Глава 4. Не забывай

До дома брат с сестрой дошли молча. Говорить было не о чём, или, напротив, тем было слишком много. Только дети появились на пороге, мать тут же налетела на них, ругая за позднее возвращение. Было уже время обеда. Есть, однако, ни Лили, ни Генри не хотелось. Каждый из них какой-то своей частью поменял отношение в жизни. Наверно, поэтому гадалок и не любят. Они говорят твою судьбу, в которой все равно никто до определённо момента разобраться не в силах. В итоге все равно приходится ждать чего-то, но прежним тебе уже не стать.

Остаток дня прошёл быстро. Мать бродила из одной части дома в другую, периодически давая указания горничным, куда и что нести. Комнаты уже окончательно были подготовлены ко сну: шторы повешены, одеяла лежали рядом с кроватями, а все окна наглухо закрыты. Старая кухарка Петти доготовила еду к вечеру и, попрощавшись до самой весны, отправилась домой.

Еда была предназначена для употребления после пробуждения, так как во время сна организм не требовал никакой пищи, а также воды. Он как бы замораживал все свои процессы и тело становилось практически мёртвым. Зато после пробуждения ему требовалось огромное количество всего для возращения в привычное состояние, поэтому готовились специальные блюда, содержащие больше всего необходимых компонентов. Благодаря определённым охладителям, изобретённым пару десятков лет назад, еда не портилась до весны.

Генри и Лили так толком и не поговорили после возвращения, сказав друг другу лишь пару бессмысленных фраз по типу «Приятного аппетита» или «Спокойной ночи», поэтому, когда время перевалило за полночь, мальчик заставил себя разомкнуть сонные глаза и тихо пройти по коридору до комнаты сестры. За окном все ещё бушевал ветер, и ветки неприятно царапали окно. Мальчик даже пару раз вздрогнул от неожиданного скрежета.

- Кто здесь? — с тревогой, но все же шёпотом спросила Лили, когда дверь отворилась.

- Это я, — еле слышно ответил Генри, усаживаясь на кровать сестры. – Ты не спала?

- Уснула на пару часов, шум за окном разбудил. Противная погода. Побыстрее бы уснуть, чтобы не слышать всего этого и чтобы все это забыть.

- А мне нравится.., — задумчиво ответил мальчик. – По крайней мере это не удушающая тишина. В ней бы только повесится, — он сказал это спонтанно, но сестру все же разозлил.

- Не говори так! Больше никогда! Отвратительно даже думать о таком, — она вздохнула. – И почему мы такие разные, — её голос прозвучал очень печально.

Ветка снова ударилась об стекло, заставляя детей вздрогнуть.

- Неправда. Просто я более честен перед самим собой, а ты все время молчишь о своих настоящих чувствах. Вот это действительно отвратительно!

- Как ты разговариваешь? Не слишком ли мал для таких тем? Думай прежде, чем говорить всякие глупости. Я, знаешь ли, о тебе беспокоюсь. Как бы ты ни воспринял ту гадалку всерьёз, — было еле видно в темноте, как её брови изогнулись.

Генри вскочил с кровати, явно собираясь что-то громко выкрикнуть, но в последний момент передумал.

- Ну как знаешь! Я, по крайней мере, живу своей собственной жизнью и опираюсь на своё мнение и мысли, а ты только и знаешь, что со взрослыми соглашаться. Почему ты никогда не можешь поддержать меня? – он вылетел из комнаты, не дождавшись ответа. Были слышны его тяжёлые шаги.

- Вот ещё. Соглашаться с такими глупостями, — прошептала ему в ответ Лилит, но мальчик уже не услышал. Она ещё немного посидела на кровати, а затем легка спать, все ещё думая о Генри, о гадалке и о своей судьбе…



Утро наступило слишком быстро, чтобы девушка успела выспаться. Возможно, на неё так влияла близость зимы, но спать ей в любом случае хотелось. Доктор Нильсон должен был прибыть около восьми, поэтому пришлось вставать.

Существовало множество трудностей впадения в сомкхру. И дело было даже не в том, как согреться зимой, а в самом препарате, который давался детям, чтобы помочь их неприспособленному и чересчур активному организму уснуть. Он делался по особым технологиям, известным только самым искусными мастерам. Некоторые говорили, что на основе трав, другие – масел. Однозначного мнения не было, так как эти самые мастера не распространялись о способах приготовления. Просто препарат всегда был, и этого всем было достаточно. Но техника дозировки тоже требовала мастерства. Для того чтобы заниматься подобным необходимо было хорошо разбираться в медицине, а также 3 года посещать специальную академию. Стариков, детей и особо нервных к работе не допускали, чтобы они вдруг не ввели больше нормы.

У каждой порядочной семьи был свой доктор, который знал особенности каждого ребёнка, чтобы правильно рассчитать дозировку препарата. При его недостатке человек мог проснуться раньше срока, при профиците – мог не проснуться никогда. Вводить его взрослым, во-первых, было не нужно, а во-вторых, даже опасно, ведь в организме уже есть вещества, необходимые для сомкхры, а добавление новых могло привести к летальному исходу.

