Копье Судьбы. Книга Вторая. Глава 11

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
В ГОСТЯХ У ОЛИГАРХА

Пару недель Даша провела под домашним арестом. Три раза в день ей приносили еду, смотреть она могла только телевизор, телефона и интернета не было. Однажды утром охранник провел ее в гостиную и оставил одну.


Огромный зал с мраморными колонами и позолоченной лепниной на высоких потолках поражал роскошью и обилием антикварной мебели. Центральную часть стены занимала картина, изображающая семейство хозяина дома. На изумрудной лужайке в окружении жены и двух дочек в плетеном кресле сидел веселый, румяный и бородатый дядечка в бриджах и летнем пиджаке с короткими рукавами, держащий на коленях вихрастого мальчугана. Глаза мальчика составляли зрительный фокус картины: куда бы Даша ни шла, они неотступно следовали за ней.


«Ему бы бороду, и будет вылитый отец», - подумала она, вздрогнув, потому что перед ней, как из воздуха, материализовался центральный персонаж картины. В серой тройке под белую сорочку хозяин дома имел официальный вид, шевелюра его была коротко подстрижена, борода сведена до минимума и вглядела модной щетиной. На щеке краснел ожог.


- Здорово, - буркнул он хмуро. – Давай знакомиться. Меня зовут Леонид
Валерьянович.  Можешь называть меня «дядя Леня». Извини, что держим тебя взаперти, но ты пока что в розыске. Как и друг твой Скворцов.
- Он же на зоне…


- Сбежал твой Скворец. Улетел из скворечника.  – Леонид Валерьянович включает с пульта телевизор. Появляется дикторша выпуска новостей
«Пресс-службой Государственной пенитенциарной службы Украины сообщается, что утром 10 августа снаряд попал в жилую зону Горловской исправительной колонии. Погиб один заключенный, еще 15 получили ранения. Кроме того, снаряды повредили штаб, подстанцию и промзону, откуда через пролом в заборе 106-ти заключенным удалось сбежать. Утром в понедельник часть из них возвратилась в колонию, остальные беглецы сообщили властям по телефону, что намерены вернуться "после стабилизации ситуации" в регионе».


- Да ты садись, ешь, пей, рассказывай, - «дядя Леня» подводит девушку к столу, накрытому возле мраморного камина в виде головы огромного льва с топкой вместо пасти.
- Что рассказывать? – Даша складывает руки на столе, как за партой.
- Почему злые дядьки посадили тебя в тюрьму. У меня тоже дочки растут. Тебе сколько лет?
- Девятнадцать.
- Ну, вот, а моим четырнадцать и шестнадцать. Барышни уже. 
- Эти? – смотрит Даша на картину.


- Поздние дети, – Леонид Валерьянович накладывает себе и гостье сыра, ветчины,  намазывает гренки маслом и зачерпывает икорным ножом икры из вазочки. - Младшему пять. Ребенок-индиго. Говорит на трех языках, никого не слушается, никому не подчиняется. Родился в августе. Вот и пришлось назвать Львом. Получилось, «Лев Леонидович». Трижды Лев, по знаку, имени и отчеству. Думаешь, я старший в прайде? Он.


Звучит рингтон. По телефону «дядя Леня» разговаривает грубо и нецензурно, его нисколько не смущает присутствие девушки.
- Не нап…зделся еще? Ты шо, не видишь, шо я тебе звонил?
- Как только увидел, сразу взял, бросил другой разговор. Здравствуйте, Леонид Валерьянович.


- Здоров. А ты где?
- В офисе.
- А кто у тебя сидит в комнате?
- Юристы, пиарщики…
- Почему у тебя ветер?
- На балкон вышел, чтобы не слушали, о чем мы с вами разговариваем.
- На балкон? Дурак.
- Почему?


- В комнате со стекол снимают трындеж твой, а на балконе направленным
микрофоном. Ты сейчас в прямом эфире, не понимаешь?
- Простите, не подумал…
- О чем вы говорили? Что обсуждали? Не ври мне!


- Обсуждали пиар-сопровождение кампании «Машиах», как вы и поручали. Уже
сделали анонс первого вброса, видеоролики перевели на основные языки. Нам срочно нужно имя, чтобы можно было в интернет выложить…
- Для того и звоню. Его зовут Сергей Скворцов.
- Как? Скворцов?
- Ты глухой? Сквор-цов. Давай, пока.


