Атмосферное явление свободы

"Он создавал атмосферу храма, и сами собой обозначались вещи, которые в храме делать неприлично. Их и не делали." (Евгений Водолазкин о Дмитрии Сергеевиче Лихачёве).
Мне кажется очень точным это определение той функции (плохо; – особенности?) культуры, которую можно было бы назвать "прокрустовой": некоторые вещи становятся невозможными в культурном поле. Не в результате каких-то административно-запретительных действий, а – "сами собой": вещи обладают мерой себя...
Поле культуры – это отнюдь не "ложе". Культура экстерриториальна, она и в бараке, она и в Пушкинском доме культура, а культурный человек пребывает "вне парадигм и иерархий" (Е. Водолазкин). "Полоть и стричь" (М. Науменко") – всё-таки, работа кого-то другого.
Здесь может быть уместен пример из другой "парадигмы". Подлинный мастер создаёт вокруг себя поле недеяния, говорит восточная традиция. В этом поле никто не сражается, и даже те животные, которые в природе, по естеству, враждуют – например, змея и мангуст, утрачивают агрессивность в присутствии мастера.
То же происходит в храме, о котором шла речь выше. Особенное поле культуры упраздняет "вещи, которые... делать неприлично", упраздняет не сражаясь, а самим фактом их невозможности здесь, неуместности. Культура – это не только и не столько созидание, это и охранительная миссия, защита ойкумены от внешних и внутренних угроз.
Как, за счёт чего мастер делает это? Человек, пройдя определённый путь, утрачивает страх. Страх питает агрессию. В поле мастера нет страха и нет агрессии, нет привязанности к эго. Мастер всегда есть нечто большее себя, и это большее – все мы, люди и не только. Здесь кроются внутренние истоки той свободы, которая сама есть исток и питательный корень культуры. Свободы быть "вне ряда" (Е. Водолазкин), "вненаходимости" (В. Бахтин). Это – атмосферное явление.


13 июля 2018 г.