удерживать дноуглубитель на рабочей прорези. Не исключен обрыв рабочего троса. И так далее и так далее. Но следствие начальника, обратившегося к вахте и подвахте едино: ты, чертыхаясь, натягиваешь надоевшую робу, кирзовые сапоги и бегом на техническую палубу. А там коротко и емко обьяснят причину останова.
Когда раздался  скрип и грохот черпаковой цепи, главного инструмента в нашем оркестре, я уже не слышал. Но по предыдущему опыту  знал,  что его не сравнить ни с чем. Только можно слышать. Зем.снаряд тряхнуло, это первые черпаки врезались в грунт и раздался звук шумящей воды. Тоже знакомое дело: грунт попал в грунтовой лоток и пошел в шаланду. Работа началась.
 Часы показывали семь. Нужно вставать и идти завтракать. В это время раздался  рывок, сопровождаемый треском и остановкой цепи. Думать было нечего, попало  бревно. Чудовищная мощь  черпаковой машины его переломила, но обломки бревна поползли дальше по цепи. Это обещало зажатие их  между жестких конструкций рамы или, еще хуже, в  - грунто приемнике. Посему вахтенный быстро остановил машину и вахтенный лебедчик, чертыхаясь, пытается стащить сломанное бревно с черпаков. Хорошо, если стащит, а – если заклинило? Думать об этом не хотелось: через час моя вахта – там я и постигну все проблемы на месте.
Посмотрев в окно столовой, я увидел, что акватория запани чистая, боны тесно прижаты к берегам. Зем. снаряд  может работать в штатном режиме. Только вместо якорей тросы  надежно закреплены с помощью так называемых «мертвяков». Зачистка запани началась. Я погружусь в рутинную вахту по контролю за черпаковой цепью, грунтоприемником, а пока, жуя кашу, рассматривал территорию запани.
Смотреть было на что, так как если бы не случай, приведший нас на зачистку этого лесопромышленного обьекта, такого производства я никогда бы не увидел.
Сплотчики, формовщики, сортировщики…закружились профессии рабочих на запани в моем сознании каруселью. Помог случай, который прояснил ситуацию.
На флотах, независимо от принадлежности и регистрации, существует коллективное питание. То есть моряков, рыбаков, речников и, вообще, всю водоплавающую публику питают за счет заведения, то есть за счет соответствующих министерств. Эта система называется «Колпит» (коллективное питание). Обеспечивали продуктами суда, работающие  на реках так называемые «плавучки» (плавучая лавка, магазин, как хотите, называйте). Подплывал этакий плавучий магазин переделанный из банальной ГТшки, и колпитчик, это, как правило, старший повар, со вторым или первым помощником ( кто отвечал за деньги)  закупали провиант. В таких отдаленных местах как Унжа плавучки не водились, а если и водились, то они были лепромхозовские,  и такое количество продуктов, необходимое для питания команды зем.каравана, они отпустить не могли. Приходилось добирать продукты на берегу. В таких случаях старший повар, в нашей ситуации это была Анна Павловна, с Анатолием, первым помощником командира, отлавливали свободных от вахты. «Свободные от вахты» были нужны в качестве грузовых единиц, ибо продуктов для команды дноуглубительного каравана требовалось немало. В отличие от других я, как в фильме «Операция «Ы» и другие приключения Шурика», всегда делал шаг вперед, в виду чего пользовался благосклонностью нашей старшой кокши и получал заслуженную добавку. Да и побывать лишний раз на берегу тоже не мешало для моциона.
Так и сейчас. Набрав кучу всевозможных сумок, мешков мы дружной ватагой отправились в единственный магазин в поселке. Продавщица схватилась за голову от такой закупки, и наш ком.состав  ушли с ней совещаться в бытовую комнату, наказав нам далеко не уходить.
 «Недалеко»  стоял «Дом культуры». Дом культуры был типичнейшее здание для поселков городского типа. Сложенные из бетонных плит они был похожи друг на друга как братья - близнецы. Я и сейчас могу, прижмурившись, рассказать расположение служб и направлений культуры в этом здании. Рядом, как положено,  монументально стояла «Доска Почета». Без нее было никак нельзя, так как страна должна знать своих героев. «Герои и героини» смотрели из тяжелых золоченых рамок остекленевшими глазами.  «Герои» были в подозрительно одинаковом костюме и галстуке. «Героини», свежазавитые в тугой перманент, неуютно чувствовали себя в женском пиджаке и рубашке-стоечке.
Иконописные лики передовых тружеников производства меня не заинтересовали, ибо я на них уже насмотрелся в бытие. Внимание привлекли должности, написанные внизу этих икон грядущего коммунизма. Я с горечью вспомнил, что в кармане нет даже карандаша, как меня деликатно тронули за локоток. Рядом стояла очень милая дама слегка…не будем говорить о возрасте. –Интересуетесь- спросила меня, улыбнувшись. Я пустился в обьяснения, что  для курсовой работы меня интересуют…
-Пойдемте - сказала дама и,  не дослушав мои фазаньи стенания,   зашла в здание Дома культуры. Остановившись возле двери с надписью «Библиотека» дама достала из сумочки ключ, открыла дверь: - Проходите.
Выпить чашку чая в компании очаровательной библиотекарши мне не дал истошный вопль нашего матроса, что нужно возвращаться. С сожалением я уходил из библиотеки. Но кое-что почитать из интересующей меня литературы, библиотекарь мне выдал. Причем не стала даже записывать. В стопке выданных мне книг я обнаружу «Историю родного края Костромской области», методические пособия по краеведению и брошюры вроде «Профессионального образования» по лесосплавному делу. Если «Историю родного края, похоже, не раскрывали, то брошюра была весьма потаскана. Наверное, по ним, теперь уже мои коллеги- леспромхозовцы,  повышали зимой свою квалификацию для получения очередного разряда.
Заполучив  брошюры под честное слово вернуть, я нагрузился мешками и сумками и в прекрасном настроении прибыл на дноуглубитель. Теперь есть, что почитать по интересующей меня теме.
По - началу мне казалось, что основное орудие на запани - это багры. Баграми,  дюжие сплотчики направляют разносортную древесину в нужном направлении,  проше,  в разные ворота. Лес плывет самой разной длины и толщины. Если разобраться с породой дерева для рабочих сложности не представляет, то учитывать  размеры в сантиметрах, это уже нужен навык. Здесь   нужен учетчик, одна их самых ответственных профессий на лесосплаве.  Это, в основном, женщины. Что на бонах стоит женщина, догадаться можно было только по косынке, вместо сплющенной затасканной кепки,  которые носили лесосплавщики. Кирзовые сапоги, брезентовые штаны и аналогичная роба, стоящая колом. «Женщина с веслом», скульптора Вучечица, рядом не стояла. Только у скульптуры не ломило ноги от ревматизма и не были покорежены пальцы от артрита, заработанного на холодной воде. Но дамы в брезентовых спецовках об этом не думали, вернее, им некогда было думать.  На глаз она определяет длину и толщину бревна. Глаз набит настолько, что меркой они пользуются очень редко. Ошибки дорого стоят. При расчетах с заказчиком могут возникнуть трения по однородности древесины в пучках, а это снижением расценок.
- Э, милок, - говорила мне учетчица, когда я делал комплименты, как она все успевает. – Поработай с мое.  Приглядевшись,  не трудно было понять, что на сплаве работают женщины в возрасте лет  под пятьдесят. Я быстро сообразил, что на лесосплав они пришли во время войны и после войны, да так и остались.
- Молодежь вся в Кострому уехала- говорили пожилые сплотчики- глотая пиво в местной пивной- кто на этой каторге горбатиться будет.
-Сейчас что – делились своими впечатлениями мои новоявленные  кореша- только направляй древесину в нужные ворота. Вооон видишь бурунчики – я всматривался в водную рябь и кивал головой. – Там барабан с зубчиками вращается. Багром нужно только направить бревно, и  барабан его потащит. А раньше, бревно багром толкаешь, толкаешь, …а он, зараза, намок и не плывет. Стало гораздо легче работать на боковых коридорах, в которые отсортированная древесина уходила после проверки на стандарт.
В итоге к сплоточному станку подойдет однородная древесина, в основном, одинакового габарита. Здесь уже без техники не обойтись. Я с восхищением смотрел, как сплоточный станок заключает в могучие обьятия бревна, выравнивает их и обвязывает проволокой.
 После чего пучок сформируют в плот, причем здесь тоже «наука» как сказал бригадир. Нужно знать, сколько пучков разместить в плоту, чтобы была соответствующая осадка.
Готовится паспортизация по каждому плоту, так как при получении древесины будет проверка. Распустят несколько процентов пучков и вымеряют досконально. Если разнобой превышает норму, беда. Забракуют весь состав. А это - деньги.
-Уж лучше перебдеть чем недобдеть –говорит бригадир – я учетчицам всегда говорю, что, девчонки, лучше уж отбросить пару некондиционых бревен, чем потом обьясняться с приемщиком –браковщиком. И «девчонки» бдели на своем, пожалуй, самом важном из все запони участке, сортировочном. Профессия требовала остроты глаза, четкости ощущения и много чего, что на прочь отсутствовало у мужчин.
Представляете: постоянно смотреть на водную рябь, в которой, вращаясь непрерывным потоком идут бревна…Мужики такого напряжения не выдерживали и давали брак.
 –Мужики пусть на сплотке и формовке плотов вкалывают- говорил мастер лесосплава, зорко оглядывая свое непрерывное производство. У женщины все под контролем. Она не только свою работу успевает выполнить, но и нерадивым сплавщикам пенделей вломить, если по ее разумению они много некондиционного бревна гонят. Я слушал с восхищением: ну куда без женщин! В кирзовых сапогах, брезентовой робе они цепко стояли на бревенчатых бонах и всматривались в бревна, а они плыли, плыли…
Затем бревна по боковым коридорам приплывали к сплотчикам, которые формировали пучок леса на сплоточной машине. Пучки леса тоже отличались многообразием. Сплотчик, как и сортировщик, может предотвратить брак, если сортировщица «моргнула», отпихнет бревно, чтобы не попало оно в набранный ряд. Взмах руки и лебедчик нажимает на кнопку лебедки и та мощным захватом сожмет бревна, затем - сжатие проволокой и пучок древесины поступает в распоряжение формовщика плотов. У него своя работа. Отгон пучков от сплоточных машин. Перепуск пучков на участки формирования плотов. Весь процесс был удивительно синхронен, все знали свою работу. Работали леспромхозовцы красиво. 
-Жаль, в этом году  практикантов из Костромского лесотехнического техникума нет. – Сказал мне старший мастер. – Их обычно здесь много бегает. Вот бы ты с ними поговорил. Они тебе бы и как рассчитывать осадку плота, и длину каравана, все бы рассказали. А мы, честно говоря, больше на опыт надеемся. Нам, главное, до Волги дотянуть, а там, когда в водохранилище выпихнем, голова не болит. Буксир всяк дотащит.
Тема  выполнения плана и заработков постоянно реяла в разговорах с леспромхозовцами. Говорили о снижении расценок, росте себестоимости продукции. Что начальство там, на верху жирует…вообщем ничего нового, сами такие были.
