О плотницком деле, тайнах и любви Часть 1

Константин с детства очень любил овсяное печенье и молоко из пакета за шестнадцать копеек. Молоко он не кипятил и не грел, брал треугольный пакет из гремящего, словно трактор, холодильника « Саратов»,  надрезал его, наливал содержимое в обычный гранёный стакан  и  делал несколько больших глотков, потом  доставал из длинной коробки овсяное печенье, с наслаждением откусывал и запивал молоком.  В последнее время он предпочитал всё это любому другому раннему завтраку.   И в это утро не стал изменять своей привычке.  Неторопливо жуя печенье, подошёл к окну, выглянул на улицу, за окном было темно, уличные фонари ещё не погасли,  вдоль Тверского бульвара  с нарастающим громким воем мчались троллейбусы. Посмотрел на часы – без четверти семь, времени достаточно. Сегодня он проснулся сам, без радио, которое обычно включал на полную громкость. Гимн Советского союза, звучавший ровно в шесть, был лучше всякого будильника. По радио тем временем диктор читал сводку утренних новостей. Судя по всему, в стране был полный порядок и покой. С удоями в коровниках Приморья и Оренбургской области было все отлично. Шахтёры Донбасса вновь приняли повышенные соц. обязательства; ЦК КПСС боролся за мир во всём мире, и особенно теперь это надо было делать в Афганистане, в котором товарищ Амин очень нуждался в помощи. Сделал было чуть громче, потом убавил звук   пусть мурлычет еле слышно. Подсел к столу, пробежался взглядом по всему рассказу, что пытался писать  накануне в толстой тетради. Вообще его мечтой было написать роман о современной жизни, но роман никак не складывался, и все сюжеты сами собой выходили пока короткими  рассказами…. Впрочем, сейчас это было не главное. Главным было письмо в незапечатанном конверте. Костя перечитал его в который раз, затем  аккуратно заклеил конверт и уложил  во внутренний карман пиджака.  В  коридоре затопали, послышались детские голоса и терпеливый, ласковый женский голос - соседка  повела своих детей в детский садик.  Решив, что высиживать дома до выхода на работу нет смысла, Костя оделся и вышел на улицу.


Он жил в доме, на углу Малой Бронной и Тверского бульвара.  А работал плотником в гостинице «Интурист», что на улице Горького. Обычно Костя ходил до работы пешком напрямую по улице Герцена или проезжал несколько остановок на троллейбусе. Но сегодня, несмотря на холодный ветер, решил прогуляться.  «Я  же хотел начать новую жизнь,   подумалось ему, - вот прекрасный повод. Пораньше встал, утренняя прогулка опять же только на пользу, пройдусь по Тверскому, как Пушкин когда-то прогуливался от самого начала и до конца!» Про то, чтобы начать «новую жизнь» Константин Раевский подумывал часто. Правда, не до конца мог сформулировать для себя полностью, что же именно эта жизнь должна содержать, и с чего именно её надо начинать. То, что перемен хотелось, чувствовалось всё отчётливее. Но дни проходили, а перемен всё не наступало. «Неужели ничего больше не случится?»   частенько спрашивал он себя. Ответа не находилось.  И он продолжал жить ожиданием перемен, в надежде, что эти перемены будут только к лучшему!          
Дойдя до магазина «Ткани», перешёл на другую сторону,  поднялся по ступенькам к памятнику Тимирязеву, и двинулся по центральной аллее Тверского бульвара, заложив руки за спину. Холодный ветер, спутник осени, гнал по дорожке сухие листья, деревья размахивали голыми ветками, словно провожали их, в воздухе чувствовалось дыхание зимы. Это время года Костя всегда представлял себе городом, опустевшим перед нашествием вражеских солдат. В порывах холодного ветра ему чудился скрип  петель мотавшейся незапертой двери дома, брошенного хозяевами, в шелесте опавшей листвы   тихий говор немногих оставшихся в городе обывателей. Себя он ощущал одиноким путником, попавшим в тот город волею судеб и думающего, что всё происходящее лично его не касается, и для него во встрече с врагом нет никакой опасности. И исчезали шумевшие вдоль бульвара троллейбусы, пропадали прочь шедшие навстречу прохожие, он был один в пустом, притихшем в напряжённом ожидании городе. И шаги его гулко звучали по мостовой, и лишь ветер, завывая и кружа поземкой, мчался впереди. И так уносился Константин мыслями в этот город и представлял себе улицы и переулки, заходил в опустевшие дома и дворы, пытался найти кого-то из людей, но не встречал их. Лишь только слышал за спиной испуганный тихий шепот. И вновь шёл и шёл дальше. Такие представления навевало на него предзимье последних дней осени.