Также в зависимости от оттенка крови, выявлялись особенности человека. Возможно, ему уже с детства препарат был не нужен, а, может, его необходимо колоть до самой смерти. Все эти тонкости доктор должен учитывать. И не только эти.

- Лилит, откроешь дверь, — монотонным голосом, но достаточно громко, чтобы дочь услышала, сказала миссис Хаймфлос, поднимаясь к себе в спальню. – Я пойду прилягу, мне нехорошо. Надеюсь, доктор Нильсон достаточно компетентен, чтобы провести все, как положено, — и она скрылась за своей дверью. Девушка кивнула уже в пустоту.

Быстро завязав волосы в косу, которая уже доставала до локтя, она надела белое до пола платье с кружевными оборками по краям. Как ни странно, но всегда существовала традиция надевать на зиму одежду определённого цвета. Все значения трудно было разгадать, то каждый цвет означал что-то своё в зависимости от того, чего желает человек в будущем году или от эмоционального состояния.

Год обычно начинался ранней весной, в первых числах и отмечался тогда же. Заканчивался он чаще всего 20 ноября, так как потом начинались приготовления ко сну и обычной деятельностью люди не занимались. Вся зима считалась временем отдыха, чтобы, проснувшись, работать не покладая рук. Все, кто родились зимой (а такие бывали) праздновали свой день рождения весной или же в любой день года по желанию.

Белый чаще всего являлся символом чистоты, нового начала. Его надевали все, только переступившие порог молодости, как бы показывая, что в новом году начнут новую, взрослую жизнь. От плеч по рукавам тянулась полоса голубой ткани, символизирующая спокойствие и смирение. У женщин этот цвет был особенно распространён. Эмма Хаймфлос также его любила. Она в принципе любила традиции, поэтому платье было подготовлено заранее и лежало на кресле, когда Лили проснулась.

Горничная зашла в комнату через полчаса. Выглядела она такой же сонной, как и все в доме, но работала всегда до последнего, так как ей нужны были деньги. Её глаза слипались на ходу, и поэтому Лилит слегка волновалась, правильно ли горничная нанесла тени и румяна, которые также наносились перед сном. Ко сну готовились как к великому торжеству. Считалось, что нужно быть красивым, чтобы холод не потревожил твой сон. Но все это лишние суеверия.

- Выглядишь, как тётя Тильда перед смертью. Такая же разукрашенная и бледно-мёртвого оттенка, — пробурчал Генри, когда девушка спустилась к завтраку. – Смотреть тошно, — добавил он, слегка погодя, с не меньшим презрением в голосе. Их ночная ссора отразилась на обоих.

Лилит посчитала нужным ничего не ответить и гордо уселась на стул и принялась пить какую-то странную на вид белую жидкость из стакана.

- Человеческую пищу уже не употребляете? – усмехнулся мальчик.

- Это эликсир, к твоему сведению. Заменяет пищу. Мне сейчас есть нельзя, — невозмутимо ответила Лили.

Эликсиры встречались в Магнарисе ещё реже, чем масла и обладали различными свойствами, часто удовлетворяя какие-либо нужны. Из них делается множество варев, активно употребляемых гадалками, а также отменное вино.

- О, простите, Ваше Высочество, меня за столь глупый вопрос, — и Генри изобразил что-то наподобие поклона и больше не подавал ни единого знака внимания. Девушка тоже завершила свой завтрак молча.

Доктор Нильсон пришёл чуть раньше назначенного. Он уже еле стоял на ногах и зашёл в дом, слегка пошатываясь. Сон почти сморил его.

- Доброе, мисс Лилит, сэр Генри, — быстро поздоровался он и, не дождавшись ответа, тут же проследовал на второй этаж. Все, чего ему хотелось, это поскорее закончить работу и вернуться домой.

В коридоре второго этажа дети заметили отца. Они ещё не встречались сегодня, но Ричард Хаймфлос не был настроен на разговор. Он строгим взглядом проводил детей и доктора, а затем пошёл в сторону кабинета. Похоже, у всех настроение было отвратительным.

- Ложитесь, — со вздохом сказал мистер Эван, доставая из своего чемодана все необходимое.

Не сразу стало понятно, к кому он обратился, но поскольку находились они в комнате Генри, то мальчик молча и без вопросов лёг на кровать. Все это казалось обычной процедурой, из которой не стоило раздувать никакой трагедии или скандала, но приятнее от этого не становилось. Доктор закатал мальчику оба рукава, похоже, ещё не решив, куда именно колоть. Генри тут же машинально зажмурился.

- Не хочу засыпать, — громко сказал он, не боясь, что его услышат в соседней комнате.

- Не один вы, сэр Генри, — как-то многозначно ответил Эван Нильсон, заполняя вязкой сероватой жидкостью шприц. – Однако, сомневаюсь, что у вас есть выбор. С вашим-то характером можно и посопротивляться, но вряд ли это к чему-то приведёт, сразу скажу.