«Дядя Леня» расспрашивает Дашу о Скворцове, предупреждает, что выходить ей пока на улицу нельзя, а вот по дому можно гулять, где захочется. «Кроме моей спальни, конечно, ха-ха. В общем, развлекайся и отдыхай».
Даша, конечно, поняла, что перемены в ее положении случились благодаря бегству Сергея из зоны. Вот почему «дядя Леня» так резко подобрел.


ЛЬВЕНОК

В игровой комнате стоит стадионный рев. На видеостене по зеленому полю бегают фигурки футболистов. За игровой приставкой сидит кудрявый бутуз. На картине он выглядел помладше и был стрижен покороче.
- Привет, я Даша. А ты Львенок?


Мальчик не обращает на гостью внимания. Может, не слышит в таком шуме?
Девушка машет рукой перед его носом.
Ребенок с негодованием нажимает на кнопку «стоп» (футбольный рев смолкает).
- Пйишла убийать, так убийяй! - пищит он сердито.
- Я вообще-то не уборщица. Я ваша гостья.
- Кто тебя пйигйясил?
- Твой папа.


- Да? Ну, хойошо, садись, - мальчик снова запускает игру. Даша некоторое время наблюдает за финтами и пасами игроков, потом плюхается в кресло-подушку, берет второй джойстик и переключает приставку в режим игры друг против друга. Свисток. Судья показывает игроку красную карточку. Пенальти. Львенок пробивает. Мимо!
Мат из уст ребенка смешит Дашу. Пацанчик ругается в точности, как его папаша.
Под конец второго тайма Даша поддается, и малыш побеждает.


- Ты тоже непйохо игъяла, - хвалит он ее покровительственно. Он вообще ведет себя солидно, как взрослый. 
- Слушай, а давай покатаемся вон на том «Феррари»! Всю жизнь мечтала проехаться на настоящей гоночной машине.
- Ты бойшая, не поместишься.
- А я сзади тебя сяду.
- Ядно. Попйёбуем.


Взгромоздившись на алую модель автомобиля, они доезжают до угла комнаты, где мигает огоньками «Однорукий бандит». Там Даша с Львенком принимаются дергать за ручку игрального автомата и увлеченно следить за мельтешением клубничек и вишенок. Выпадает выигрыш, в лоток сыпятся серебряные монеты с отчеканенной головой львенка. Ну, ни фига себе, олигархи отжигают!


Выигрыш ребенок забирает себе. Как потом узнала Даша, в доме все продается и покупается, вплоть до еды, на эти сребреники.
- Дай и мне, - просит она. - Ты чего такой жадный?
- Я не жадный, - объясняет он. - Это мое пйосто.
- А ты хитропопый!
- Хитйопо-о-опый, - расплывается он в отцовской улыбке, сплющив глаза.


Это не дом, а «королевства кривых зеркал»! Лабиринты коридоров полны тайных дверей и проходов, замаскированных системой зеркал. На ночь все двери блокируются, и пройти по дому может только тот, кто владеет паролями и электронными ключами. Как-то в разговоре «дядя Леня» сказал, что из дома выйти проще простого, надо только оторвать самую мудрую голову в мире.


- Так это Сокйят! – сказал Львенок, когда Даша спросила его, кто самый мудрый человек в мире. - Пошли покажу!
Малыш завел ее в гостиную, залез на пуфик у камина, поднял бюст Сократа на колонне справа, открыл под ней кнопку, нажал – и каминная топка в разинутой пасти мраморного льва провернулась, открыв эскалатор. 


- Вау! – выдохнула Даша. – И куда он ведет?
- В пайк…
- В парк?
- Ну, да, в пайк…


Львенка вдохновляет ее восхищение. Видимо, ему не перед кем было похвастаться раньше, и вот теперь выдалась такая возможность. Наигравшись, они идут на обед в столовую, где съедают по борщу и паре паровых котлеток с овощным гарниром. После обеда глазенки мальчика соловеют.