Все сложности расчета заработной платы, продажи леса и доставка его от производителей поставщикам, я постигну, когда буду работать в Промстройбанке при ведении расчетов главка «Мурманлес», когда у них были кассовые разрывы в деньгах, в связи с сезонностью. Проще говоря, заготовить лес на делянках, это еще ничего не значит. Его нужно доставить потребителю.  Это транспорт. Он может быть любой.  В нашем случае, это водный транспорт леса, проще говоря, сплав. Вот здесь начиналась неразбериха. Продукция леспромхоза, валившего лес и продукция в виде плотов, пригнанная к потребителю разнилась в  тысячах кубометров. Много было споров, как все происходило, но списывали на пересортицу и, главное, на потери транспортировки. В итоге зар.платы выдавались и леспромхозам, которые валили лес, и поставщикам плотов, а потерю леса старались не замечать, если это не касалось кредитования под запасы леса. Но это уже совсем другая история. В итоге скажу, что я, как представитель Промстройбанка, контролирующего заработную плату «Мурманлеса»,  был частым «гостем» в обкоме партии, где меня, как руководителя кредитной структуры призывали к «пониманию», проще говоря, призывали закрыть глаза на потерю леса. А если банк по вопросу выплаты зар.платы вставал в «позу», то управленцы от Минлеспрома прозрачно напоминали о фондах на поставку леса в область. Недопоставки пиловочного материала на стройки Заполярья  допустить никто не мог.  Кому какое дело было до потери леса при транспортировке. Что пришло, то  пришло. Вот когда строительство домов останавливалось из-за нехватки пиловочника, это была уже не проблема, это была катастрофа. И виновником быть не хотел никто.
 - Давайте работать при полном взаимопонимании- говорили партийные лидеры области, усталым жестом руки выпроваживая конфликтующие стороны из кабинета.
Так, через разговоры и наблюдение картина  работы запани и лесосплава в плотах становилась понятной, то прошлое реки с ее ручным сплавом леса, для меня оставался загадкой. Мне хотелось пообщаться  со старыми сплавщиками, которые проводили плоты без буксиров аж до Юрьевца, что стоит на противоположном берегу водохранилища.
-Так это же еще до затопления было! –Воскликнул мой друг Бузука, когда я поделился с ним своими впечатлениями. – Были такие люди. Ох и крепкие мужики, я тебе скажу. Заедет в челюсть, на ногах не устоишь. Давай, я поспрашиваю, может, найдем кого-нибудь из пенсионеров. Нужно только зар.платы дождаться.- Хитро подмигивал Бузукин.
В разговорах с местными стариками я кое что-то узнавал. Старожилы вещали, что раньше, при царе –батюшке,  плоты сплавлялись плотогонами в ручную. Не представляю, какая была Унжа до поднятия уровня воды Горьковским водохранилищем, но до Юрьевца плотогоны плоты доводили. Как? Не знаю, несмотря на мои поиски  в унженской библиотеке, ни позже, описания и  фотографий я не нашел. Но слухи о былой профессии ходили.
В Макарьевском уезде Костромской губернии, самой уважаемой профессией была плотогон, работник, занимающийся  перегонкой плотов по рекам. Плотогоны должны управлять движением плота на реках с неспокойным течением, быстро ликвидировать возникающие заторы. Для этого им приходится перепрыгивать с одной связки плота на другую, рискуя быть раздавленными или покалеченными. Работа плотогона была крайне травмоопасная, и требовала хорошей физической силы и выносливости. К сожалению, я этих лихих ребят не увидел. Она исчезла,  так как  после  сплотки древесины в плоты, их стали брать на буксиры, колесные пароходы. Но старожилы утверждали, что до 1957 года  составы плотов ходили без буксировки.
 Выпивая и закусывая за мой счет, местные мужики обещали познакомить меня   со старыми плотогонами, которые, по их словам, еще доживали свой век в деревнях. Но, как правило, после выпитого, обещания забывались. 
-Николай! Прекрати Витьку спаивать! – шумела Мария, глядя на нашу курьезную пару, когда мы после очередного изучения местных особенностей сплавного дела, возвращались на борт зем.снаряда. Бузукин сконфуженно оправдывался, что обещали ведь…обещали…а сами…
- Ты с с этим старым алкоголиком  по пивнушкам не ходи- отчитывала меня Мария после того, как я просыпался. –Ему что? Он старый питок, ведро выпьет, ему хоть бы хны.
 Мария была права. Бузукин пил немеряно, но головы не терял. За рулем своей шаланды мог стоять в любом состоянии. За что его и терпели. Я же горестно подсчитывал убытки, плюс головную боль при полном отсутствии познания нелегкой профессии как плотогон.
Возникал закономерный вопрос, который интересовал членов нашего коллектива: - Зачем мне это нужно? Что я им мог сказать.  Мне было нужно. Я понимал, что весной следующего года, после получения диплома, меня распределят куда угодно. В отличии от судоводителей, которых готовили для Волжского бассейна, путейскую братию могли отправить по обширным просторам СССР.  Я собирался сразу же «сдаться» в военкомат, чтобы военная служба не висела головной болью. Может так случиться, что не только на  Унжу, на Волгу,  я больше не попаду.
 А плоты на Волге составляли часть моего детства. Мы на них проводили все лето. Дровами отапливались фабричные котельные. Дрова покупали у фабрики жители поселков, работающие на фабриках. Без дров было никуда.
Дровяные склады занимали существенную часть берега. Они были сооружены еще во времена капитализма, когда хозяином нашей «кормилицы», как называли  поселяне прядильно-ткацкую фабрику, на которой трудились, был фабрикант Севрюгов П.И. Удивительно, дрова и есть дрова, но и они тесно были связаны с историей Волги.
«Когда весна утверждалась в природе полновластной хозяйкой, начиналось  очищение от грязных слежавшихся снегов и ледяных толщ. С наступлением широкой весны Унжа встряхивалась от подлёдной спячки, выбиралась к свету и силой ледяной стихии скидывала с себя  ледяное покрывало. Скоро наступала пора полой воды. Унжа выходила из берегов, и всё её  водное пространство  заполнялось сплошной древесной массой. Начинался сплав леса. Работы сплавщикам хватало. Часть леса шла вниз, вплоть до Нижегородской ярмарки, другая часть-до Юрьевца. Буксиры поднимали плоты и до Кинешмы. Все городам Волги был нужен лес. В волжских городах устраивались лесные ярмарки». – Как не вспомнить Мельникова-Печорского.
Конечно, фабричные склады не были похожими, на те ярмарки дров, которые разворачивались на берегах реки во времена великого писателя.  Но они выполняли свою основную функцию: продавали по социальным ценам дрова нуждающимся. Нуждающихся было много. Это деревни, стоявшие на берегу Волги и рядом с ними выросшие после войны рабочие поселки,   дома  которых были с дровяным отоплением. В простонародье они назывались бараками. В таком, с позволения  сказать, доме, родился и вырос я. На каждую квартиру или дом требовались около десяти кубометров дров на зиму. Вот и подсчитайте, сколько дров уходило только на отопление жилого сектора. А социалка:  больница, школы, детские сады и прочая социальная структура. Все размещалось в старых деревянных домах, оставшихся в наследство от «проклятого царизма». Но даже появившиеся котельные и те работали…на дровах.
Наряду с официальным путем получения дров, существовало несколько различных способов. Первый, самый простой. Им грешили сами волжские грузчики. Во время выгрузки леса из воды они притапливали  возле берега приглянувшиеся стволы. Поздно вечером на лодках  отбуксировывали бревна подальше от склада и вытаскивали их сушить на берег.  Просохнувшие за лето бревна пилились на берегу и на машинах отвозились к себе на подворья или потребителю.
–Куда смотрела охрана? –Спросите вы. –А это не ее, охраны, дело.- Отвечу я. Охрана отвечала за принятый лес, что размещался на складе, а тут…ну буксируют мужики бревна…мало ли они его откуда взяли… Вот так.
Второй способ был более трудоемкий. Лес добывали со дна, как правило, осенью, когда плоты были вытащены на склад и берег становился непривычно пустым. Нащупывая баграми затонувшие бревна, умельцы поднимали топляки и буксировали лес на берег. Здесь можно было не прятаться. Лес в воде…чей он? Может, он с дореволюционных времен в воде мокнет? Дровяной промысел был серьезной прибавкой к денежному довольствию волжских жителей, особенно живших вдоль берега.
«С давности у волгарей существовала привычка: весь оторванный от плотов лес они считали своим, данным Богом. Вместе с тем у обывателей был и другой взгляд на сплавляемый лес «как на свою добычу, которую надо отвоевать от сторожа». Таким ночным промыслом занималось взрослое население, но особенно дети. Если злоумышленник попадался, и за ним гнались и требовали у него бревно сторожа плотов или приказчики, то береговой люд в этом случае всегда принимал сторону похитителя. Такие случаи часто приводили «к бурным сценам». Жители города, чьи дома находились вблизи рек Волги и Костромы, дров и леса никогда не покупали, добыча оторванных от плотов брёвен или воровство их было самым настоящим промыслом».- прочитаю я в книге Николая Минха «Течет река Волга».
Одним словом, Волга не только кормила, но она и отапливала население волжских городов и весей. И так было всегда. Дровяная проблема была головной болью и у земских структур города до революции, передалась она и власти большевиков. Советская власть «застрянет» в дровах надолго, не сказать бы до своего падения. По крайней мере, моя малая родина, поселок на окраине города Кинешмы так и остался с дровяным отоплением, когда пришел ельцинский капитализм. Как отапливаются сейчас жители  оставшихся в «живых» волжских поселков, я не знаю. Но знаю, что «эффективные менеджеры», как прозвали новых собственников текстильного производства, первым делом что сделали, так это освободились от социальной сферы. Исчез  содержащийся при фабрике  лесной склад, на котором «выписывали» дрова нуждающимися. Много чего исчезло.
Помимо плотов, был еще вид сплава, но в то время, когда зем.снаряд выполнял работу на запани, его отменили.  Это кошельный сплав, при котором  не связанные между собой брёвна транспортируют буксирами в специальных плавучих ограждениях (кошелях) из брёвен. Такой лесосплав осуществляется в небольших объёмах, как пишут знатоки леса в своих работах. Но как считать «небольшие обьемы», которые я видел в детстве,  затрудняюсь. Прибуксированные к берегу кошели или ковши, как мы их называли, занимали берег на сотни метров.
Когда я по линии  финансово-кредитной деятельности,  был в Финляндии, то видел, как по озерам речные буксиры тащили…да, именно огромные кошели леса, ничем не отличавшиеся от кошелей  на Волге. При первой возможности, учитывая банковские проблемы с «Мурманлесом», который «грешил» этим видом сплава на внутренних водоемах Мурманской области я спросил у своих коллег о потерях, которым славился этот вид транспортировки. Мои финские партнеры немало удивились моему нестандартному любопытству, и долго выясняли у переводчика,  чего хочет  знать этот русский. Когда же, уяснив причину моей любознательности, они заулыбались и обьяснили, что потерь у лесников нет. Если потеряется хоть одно бревно, им это очень дорого обойдется. Все дело, оказывается, в подготовке леса для сплава, проще, герметизации. Одним словом, как мне рассказали банковские специалисты, что заготовители бревен герметизируют каждое бревно. Но это тоже дела минувшие. Под напором «зеленых», экологов, туристических фирм,  молевой сплав  прекратили. Экология рек дороже –пояснили мне.
Позже я  прочитаю, что царе –батюшке, лесозаготовительные и сплавные работы до революции в Костромском крае, Нижегородской губернии в районе Сокольского были одними из самым популярных. В архивах сохранилась интересная информация о договорах  между владельцами сплавных контор и бригадами сплавщиков леса.
«При сплаве в мелководье, лес выкатывать и хранить. В следующую навигацию сплавить не требуя особой оплаты. При устье запани устроить и особой платы не требовать. Бревна и запани хранить самим, а при утере за каждое бревно платить пять рублей». – Прочитав, я не поверил глазам своим. Вот и решение проблемы экологического порядка.