Костя почти дошёл до конца бульвара  и перейдя через дорогу, направился к магазину «Армения», но чуть не дойдя до входа, обошёл его со стороны мастерской художника  Коненкова. Проходя мимо мастерской, почувствовал на себе  чей-то взгляд. Он повернул голову и увидел, что дверь в мастерскую приоткрыта.  В её глубине сидел старик, с длинными седыми волосами и окладистой бородой,  сам художник, всю жизнь создававший композиции из дерева, и теперь, сидя, опирался на большой чурбак округлой формы. Косте бросилась в глаза большая, натруженная кисть левой руки ладонью вниз. Как будто мастер поглаживал ею кусок дерева.  Старик внимательно смотрел на Константина. На мгновение Косте почудилось, что  старый художник  тоже знает про опустевший город, и что он один из немногих, кто не боится в нём остаться. 


Наверное, в жизни своя тайна есть почти у каждого человека. Тайны бывают маленькие и большие, страшные и не очень.  Некоторые люди мучаются под грузом своих тайн, другие же упиваются ими, третьи просто не обращают внимания на  степень их глубины и значимости, живут себе в своё удовольствие, строго следя при этом за тем, чтобы никто лишний не знал об их тайнах.  Иногда, тайны просто рвутся на свет, и людям стоит больших трудов сдерживать их. Как только человек рождается  и делает первые осмысленные шаги, появляются и они – тайны его души или поступков. Люди становятся старше, и становятся старше и глубже их тайны. Впрочем, иногда они исчезают, перестав внезапно тяготить своим присутствием их обладателя. Но, как правило, не на долго… Так как слаб человек и не всегда может устоять перед искушением не сотворить новое тайное.  Была своя тайна и у Константина. Вероятно, правильнее было бы сказать, что у него было несколько тайн. В общем-то они его не очень мучили и докучали собою. Если бы не отдельные моменты в жизни, когда тайны напоминали Косте о себе  и тем самым приводили его в  смятение. А дело было в том, что родители Константина были диссидентами. Они уехали из Союза, когда Костя только окончил школу и поступил в институт. И не просто уехали, а их как бы это сказать помягче, попросили это сделать, и так, чтобы  никогда в СССР не возвращаться. И как только они уехали, у Кости сразу же начались в жизни осложнения, а вслед за этим, чтобы постараться по возможности их избежать, начал он создавать свою тайну. И как ему казалось, преуспел в этом. Из института, где неплохо учился,  ушёл, из города Ленинграда, где жил в отдельной квартире вместе с родителями до их отъезда уехал, призвался в армию.


С армией, правда, получилось не всё гладко. Попал Константин служить в секретные войска. Кто пропустил его документы в военкомате, а может и не военкомате это случилось, а на сборном пункте, в общем, как так вышло   было неведомо. Часть воинская была настолько секретной, что иногда одно её подразделение толком и не знало, что делает другое. Само собой, что был в этой части и свой особый отдел. И стоял этот отдел на страже тайн государственных, и не отделял он тайну государственную от личных тайн несознательных граждан, пытавшихся эти самые личные секреты от него спрятать.  Не зря особист капитан Кукреев ел свой хлеб. Про каждого солдатика  вверенной ему части наводил капитан справки, все их мелкие тайны соразмерял с одним большим государственным секретом, и, если надо,– принимал меры. Правда, справедливости ради надо заметить, что меры свои принимал Кукреев с умом. Без оголтелого фанатизма и рвения в поиске «вредителей и диверсантов».  Может быть поэтому в свои «за тридцать» всё ещё был капитаном… Дошла очередь и до Константина. Разузнал капитан про Костину тайну. «Вот суки, коллеги военкоматские,   подумалось Кукрееву,   проглядели, пропустили гады! А мне теперь коноёбиться!» Он полистал личное дело найдёныша, поспрашивал о Раевском отцов-командиров, и вызвал его к себе.
- Слушай, боец, -  доверительно зажурчал капитан, как только Константин вошёл в оперчасть и сел напротив.  -   Я знаю про твоих папку с мамкой всё.
  -Всё, всё? – спросил Костя с тоской в голосе.
  -Всё, всё,   мотнул насмешливо головой капитан, доставая сигарету и протягивая пачку Косте, – но ты не бзди, боец, я-то вижу, что шпион из тебя никудышный.  А вот начальство моё может на это дело посмотреть совсем для меня не уютно. Так что давай так: ты помалкиваешь о нашем разговоре, а я организую  твой перевод из нашей части в другую часть, попроще. Скажем, в роту обеспечения аэродрома. Ну что, годится?
  -А у меня есть выбор?    вырвалось у Константина.
Капитан хмыкнул и чиркнул спичкой. Раскурил сигарету, пустил тонкую струйку  дыма, куда-то вбок.
– Правильно мыслишь. Выбора нет. Ну то есть не совсем чтобы нет, в стройбат еще можно. Но я бы не советовал.  Итак, я организую, перевод в другую часть, а ты помалкиваешь. Просто никому,- Кукреев произнёс это по слогам, -не рассказываешь о нашей встрече. Годится?
Костя кивнул головой. Так у него появилась ещё одна тайна, а капитан Кукреев избавился от возможных неприятностей, да и заодно сумел соблюсти требования сохранения гостайны.  Распоряжением  штаба армии перевели Костю в охрану близлежащего аэродрома.  И не просто в охрану перевели, а на всякий случай, чтобы не дай Бог, не рассмотрел он чего-нибудь лишнего на аэродроме его охраняючи, отправили его служить на конюшню, ухаживать за лошадками, на которых караульные объезжали охраняемую территорию. Так и прослужил все два года Константин Раевский на конюшне, а как службу закончил, вернулся в Москву и поселился у бабушки Эльвиры.