- Пошли спать, - говорит ему Даша. - Где твоя комната?
Они усаживаются на «Феррари» и едут по коридорам. Львенок засыпает за рулем, Даше приходится подруливать, чтобы не сбить какую-нибудь вазу или статую.
На дверях в детскую стоит кодовый замок.
- Какой у тебя шифр? – спрашивает она. Малыш приоткрывает сонные глаза.
- Мое день йождения…
- А когда у тебя день рождения?
Мальчик называет дату. Даша набирает шифр. Замок щелкает.


«МЫ СДЕЛАЕМ ИЗ ВАС МАШИАХА»


По приказу Финта, играющего видную роль в донецком ополчении, поездку Скворцова в Днепропетровск обеспечивал батальон «Призрак». С украми договорились за немалую мзду и беспрепятственно миновали блокпосты. По приезде в Днепропетровск Сергей позвонил по телефону, который дал ему Финт. Ответил вежливый мужской голос. Скворцов представился. Спустя несколько минут на трубку перезвонил Каламбурский.


- Кого я слышу! – закричал он радостно. – Конечно, жду! Вы где? А я еще Киеве, на заседании Рады, возвращаюсь вечером, вас устроит в одиннадцать? Тогда подъезжайте к моему дому, знаете где?
В вестибюле виллы его встречал сам хозяин, не позволив охране обыскивать почетного гостя.


- Я не надолго… – Скворцов равнодушно осматривает интерьеры, долженствующие подавлять посетителей роскошью. – Даша у вас?
- Конечно, конечно! – угодливо суетится Леонид Валерьянович. – Замечательная, редкая девушка! Она так сдружилась с моими детьми! Стала им практически родной. Как доехали? Могли бы предупредить, я бы обеспечил вам зеленый коридор. Давайте перекусим с дороги, чем бог послал. В ногах правды нет, а в пустом желудке тем более!


Сопровождает хозяина и гостя в шествии по пустым коридорам золотистый ретривер Арчи. Прикрыв ладонью табло на стальных дверях, Каламбурский набирает шифр и прижимается к окуляру глазом, в шутку жалуясь гостю: «Недавно войти не мог с бодуна, глаза опухли и все, не считывает система, чуть автогеном не пришлось вскрывать…»


Щелкает автоматика, дверь отседает на запорах. Открывается зал в позолоте лепнины и мерцании мраморных колонн. У дальней стены горит распахнутая «пасть» каминного льва, перед которым накрыт стол. Шаги глохнут в монотканном персидском ковре, покрывающем итальянский мозаичный паркет.


Слуг нет, хозяин сам ухаживает за гостем, снимает блестящие крышки с салатниц и закусок: тут и нежно-розовая семга, красная и черная икра, устрицы во льду, пармская ветчина и хамон из Испании. Загадочно указав на ажурный ларец, стоящий на приставном столике, Каламбурский предвкушающе потирает руки.
- Нуте-с, господа знатоки, что находится в черном ящике?


Скворцов безразлично пожимает плечами.
- Наверное, коньяк.
- Приз в студию! – восхищается «крупье» прозорливостью гостя и поворачивает
золотой ключик - крышка с музыкальным звоном отходит, отзеркалив бутылку Hennessy Beaute du Siecle Cognac в серебряной оплетке с двумя бокалами в ажурных держателях.

- Это купажная смесь из подвалов Хеннесси с выдержкой до ста лет, - поясняет Леонид Валерьянович, откупоривая бутылку и разливая ароматную жидкость, - стоит 187 тысяч долларов. Не торопитесь выпить, пусть выйдут жесткие пары. А теперь грейте его теплом ладоней и обоняйте трепетом ноздрей, что чувствуете? Тона имбиря, корицы, верно? Кубинские сигары? Французский дуб, прованский пино гри? В общей сложности тысяча двести вкусов. Ну, ле хайм!


Коньяк мягок, жгуч и терпок. Гортань и пищевод озаряются, в животе зажигается теплая лампочка.    
- Закусите конфеткой, - уютно сопит хозяин, открывая красную коробку. –
Американский «Книпшильдт». Поставляется исключительно в Белый дом и ко двору английской королевы. Один фунт стоит 2600 долларов.


