41. Зима. Один - суд

Тося рассказала о встрече с Марией Николаевной в б;льших подробностях, чем даже было нужно, только из чувства такта по отношению к Антону. Но она хотела скрыть встречу с Виктором, поэтому эта откровенность не казалась ей чрезмерной. Рассказала Тося про качели, про космос, про концерт, про блуждание по туннелю.

Антон рассказал в двух словах про «Музей сексуальной фантазии», «Музей сексуальной революции», «Музей морали и нравственности». Рассказал и о том, что сон был в руку и что Пётр действительно не поэт, а пиарщик. Про недавний танец с девушкой из колбы, он тоже почему-то не вспомнил.

– С каких пор фантазии и нравственность стали музейными экспонатами? – спросила, улыбнувшись, Тося.

Они сели за столик на самом краю ночной пропасти, растянувшейся по стенам помещения. На небе появились звезды. Теперь не сотни, а тысячи ламп, имитирующих звезды, освещали помещение.

– С тех пор как ты ушла от вымышленного мужа ко мне, а я развелся со своей женой, на которой женился из-за вымышленной беременности, – сказал Антон.

– Ты считаешь, что стоит один раз лишиться целомудрия, и уже нет пути назад? – Тося посмотрела на Антона. Ей уже снова было легко. Синий цвет успокаивает, в нем чувства истончаются настолько, что всё становится совершенно ясным, – А как же любовь?

– В «Музее любви» я не был, значит, она есть, – сказал Антон и откинулся на спинку стула. – Знаешь, мне бы хотелось сейчас в эту комнату с качелями. Улететь в космос. С тобой. В необитаемый космос.

– Там только по одному, – с пространной иронией сообщила Тося и закрыла глаза. Её воображение быстро нарисовало космос, вселенную, звезды. – Наведаю-ка я место силы, что-то голова разболелась. Ты со мной?

Антон тоже закрыл глаза и помчался сквозь тысячи лампочек, которые в его воображении были настоящими звездами, навстречу распахнувшейся вселенной. Он видел Тосю, пытался ухватить её за руку, но она, то ускользала от него, то снова появлялась прямо перед ним. Потом вдруг всё сузилось в круглую пуговицу, застывшую посреди Тихого океана. Антон опустился на пустынный остров. С одной стороны парило горячее озеро, с другой стороны дышало свежестью – холодное.  Он стремглав устремился в воронку тёплого моря, к самой сердцевине земли, в самую суть ядра вымышленной планеты. Перед ним мчалась со скоростью света Тося, которую влекли туда тонкие, едва заметные осенние паутинки, которые в один момент перестаёшь замечать. Они становятся размытой фотографией в памяти и ассоциируются с далёким детством. Осенние, поблескивающие в лучах солнца паутинки.

Антон увидел маленькое ядрышко величиной с горошину. Зёрнышко. Песчинку вселенной.

Тося осторожно взяла ядро и протянула Антону. Он ощутил, как оно вибрирует и трепещет в предвкушении чего-то необычного. Ядро оказалось тяжелее, чем можно было предположить. Антон секунду рассматривал его, размышляя, что с ним делать, и вдруг, осененный идеей, понесся вверх, в самую высь чёрной бездны космоса, сквозь летящие навстречу мириады звезд, в самую чернеющую пустоту. Он открыл ладонь, и крохотное зёрнышко взмыло вверх, едва освещая мрак, нависший над вселенной.
Антон прищурился, пытаясь удерживать во взгляде удаляющуюся точку. И вдруг яркое ослепляющее пламя разлетелось на миллиарды километров, освещая неестественным светом бездонность темноты и оглушая всё вокруг ни с чем не сопоставимым звуком, отдаленно напоминающим раскаты грома. Уши заложило.

Антон взял Тосю за руку.

– Что это? – спросила Тося, открыв глаза.

– Не знаю, – Он окинул взглядом помещение. Люди застыли в изумлении. На полу чувствовалось дребезжание. Грохот был сильным, как стихия. Было ощущение, что над Пушкиным пронесся ужасный смерч, который вкупе с землетрясением разрушил всё, что находилось на поверхности. Экраны какое-то время мельтешили зернистым снегом многочисленных пикселей, потом погасли, погрузив всё в густую непроницаемую темноту. Спустя несколько секунд вспыхнуло аварийное освещение. Сразу стало ясно, что они в бункере, глубоко под землей. Лишившись иллюзии, которую создавали изображения на панелях, помещение стало казаться мрачным и обыкновенным. Как будто волшебство в одночасье развеялось, обнажив праздную реальность.

Потом всё смолкло. Люди стали понемногу приходить в себя, перешептываться. Из динамиков доносилось хриплое шипение.

Не было паники, давки, криков.