Бабушка Эльвира Самуиловна была очень добрым и хорошим человеком. Так как она была еврейкой, то по её же выражению жила в квартире на Малой Бронной « на особом положении».  Ибо из коммунальных квартир дома, где она жила, в Израиль уехали многие еврейские семьи и освободившуюся жилплощадь тут же занимали их соседи. Ждали, ох как ждали и соседи бабушки Эли, что подастся она на историческую родину. Вида не подавали.  Без особой злости, вяло так, скорее, по привычке к российскому антисемитизму, ей вслед поглядывали и  ждали. Но не дождались они никаких для себя выгод, незадолго до смерти прописала бабушка Эля на свою жилплощадь внука Костика.
Когда бабушка умерла, Костя перенял от неё по наследству ещё одну тайну. Этой тайной теперь становилась сама бабушка Эльвира и все её давно умершие еврейские родственники, а за одно и её муж, Костин дед, который хоть и был чистых кровей казак, правда вот с происхождением подкачал. Родом он был из семьи  казачьего есаула, и жила вся семья  где-то под Царицыном.  После революции с германской домой возвратясь,  боролся дед с красными. Потом аж до 32-го пытался скрываться от большевиков, да не повезло ему, и совсем молодым сгинул из-за своего происхождения и прошлого в сталинских лагерях. Жена его уехала в Москву. Да так и прожила молодая Эльвира со своей дочерью Милой, Костиной будущей матерью, в Москве, пряча свою тайну о сгинувшем муже до самого своего смертного часа. 


Ещё не было восьми часов, а Константин был уже на работе.  Уже полтора года работал он плотником в гостинице «Интурист», располагавшейся в самом начале улицы Горького.  Устроился он туда по великому блату, организованному  покойной бабушкой Элей. Косте надо было решить. Либо идти работать  на конюшню в Битцевском парке, либо кочегаром в санаторий ВМФ, либо плотником. Константин долго не раздумывал, решил идти работать плотником.  С деревяшками он привык возиться с детства, руки у него были неплохие, ничего особо сложного делать не приходилось.  Работа его не тяготила. Начальник АХЧ гостиницы «Интурист» Семёнов, досиживал последние дни до пенсии и был полностью поглощён  своими семейными заботами. Был у  Кости и напарник  дядя Ваня (в миру   Иван Букаев) также предпенсионного возраста, человек своеобразный и слегка, по его собственному выражению, пьющий.  В прошлом дядя Ваня был знаменитым на всю Москву жокеем, и со своей кобылой Соней брал не один приз на Московском ипподроме.  Но по его собственному выражению он нашёл в себе силы порвать с миром «страстей и чистогана» и  встать на путь истины. Что скрывалось под  словом « истина» толком объяснить у него не получалось никогда. В подвале, или как его именовала дирекция "цокольном этаже", где была   мастерская  плотников, рядом в комнатке  поменьше, располагались электрики. Дальше шли разные подсобные помещения, но в них Костя никогда не бывал. Кроме этого в подвале гостиницы  постоянно крутился  ещё один человек – таксист Вася Сумкин. Вася  не катался по городу, как другие, не «подметал тротуар», как любил он сам говаривать, всегда ждал «единственного, своего, сладкого пассажира, который и денег насыплет сразу на половину, а то и на весь план, и ещё на кармане останется».  Эти «сладкие пассажиры» попадались, судя по всему, Васе достаточно часто, и в основном   по вечерам или ночам. А днём, после двенадцати, Вася обычно появлялся в подвале. Был он человеком весёлым, общительным и шумным. Всегда имел наготове свежий анекдот или какую ни будь шутку. Сегодня он появился в широком подвальном коридоре в неурочное время. Он шумно шел на встречу Косте.
  -Здоров, молодой, -  хлопнул Константина по ладони и отдал ему честь, приложив свою ладонь к козырьку  кепки,  - свежий анекдот хочешь? Сегодня пассажир рассказал. Короче, в кабинете директора цирка   звонок. «Алле? Вам нужна говорящая лошадь? И не бросайте сразу трубку, думаете легко набирать копытом номер!»   Вася громко засмеялся.
Костя расхохотался тоже.
  -Умеешь ты поднять настроение, Вася. - Ладно, пойду, заявки заберу.
 Забрав заявки на плотницкие работы, Константин спустился в мастерскую переодеться. Неожиданно там он застал своего напарника. Вообще дядя Ваня работал через день, но сегодня, несмотря  на  законный выходной, сидел в столярке на табуретке напротив маленького зарешёченного оконца и внимательно смотрел на картинку полуобнажённой девицы, неизвестно кем и когда вырванную из одного зарубежного журнала и прикрепленную к стене  с помощью клейкой изоленты. И еще Костя заметил, что несмотря  на раннее утро его напарник был явно выпивши!
 