- Я вас разорю, - роняет гость, и не понятно, шутка это или обещание.
- Для дорогого гостя ничего не жалко! – взбрыкивает натужным смехом хозяин, и глаза его слипаются в щелочки. -  Еще по рюмочке на две штуки баксов, а, для ровного счета?! Вы ешьте! Когда мужчина голоден, беда жене и детям. – Смешливость стекает с его лица.


- Но когда голоден Б-г, беда всему миру! Наш Б-г не кушал тысячи лет! Мы должны восстановить всесожжения. Для этого необходимо собрать пять священных предметов, которые использовались при жертвоприношениях: Копье, Чашу, Менору, Ковчег и священника. – Понизив голос, олигарх сообщает. – Первосвященник - это вы! Я видел, как вы бились пылающим копьем, слышал ваши слова. Я убедился, вы тот, кого мы ждали. Мы поставим вам на службу все наши ресурсы. Вы станете величайшей личностью истории! По сравнению с вами наполеоны, сталины, гитлеры будут выглядеть карликами у ног великана! Соглашайтесь, весь мир будет у ваших ног! 


- Нет, - Скворцов отодвигает тарелку в знак окончания трапезы.
- Что значит, нет? – Каламбурский не привык к отказам, розацейные щечки райскими яблочками горят в «снегу» седой щетины. - Что вам мешает?
- Не что, а кто.
- И кто же?
- Вы.
- Что вас не устраивает во мне? – Леонид Валерьянович в шутку принимает позу для фотографирования. Ответ оскорбляет его до глубины души.


- Вы подлая и лживая мразь! Я не заключаю сделок с подонками. Велите привести Дашу, мы уезжаем.
Такой отповеди богач не ожидал, лицо его раздувается. 
- Вы в моем доме, - говорит он довольно угрожающе, - а ведете себя так независимо!

 
- При нашей последней встрече, - безмятежно отвечает Скворцов, - я был в гораздо более худших условиях. Вам напомнить, что отпустил я вас при условии, что вы вернете мне девушку? Или вы хотите нарушить данное мне слово?
- Причем тут мое или чье-либо слово, когда речь идет о таких важных вещах! – Каламбурский вскакивает, закладывает руки за спину и делает короткую пробежку по залу (слышно, как он матерится сквозь зубы), затем, возвратившись за стол, залпом допивает коньяк, открывает сигарный ящик и прикуривает сигару от свечи, бормоча: «Да направится молитва моя, как фимиам, пред лице Твое, воздеяние рук моих — как жертва вечерняя»  (Пс. 140:2).


Остальных слов 140-го псалма Скворцов не слышит, дым действует на него, как снотворное, глаза его закрываются, лицо размякает, плечи опускаются.
Гадливо морщась, Каламбурский разгоняет дым рукой и вглядывается в лицо гостя. А морщится он от того, что смесь, которую когда-то воскуряли в Храме, состояла из одиннадцати трав, одна из которых называлась гальбанум и обладала чрезвычайно дурным запахом, символизируя, что в общей молитве еврейской общины участвуют также и грешники. Но настоящую тайну гальбанума знали только храмовые маги, применявшие эту траву для изгнания или, наоборот, привлечения духов.


Колечко огня ползет по табачным листьям. Струи дыма направляются в ноздри спящего. Волны мелких конвульсий пробегают по его расслабленному лицу, пока оно не «проваливается» само в себя: складки от носа к углам губ резко усугубляются, глаза под веками совершают хаотические движения и вдруг открываются – бездонные, трансовые, неподвижные, словно выколотые под ключицами тюремного пахана.


Не смотри, Ледя, отвернись! Ты уже видел эти глаза! На Горловской зоне, при свете раскаленного Копья! Отвернись, иначе они высосут из тебя всю душу, как паук высасывает кровь из обмотанной нитями парализованной жертвы!
Но хозяин дома не может отвести взгляда. Как зачарованный, следит он за тем, как

Скворцов или тот, кто проснулся в нем, замедленно протягивает руку, вынимает у него из губ сигару и давит ее в пепельнице. Лежавший у ног хозяина ретривер чихает и пятится, поджав хвост и рыча на того, кто проступил из тела незнакомца дымным отслаивающимся двойником.


