Раз картошка, два картошка... Глава 8

               ЛЁХА ГИРЯ. ЭХО ПРОШЛОГО
 
               В этот же вечер, уже после отбоя, в кочегарку прибежала Маша Меркина без верхней одежды, в тонком свитере и трениках. Резко открыв дверь, она закричала:
               - Вадим, Саня! Там, в нашем корпусе  местные пацаны, человек десять, наверное! Они пьяные, пристают к девочкам, идёмте скорее!
               Царёв с Марковым побежали, еле поспевая за тучным главбухом, по дорожке ко второму корпусу. Внутри раздавались крики, топот ног, громкий смех и ругань. По коридору бегали студентки, а за ними гонялись несколько крепко подвыпивших парней. Одновременно с Вадимом и Саней на место происшествия прибыл Ванька Петренко. Оценив обстановку, Саня приблизился вплотную к худощавому верзиле в кожанке, державшему за руки испуганную первокурсницу Свету Лапину.
               - Ну-ка, отпустил её, придурок!
               - Отвали, сучара, - кожаный и не думал отпускать девчонку.
               Царёв резко рванул его левой рукой за плечо, разворачивая к себе, а правый кулак с силой воткнул в солнечное сплетение. Кожаный, будто сломавшийся пополам, тут же получил удар в челюсть снизу и рухнул на пол. Студентки с визгом рванулись в комнату. К Сане двинулись двое местных, один из них выхватил из кармана отвёртку, а второй, с кастетом, замахнулся для удара. Ванька, упредив нападавших, рубанул волосатого парня с отвёрткой по ушам и заломил его руку за спину. Вадим отбивался от пацана, размахивающего кастетом. Остальные стояли вдоль стен, наблюдая за дракой. Неизвестно, чем бы закончилась эта потасовка, если бы в корпус не прибежали преподаватели во главе с Райзенбергом. Местные ретировались, пообещав вернуться.
               - Арон Михайлович, это те же самые, что в прошлом году нас доставали, - сказал Петренко, заправляя в брюки выбившуюся рубаху.
               - Ну, что же, нужно будет снова вызвать участкового Вострикова, - доцент пытался сохранять спокойствие, однако было заметно, что он сильно озабочен, - А сейчас – отбой, всем разойтись.
               На следующий день участковый не явился, он уехал по своим делам в Волоколамск. Зато ближе к вечеру на хоздвор пришел парламентёр от местных  и «забил» Сане и Ваньке «стрелку».
               - Ну, что, бздите, герои?
               - Мы придём, убогий. Где, говоришь, «стрелка»?
               - Внизу, у моста, в восемь.            
               Ровно в восемь часов Саня с Ванькой спустились к мосту. Уже заметно стемнело. Внизу у реки толпились человек шесть деревенских. Впереди стоял невысокий крепыш в кепке, клетчатом пиджаке и брюках клёш. Его лицо показалось студенту знакомым. Парень тоже пристально всматривался в Царёва.
               - Царь, ты, что ли? – клетчатый оторопело смотрел на Саню.
               - Лёха, Гиря? – студент от неожиданной встречи даже забыл, по какому поводу он здесь оказался. Перед ним собственной персоной стоял Лёшка Гирин, Гиря, с которым он целый год пахал в одной бригаде на стройке в забытом богом таёжном посёлке Каргасок. В тех местах комсомольцев-добровольцев было по пальцам пересчитать. Основной контингент рабочих и жителей посёлка составляли расконвоированные зэки с «лёгкими» статьями и бывшие зэки, осевшие на ПМЖ. Где-то спустя пару недель после заезда демобилизованных солдат в общагу к Сане зашли двое невзрачных мужиков неопределенного возраста.
               - Слышь, солдатик, балакают, шо ты в радиоделе шурупишь, - один из вошедших в упор разглядывал дембеля.
               - Ну, и? – Саня не удивился, здесь каким-то образом о вновь прибывших всё узнавали довольно быстро.
               - Дело к тебе есть. Тут у одного хорошего человека приёмник сломался.  Пошли, прогуляемся, посмотришь, что там к чему.
               Они шли гуськом один за другим через весь посёлок, затем в тайге по протоптанной в глубоком снегу тропке и, наконец, вышли на небольшую поляну. Здесь теснились несколько старых бревенчатых домов, в одном из которых и проживал хороший человек Фома Бур, местный смотрящий. В доме за дощатым столом сидели четверо мужиков, пивших какую-то жидкость из закопчённой алюминиевой кружки, передавая её друг другу. Один из присутствующих в комнате топил печь, бросая в открытую топку, пышущую жаром, длинные поленья. Это и был Лёха Гиря. У допотопного приёмника не было звука. Саня быстро определил, что  причина кроется в выходном трансформаторе. Полтора часа ушло на его перемотку и, вскоре, приёмник ожил. После этой истории Саня  получил «погоняло» Царь. А Лёха Гирин спустя пару недель перешел в бригаду каменщиков Васи Тулича, в которой работал Царёв. Тулич значился вторым после Бура в местной воровской иерархии. Однажды во время серьёзной стычки  с зэками из вновь прибывшей партии, Лёха вписался за Саню и во время разборки у Бура кинул предъяву бакланам, совершившим явный косяк. Гиря схлопотал пять лет за грабёж магазина. Грабёж сводился к краже ящика водки. Как это часто бывает, крепко выпили, не хватило, решили добавить, а магазин закрыт. Разбили окно, залезли внутрь и унесли ящик. На горе-грабителей потом повесили всю недостачу торговой точки, накопившуюся за год.