– Это, наверное, инсценировка, – сказал Антон.

– Инсценировка чего? – Тося сидела в ожидании, что сейчас что-то непременно случится. Может, начнут эвакуировать людей. Или объявят о чрезвычайном происшествии.

Вдруг на сцене появился старик с длинной седой бородой. Заиграла живая музыка, заглушая шипение экранов и шелест голосов.

– Здравствуйте, дамы и господа, – сказал он. – Сейчас вы находитесь в Ноевом ковчеге. 150 человек. 150 выдающихся личностей нашей современности. Посмотрите друг на друга. Вы – всё, что осталось от человечества.

Тося посмотрела на окружающих её людей, потом остановила свой взгляд на Антоне.
– Это у них шутки такие? – едва слышно спросила она.

Антон ничего не ответил. В это время на сцене появился еще один человек, молодой светлый мужчина. Человек с бородой зашел ему за спину, не прерывая своей речи:
– Но не все здесь присутствующие чисты и непорочны. Порок в наше время превратился в обыденность. Поэтому мы должны произвести суд над недостойными. Мы должны понимать, что если сейчас мы не примем мер, то наш ковчег утонет, погребя остатки нашей цивилизации в диком мраке пошлости и разврата. Если мы не установим правила, то хаос захлестнет нас.

Молодой человек стоял неподвижно, полностью закрывая своей огромной фигурой говорящего. Его белая рубашка была насквозь пропитана потом. Он был спокоен и, казалось, готов к тому, что сейчас будет происходить. Его выточенные черты лица были неподвижны. Губы плотно сжаты, а светлые волосы, идеально уложенные на бок, едва отбрасывали тень на невысокий прямой лоб. Тося снова посмотрела на Антона, который не сводил глаз со сцены. Старик продолжал говорить:

– Мы должны быть совершенно самодостаточны. Мы воспламеняем друг в друге весь набор чувств, которые присущи человеку. Мы представляем собой общество, но при этом мы не должны забывать, что это только имитация цельности. На самом деле мы совершенно не нуждаемся друг в друге. Цель нашего объединения сводится к продолжению и защите человеческого рода. При помощи интеллекта мы можем обуздать нашу животную природу. Мы должны контролировать все наши физиологические и ментальные процессы. Только мы, из всех существующих видов, живущих на земле, ищем смысл жизни. Мы даже посмели думать, что имеем право выбирать смысл придуманной нами жизни, – Тося слушала старика, и в какой-то момент ей показалось, что она уже слышала этот голос. – Нам редко кого приходится судить, – говорил старик, – обычно мы ограничиваемся предупреждением. Большей части здесь собравшихся людей это известно. Однако сегодня у нас есть новички, которые не знакомы со здешними обычаями. Перед вами, друзья мои, Виктор Анатольевич Елохин – известный литературный критик. – Молодой человек, который играл роль обвиняемого, окинул взглядом присутствующих и остановил взгляд на Тосе. Тося отвернулась, почувствовав приступ отвращения. – Сегодня необычный день, – продолжал старик, – Виктор не первый раз проявляет себя как несдержанный человек. Мы неоднократно давали ему понять, что подобное поведение неприемлемо в нашем обществе. Но человеческая природа имеет общий корень со всем живым на земле, и обуздать свою суть порой бывает очень трудно, – все присутствующие вдруг закивали головами в знак согласия. – Что же мы должны сделать с животным, чтобы очеловечить его?

– О чем он? – спросил Антон. – Я ничего не понимаю.

– Я бы хотел попросить выйти на сцену Антонину Павловну Гуреву, художницу, – сказал старик.

Тося вздрогнула.

– Антонина, не бойтесь. Прошу вас.

Тося нерешительно встала и посмотрела на удивленного Антона.

– Антонина, вас никто не обидит.

Тося поправила платье и двинулась к сцене. Старик поставил её напротив Виктора так, что она оказалась повернута спиной к публике. От этого она ещё больше чувствовала себя неловко.  Старик вернулся на своё прежнее место, спрятавшись за спиной мужчины.

– Вы можете обвинить его, – сказал старик.

Тося слышала его голос как бы сквозь Виктора. То есть она видела спокойное, несколько насмешливое лицо Виктора и слышала глухой старческий голос, который казался закадровым сопровождением. Голосом автора всех ситуаций, в которых она оказалась за этот длинный день, числившийся у нее под номером один.

– Мне не в чем его обвинять, – тихо сказала Тося и попыталась через плечо посмотреть в зал, где среди незнакомых ей людей сидел Антон.

– Значит, я буду вынужден обвинить вас во лжи или в ещё более скверных пороках, которые присущи вашей душе, Антонина.

Тося растерялась. В этот момент она была впервые совершенно уверена в том, что всё, что сейчас происходит, – спектакль, разыгранный специально для неё.