- Я смотрю, у тебя есть, че пошамать. начальник, - гость из бездны сворачивает колбасную нарезку и засовывает себе в рот, невнятно бубня. - Сосет в мамоне - сил нет. А че кровянки у тебя нету? Скучает душа по кровяночке домашней, с сальцом и гречкой, эх!
Стряхнув морок, Леонид Валерьянович налегает грудью на стол.
- Гусь, - выдыхает он потрясенно, - это ты?


ПОЖАР В БАРОКАМЕРЕ


Утром, войдя в Лабораторию, Римма Львовна почуяла запах дыма и ахнула - горел Кокон. К счастью, коматозника успели вывезти из огня. Спасителем оказался Илюша Эйдельберг, имевший обыкновение приходить на работу раньше других. Волосы на Скворцове обгорели, но пульс и давление были в норме, хотя подушка и края простыни по краям каталки почернели. 


- Илья Натанович, его нужно срочно в палату! Вызывайте грузовой лифт!
В Лабораторию врываются охранники с огнетушителями, извергают на огонь струи пены. В дыму гремит бас Куратора.
- Что происходит?!


Римма Львовна вынуждена задержаться, чтобы дать объяснения начальству.
- Илья Натанович, везите его на третий! - она нажимает на кнопку этажа и выскакивает из лифта, не ведая, что тем спасает себе жизнь.
В лаборатории на полную мощность включают систему вентиляции.
В зале холодно, воняет гарью.


Ученые расхаживают между рядами кресел, взволнованно обсуждая происшествие и доискиваясь его причин.
- Подобный случай произошел в США в барокамере для лошадей, - вспоминает Винников. – Там же чистый кислород. Ударами подков лошадь высекла искру, раздался взрыв, убило ее и ветеринара.


Куратора бесят пустопорожние разговоры.
- Где вы увидели здесь лошадь, Винников?! Прекратите хождение по залу! Всем сесть!
Недовольно гудя, ученые рассаживаются.
- Не исключено явление пирогенеза, - высказывает предположение профессор. - Самовозгорания водорода и метана. Эти газы взрывоопасны уже при концентрации 4%  воздухе.


- Откуда там взяться метану?!
- А кишечные газы? Они на 86% состоят из метана и водорода. Вот почему при хирургическом вскрытии для предотвращения взрывов этих газов никогда не используется электрокоагулятор.


Валентину Григорьевичу кажется, что над ним издеваются.
- Вы что, хотите сказать, что Скворцов перднул и самовоспламенился? – спрашивает он на весь зал, вызывая смешки ученых. 
Звонит капитан Гончаров с пульта охраны. Запись с камеры видеонаблюдения зафиксировала проникновение в Кокона Эйдельберга накануне возгорания.


- Где этот эдельвейс? – обыскивает глазами аудиторию Куратор.
- Он повез Скворцова в палату, - отвечает растерянная Римма Львовна.
Реакция Огуренкова молниеносна.
- Гончаров! – кричит он в трубку. - Немедленно за ним!

ДОКАЖИ МНЕ СВОЮ ВЕРНОСТЬ!

  Пришелец из бездны Скворцовской души берет себе еще сыра, хлеба, семги и ветчины, делает огромный сэндвич, пальцем радируя «налей!» (Каламбурский быстро наливает), отпивает коньяку и говорит, жуя с полным ртом. 
- Сделаешь, как скажу. Отпустишь девку с миром. Денег им дашь на дорогу, пускай едут в Москву. Сам же, захватив Ковчег, прибудешь туда накануне Хануки. Все понял?


- Ко… кха-кха… ковчег? – кашляет подавившийся от неожиданности Каламбурский. - О каком ковчеге вы говорите?
- Ковчег один, – намазав масло на ломтик хлеба, страшный гость ножом зачерпывает красной икры. - Скоро ты найдешь его. Не вздумай открывать! Мы откроем его вместе. Я окажу тебе такую милость.
- Если вы говорите за Ковчег завета, то, простите, где и как я его найду?
- Говно вопрос, пончик. Все образуется само собой.