Читая законодательные акты, которыми меня снабдят в конторе запани,  я приду  недоумение по поводу расхождения практической деятельности с нормативной. Сейчас, читая документы  водного транспорта леса и МРФ,  я бы не удивился их невыполнению, а тогда…
… «По окончании сплава лесосплавляющая организация обязана немедленно начать и закончить до начала судоходства очистку судоходного пути от затонувшей древесины, а берегов и островов - от остатков древесины (бревен, коры, сучьев и т. п.)». – такая фраза заставляла меня искренне возмущаться, особенно после вахты, когда восемь часов были посвящены бесконечной очистке ползущих бревен и их обломков  по черпаковой цепи. Металлическая проволока, словно щупальцы неведомых водяных чудовищ, обматывалась вокруг подшипников черпаков, клинила их, и, о горе, если ты «зевнул» и пропустил их к главному подшипнику черпаковой рамы.
Я только удивлялся такту старшего механика Константиныча, который, посмотрев «бороду» из проволоки диаметром в пять, а то и десять миллиметров, плотно обтянувших подшипники, укоризненно качал головой, повторяя: - Аяяйяй! Что наделали, куда смотрели…  И все это «Аяяйяй» оборачивалось затаскиванием сварочного аппарата на верхнюю площадку, раскидыванием проводов и резкой электросваркой металлического лома. Не раз и не два я лежал с тертой картошкой на глазах после вахты, чтобы как-то ослабить резь, от «зайчиков», которых неминуемо нахватывался при резке проклятой проволоки.
Рулевые шаланд осуществляли повторный контроль, чтобы дрова и металлическая проволока не попали в шаланду. «Зевнут» - и у них приключений  при выгрузке грунта будет не меньше, чем у нас с грунтоприемником. Я и сейчас помню матюги капитана Бузукина, когда пропущенное под двойным контролем бревно встало  между створок шаланд и не дало  им закрыться. Мало - не дало, шаланда не смогла сойти с этого «кола».   Не помогла и суетящаяся вокруг корпуса мотозавозня. Только две лесосплавные такелажницы  с их дурной мощностью буквально сорвали шаланду с бревна, повредив гидростворку днища.
… «Организации, использующие береговую полосу внутренних водных путей для хранения и сплотки древесины, обязаны производить очистку затопляемых участков полосы от остатков древесины до начала паводка». –Старательно выписал я из потрепанного устава МРФ РСФСР. А вот ответственность за свершенные деяния  не нашел. Думаю, что не нашел бы по самой простой причине, что ее не было, этой ответственности.
Когда я был практикантом-речником, я просто не мог понять, какой   всемогущей организацией являлось  Министерство лесной промышленности. Оно добывало «зеленое золото». Это оправдывало все.
Этот термин я услышу на Игарке, в  крупнейшем лесном порту, где у причалов стояло по несколько бортов лесовозов. Все ждали погрузки леса. И это были не «ГТшки» или проект «Шестая пятилетка». Погрузки ждали специализированные лесовозы. Правда, унженского леса там не было. Но Енисейская сплавная контора была самой крупной в СССР. Когда я смотрел на огромные «сигары» плотов, прибуксированных мощными буксирами ( ОТа-озерные толкачи) то вспоминал Унженскую сплавную контору, которая дала мне необходимую эрудицию, что бы профессионально разговаривать с матерыми леспромхозовцами. Когда я заикался  о невыполнении законодательства, матерые дядьки с недоумением смотрели на рафинированного банковского чиновника и цедили сквозь зубы: «Молодой ты, ишо…».
Назаседавшись в высоких кругах советского и партийного управления региона, я слышу как на истеричные вопли водников и министерства лесного хозяйства по поводу вырубки  и сплава леса, работники Минлеспрома изрекали: «Стране нужен лес…».  Все! После этого никому не хотелось говорить. Затем брал слово второй секретарь обкома КПСС и, не глядя ни на кого, обьявлял «политическое « решение по данному вопросу. То есть все оставалось на своих местах, а леспромовцы «нажимали» и давали лес сверх плана. Повторяю, это было «Зеленое золото».
Но тогда, в 1971 году, я, желторотый юнец, практикант Горьковского речного училища имени И.П.Кулибина, пыхтел благородным негодованием и, ломая карандаши, конспектировал нормативные акты, нужные для понимания ситуации.
«Стране нужен лес» , «Лес -зеленое золото», -трепыхались  обдерганные ветрами, когда- то красные, транспаранты в местах скопления народа. А в это время на реке шла напряженная работа по сортировке,  сплотке бревен, формированию плотов. 
Между тем, по мере работы  зем.снаряда, руководство запани, понаблюдав за работой нашей «бабочки»,от слова (папильонаж), решила, что они смогут работать. Пусть не в полную мощность, но гнать свою продукцию. Рабочие стали производить сплотку пучков леса на берегу, затем сбрасывать их в воду. Катера-такелажницы брали их на короткий буксир и, дождавшись, когда наш агрегат уходил в другую сторону, быстро угоняла сплотку на чистый плес. Там ее дожидались формовщики.
Так, раз за разом, наблюдая за работой этих, казалось, неторопливых неуклюжих мужиков, мы постигали их труд и проникались уважением. Уже копка «мертвяков» не казалась нам забубенным делом, когда мы видели, как дюжие мужики формируют пучки леса, превращая его в аккуратную, отвечающую всем требованиям стандарта, плавучую продукцию.
-А вы что думали – усмехались мужики в брезентовых робах – мы тут задарма хлеб едим…
Медленно, от «мертвяка» к «мертвяку» пробирался  зем. снаряд по засоренной запани. Вахты перестали пугать ползущие со дна затонувшие бревна. Лебедчики и матросы научились их хватать при поступлении на черпаковую цепь. Леспромхозовцы дали нам плошкоут. Это, проще говоря, пара металлических понтонов, покрытых настилом из досок с ручной лебедкой. Этим нехитрым инструментом мы увеличили свою производительность, так как успевали схватить всякий сорный негабарит до поступления на черпаковую цепь.
Затем такелажница   тащила на отгрузку плашкоут нагруженный топляком, намокшими сплетениями коряг, витков проволоки. Казалось, что катерок не сдвинется с мечта. Но, чудо, взревев двигателями, такелажница напрягалась и волокла глубоко сидящий плашкоут. Нисколько не заботясь о сохранности винтов, катер подбирался к  лесной свалке, и мы занимались выгрузкой. На мой вопрос как в этой каше винты не задели,  мастер усмехался и говорил, что катер «бронированный», то есть у него усиленный набор конструкции, утолщенная сталь на днище, в носовой части и закрыты винты. Про мощность я и спрашивать не стал: заглянув в машинное отделение я увидел там с трудом размещающиеся двигатели. –Танковые- уважительно сказал рулевой, увидев мое немое восхищение.
-Ты бы посмотрел, как она стаскивает сплотки плотов, которые обсохли. - Сказал старший мастер.- Вот скорость невелика, да нам это и ни к чему.  Катер может вытянуть пять тонн. Если зацепить гак на берегу, то катер сам себя вытащит на берег. Так что о посадке на мели не может быть и речи, сам себя стащит. В его характеристиках слышалась гордость за технику.
-Есть еще такая техника, от которой только ахнуть остается- сказал мастер.  - Жаль, у нас ее нет, а то бы я тебе ее показал, раз уж ты такой любопытный. – усмехнулся он. Катера, если их так можно назвать,  могут устанавливаться в русле без якорей, так как имеют для этого специальные упоры; могут быть как буксировщиками, так и толкачами, так как имеют буксирный гак в корме.  А в носовой части - специальные подъемные вертикальные щиты - бульдозеры.
Стало ясно, почему у них  флот такой рисковый. Судам необходима хорошая маневренность  для обеспечения возможности работы на малых, стесненных акваториях и в условиях узких и извилистых фарватеров. В этом я смогу убедиться, когда в свободное время увяжусь за старшим мастером в один из проток Унжи. Казалось, что там на «Казанка» не проберешься, а  рейдовый катер, отчаянно маневрируя, оставляя за собой шлейф мути, шел к цели. –Нам иначе нельзя – с затаенной гордостью за технику сказал рулевой.
Лес - зеленое золото –крутилось в моей голове, когда я цеплял стропом очередной, появившийся  из мути воды, склизкий, напоминавший  налима, конец бревна. Некоторые были такие намокшие, что ручная лебедка начинала угрожающе потрескивать,  и на помощь приходил брашпиль мотозавозни.
-А ведь это дерево, может, пролежало в иле не один десяток лет – соображал я, глядя  на вытащенного гиганта. – Это же мореная древесина…
…Да зубья пилы ломаются, если попробовать ее пилить – ответил мне старший мастер, у которого я повадился спрашивать все, что меня интересует. – Этому лесу цены нет. Я слышал от стариков, что в пятидесятых годах японцы предлагали Советскому Союзу лесосплавные реки очистить. Бесплатно, но лес и все, что найдут, заберут себе – говорил ветеран - леспромовец. – Мы же как: ни себе, ни людям. Вот и корячимся. Вот куда это бревно девать? Сырое, а когда высохнет, ты его не распилишь, такое оно прочное. Только зубья пилы обломаешь. И будет оно гнить на берегу. Вот так-то. – Он хлопал меня по плечу и шел вершить свои дела. Я провожал его взглядом: типичного русского мужика, среднего роста, коренастого, уверенно шагающего по своей земле крепкими ногами, обутыми в растоптанные кирзовые сапоги.
- Ты могучая и обильная, ты убогая и бессильная, матушка Русь…- вспоминал я слова великого русского поэта.

Зеленый краб
Жизнь, несмотря на сложности производства, продолжалась. Команда  втянулась в нестандартную работу зем.снаряда. Вахты сменялись вахтами. Но, иногда, вечером, если зем. машина по какой-то причине останавливала свою заунывную песню, слышалась музыка с берега.. Это по субботам в Доме культуры проходили танцы. –Нужно как-нибудь сходить- говорили мы друг другу и…забывали о своих намерениях.
- Сегодня в ДК  новый фильм привезли.- Информировала коллектив  Анна Павловна, вернувшаяся из поселкового магазина. – Сходили бы, а то засиделись с этой работой. Мы переглянулись. Действительно, чего сидим. Избаловались городами Ярославлем, Костромой, в которых работали перед Унжей. Тем более, что кино привезли. - Все, решено, сегодня сходим в ДК и потом- на танцы. Моя вахта начиналась в 20.00., но я упросил своего коллегу постоять за меня, тем более, что никаких авралов по перекладке тросов не намечалось и переработка на его здоровье не скажется.
Перед  выходом выяснилось, что  неугомонное начальство умчалось куда-то на мотозавозне,  и нам пришлось воспользоваться стареньким «тузиком», так на флоте называли маленькую шлюпку с одной парой весел. Перевозчиком вызвался кочегар Вова. Он наотрез отказался поддерживать наш культпоход. Это был застенчивый малый, только закончивший чкаловское ГПТУ по специальности «кочегар» и обслуживал  котловое хозяйство зем.снаряда. Причиной его застенчивости был высокий рост, где-то два метра. Это бы еще было полбеды, но Вова был отчаянно худ и, несмотря на старания нашей старшей поварихи Анны Павловны, никак не прибавлял в весе. Ему пробовали  доказать, что хорошего человека должно быть много, но…, вообщем, Вова идти отказался. За два раза он перевез команду на берег, обещав быть на месте после окончания танцев. Мы дружной толпой прибыли на просмотр фильма. Фильм, не помню названия, прошел под всеобщее одобрение смотревших и, после окончания, было обьявлено, что начинаются танцы.  Мнения нашего коллектива разделились надвое. Кто-то желал идти на борт, кому-то хотелось «потрясти задницей», по меткому выражению нашего старшого Коли Четверикова. Решили осмотреться, а там видно будет.