Мальчик прекрасно это понимал. Доктор выпустил пару капель и приставил шприц к вене на правой руке. Лилит тут же отвернулась и зажмурила глаза, как и брат.

- Противно смотреть? – грубо спросил он, догадавшись, что сестра не смотрит.

Она не ответила. Жидкость быстро разлилась по телу, словно наливая его свинцом. Генри поморщился. Но через секунду складки на его лице разгладились, и мышцы расслабились. Он уснул за пару секунд. Препарат действует практически мгновенно. Теперь свои глаза мальчик откроет только весной. От этого почему-то становилось невыносимо грустно.

- Пройдёмте? – Нильсон повернулся к девушке. Его лицо не выражало никак эмоций. Лили эта работа казалась невыносимо жуткой.

Они быстро прошлись по коридору, и мисс Хаймфлос тут же легла на кровать. Платье частично свисало с края. Девушка закрыла глаза, и вдруг в голову ей пришло, что она, возможно, не проснется. Естественно, это все глупости, но… Если препарат подействует отрицательно? Ей ведь уже восемнадцать. Интересно, матери все равно? Она задумывалась об этом?

Лили покрутила головой, отгоняя дурные мысли. Доктор наклонился над ней, холодная игла задела кожу, но больше почему-то ничего не происходило. Девушка аккуратно приоткрыла глаза.

- Что-то не так? – шёпотом спросила она.

Мужчина долго молчал, но потом все же ответил.

- Нет, просто.., — он задумался. – Не хотите ничего сказать? – сердце забилось чаще. Прощальные слова. Значит и доктор думает, что она может не выжить.

- Ничего, — немного погодя, неуверенно ответила Лилит.

Она была совершенно в смятении. Страх подступал к горлу. Все настолько плохо? Это конец? Почему же он так медлит.

- Лили..., — неожиданно неформально обратился Нильсон к юной Хаймфлос. – Это немного сложно для тебя, но послушай, — его голос звучал приглушённо. Доктор боялся, что его услышат. – За границами твоего мира есть совершенно другой, непостижимый. Трудно объяснить, но это важно. Люди, живущее в том мире, неподвластны чужому влиянию, в их крови течёт свобода, независимость, жажда приключений. Это завораживает и увлекает. Многие могут поддаться порыву. Для одних это хорошо, для других – губительно. Сначала тебе все покажется холодным, но тепло их душ согреет тебя куда сильнее, чем эти толстые одеяла. Пока ты не поймёшь, и не надо, но ты способна выйти за границы мира, своего мира, своей матери и отца. Однажды тебя ничто не будет здесь удерживать. Постарайся поймать это ощущение, этот момент и поверить, что все возможно. Ты прекраснейший цветок, Лилит. Помни, время никогда не останавливается. Не дай замершим стрелкам часов тебя обмануть. Ни один день не может пройти зря. За каждым сном должно следовать пробуждение…

Дальше все уже было в тумане. Лили не знала, когда доктор успел вколоть препарат, но все тело стало неподвижным и веки сами упали на глаза. Сон пробрался в самую глубь разума, не дав ни секунды на раздумья. Только обрывки фраз, только части слов. Все сознание смешалось. На секунду стало жарко. Внутри бурлила кровь, жар подступил к горлу. Но через мгновение все тело обдало невыносимым холодом. Стало трудно дышать, словно дыхание заморозили. Боль прошлась по всему позвоночнику. Пальцы рук и ног закололо. Ощущение близкой смерти не покидало разум, но вдруг все прекратилось. Замерло.

«Проснись!»

Веки распахнулись быстрее, чем девушку успела это понять. Она подскочила, резко сбросила с себя одеяла. Все тело было в холодном поту. Нестерпимо болела голова. Глаза лихорадочно бегали по комнате, пытаясь зацепиться взглядом хоть за какой-нибудь образ. Осознание пришло лишь через пару минут. Удалось нормализовать сбившееся дыхание. Боль немного утихла, но все ещё поташнивало.

Лили находилась в своей комнате. Она аккуратно слезла с кровати, коснувшись босыми ногами ледяного паркета. Холод пронизал девушку до костей. Что случилось? Уже все? Мысли начали собираться в картинки. Всего секунду назад здесь был доктор Нильсон. Или прошло уже много времени? Но зимний сон никогда не длился так мало.

Коснувшись заледенелыми пальцами штор, девушка рывком отдёрнула их. Яркий свет залил глаза. Затем прояснилось. Все тело бросило в дрожь.

Что…это? – одними губами спросила Лилит, отшатнувшись от окна. – Что…это? – страх затуманил сознание. Не помня себя, девушка буквально слетела с лестницы. – Что…это!? – немая мольба о помощи. Забыв обо всем на свете, она распахнула крепко запертую входную дверь и вывалилась на улицы, спотыкаясь об ступеньки.

Она остановилась. Закрыла глаза. Снова открыла. Этот мираж не проходил. Лили видела перед собой, но отказывалась верить. Все вокруг было белым, абсолютно белым. Это правда? Что происходит?

Девушка стояла совершенно одна, босыми ногами ощущая землю, полностью покрытую снегом…