Дядя Ваня, ты чего, смены перепутал?   весело спросил Костя.
Дядя Ваня медленно  повернул голову в его сторону, пожал плечами и вновь отвернулся к стене. 
  -Ты чего молчишь-то, а дядя Ваня? – вновь заговорил Константин.
  -Да-а-а, не молчу я, -  проговорил медленно дядя Ваня,    я вот думаю.
  -О чём, о своей вечной истине?   весело предположил Костя.
Дядя Ваня презрительно смерил Костю взглядом и проговорил, явно борясь с икотой:
  -Да нет, я не о истине, я вот об этой бабе на стене думаю.
  -И что же ты о ней думаешь?   рассмеялся Костя
  -А то думаю, что вот я уже совсем старый, а она, падла заграничная, молодая и всё мне улыбается. Сколько лет висит тут на этой стенке и не берёт её время, а меня вот берёт.
  -А давай, дядя Ваня, её снимем и пришпандорим кого-нибудь на стенку, кто тебя много старше, -  балагурил Константин, переодеваясь в рабочую спецовку, -  давай на стенку приклеим ну, скажем, фотку  Милляра в роли Кащея Бессмертного, или давай товарища Маркса приклеим, а он-то точно много старше тебя и с каждым днём будет всё старше и старше. А ты будешь по утрам приходить и говорить ему: «Здравствуйте, товарищ Маркс, как там ваше ничего себе, наше преотлично.» Или, хочешь, я для тебя нашу соседку бабу Настю сфотографирую, вот тут ты точно будешь спокоен.
Дядя Ваня слушал Костину болтовню, покачивая головой. Его лицо выражало презрение к фиглярству  молодого напарника.
  -Эх, ладно, пойду-ка я домой,   вздохнул он.
  -А чего ты приходил-то, -  удивился Константин, -  оставайся, сейчас заявки посмотрю, и чайку сгоняем по-быстрому.
  -Нет,  - с пьяной решимостью мотнул головой дядя Ваня,   пойду я, устал.
Он накинул старенькое  пальто и направился к двери. Возле самой двери повернулся к Косте, поманил его к себе, притянул за шею и слюняво  прошептал ему на ухо:
   -Костька, хороший ты парень, я тебя Христом Богом прошу, оставайся человеком, а не сукой дёрганой!
Прошептал и вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.


Задумался Константин. Присел к верстаку, инструменты в своём рабочем чемоданчике перебирая. Никогда не видел он прежде дядю Ваню таким. То есть подвыпившим он-то его не раз видел, но вот слов таких тот ему не говорил. И потом, почему шёпотом? Странно всё это было для него. Но особенно рассиживаться было некогда. Надо было клеить дюжину поломанных стульев, поменять стекло на третьем этаже и потом ещё и заявки на ремонт, обычно к утру их бывал целый ворох.  Собрав инструмент, отправился Костя наверх из подвала работать. Но прежде чем идти, просмотрел он  внимательно все заявки. Заявок было опять много. Большинство  касалось починки замков в дверях номеров гостиницы.  В общем-то это  было обычным делом. Но сегодня заявок было так много, что  складывалось впечатление, будто бы постояльцы нарочно повадились ломать замки в дверях собственных комнат, находя в этом забавное времяпровождение. Читает Костя заявки, шелестит листочками, просматривает графу «этаж» и «Комната №», словно ищет что-то…