Между тем жизнь в клубе шла своим чередом: киномеханик, он же местный дисжокей, вытащил радиолу с пачкой пластинок и старательно, по тематике, раскладывал их. Немногочисленные барышни тоскливо  подпирали стенки. Местная молодежь, выпив пива в буфете, хорохорилась, задирая  друг друга.
–Пока задирают друг друга - подумалось  – потом вспомнят, что есть «чужаки», и сработает общеизвестный принцип деревень и поселков: «погнали наши городских».
Вот тут-то наступило «но», которое определит действие всего вечера. Неожиданно, с шумом, в  ДК зашла группа парней. Даже не парней, а молодых мужчин. Это были крепкие ребята. Многие с входящими тогда в моду «шкиперскими бородками». Одеты они были  в белые нейлоновые рубашки с закатанными рукавами, обнажавшими  мускулистые руки. Верхние пуговицы рубашек были расстегнуты больше обычного. Они громко, с вызывающим смехом, отпуская бесцеремонные шуточки  дамам, прошли в буфет. По-хозяйски составили столы вместе. Затем, заказав пива, достали из карманов воблу и, постучав по краю алюминиевых столов, чем вызвали несусветный грохот в буфете, принялись накачиваться. Некоторые были подпоясаны  флотскими и армейскими  ремнями  с  тускло отсвечивающими металлическими бляхами. От одного их вида стало тоскливо  не только мне, но, судя по сменившемуся настроению на танц.площадке, и местным тоже.
 - Лимитчики пришли, лимитчики – раздался взволнованный шепот. Мы беспомощно крутили головами, стараясь проинтуичить ситуацию. Между тем пришельцы выпили пива, лица их раскраснелись. Часть из них вышла покурить. Шли они развязно, пересекая центр зала, задевая плечами окружающих. Я успел уйти в сторону от плеча крепыша, который явно хотел задеть меня. Местные парни, будучи на разогреве, попытались как-то внешне противостоять этим пришельцам, но…силы были явно неравные.  Психологически пришельцы давили присутствующих. Крепкие, уверенные в себе, они таранили танцевальную площадку.  Пока я созерцал ситуацию, ко мне подошел моторист Саша, спокойный уравновешенный парень, и предложил делать ноги, пока дело не «запахло керосином». Я с ним согласился, и мы передвинулись в сторону выхода, подбирая желающих покинуть мероприятие, которое переставало «быть томным», как говорил герой известного кинофильма. Несколько человек, во главе с Колей, решили остаться. «Посмотреть» - как выразился лидер команды. –Ну посмотрите, посмотрите- пробормотал Саша. – Ребята пошли.
–Коля, без обиды –сказал кто-то из уходящих. –Это не драка с местными. Это контингент другой. Они нас с  г…смешают. Ты посмотри на их ручищи. Да  и ремни к тому же. Но Коля был настроен по- боевому. – Да, ладно, парни. Чего уходить, рано еще.
Закончилось тем, что одна, меньшая половина, пошла по дороге к реке, вторая осталась искать приключений. «Лимитчики» пристальным взором проводили уходящую группу, но не проявили к нам интереса. В спину  раздался истеричный крик Аллы Пугачевой, и народ бросился на середину холла, заходясь в танце. Пришельцы танцевать не торопились. Они покурили и пошли снова накачиваться пивом. Мы шли к берегу с угрызениями совести, словно бросили товарищей на поле боя. Саша не выдержал: - Парни, вы чего тут чистоплюйничаете. Все закончится как всегда, мордобоем. Мне это не нужно. - Сказал и широко зашагал к берегу. Саша был прав. У нас уже был горький опыт придерживаться принципа «Один за всех и все за одного».
На носу   «тузика» сидел кочегар Вова в позе горемычной Аленушки. Левая щека его распухла и приобрела синюшный перламутровый оттенок.
-Вова, что случилось? – Тревожно спросил Саша.
-А – слезливо произнес Вова, обреченно махнув рукой – по морде надавали.
–Кто, за что?- Посыпались вопросы.
–Не знаю, - с отчаянием в голосе сказал наш кочегар. – Я приплыл пораньше, прогуливался вдоль берега. Вон, с той стороны, послышался разговор, смех. Показались парни. Их было несколько человек. Крепкие такие. – Мы переглянулись. Картина напоминала нашу.
– И что? – Переспросил Саша. –По морде-то за что дали?
-Да говорю тебе ни за что- досадливо бросил Вова, держась за скулу. Подошел один такой. В белой рубашке, рубашка расстегнута до пупа. На пузе бляха морская. Ручищи, как у меня нога.
И что?- С нетерпением спросил Саша.
 –Да что-что –отмахнулся Вова. Говорить ему явно не хотелось. – Спросил, откуда мы. Я сказал, кивнув, на зем. снаряд. Один, коренастый такой, с модной бородкой, попросил закурить.
 – Я ответил, что не курю. Не успел опомниться, как он мне -по зубам. Я –с копыт долой.
–Салабон, - презрительно сказал незнакомец. Потом подошел к «тузику», вытащил из уключины весло, положил себе на плечо. – Скажешь своим, кто постарше, что пусть завтра, часам к шести,  приходят за веслом с выкупом. Остальные одобрительно рассмеялись.
 – И ушли.- Подытожил Вова свое повествование.
Мы в полном недоумении погрузились в «тузик» и отправились на борт своего плав.средства. Подплыв к корме,  незаметно для вахтенного начальника, выбрались и пошли по каютам переодеваться. Я поблагодарил своего коллегу за выручку и пошел в рубку вахтенного. Денисыч поинтересовался, как прошло мероприятие. Я рассказал о фильме, но о происшедшем с Вовой инциденте умолчал. А события разворачивались своим чередом.
Менее чем через час, с берега раздался оглушительный свист. Это последняя партия вызывала лодку. Поскольку расстроенный Вова ушел страдать в каюту, за народом отправился Саша, который рассказал Коле, что произошло с нашим кочегаром. Коля выслушал, не перебивая,  и заявил, что с этим нужно разобраться. На вопрос Саши, как прошли танцы, Коля нехотя процедил сквозь зубы, что все обошлось.
Утром, когда я пришел в столовую, народ бурлил по поводу случившегося. Вова сидел  молча, с трудом  глотая кашу.
-Хулиганье! Что делают! – Бушевала Мария – нужно командиру заявить в милицию, что избит член команды. Пусть разбираются. Володь, ты хоть их запомнил? – Не унималась Мария – опознаешь?
-Чего их опознавать – послышалось из раздаточного окошка. Это вступила в разговор Анна Павловна.- Я вчера в магазине узнала, что в распоряжением унженской сплавной конторы прибыл орг.набор. Целая команда, откуда - то с севера, кажется, из - под Архангельска. Им старую бранд вахту под общежитие выделили. Где-то повыше Горчухи поставили. Она махнула рукой, в точь повторив направление, вчера показанное Володей.
В это время зашли два капитана, Бузукин и Лаптев. Они, оживленно переговариваясь, подошли к окошку и приняли по тарелке каши.
–Куда вас с утра носило? – Спросила Анна Павловна мужа.
- Да смотрели новый грунтоотвал- ответил Лаптев, пробуя кашу. – На старом, того гляди, на мель сядем. Николай Михайлович Бузукин с тарелкой каши подошел к столику и, подняв глаза, увидел Вовину сиреневую щеку.
-Ого! Погуляли! – Кто это тебя так? – Весело спросил он.
-Ты бы, Николай не зубы скалил, а разобрался , что произошло –встряла Мария - могли бы челюсть мальчишке сломать.
-С деревенскими подрались что ли? – Не обращая внимания на выпад Марии, по - прежнему живо, поинтересовался Бузука.
- Какие местные, Михалыч! – снова отозвалась Анна Павловна. Как их Вовка описал, так это точно, они, лимитчики.
-Какие еще лимитчики, Анна – заговорил Николай Петрович Лаптев. Их, что милиция сюда  привезла.
- Да нет, не милиция. – снова заговорила Анна Петровна. –Это их так деревенские называют. С Севера они прибыли, по орг.набору.
-С Севера…- протянул Бузука.- Вон оно как. Это серьезные парни. Знаю я их. Бьют только два раза: один раз по голове, второй - по крышке гроба.
-Тебе бы только зубы скалить!- Снова взорвалась Мария- А если бы парню челюсть сломали!
-Ну не сломали же…-миролюбиво сбавил обороты Бузукин. – А ты чего в драку полез? – Повернулся он к Вове, который отчаянно сражался с кашей, с трудом просовывая ложку в рот.
-Да я, Николай Михайлович, и не лез. Они подошли, попросили закурить. Я сказал, что не курю. Один дал мне по зубам, другой взял весло и они ушли. – с трудом пояснил Вова.
-Как это весло забрали? – С недоумением спросил Лаптев.
-Так- ответил Володя – забрали и все.
-Забрали и ушли? – Переспросил, словно утверждаясь, Бузукин. –Именно так – понурясь, ответил Володя.
Разговор прервал забежавший рулевой с шаланды Бузукина. Он сказал капитану, что шаланда наполнена и ее нужно отправлять на грунтосвалку.
– Ох ты, память проклятая! - Вскочил Бузукин. – Я и забыл, что парни отпросились на берег. Бегу. Запускай двигатель. Он быстро поднялся и ушел. За ним  заторопился и Лаптев. На освободившийся борт зем.снаряда нужно было ставить порожнюю шаланду. Разговор затих сам собой. Присутствующие  молча доели завтрак и разошлись.
Шли рабочие вахты. Шли они с переменным успехом. Иногда машина довольно уверенно шла по заданному вахтенным начальником маршруту и только редкие потряхивания говорили о том, что сейчас черпаковая рама вытащит очередной топляк. Ближе к берегу начинался кошмар. Леспромхозовцы обьяснили, что больше затопленного леса находится у берега, откуда спускают бревна. Это мы и сами чувствовали. Но, набравшись опыта, вахты мужественно перехватывали коварные топляки перед попаданием на цепь,  перехватывали длинную, бесконечную проволоку. Работа неуклонно двигалась в заданном направлении. Даже командир, и тот перестал метаться, как брючная молния, и стал спокойнее.
Про ситуацию с веслом забыли. Вова, страдая от распухшей щеки и, избегая расспросов, затихарился в своей котельной среди трубопроводов и материализовывался только в столовой, где молча переносил стенания наших сердобольных поварих. О фразе «завтра, часиков в шесть приходите за веслом с выкупом», никто не вспомнил. Даже Коля Четвериков, сгоряча хотевший «разобраться» с обидчиками и тот как-то затих.
Но события разворачивались  без нашего волеизьявления. Зем.снаряд, несмотря на проблемы с засоренным грунтом, упорно продвигался вперед и наступил момент, когда нужно было переложить боковые якоря, чтобы дать аппарату необходимое движение вперед.
Ситуация была простая, как кусок хозяйственного мыла. Снова прозвучал большой сбор  вахтенных и подвахтенных  рядового состава. Задача была ясна, в дополнительной информации народ не нуждался.
Вооружившись лопатами, традиционно чертыхаясь, ватага лебедчиков-мотористов совместно с рулевыми –мотористами шаланд отправилась копать узкие ямы для укладки в нее бревен, чтобы закрепить тросы. Грунт на новом месте тоже  не впечатлял. Песчаная почва оползала и не давала сформировать нужный профиль канавы, корни деревьев и кустов не давали вонзиться штыку лопаты. Усталые и злые мы сели в тени кустов передохнуть.
- Ну что, болотники! – Раздалось над нашими головами. Мы посмотрели на верх  и увидели парня, стоявшего на кромке берега.
- Когда весло забирать будете?  - Мы переглянулись, так как забыли про весло,  таинственно исчезнувшее несколько дней назад.