– Вы можете это сделать, – сказала Тося, – но я не буду никого обвинять. Как я не буду принимать ваши обвинения. Мы живём в то время, когда нужно доказывать вину, а не невиновность. Поэтому я доказывать ничего не буду.

– Вы правы, Тося! Виктор? – от этого обращения по лицу молодого человека пробежала легкая дрожь. – Вы хотите что-то сказать?

– Я уже всё сказал. Не вижу смысла повторяться, – сказал он твёрдым голосом, который, скорее, выражал сомнение, чем свидетельствовал об уверенности.

– Хорошо, – старик вышел из-за спины Виктора и, взяв за руку Тосю, развернул её лицом к публике рядом с Виктором, а сам остановился в некотором отдалении от них. – Антон Павлович Фетисов! – сказал он громко. – Я могу попросить вас выйти на сцену?

Антон, ни секунды не раздумывая, поднялся по ступеням и, оказавшись рядом с Тосей, взял её за руку.

– Антон Павлович Фетисов – поэт, писатель, – старик взял Антона за руку и отвел в сторону. – Как вам наши музеи?

– Специфическое зрелище, – сказал Антон.

В этот момент вышла девушка, совершенно голая.

– Виктория Владимировна Кузнецова – музыкант, – старик поцеловал руку девушке и поставил её напротив Антона. – Вы можете обвинить ее, если пожелаете, – сказал он ему.

Антон усмехнулся: теперь он не сомневался, что его партнерша по танцам и девушка из витрины – один человек:

– Мне не в чем её обвинять, – сказал он.

Старик обратился в зал:

– В нашем мире намерение – это неосуществившееся действие. Если бы каждое движение наших мыслей материализовывалось, то наверняка мы утонули бы в крови, слизи и выделениях из половых органов. Куда весомее слова, которые мы произносим. Но и они лишь косвенно влияют на нас, вызывая разве что нервное расстройство или пустое сотрясение воздуха. Давно прошли те времена, когда люди относились к слову и мысли как к реальному проявлению физического мира. Давно прошло время, когда наш видимый мир был всего лишь отражением мира наших душ. Сейчас он забил наши глаза, уши и рты. Напичкал нас ненужными переживаниями. Рутинная необходимость стала смыслом жизни. Мы больше не обращаем внимания на то, как захламлены наши души. Внутри наших тел разворачиваются целые баталии. Мы не контролируем больше наши мысли, как ничего не значащие субстанции. Пустые. Ни на что не влияющие, – старик на мгновение замолчал и встал напротив четырех подсудимых, которые не сводили с него своих взглядов. Тося смотрела на его морщинистое лицо, статное телосложение, несмотря на возраст, и живые глубокие глаза. Тося узнала старика, который дал ей книгу «В поисках смысла жизни».

– Простите, вы автор той книги, которую дали мне?

Старик молчал. У Тоси сложилось впечатление, что она на мгновение выбила его из роли, и он с недоумением посмотрел на неё. Всё кругом стало совершенно прозрачным. Она увидела всё в том виде, в котором всегда видела. Всё стало очевидно, понятно. У нее больше не оставалось никаких сомнений, что она может совершенно всё.

– «В поисках смысла жизни», – пояснила Тося.

Антон посмотрел на Тосю, потом перевёл взгляд на старика.

– Нет, не я.

Старик собирался продолжить свою речь, но Тося не позволила ему сделать этого:

– А кто?

– Ты. – ответил старик.

Тося хотела сказать что-нибудь, опровергающее эти слова. Антон смотрел на неё, старик смотрел на неё, Виктор, Вика – все смотрели на неё. Она глянула вглубь зала. Из-за того, что сцена была очень ярко освещена, она совершенно не видела лиц. Но по широте пространства, вымощенного тенями голов, было понятно, что зал полон народа. Её словно выдернули из реальности. Есть только один этот момент. Вот это мгновение.

– Я не…

– Слово в слово, – перебил старик, – всё это – твои мысли.

Одно только это мгновение. Нет ни страха, ни боли, ни ощущения безвыходности. Всё виделось как бы в разрезе. Изнутри. И вереница вопросов, которые она не задала. И вереница предрассудков, которые помешали задать вопрос. В мире, где всё фикция, очень трудно обнаружить правду, потому что она значительно виртуознее любого вымысла.

– Что здесь происходит? Какой Ноев ковчег? – вдруг спросил Антон и посмотрел на старика. Старик повернулся к публике и сказал:

– Началась война.

Оркестр заиграл. Проекторы снова заработали, приглушенный свет залил помещение, смешав сцену и её персонажей в массе других людей. Старик спустился со сцены.

Тося повернулась к Антону:

– Это правда? – спросила она.

– Не знаю.