Огурцы на тарелке

К ПЕТРОВИЧУ частенько захаживал Семёныч, большой любитель поговорить-посудачить за жизнь. Появляясь у калитки, он всякий раз, как заклинание, говорил мол, пришёл ума у соседа попытать, поскольку тот хоть академиев и не заканчивал, но голову на плечах имеет - дай Бог каждому.

Петрович не стеснялся отшивать надоедливого Семёныча, человека не то чтобы ленивого, но и не стремившегося достичь больше того, что уже имел за плечами и в кармане.

В субботу Петрович перехватил на стороне стопку самогонки, и развернувшаяся и расхрабрившаяся душа его жаждала собеседника.

Семёныч не был алкоголиком, пить в одиночестве ему было не с руки, и он, не держа обид на Петровича за случавшиеся неприветливые приёмы, всё-таки шёл не к кому-нибудь, а к нему. На этот раз, будто чуя радужный приём, он появился не с пустыми руками.

Сказав от калитки своё заклинание про умную голову Петровича, Семёныч без лишних разглагольствований, чего за ним прежде не водилось, поставил на стол бутылку водки:
- Вот! У бабки моей вчера день рождения был - имею право сегодня угостить. Вчера мысль из головы про тебя вылетела, сосед.

Петрович достал солёных огурцов, предупредил встретившуюся на пороге летней кухни свою Алексеевну, что сегодня берёт отгул от домашних дел, и мужчины нарезали огурцов и распечатали бутылку. Алексеевна не возражала, поскольку подобные отгулы муж брал крайне редко.

После первой стопки искра меж соседями не проскочила, и разговор не возник. Они приняли на грудь по второй, после чего Семёныч оседлал любимого конька. Он наколол вилкой огурец, поднёс близко к лицу и стал разглядывать со всех сторон, словно держал перед собой незнакомый заморский продукт.

Спросил задумчиво:
- Скажи, Петрович, сможем ли мы когда-нибудь жить лучше? Какие у тебя на этот счёт перспективы?
- Не жили хорошо, а теперь уж и ни к чему жизнь-то такая, хорошая, - ответила за Петровича вошедшая в комнату Алексеевна. - К хорошему ведь привыкать надо…
- Погоди, мать! - Петрович налил водку Семёнычу и себе. Предложил жене: - Выпей штрафную, тогда и продолжим дискуссию.
- Хорошо устроились! Дискуссию им подавай! Я вот ещё посмотрю на ваше поведение. Может, выдворю обоих за шкирку. - И Алексеевна вышла во двор.
- Ну, так как? - всё ещё рассматривая огурец, спросил Семёныч.
- А никак! Бабка моя, как всегда, права. Есть у меня соображение.
- Стало быть, уже морщил лоб по этому поводу? - Семёныч заметно оживился, хотел съесть огурец, но Петрович задержал его руку с вилкой.

От неожиданности Семёныч минут пять сидел с раскрытым ртом, приходя в себя, потом обиделся:
- Чего, сосед? Огурца для меня жалко? Я к тебе пришёл с полной бутылкой!
Он хотел подняться, но Петрович остановил его:
- Да ты не ерепенься! Отдам я тебе огурец. Но сначала отвечу на вопрос. Узнаешь, до чего я додумался.

Он прошёл к шкафу, выбрал самую большую тарелку, вернулся с ней к столу. Нарезал несколько примерно одинаковых колясок от огурца, разложил на тарелке.
Семёныч смотрел непонимающими глазами.

- Не томи душу! - Семёныч потянулся к наполненной стопке, но Петрович отодвинул её на край стола. Поискал что-то глазами, не нашёл, потом отрезал от огурца ещё одну коляску, зачем-то её очистил и положил поодаль тарелки. А по другую сторону поставил обнаруженные в кармане два мелких болта.

- Теперь слушай, сосед. Для наглядности и простоты понимания я тут кое-что изобразил. - Петрович показал рукой на тарелку. - Вот это власть. Коляски огуречные на ней - чиновники. А та, что в стороне, - просто хороший человек: совестливый и работоспособный.

Петрович посмотрел на соседа, желая убедиться, понимает ли тот что-нибудь, явных признаков не обнаружил, но отвлекаться не стал.

- Дальше - больше! - Петрович стал перемещать по тарелке коляски. - Крутятся-вертятся чиновники в своём кругу, мелочи знают про всех, привычки, кого и на чём в нужный момент можно подловить. И у них единые правила поведения.
- Какие? - заинтересовался Семёныч.