               Местная братва подозрительно и угрюмо посматривала на Гирю, обнимавшегося с Царёвым.
               - Слышь, Лёха, я не понял, - начал было длинный в кожанке.
               - Тебе, Сапог, и понимать ничего не надо. Короче, бакланы, давайте все по домам. А ты, Хворост, - Лёха обратился к пацану лет шестнадцати, - шуруй в деревню, возьми пузырь и закусь у тётки Краснихиной. Скажи, что для меня. Будем с моим старым корешем встречу обмывать.
               Местные пошли по дороге в сторону деревни, следом за ними побежал и Хворост. Саня смотрел на Лёху, понимая, что прошлое настигло его здесь на краю небольшой подмосковной деревушки Золево, лишний раз подтверждая, как тесен этот, такой необъятный мир.
               - Ты что же, Саня, студентом стал? – Гиря был явно обрадован встречей.
               - Как видишь, Лёха, поступил в этом году.
               - А я думал, что ты на БАМе. Помнишь, нас с Толяном отправили весной в тайгу валить кедры, готовить площадку для строительства кирпичного завода. Когда вернулись, вас уже не было. Сказали, что на БАМ уехали.
               - На БАМ тогда, вначале, можно было попасть только по путёвкам. Ну, нам местные комсомольские начальники путёвок не дали. Сказали, мол, в Каргаске работы хватает, вроде, в соответствие с планом, через пару лет начнут возводить химкомбинат. А тогда, в конце зимы работы почти не было, сам знаешь. Кирпич с цементом закончились, надо было ожидать, когда Обь вскроется, чтобы по реке доставить. Мы уволились и пошли по колхозам всякую мелочёвку строить.
               Саня вкратце рассказал о своих похождениях на территории Каргасокского, Колпашевского и Парабельского районов после того, как они ушли из бригады Тулича. О стройобъектах, заработках, планах на будущее, о котором они грезили, отбиваясь летом от комаров и мошкары, и примерзая к доскам заброшенных бараков зимними ночами. Вскоре явился Хворост с  бутылкой самогона и нехитрой закусью: хлеб, сало, несколько варёных яиц, банка маринованных огурцов. Сели на берегу речушки в кустах. Самогон оказался крепким, но вонючим, произведенным, очевидно, из свеклы. Хворост, залихватски опрокинув полстакана, быстро окосел и стал клевать носом, а потом вообще лёг под кустом и отключился. Ванька, выпивший символическую дозу, немного посидел и отправился в лагерь. Гиря, затянувшись «беломориной», спросил Саню:
               - Ну, а как же ты в Москве оказался?
               - Надумали мы с Федькой из Сибири в Прибалтику ехать. Задержались в Москве, были там однополчане мои и его. Пока отмечали встречу по кабакам, неожиданно кончились деньги. Как-то утром проснулись в скверике на скамейке у Киевского вокзала, а грошей нет ни копейки. Решили подзаработать, чтобы доехать до Литвы, пошли ишачить грузчиками на АЗЛК в цех запчастей. Получили комнату в общаге, короче, стали лимитой. Потом Федька женился через месяц, перешел жить на хату к жене. А я поступил на заочный рабфак. В начале лета сдал экзамены и, теперь вот, Лёха, я – студент. Ну, ладно, а ты как, без проблем доработал?
               - Да, более-менее нормально. Откинулся в этом году весной. Хотел сначала остаться в Каргаске поработать еще два-три года, но мать написала, что болеет. Решил ехать в свои края, я ж тут и родился, в Золево. После армии шоферил в Волоколамске, пока не сел. А мать, - Гиря глубоко затянулся, - еще, когда в армию уходил, болела. А тут, возвращаюсь, а её уже нет. Соседи схоронили. Не дождалась…
               - А с работой что, устроился?
               - Да, какая там работа, походил туда-сюда, везде морды воротят. Думаю вот, может, вернуться обратно в Сибирь…
               - А здесь, в совхозе, неужели, работы нет? Ты же водила первоклассный!
               - Директор обещал взять, когда новый автобус получат, но…, - Гиря махнул безнадёжно рукой. Да, кстати, дружбан отписался недавно, Вася Тулич, наш бугор, погиб. Работали они на кирпичном заводе, плохо леса построили, ну и рухнули вниз с шестиметровой высоты. Сашка Мельников и Толик Свирин поламались сильно, а Вася – насмерть. Жена отвезла хоронить на Украину. Он из Луганской области, кажется. Был.             