Пока гость насыщается, Леонид Валерьянович собирается с духом, чтобы задать главный, волнующий его вопрос.
- Скажите, - просит он осторожно, - кто вы такой? Или хотя бы - как вас зовут?
Гость сглатывает, язык его ползает по зубам, очищая их от налипшей пищи.
- Хочешь узнать, кто я? А не уссышься со страху? Вон, след у тебя остался от нашей последней встречи…


Каламбурский машинально трогает ожог на щеке, не в силах оторваться от глаз собеседника, словно бы сам бескрайний космос приник к его зрачкам изнутри и с равнодушием вечности взирает на одно из своих бесчисленных творений.
- Я Альфа и Омега! – глубоким и гулким голосом представляется вдруг «посланник вечности». – Я Господь, Бог твой!


Леонида Валерьяновича окатывает жар, сердце колотится, пот стекает по вискам и скапливается в бороде, но он все же находит в себе силы сопротивляться волне волевого подавления, полагая, что это может быть тюремным разводом, на которые зеки большие мастера.

 
- Если ты тот, за кого себя выдаешь, - вытирается он льняной салфеткой, - почему же на зоне ты не победил этого гоя? Почему сейчас сидишь в нем, затаившись, и выходишь наружу только после воскурения фимиама?
«Господь» отпивает из бокала. В зрачках его вспыхивают огоньки, похожие на отсветы тюремного горна, в котором раскалялось Копье. 


- Не пытайся понять то, что замыслил Я тысячи лет назад и сейчас осуществляю! – Вдруг словно бы новая мысль приходит ему в голову, и он милостиво предлагает. - Но если ты готов послужить Мне вместилищем, что ж, я войду в тебя. – Вынув из закрепленных между лопаток матерчатых ножен Копье, он со стуком ставит его на стол острием кверху. – Возьми его, убей Скворцова, и Я переселюсь в твое тело.


Олигарх отшатывается. Ему становится тошно от одной только мысли о подселении в его родное, любимое, обжитое тело этого… этого… он не может подыскать определения сидящему напротив существу. 
- Я д-д-должен по-по-подумать…


Гость презрительно смеется.
- Да ты лопнешь, как штопанный гандон, если попробуешь вместить Меня!
Единственный человек, способный на это, сидит сейчас перед тобой. Для этого Я закалял его в «стаканах» и допросняках, под шконарями и в окопах. Так что не вздумай с ним соперничать, он раздавит тебя, как гниду! – Построжав, дух велит. - Помогай ему! Этим ты заслужишь мое благоволение.


Если существует эталон махрового христопродавца, то это, конечно, Л.В.К.  «Почему христопродавец? Я христопровайдер, а-ха-ха-ха!» Крупный руководитель и организатор, любящий отец, «уникальный проходимец и прохвост», – таким сотворил его Господь для своих личных нужд, таким прошу любить его и жаловать. И он, конечно, изменил бы себе, если бы сдался без торга.


- И все же, все же, - частит Леонид Валерьянович, подливая гостю коньяка, - я не могу поверить, шо разговариваю с самим… э-э-э… с воплощением… - он трет пальцами, ища формулировку. - Почему я должен верить вам? Дайте какие-нибудь доказательства!


Гость молчит и смотрит опечалено.
- «Блажен, кто не видел, но уверовал», - тихо говорит он. - Ты видишь Меня в третий раз, Леонид, и все еще требуешь доказательств? – уголовная маска сползает, уступая место гневному величию. – О, племя подлое и презренное! Мало гнал Я и бил вас? Все тело в язвах от пяты до затылка, но вы упираетесь и торгуетесь! Не Я, но ты должен дать мне доказательства веры!


Приготовьтесь, Леонид Валерьянович! Сейчас вам будет сделано предложение, от которого до конца своих дней вы будете просыпаться в холодном поту с сильнейшим сердцебиением и волчьим воем в истерзанной болью утраты отцовской душе. Ибо
Господь», взяв со стола нож, измазанный маслом и потеками красной икры, вытирает его о салфетку и протягивает вам со словами, которыми суждено навечно отпечататься в вашем мозгу. 


- Докажи Мне свою верность, как сделал это Авраам в земле Мория! Пожертвуй
сына своего первородного, чтобы узнал Я, «что боишься ты Бога и не пожалеешь сына твоего, единственного твоего ради Меня». Зарежь его во сне, чтобы ребенок не успел испугаться, затем сожги на жаровне во дворе, чтобы мог Я вдыхать благоухание приятное Господу.