- Неважно, какие - я в глобальном масштабе. Главное для них - не высовываться, не привлекать к себе внимание и не перечить, даже если круг, в нашем случае тарелка, вертится совсем в другую сторону. Винтики же, - Петрович поднял два болтика и поднёс к лицу Семёныча, - видят, что коляски на тарелке копошатся-пыжатся, чего-то делают. Жизнь для винтиков лучше не становится, но ведь там, - Петрович положил на стол болтики и поднял тарелку: - не бездействуют! Бывают на тарелке, во власти то есть, сбои, выпадает кто-то из неё.

Петрович переложил из тарелки на стол огуречную коляску:
- Взамен требуется новая! Случается, по ошибке на тарелку попадает коляска немного отличающаяся. - Петрович положил на тарелку очищенную коляску. - Новоявленный чиновник видел со стороны неладное на тарелке, а повлиять не мог, потому что за краем был. Понимаешь?

- Не совсем же я тупой! Это как у нас в колхозе. Член правления уехал, а вместо него Мишку Бекетова избрали. Помнишь, Петрович, что с мужиком стало?

- Примерно так. Но ты дальше-то колхоза прикинь! Выше бери! Оказавшись на тарелке власти, - Петрович поднял очищенную коляску, - новичок проявляет бурную деятельность. Это тот живчик, которого винтики-болтики, то есть, мы с тобой и вся наша дорогая родня, замечаем пуще прежних чиновников, пообвыкшихся во власти. Мы что делаем? Мы начинаем сравнивать, кто есть кто. И рано или поздно задумываемся. Оказывается, можно по-другому руководить, грамотнее, инициативнее. Это же быстро доходит и до тех, кто рядом, в нашем случае, с очищенным огурцом. Они тоже соображают, что выглядят бледнее новичка в своих делах. И живчика, - Петрович опять поднёс к лицу Семёныча очищенную коляску, - начинают прессовать, уповая на выработанные годами на тарелке правила поведения, нарушать которые никому сами же не дадут. Или становись, как все, или выбросят из тарелки. - А живчик-то уже что? - Петрович всё ещё держал коляску перед Семёнычем.

- А что он?
- Живчик уже вкусил сладость власти! И перед ним вопрос: выплюнуть или проглотить?
- Хитро ты закрутил, Петрович! Может, всё-таки пододви-нешь мне стопку! Пора пропустить для пущего понимания ситуации. А то сижу, облизываюсь!
- Успеется, тебе не вредно пооблизываться! Так я продол-жаю?
- Продолжай, может, научишь меня уму-разуму.

- Проглотишь - заглотишь крючок, как рыбка, и поведут тебя за леску в нужном для всех на тарелке направлении. А если выплюнешь, навесят ярлык, да и выбросят из тарелки. Вот потому-то, делаю я вывод, на тарелку не станут класть коляски, которые будут, как наша очищенная, выделяться на фоне других.
- Болтики-винтики… Про них недосказал! - Семёнычу по-нравился образный рассказ Петровича.
- Ты сам-то как думаешь? У тебя голова на плечах или ве-шалка для шапки с кепкой?
- Погоди, не части! Дай подумать. Болтики ждут-пождут, наблюдая… Да и заржавеют, что ли? А ржавые ни к чему не пригодны окажутся.

- Вот! В самую точку! Ты про Мишку Бекетова вспоминал. Как в правлении вошёл он в доверие, назначили его бригадиром. И живёт он себе припеваючи: дом подновил, забором высоким от земляков отгородился, третью машину уже меняет. Но у нас масштабы какие? Мелкие! И чем они шире, тем возможностей больше!

Семёныч вдруг поднялся из-за стола:
- Испортил ты мне обедню. Даже допивать водку расхоте-лось. И огурцы твои…
Он не договорил, но Петрович понял, что имел в виду сосед. Сказал ему вдогонку:
- У нас демократия, Семёныч. Так что к очередным выборам свой голос береги! Помнишь, как партбилет у сердца раньше носили.

Едва сосед вышел, в комнату вошла Алексеевна, спросила, чего это гость выскочил, как ошпаренный, и даже не попрощался. Заметила недопитую бутылку, удивилась:
- Чем ты его донял, отец?
Петрович прибрал бутылку в шкаф, и только потом отозвался:
- Тарелкой с огурцами. И вот этими болтиками!

Алексеевна непонимающе пожала плечами, но расспрашивать не стала.