-Чего, слабо! – Не унимался парень. Он спустился к  нам и стоял, засунув руки в карманы брезентовых штанов. Вытянувшийся водолазный свитер не скрывал широкие плечи и крепкую грудь. Видавшая виды флотская фуражка плотно сидела на голове. И что мне бросилось в глаза, так это заношенный флотский краб на зеленой подкладке. Я даже головой потряс. Что за диво дивное: флотский краб зеленого цвета.  Парень оглядел нашу ватагу и, видимо, остался недоволен нашим внешним видом.
-Да чего с вами дело иметь!- Презрительно бросил сплавщик через губу.- Слабаки! – Он пустил длинный плевок в нашу сторону и пошел по берегу, слегка переваливаясь и пружиня ногами. Явно, сплавщик привык иметь дело с бревнами на воде.
Наша братия подавленно молчали. Да и говорить, собственно, было не о чем. Нас втягивали в какую-то «взрослую» игру, которая была не в нашу пользу. Устраивать драку, на которую   провоцировал сплавщик…. Об этом нечего даже и думать. Коренастые, привыкшие к тяжелой физической работе, сплавщики разделаются с нами, мальчишками, которым было по восемнадцать лет, как с котятами. Кто-то вспомнил о выкупе, ящике водки, что бросил через губу сплавщик нашему пострадавшему Володе. –Чего ради? - Раздались голоса. Спор утих сам собой.
Мы снова взялись  за работу. Через какое-то время раздался  голос: - Э! Салабоны! Держите вашу палку! – И над нашими головами пронеслось весло, которое с шумом плюхнулось в воду. Я вздрогнул от неожиданности. На берегу раздался грубый смех. Мы  чувствовали, что над нами смеются, а, точнее, надсмехаются. Но разборки явно были бы на руку сплавщикам. Уж драку они бы спровоцировали быстро. Но конфликтовать с ними в наши планы не входило. К тому же шел рабочий день. Выловив весло из воды, наша братия молча принялась за копание осточертевшей ямы.
Меня, как  коллекционера,  интересовала флотская фуражка незнакомца, вернее, краб на зеленой подкладке.
 –Почему зеленый фон у краба? – Маялся я в догадках.  К этому времени я был достаточно осведомлен о видах формы одежды, нарукавных нашивок и «крабов» на фуражках не только речников, но и моряков, и плав.состава рыбопромыслового флота. – Вроде бы вся атрибутика тянула на морской краб среднего командного звена работников морского флота – размышлял я, - но фон…Зеленый фон, это совсем непонятно.  Решил, что спрошу у наших ветеранов-водников. Может, они что-то скажут.
Затаскивая становой трос подальше от береговой кромки запани, мы ушли вглубь русла Унжи, по которой сплавляли лес. Там  увидели наших обидчиков. Это, действительно, были сплавщики леса. Они сдерживали всю громаду бревен, которая должна придти в запань. Несмотря на неприязнь к этим людям, я загляделся, как они красиво работают. Казалось, они играли с о стволами. Только напряженные, вытянутые в струну, ноги показывали, что стоит провести уткнувшееся в берег бревно в нужном направлении. Словно балерины ходили они по вращающимся бревнам, балансируя багром для поддержания равновесия. Они явно слышали нашу возню с копкой ямы, затаскиванием и обтяжкой троса, но не реагировали в нашу сторону.
Сменив места закрепления тросов, мы обеспечили машине нормальную работу. У места впадения в запань дно реки было почти чистое от топляка, так как сплавщики успевали протолкнуть строптивое, бревно, если оно не шло в запань. 
Наступил момент, когда зем. снаряд остановился. Это было под вечер, и народ встревожился, что снова стряслось какое- то неприятное событие. Но мы ошиблись. Зем. снаряд вышел на створ окончания работы. Зачистка была произведена. Это было так неожиданно, что команда даже не возликовала, хотя чего скрывать, такая работа осточертела. Но факт свершился.
Поднявшийся на багерский мостик командир еще раз проверил створы и, видимо, остался доволен результатом. Гонять машину впустую резона не было, и работу остановили. Обьект закончили раньше, так как часть запани была заилена, но оказалась без бревен. А на чистом грунте производительность зем.снаряда составляла 250 кубометров в час.
Утром командир на мотозавозне умчался в управление сплавной конторе договариваться о сдаче запани. Комиссия со стороны леспромхозовцев среагировала быстро, так как они тоже считали дни окончания работы.  Вскоре на берегу запани собралось несколько «Уазиков», а берег расцвел белыми рубашками управленцев. Примчался катер мастера судоходной обстановки.  Всем до запани было дело.
Командир затерялся в стане принимающих. Анатолий, как первый помощник, решил подстраховаться: взял теодолит и планы запани.
- Витек, собирайся, поедешь со мной. Мало ли чего – бросил он на ходу. Мне, пригревшемуся на утреннем солнышке, совсем было не в радость ехать на предмет «мало ли чего», но багермейстер цыкнул, и я нырнул в корпус переодеваться «почище», как было предписано судовым администратором.
Работа по приемке запани шла полным ходом. На  вертких катерах-такелажницах шли промеры. Это специалисты унженской запани  удостоверялись, что работа выполнена. Не теряя времени, сплотчики начинали буксировать боны, чтобы перегородить реку и снова восстановить запань. Работа у всех спорилась. Судя по удовлетворительным отмашкам с такелажниц, работники запани были довольны результатами очистки дна. Наш командир возбужденно что-то рассказывал какой-то «важной птице» от леспромхоза. «Важная птица» с огромным животом, распирающим белую рубашку, снисходительно кивала головой.
Анатолий и я, сидя на бревне, поняли все ненужность нашего присутствия, что до геодезических инструментов дело не дойдет и пора уходить. В это время на малом ходу, аккуратно, чтобы не разводить волну, к берегу подошел катер мастера бригады судоходной обстановки. Матрос сбросил трап. Двигатель затих и на берег быстро сошел мастер. Я его знал, это был Алексей Иванович,  добрый общительный дядька с роскошными седыми усами. – Ну что, закончили? – Поинтересовался он, присаживаясь с нами рядом.
 –Вроде все –сказал Анатолий. Контрольные примеры принимающая сторона осуществила. 
-Да все нормально – сказал Алексей Иванович, -всматриваясь в действия такелажников, которые промеряли середину запани. Теперь еще на несколько лет спокойной работы.  – Хотя как спокойной? – Противореча сам себе, сказал он. Запань вычистили, а что  перед запанью творится, да и по всей реке…Мрак один. Но здесь с леспромхозовцев где сядешь, там и слезешь. Запань они вынуждены были чистить, так как им работать невозможно стало. А русло чистить…это не их печаль забота.
-А если совсем засорят? – Спросил Анатолий.
-А вот когда забьют все русло, тогда задумаются. Их же судоходство не касается. Весной, чтобы ГТшки прошли с завозом товаров, воды хватает, плавучка  с продуктами худо-бедно до леспромхозов, что выше по течению, доберется. И все. Ни у кого голова не болит.  А пассажирский транспорт давно похоронили. А жаль, такие уникальные пароходики бегали – закончил Алексей Иванович. Вглядевшись в действия контролеров, что бороздили акваторию запани, он воскликнул: - Все нормально! Прием закончили.
Действительно, было больше чем нормально. Убедившись в качестве исполнения работы, высокие госта из Костромы стали рассаживаться по машинам. Какой-то дюжий дядька подхватил под локоток нашего шефа и убедительно тянул его к машине.
- Все, финиш! – Сказал Алексей Иванович. – Народ собрался ехать обедать. Вон и наш прораб  уселся в машину.
- Так, парни, - обратился к нам Алексей Иванович- давайте и мы пообедаем. У меня ребята сегодня бредешком побаловались, улов хороший. Как насчет ушицы? Анатолий растерянно забормотал, что вдруг мы потребуемся. Но мастер  его перебил. – Насчет чего ты понадобишься? Водку пить? Так они без тебя справятся. А мы свой обед организуем. К тому же прораб наш тоже там, а мне его транспортировать нужно будет. Не боись, не опоздаем. Анатолий не без удовольствия сдался.
- А ты куда? - Встрепенулся Алексей Иванович, видя, что я собираюсь отойти в сторону и по берегу двинуться в сторону зем.снаряда. Ну чего мне, лебедчику,  пусть не с высоким, но все же начальством, делать.
-Нет, земляк, так дело не пойдет. – Прижал меня Алексей Иванович. – Ты же практикант. Закончится навигация, только мы тебя и видели. А тут посидишь с мужиками, поговорим. А то в Кинешме на улице встретимся,  и друг друга не узнаем. Сопротивляться было бесполезно, да и ни к чему.
- Все, устал я вас уговаривать. Пошли на борт. – Скомандовал решительный капитан.
Путейский катер, с отличительной белой полосой бассейнового управления пути на трубе, коротко взвыл сиреной и отошел от берега.
– Здесь хода пятнадцать минут- пояснил нам капитан. И вправду, вскоре мы увидели пост судоходчиков. Старая, явно еще со времен бакенщиков,  изба вольготно разместилась  на пригорке. Возле нее  стояла сигнальная мачта. – Мы на нее уже ничего не вешаем - поймав мой взгляд, пояснил Алексей Иванович. - Смысла нет, по рации все расскажем. Вот за буями глаз да глаз нужен. Мы непонимающе посмотрели на судоходчика.
-Да пацаны, местные, из деревень, повадились  начинку из бакенов таскать.  Какая – никакая электроника. Все сейчас умные стали.
Катер, сделав плавный оборот, мягко подошел к небольшому, явно самодельному причалу. С берега раздались крики: - Наконец-то! Заждались, Иваныч! Уха перекипает, водка нагревается.
Мы по дощатой лесенке, сделанной умелыми руками, взошли на берег и попали в дружеские руки обстановочной бригады. Народ был искренне нам рад, мы познакомились, кого не знали, и вскоре сидели за столом. Украшением стола была огромная кастрюля. Под лавочкой рядком, поблескивая боками, лежали бутылки водки.
-Так, мужики, не стесняться, все на столе – проговорил Алексей Иванович. Пожилой мужик, явно  бригадир с местного пункта, встал и огромной поварешкой начал загружать густой ухой обьемистые алюминиевые миски.
Местный пост путейцев явно приготовился к встрече гостей. Скорее всего, планировали встретить прораба технического участка, но раз тот уехал с костромичами на «зеленую», как сказал один молодых мужиков, сидевший со мной рядом, «не сидеть же», когда водка греется.
Каждый получил по миске ухи, все остальное было в пределах протянутой руки. Никому до тебя не было дела и вскоре мы чувствовали себя уютно. А пропущенная после краткого тоста старшого, эмалированная кружка с щедро налитой водкой, быстро сделала всех своими.
Зеленые пупырчатые огурчики были сметены мигом,  перья лука исчезли с удивительной быстротой. Не задержались  на столе зеленоватые помидоры. – Ешьте, не стесняйтесь - приговаривал пожилой бригадир.- Еще вырастим.
  За первой кружкой, последовала вторая. – Чтобы бритвенное лезвие не прошло между первой и второй -  заявил хозяин поста.
Опустошив миски, народ потянулся к огромному противню с жареной рыбой. Первый голод прошел.  Народ стал сыто отваливаться от тарелок и переговариваться. Разговор, естественно, крутился вокруг реки. Я посетовал, что за все время работы зем.снаряда  не мог выбраться посмотреть город Макарьев с его монастырем, село Унжу.
-Да нечего там смотреть! - Отмахнулся кто-то из тех, кто помоложе.