               Некоторое время они молчали, думая каждый о своём, потом Лёха разлил самогон по стаканам.
               - Давай, Саня, за эту неожиданную встречу. А ведь, если бы наши бакланы не попёрлись вчера к вам в лагерь, мы могли бы и не встретиться, а?
               - Всё случайное не случайно, Лёха. Ты вот прикинь, как я в «кулёк» поступил. Мы с Федькой, когда попали на АЗЛК и в общаге обустроились, первое время продолжали кирять по-чёрному. А что было делать? График работы – скользящий, по 12 часов. Работа тяжкая, даже для нас, натренированных на зауральских стройках. Всю смену таскаешь тачки с запчастями, как лошадь, и грузишь вагоны, контейнера. После дневной смены свободная ночь и следующий день. После ночной – два дня отдыхаешь. Ну, вот и куролесили мы в столице, а потом добрались и до области. Нарисовались какие-то Федькины кореша из Новых Химок, пару раз ездили туда с ночёвкой. Однажды, крепко поддав, оказались на Речном вокзале, а оттуда до Новых Химок всего полчаса на автобусе ехать. Сели мы в транспорт и - отрубились. Растолкал нас водила на конечной уже. Выходим, ни хрена понять не можем, ландшафт другой какой-то. В Химках, куда нам нужно было ехать, новостройка в чистом поле, грязь вокруг, а тут – лес дубовый, водоём, а по железной дороге электрички бегают. Оказалось, сели мы не на тот маршрут и заехали не по адресу. Тоже в Химки, только берег другой. Левый. Пока соображали, автобус укатил. Ну, мы и пошли лесом. Идём, смотрим, стоит длинное четырехэтажное здание непонятного цвета. Перед входом площадка с  фонтаном, вокруг на скамейках молодежь кучкуется. Читаем вывеску: «Московский государственный институт культуры». Фёдор говорит: «Ни фига себе, ты слышал про такой институт?» Я говорю: «Слышал, нам немка в вечерней школе рассказывала. Ни хрена не помню, чему учили три года, а этот эпизод засел почему-то в памяти». Пошли мы вдоль здания, смотрим, рядом дом с колоннами, клуб институтский. Зашли, а там прямо в фойе девчонки в черном трико танцуют, хореографы, как потом выяснилось. Федька стал, смотрит и облизывается. Мимо пацан бежит, приблизительно, нашего возраста. Фёдор начал его расспрашивать про институт, как поступить, какой конкурс. Студент, когда узнал, что мы работяги, говорит: «Ну, вам ребята, надо к Бандуренко, он рабфаком заведует. Идемте, я покажу, мне по дороге». Прошли мы метров сто по лесу, упёрлись в небольшой двухэтажный домик. На втором этаже встречаем маленького лысого дядьку, на киргиза похожего. Он только услышал нашу историю, сразу воспылал необъяснимой любовью и готов был прямо тут же  зачислить нас на рабфак. Единственное, что сдерживало, это отсутствие направления завода. Лысый даже бланк такого направления выдал. Через год, всеми правдами и неправдами получили  мы с Федькой направления от нашего АЗЛК на рабфак. Но Федька к тому времени женился и учебу похерил. Лёха слушал, не перебивая. Когда Царёв закончил, он загасил папиросу о каблук  и разлил остатки вонючей жидкости.
               - Ну, Царь, покуролесили вы, в натуре. Давай, на посошок. За удачу!
               - Слушай, Лёха, я поговорю насчёт тебя с нашим генералиссимусом Райзенбергом, у него нормальные отношения с директором, да и с районным начальством он на короткой ноге. Давай, за удачу!            
               В тот же вечер после отбоя Царёв подошел к Райзенбергу.
               - Арон Михайлович, есть идея, как нейтрализовать местных без вмешательства участкового. Мне Петренко рассказал, что они и в прошлом году часто наведывались в лагерь, несмотря на проработки Вострикова. Я сегодня встретил здесь давнего знакомого, мы в Сибири с ним работали. Он в этой местности у пацанов за главного.
               - Сидел, что ли?
               - Ну да, за кражу ящика водки из магазина. Парень он нормальный, на работу не может устроиться никак. До армии водителем работал и в армии два года полковника-штабиста возил. Помочь бы ему устроиться в совхозе. Мы же здесь не последний раз. А как говорил Ленин, «всерьёз и надолго». Поэтому хорошие контакты с местными не помешают. Директор обещал ему, но пока тянет что-то…
               Райзенберг пожевал губами, похмыкал, разводя руками, что свидетельствовало о необходимости принятия сложного решения.
               - Ну, хорошо, я переговорю с директором. Ты молодец Царёв, мыслишь в правильном направлении.
               Через несколько дней Лёха Гиря начал работать в поле на тракторе «Беларусь», отвозя телеги с картошкой на сортировку. А позже, когда в совхоз поступил давно ожидаемый автобус, пересел на него. С тех пор «набеги» местных в лагерь прекратились.