– Не скажи,- перебил его Алексей Иванович,- это ты тут живешь и по Унже болтаешься взад-вперед, а ему…- Ты же практикант, как я помню. - Мне было приятно, что мастер меня не забыл. На его катере меня отправляли в мае на Чкаловский завод, где стоял зем.снаряд «Волжский -219».
Узнав, что я заканчиваю училище, мужики поинтересовались куда бы я хотел распределиться. Я не успел ответить, как один из мужиков,  ответил за меня. – Так тебя, наверное, в армию заберут. Восемнадцать есть уже? Я, занятый куском щуки, утвердительно кивнул головой. –Ну вот, Иваныч, старая проблема, - продолжил голос – не успеет работать начать, а их уже в армию…
- Толя, ты уже отслужил? – спросил кто-то Анатолия.
 – Все честь по чести, три года. На Тихоокеанском флоте. – Отчеканил Анатолий, хрустя огурцом.
 – Ну вот это им надо! – Продолжал все тот же дядька – училище закрытого типа, наряды, дежурства…- Это у вас еще есть? – Спросил он меня. Я снова кивнул головой. Рот был занят куском рыбы.
- Ну и на фига им эта служба! Распределились бы на пять лет, привыкли к производству и с водного транспорта бы никуда не ушли. Как мы, да Иваныч!
- Это точно – подтвердил Алексей Иванович. От выпитого он зарумянился, и его седые усы распушились. – Ты не удивляйся нам, Витек, я и Паша тоже ГРУ заканчивали, штурманское отделение. Только сначала в техникум водного транспорта поступили, а в 1944 году, курсантами училища стали. Впервые наелись досыта, форму выдали. Все чин-чинарем.
-Помнишь, Паш, как курсантами к себе в деревню приехали? – Алексей Иванович хитро скосился на коллегу – Кителя, погоны…  Все девки наши были. А потом распределение. На пять лет - и никуда не моги уехать, пока не отработаешь. Пашка он активный был:  комсомолец, спортсмен. Его на Волгу распределили третьим помошником капитана.
 –Паш, забыл, с чего ты начинал? – Обратился Алексей Иванович к приятелю.
  -Да с буксира-колесника, с чего же еще. – Отозвался Паша, пожилой грузный дядька – баржи с горючим таскал с низовьев Волги.
- А я в распоряжение управления Беломоро- Балтийского канала отправился. – Алексей Иванович вздохнул.- Война только закончилась. Канал весь разбитый. Стройка там  по восстановлению развернулась невиданная.
- Подожди, Алексей Иванович, его же в 1933 году построили? –Переспросил кто-то из умных.
-Построить-то построили, Мало, что построили, даже запустили в действие. Сам Сталин приезжал принимать обьект. Старожилы рассказывали, что он с комиссией прошелся по нему, и канал ему не понравился:  мелкий и узкий, глубина –три с половиной метра. Вообщем, Сталин назвал его как бессмысленный и никому не нужный. Это он, конечно, сгоряча так высказался. Со стратегической точки зрения канал был уникальный. Он же  связал Белое и Балтийское моря. А Белое море это уже Арктика. Там до Мурманска рукой подать.   Арктика же отрезана была от страны. На одной Кировской железной дороге было не выехать. А тут какой-никакой водный путь. Корабли для Северного флота смогли  по каналу провести, а подводные лодки -на баржах протащили. Это мне старожилы рассказали.
- Поди народа сколько пересажали после такой приемки - выдохнул кто-то из сидящих.
-Вот про посадки не ведаю, да и приехал я в 1946 году. Там сажать некого было. Все были сажены –пересажены. Канал начали строить в 1931 году, и закончили за девятнадцать месяцев. Представляете! – Алексей Иванович задумался, вспоминая былое.- Старожилы рассказывали, что трудилось на канале больше ста тысяч заключенных из   Беломоро-Балтийского лагеря. Для антуража и придания величия «социалистической» стройке, заключённых называли «каналоармейцами». Вроде трудовой армии.
-Мы здесь таких вещей и не слышали – выдохнул кто-то из сидящих.
-А кто их мог слышать - отозвался Алексей Иванович. – Только местные и знали про эту показуху. А как канал построили, так постановлением Совнаркома СССР  на базе лагерей Белбалтлага был создан Беломорско-Балтийский комбинат для  эксплуатации канала и освоения прилегающих к каналу районов. Два миллиона гектаров леса закрепили   за ним. Комбинату были переданы все промышленные предприятия на закреплённых территориях. Четверть населения Карелии трудилась на этих предприятиях, в основном, деревообрабатывающих и целлюлозно-бумажных. Вообщем, одна сплошная зона. Это же НКВД. Смекаете? А ты говоришь сажать?
- Ну в войну  канал крепко разбомбили немцы, чего-то наши взорвали. Вообщем,  ушли туда, откуда начали. Ведь водный путь  хоть и двести двадцать километров, а искусственных каналов там совсем мало, где-то километров тридцать. В основном  канал вели по озерам, болотам, мелким рекам  Шлюзы взорвали и все, - конец каналу.  А перепад высот там, будь здоров был, порядка ста метров. Девятнадцать шлюзов, все это дело нивелировали. - Вздохнул рассказчик.
За столом стояла тишина. Народ переваривал сказанное.
 – Ну чего, мужики, загрустили! - Воскликнул Алексей Иванович –наливай, - кивнул он хозяину стола. Тот встал, быстро наполнил кружки, но садиться не стал. – За тебя, Иванович, ты у нас героическая личность, и залпом выпил налитое.
-Да ну, чего я, - отнекался Алексей Иванович, опорожняя кружку. – Я, считай, мальчишкой приехал, в 1946 году. Канал к этому времени уже запустили. Главное что, шлюзы отремонтировали, воды накопили и все, тихой сапой суда пошли.
-К этому времени канал из управления МВД вывели, но дисциплина была жесткая. Молодежи много приехали. Да одних нас, выпускников ГРУ, приехало немало. Особенно вас, - кивнул он в мою сторону, -гидротехников. Так ваше отделение называлось, когда мы учились. Губили судоходство  глубины, их до войны почти не разрабатывали, а тут взялись. Зем.снарядов понагнали! Самых что ни на есть разнотипных. И дореволюционные землечерпалки с паровыми машинами, и голландские черпаковые…всего не упомнишь. Немецких машин было много, наверное, по репарации передали.
- А вы -то как куда попали, Алексей  Иваныч?- Спросил Анатолий. Он был весь во внимании. Позднее я узнаю, что он собирался ехать на ББК (Беломоро-Балтийский канал) по распределению, но в этот год запроса на специалистов не было.
– Я? - переспросил Алексей Иванович, - я - на шаландер. Причем на колесный. Его откуда-то с севера пригнали. Адова работенка была,  вам скажу. Шаланд еще самоходных не было. Да и шаландой их не назовешь: баржа-баржой. Их даже не толкали, буксировать нужно было.- Алексей Иванович помолчал, похрустел огурцом и продолжил:
–Путейцев на канале уважали. Командир зем. снаряда для команды дноуглубительного каравана царь и бог был. А народа было порядка ста человек.  Мы, хоть, и буксировщик, у нас был  свой капитан, подчинялись командиру. А команда на землечерпалке довольно большая, около 70 человек. И все на брандвахте жили. Как вспомнишь…- махнул рукой Алексей Иванович. – Всего хватало: и веселились, и работали. Молодые были…  За столом рассмеялись
- На Печоре северной, суровой, ветры дуют и тайга шумит, только на машине черпаковой багер молодой один не спит -  неожиданно, речетативом проговорил слова Анатолий. – Ваша песня, Анатолий Иванович?
Алексей Иванович даже вздрогнул. – Толя, откуда ты эту песню знаешь? – Воскликнул он.
-Да с Беломоро-Балта, - Алексей Иванович – рассмеялся Анатолий. Парни с практики привезли.
- Ты смотри, не забыли…- Мы эту песню распевали под гитару. На брандвахте музыкантов много было. Кто на гитаре, кто на гармони. Как вечером после вахты на корме соберемся…- расчувствовался наш старший товарищ.
- И сколько лет ты там проработал, Иваныч?
- Лет-то, - задумался Алексей Иванович- да до шестидесятого года протрубил.
– Неужели никуда не выезжал? – с тревогой раздался голос.
- Нет, - рассмеялся Алексей Иванович.- Я же не заключенный был. Была попытка уволиться через пять лет  после распределения. Хотел в море уйти. Там же Архангельск рядом, до Мурманска - недалеко. Вот и решил мир посмотреть, деньжат подзаработать. – Алексей Иванович неожиданно замолчал.
– И чего, Иваныч?
- Да чего, чего! Вломили так, что был не рад, что зашел в отдел кадров. Дисциплина-то была как в армии. Вы, наверное, не знаете,  речники погоны носили и звания были. Я был старший лейтенант речного флота. Усекли?
- Это как это, Иваныч? – Раздался все тот же любопытствующий голос.
 -Да так, Постановление вышло, по военному положению на транспорте, даже лесное хозяйство, которое имело свои суда и те носили форму.  Я здесь сделал стойку. Вот он, ключ к моей загадке. Но перебивать рассказчика не стал.
-  Мне этот шаландер уже вот здесь был. - Алексей Иванович показал на горло. Мимо самоходки идут, буксиры плоты тащат. Движение… А я от свалки грунта, к шаланде - зацепил и обратно. Начальник отдела кадров умный был мужик, еще с довоенной стройки, сначала выписал, что мало не показалось, потом хлопнул по плечу и сказал, что скоро будут изменения в нашей жизни, а пока иди, работай.
Алексей Иванович помолчал, собираясь с мыслями - Он был прав, наш начальник отдела кадров. В 1950 году было принято Постановление Совета Министров РСФСР о капитальном ремонте и реконструкции гидросооружений ББК, все береговые и плавучие обстановочные огни были переведены на электропитание, внедрялась автоматизация судоходной обстановки.
- Я к этому времени был первым помощником капитана. –Продолжил Алексей Иванович. - Опыт накопил, конечно, огромный. Мы же не только шаланды таскали, но и зем. снаряд с его обеспечением с одного места работы на другой перетаскивали. Земснаряд, а особенно, если это землечерпалка, это же целый комплекс судов:  шаланды, брандвахта, баржа с запасом топлива . А то и не одна: жидкого - нефтянка, твёрдого - углянка, завозня. Всю эту флотилию отбуксировать нужно, расставить… Много дел было, много.
- И чего случилось-то? – Иваныч- снова выскочил кто-то из нетерпеливых.
- Да ничего не случилось. Просто бакенщиков на судоходные бригады менять стали. Вроде нас. Правда, еще буев не было, но бакены зажигались уже автоматически. Вот мне и предложили возглавить такую бригаду, и стал я мастером судоходной обстановки.
Алексей Иванович, налил себе воды, выпил,  и устало откинулся на спинку скамейки.
 – Иваныч! – Да тебе книгу писать нужно, такую историю рассказал.- сказал ему хозяин стола. - Да нет, - рассмеялся Алексей Иванович- таланта нет. Пусть другие пишут.
 Мужики выбрались из-за стола, кто-то ходил по берегу, разминая ноги. Я тоже прошелся по территории судоходного пункта, заглянул в служебную комнату. Там стоял аппарат УКВ, на столе лежали  какие-то журналы. Вообщем и все.
На краю поляны валялись вповалку дощатые бакены. Я с интересом полазал по ним, думая, что найду керосиновую лампу старых дореволюционных времен, но не нашел. Зато наткнулся на вешки. Кто не знает, это знаки судоходной обстановки без освещения. Они были очень старые и, явно, забытые. К этому времени  на Унже была освещаемая, обеспеченная проблесковыми маячками, судоходная обстановка
Насмотревшись на раритеты судоходной обстановки я сел на лавочку и созерцал Унжу. У меня особое отношение к малым рекам. Я их люблю как составную часть срединной России, но работать на реках, где лимитированные глубины не больше метра, как-то невесело. Я всегда с тенью иронии слушал ребят пришедших с таких рек как Ветлуга, хотя сам тоже не далеко ушел, так как  на изыскательской практике был на Кубани. А на ней, с непредсказуемым гидрологическим режимом, стояли не только дощатые бакены, но и вешки с вениками на конце. Раструб веника  -вверх, это правая кромка судового хода, веник вниз- значит левая сторона.
-Мужики! Самовар готов! – Раздался победный клич. Хозяин поста, напрягшись, принес огромный, пузатый, ведерный самовар. Взгромоздив его на стол, он даже пот со лба вытер. - Укатал, скаженный…- только и сказал. Самовар, действительно был хорош. Он явно был в почете и не забыт. Об этом свидетельствовали ярко начищенные бока и медали во все самоварное брюхо.
Народ подходил и с удовольствием наливал кипяток в стаканы с алюминиевыми подстаканниками, почему-то с эмблемой «МПС».
-Вот вареньем угостить не могу – сожалеючи, сказал хозяин. – Еще ягода не поспела. Приезжайте осенью, попьем и с малинкой, и с черникой. Здесь ягод немеряно. Присутствующие с удовольствием  пили душистый обжигающий чай.
- Слушай, Витя, а что за история у вас с веслом вышла? – Подсев ко мне, поинтересовался Алексей Иванович. Я сделал оленьи глаза и с удивлением поинтересовался, откуда информация.
-Да мы тут все знаем. Даже чего ты не знаешь! – Хохотнул мастер пути. –Так что, давай, рассказывай.
Анатолий с удивлением и даже долей недовольства смотрел на меня. «Какое весло? Почему я ничего не знаю!»- Кричал  его изумленный вид.
«Лучше начать с просьбы Алексея Ивановича», -сообразил я - а там, глядишь, и вопросы отпадут сами собой. Рассказ о нашем поражении был выслушан в полном молчании.
- Вот гады!  - Раздался голос Павла Ивановича, друга Алексея Ивановича. Нашли на ком куражиться, на мальчишках.
- Так чем закончилось? – Пропустив реплику друга – спросил Алексей Иванович. Деваться некуда, я рассказал о последней встрече, когда весло было брошено нам чуть ли не на голову.
- Вот дешевые фраера! С мальчишками связались!– Не выдержал Алексей Иванович. – Их бы к нам на Беломоро-Балт!  Ну  встречу старшого, все ему выскажу. Приехали тут куражи устраивать.
- Так в чем дело? Кто- нибудь скажет? – Повысил голос Анатолий. Я по голосу понял, что он на меня крепко обиделся. -А чего обижаться,- подумал я. - Вову он с фингалом видел, историю нашу на зем. снаряде только ленивый не слышал. Вот уж поистине последними новости узнает начальство.
- Подождите - снова взял инициативу в свои руки Алексей Иванович. – Они как вам сказали? Чтобы завтра пришли в восемнадцать и договорились о передаче весла или принесли выкуп? Какой выкуп?
- Ящик водки! – Смущенно проговорил я.
- Ну дряни! –Снова не сдержался Павел Иванович. – не видят, что это практиканты, мальчишки еще.
- Да, сплавщики решили покуражиться…- задумчиво проговорил Алексей Иванович. – Забыли,  как их моряки гоняли на Севере.
На меня повеяло романтикой морских рассказов Бадигина К.С., Тверцова О.В. Будучи в Мурманске я наслушался баек о стычках моряков торгового флота с рыбаками. Рыбаков - с военными моряками и так далее. То есть били морды друг другу по делу и без дела. Даже курсанты двух мореходок, высшая и средняя и те схватывались ради профилактики и чтобы жизнь медом не казалась.
- Так это те лимитчики, что на брандвахте живут? – Раздались вопросы от всех сидевших за столом.
- Это не лимитчики – хмуро отозвался Алексей Иванович.- Это орг.набор из Архангельской области. Сплавщики с Северной Двины. Плоты сплавляли в Архангельск. Там сейчас за Минлеспром крепко взялись и лес стали на судах доставлять. Большое сокращение народа произошло, а другие в заработках много потеряли. Эти парни привыкли лопатами деньги грести. Ну, правда, за дело. Работенка у них не сахар. А на Унже мужиков не хватает. Вот «Костромалеспром» и пригласил их на навигацию. А они, глянь, что творят! Ведь не пошли стенкой на сплотчиков и формовщиков.
- Да уже сходили, Иваныч- сказал кто-то. –Совсем недавно на танцах.
- Ну что? – Как-то повеселел Алексей Иванович, словно ждал чего-то новое.
-Да никак- грустно отозвался тот же голос. –Вломили нашим по первое число. А когда местные с пилорамы решили помочь, так и их погнали.
- Ты смотри, крепкие ребята…- уважительно произнес кто-то.
- Крепкие-то, крепкие, но вот мальчишек бить, это последнее дело – задумчиво проговорил Алексей Иванович. –  завтра я с ними поговорю.
- Среднего роста, говоришь, крепкий?  С шкиперской бородкой?  Я утвердительно кивнул головой. - У него еще фуражка интересная- добавил я. Морская, но почему-то краб на зеленой подкладке.
Ну это он остатки прежней роскоши донашивает - отозвался Алексей Иванович. – Это как? – Снова встрял я.
- Давняя история. С пятидесятых годов, когда  транспортировка леса методом буксировки плотов шла полным ходом по всем рекам, и даже по морю, у Минлеспрома были свои суда- плотоводы. В министерстве лесной промышленности  свое управление флота было. Вот для плав.состава и установили свою форму одежду. Но, по- моему, она не прижилась. Плав.состав у них служил с морского, речного флотов. Ну кто такой зеленый краб на фуражку оденет. Так и сошла эта эмблема - на нет. Сохранилась разве что у этих пижонов, да у управленцев в министерстве.
- Слушай, Алексей Иванович, так что это традиция такая у лесников?- Спросил кто-то.- Весла отбирать.
Да не их это традиция. –Отмахнулся Алексей Иванович. Это еще до войны то ли на Мурманском побережье, то ли на Дальнем Востоке, от нечего делать, экипажи судов развлекались. Вроде стенки на стенку выходили. Экипаж на экипаж. А без повода какая же драка? Вот и придумали весла у шлюпок отбирать.
-Это как это? – Снова – вопрос.
- Вот я и говорю,- терпеливо повторил Алексей Иванович, - это дело с побережий пришло, там, где к берегу не подойти. Глубины не позволяют. А малому каботажу нужно грузы перевозить, почту передать. Вот там, где не было грузовых  плашкоутов, ну вроде понтонов, не гнушались грузы и на шлюпках перевозить.
Этой мордобойкой больше рыбаки баловались. Их обида брала, что моряки чистенькие ходят, а  зар.плату «чемоданами» получают.
Здесь я скромно промолчал, так как этот термин не без оснований  гулял в Мурманске. И «виной» были не большие заработки, хотя не без этого, а неудобный размер бумажный купюр реформы 1947 года. Деньги были большие и плотные, носить в кармане их было неудобно. А в продаже были маленькие чемоданчики. Их называли «балетки». Вот рыбаки и моряки и повадились ходить с ними за зарплатой, как с большими кошельками.
Что это не байки, позже, через несколько лет, эту традицию мне рассказали банковские кассиры, которые хорошо помнили  времена пятидесятых. Вот отсюда и «чемоданы»
-Труд каторжный, да и условия на траулерах не ахти какие, вот и срывали обиду. Да что там говорить, дурь играла. – договорил Алексей Иванович.
- И что дальше, Иваныч?- Снова вопрос.
- А чего дальше? Выкроят момент, когда у шлюпки только один вахтенный остался- и к нему. Ну пристанут, вроде как к вашему пареньку –повернулся он ко мне- дадут по зубам, но не сильно, для профилактики. Назначат встречу и уйдут с веслом. Опытные ребята понимали в какую историю влипли, но чтобы выкуп…это я не слышал…,может, позже появилось…растерянно проговорил Алексей Иванович. – Вот драка должна быть обязательно, если команда, у которой весло забрали, струсит, это позор на многие годы.
-И чем все дело кончалось?
 - Да ничем. Если верх брали рыбаки, то весло так и не отдавали и «славили» слабаков с морского флота. Если брали верх моряки – весло возвращали с извинениями. Вообщем то и все.
-А при чем здесь леспромхозовцы?- Не сдавался Павел Иванович.
-Да совершенно не при чем, Паш- ответил другу Алексей Иванович. –Ну сам посуди, где они могли с моряками и рыбаками пересечься. Они же в Архангельск плоты сплавляли, а там нет условий драку спровоцировать. Разве что в ресторане, так там быстро милицию вызовут, не развернешься. Ну, может, где-нибудь в деревнях на Северной Двине покуражились, вроде, как здесь.
- Да это все нормально, пусть дерутся, если кулаки чешутся. Только чего мальчишек бить. Сшиблись бы с достойными мужиками, потом ящик водки выпили, вот это я понимаю. А так… Не хочу даже говорить. – Алексей Иванович досадливо поморщился. – Завтра найду их старшого и побеседую.
Судоходчики еще долго о чем-то спорили, рассуждали о том, что пошли не те времена. Что раньше понятие чести присутствовало даже при мордобое. Я их не слышал. Думал, что, может быть, нужно было придти на встречу с сплавщиками. Взять с собой Сашу. Он парень спокойный, уравновешенный, в конфликт втянуть себя не даст. Ящик водки, конечно, мы покупать бы не стали, но посидеть за стаканом…, ну почему нет.
Меня заинтересовала весельная история. Она же пришла откуда-то. Алексей Иванович только высказал свои предположения, но такая традиция существовала. Может, сплавщики бы и подсказали. Откуда было мне знать, что позже,  находясь в Мурманске, я выйду на следы этой  морской традиции, но, к сожалению, только на следы.
Мурманск, город не похожий на другие города России. В нем, как и в другом портовом городе, своя жизнь, особенная. Даже если ты не ходишь в море,  ты живешь морем.
Жизнь меня свела с теперь уже позабытым, но тогда известным писателем Калининым. Калинин был его псевдоним. Настоящая фамилия писателя была Михайлов, звать- Олег Викторович. В Мурманске писатель издавался в литературных альманахах, в журнале «Север». Его рассказы читались в авторитетнейшей радиопередаче «Атлантика» для моряков северо-западного бассейна. Он писал о море, рыбаках, первым из журналистов заговорил о нефтегазразведчиках, которые прочно обосновывались в Арктике.
Мое знакомство было с ним очень даже интересным. Будучи депутатом городского совета, я присутствовал на каком-то мероприятии, проводимым горсоветом ( это при советской власти был орган управления города). Мой приятель журналист, с которым я о чем-то беседовал, вдруг прервал нашу беседу и  обратился ко мне: - Слушай, Калинин пришел. Ты же хотел с ним познакомиться. И, взяв меня за рукав, подтащил к высокому красивому ( да именно красивому мужской красотой) мужчине. Он стоял у окна и раскуривал трубку. Коллега с журналисткой бесцеремонностью прервал его занятие и сказал, что я хочу с ним познакомиться. Олег Викторович с прищуром, не выпуская трубку из зубов, посмотрел на меня. Как мне показалось с некоторым высокомерием. Я к этому отнесся весьма спокойно. Чего вы хотите: прозаик, член Союза писателей России, кандидат географических наук.   С 1956 работал на судах морфлота, АН СССР, в «Союзморгео», «Севморнефтегеофизика». Участник арктических и антарктических экспедиций. учёный секретарь «СОЮЗМОРГЕО», главный инженер геодезической партии «Севморнефтегеофизика». Одним словом, положение обязывало. 
Я спокойно выдержал его взгляд, и он протянул мне, на правах старшего по возрасту, руку. Я представился. Услышав мою, достаточно громкую должность, Калинин на минуту задумался, затем снова прищурил глаза и шутливо спросил, что-то по взаимодействию государственного банка с их трестом. Я вспомнил историю с перечислением заработной платы их тресту из московского главка, с которой пришлось разбираться,  что привело к задержке выплаты, и так же шутливо произнес, что «банку и церкви врать нельзя». Калинин  на секунду замер, словно переваривая услышанное, и громко непринужденно расхохотался. Затем без перехода, тронул меня за рукав и сказал:  - Пошли в буфет, выпьем чая.
Так я и познакомился с известным арктическим и антарктическим писателем.
В буфете мы питием чая, естественно, не ограничились. После пары стопок коньяка он искренне хохотал над моим недоумением по  его специальности.  В 1957 году он окончил Ленинградское высшее инженерное училище им. адмирала Макарова, получив диплом инженера-гидрографа со специализацией штурмана-геодезиста. Если штурман –гидрограф у меня вопросов не вызывал, то специализация геодезиста –переклинивала. Я сразу вспомнил лабораторию геодезии в ГРУ имени Кулибина, нашего преподавателя Кардакова Дмитрия Васильевича, с его монотонным, даже слегка гнусавым голосом, когда он преподносил нам, курсантам-первокурсникам, геодезическую заумь.  Олег Владимирович, просмеявшись, рассказал, что он родом из Твери и хотел стать моряком. На судовождение его не пропустили, и пришлось подать документы на гидрографический факультет. Его тоже по началу удивляли необычные для моряка специальности, но после первой же практики он понял их необходимость. А сейчас, когда он работает в тресте «Севморнефтегеофизика», знание геодезии ему очень пригодились. Я рассказал ему о своих перепитиях при поступлении в ГРУ имени Кулибина, когда мне, посмотрев на  данные по зрению,  указали на дверь, и только отличное свидетельство по окончанию восьми классов спасло меня от бесславного возращения домой. Мне разрешили сдавать экзамены на отделение «ВПС». Он понимающе кивнул, что с потерей мечты трудно смириться.
Позже мы неоднократно пересекались с ним. Это был интереснейший собеседник, но жесткий, даже жестокий, критик. Посмотрев мои начальные работы, он сморщился, но, взяв себя в руки, сказал. - Ты знаешь,  какое мне заключение дали в ленинградском отделении союза писателей? - «Удивительно слабо».
 –Понял –сказал я, убирая листки в портфель.
 –Но ты не бросай, не выдумывай –строго предупредил меня Калинин.
Затем он уехал в Тверь, в 2004 году его не стало. Будучи в Твери,  я купил его сборник рассказов. Прочитав, схватился за голову. В сборнике, в одном из рассказов, Калинин описывает сцену, удивительно напоминавшую мою. Только действие происходит на Дальнем Востоке между моряками парусно-моторной шхуны и рыбаками с сейнеров, промышлявших в прибрежном лове. Жаль, что не рассказал ему свою историю! Несомненно, мы бы вышли на интересные истоки этих конфликтов, где фигурирует в качестве неизвестного нам символа весло.
Но история с унженским веслом и сплавщиком с зеленым крабом, поскольку я ее вспомнил,  мне запала.
В Мурманске я интересовался о подобной традиции. Но у кого бы не спрашивал, никто ничего подобного  не слышал. При случае спросил  у генерального директора мурманского рыбакколхозсоюза,  промысловые суда которого были разбросаны по всему побережью. Директор был авторитетнейший  мужик. Родом из архангельских поморов. Кому как не ему знать, как проводят время в промежутке между рейсами экипажи промысловых судов.  Нужно сказать, что он живо отреагировал на нестандартность моей просьбы. «Сам не припомню, но у ветеранов поспрашиваю» - сказал он мне. Но увы. Его ветераны зашли в тупик. Они припоминали, что, да, поводом к драке могло послужить хищение весла. Но это все-таки не то. В моем случае это был ритуал. Может, он, действительно, был завезен с Дальнего Востока, но иссяк по истечении ряда лет. Оно и понятно. По рассказу Михаила Калинина  описывалось послевоенное время.
- После войны кто только не работал  на судах, особенно прибрежного лова- сказал мне генеральный директор. –Не мудрено, что могли какие угодно игрища устраивать. Но время не стояло на месте. Изменился качественный состав плав. состава, соответственно, ушли и традиции и обычаи рыбацкой вольницы.
-Но ты молодец, такой историей заинтересовался. Я вот всю жизнь в Заполярье, а мне и ни к чему. – Хлопнул меня по плечу матерый рыбак. Я запунцовел от смущения и удовольствия.
 При встрече с известным  мурманским фотографом  Виталием Георгиевичем,  посвятившим жизнь Кольскому Заполярью, автору нескольких фотоальбомов, имевших международное признание, я тоже задал вопрос о возможности существования такой забавы, как выкуп весла. Но и он не вышел  на истоки этой…как даже назвать не знаю, … этой традиции.
 –Знаешь, Алексеич, - сказал он мне за чаем в своей уютной фотолаборатории- эта история могла иметь место. Не знаю насчет Унжи и сплавщиков, но баловались этой забавой рыбаки, моряки и рыбаки прибрежного лова. Скорее всего,  это было продолжение «стенки на стенку», которая практиковалась в деревнях у поморов.  Вот и перенесли ее на морские берега Мурмана. А твои сплавщики, скорее всего, занимались перегонкой морских плотов, «сигар». Приходили эти монстры, я их видел в портах. Там парни были, я тебе скажу… Вроде твоих сплавщиков. Вот и подглядели они, а, может, даже и поучаствовали в подобных конфликтах. Тебе повезло.  Ты был свидетелем исчезающей традиции взаимоотношений морского братства. Я удивленно поднял на него глаза: ничего себе, братство! Физиономии друг другу бить. Виталий Георгиевич, увидев мое удивление, улыбнулся и сказал: - Да, именно, братство. Руки чесались, но это была не забубенная пьяная драка, которые были нормой в любом  ресторане морского города. Здесь, видишь, был ритуал. Он помолчал, потом сказал: - Слушай, ты же пробуешь писать? Так вот и опиши эту историю. Да не затягивай, а то забудешь.
  - Пишу, Виталий Георгиевич, но очень поздно…хотя, лучше чем никогда. 
В это время аппарат УКВ зашелся в истерике звонка. Старший поста  убежал в дом к аппарату  и оттуда крикнул, что мероприятие по принятию запани закончилось. Можно забирать прораба тех. участка.
- Извините, ребята. Пора.- Заторопился Алексей Иванович. -
 Парни- обратился к нам – Поехали. Ваш, думаю, тоже готов.
Мы поблагодарили гостеприимных хозяев и поднялись на борт. «Путеец» с горестным воплем сирены вышел на стрежень и резво пошел в сторону запани. Высадив нас на зем. снаряде, он пошел дальше грузить начальство. Нашего отсутствия, похоже, никто не хватился. Народ понял, что мы были на сдаче обьекта, а командир…а командира доставил Володя на мотозавозне в весьма благодушном состоянии, что ему было ни до чего.
Утром за нами пришел «диспетчер», катер типа «Костромич», с предписанием буксировать нас. Мы удивились такой судовой единице, но капитан «Костромича» сказал, что  место работы - недалеко и с помощью шаланд с доставкой зем.снаряда проблемы не будет.
Недалеко так недалеко, нам было без разницы, хотя, чего скрывать, сидение на Унже надоело и хотелось куда-нибудь поближе к городам.
Но у тех. участка были свои планы на счет работы зем.снаряда. Когда  дноуглубительный караван был готов к « бою и походу», я спросил у Анатолия насчет конечного пункта.
 – Кажись, идем в Сокольское – сказал он. Ветераны тех.флота только рассмеялись в ответ: в Сокольском была судоверфь, которая специализировалась на постройке деревянных корпусов для барж и дебаркадеров. Деревянного хлама на дне  там тоже было достаточно, хотя не в том обьеме , как на Унже.
Что здесь скажешь? Ровным счетом ничего: работа  на зем.снаряде «Волжский -219» продолжалась.
P.S. Больше жизнь меня с техническим флотом не сводила. Через несколько лет, после того  как я сменил китель речника на флотскую форменку с погонами старшины первой статьи,  затем надену  студенческую штормовку, на кинешемском автовокзале  встретил Колю Четверикова. Мы искренне обрадовались друг другу. Сделали комплименты, что оба хорошо сохранились. Время до отправки  автобуса было, и мы уютно устроились в привокзальном кафе.
Коля по-прежнему работал на зем. снаряде в том же качестве. На мое удивление, что он не стал даже третьим механиком, Коля погрустнел и сказал, что совсем было собрался поступить в ГРУ, но женился, а потом…Ну чего может быть «потом» у женатого человека. Коля вздохнул, и я быстренько поменял тему, спросив, как себя чувствует мой старший товарищ Бузукин. Бузуку отправили на пенсию. Он яростно сопротивлялся, но его увлечение алкоголем сыграло с ним роковую шутку. На пенсию его все-таки «ушли». По слухам он уехал к себе в деревню и там спился окончательно.
Лаптев еще капитанит, но, по его словам, последнюю навигацию. Да и скучно ему без Анны Павловны, которая давно уволилась и сидит на берегу. Галина, их дочь, приняла эстафету старшей поварихи. Развелась со своим старшим помощником и вышла замуж…за водителя мотозавозни. Это новый парень пришел после армии и сменил Володю. Тот восстановил свой рабочий диплом и перекочевал в Городец, что недалеко от Чкаловска. Его ждал «Волго-Дон».
- Что еще? – Сказал Коля. – Анатолий, первый помощник, тоже ушел. Он так и не нашел общего языка с командиром и ушел на завод. К тому же ему обещали дать квартиру.
- Коля, - спросил я - Как Мария?
 – Мария? – Переспросил Коля. – Она давно ушла.  Как Бузукин ни звал ее замуж, но она на его уговоры не поддалась, хотя, видно было, что жалеет этого непутевого мужика. Мария уехала в деревню. Там живет ее племянница, и она нянчит двоюродную внучку.
- Ты-то как? – Спросил Коля. – Смотрю, у тебя не куртка, а афиша какая-то, - пошутил он. Я рассказал,  что учусь на третьем курсе в МГУ. А нашивки на куртке, знаки стройотрядовской «Доблести», показывающей, где был, сколько стройотрядов за плечами.
Коля рассказал, что в техническом участке крепко удивились, когда я весной 1972 года пошел работать в  кинешемский порт. В отделе кадров тех. участка  даже не поверили и позвонили соседям. Там подтвердили, что именно так. На вопрос, как техник водных путей мог пойти на зксплуатацию флота, в кадрах порта посмеялись и сказали, что была бы голова на плечах…А у него  она на месте.
Коллектив зем.снаряда приобиделся, что я ни разу не заглянул к ним. Здесь коллеги по дноуглублению были правы: «Волжский-219» как-то стоял напротив порта. Но я только отдежурил свои сутки.  Нужно было просить диспетчерский катер, чтобы добраться. Пока я собирался,  зем. снаряд отбуксировали по месту назначения.
По трансляции  обьявили, что автобус «Кинешма-Юрьевец» отправляется. Коля допил пиво, мы обнялись, понимая, что расстаемся, скорее всего, навсегда. Я попросил всем передать приветы, и долго смотрел в след уходящему автобусу. С ним оборвалась, теперь уже окончательно, ниточка, связывающая меня с прежней жизнью.