Глава 5. Осознание и принятие

Прошло десять минут, а, может, и полчаса, прежде чем Лили заставила себя прийти в чувство. Ее взгляд прояснился, и она огляделась вокруг. В ту же секунду пришло и осознание холода. Пальцы на ногах давно посинели, руки неприятно покалывало, а глаза сильно щипало. Все тело изнывало от боли, которую приносил мельчайший порыв ветра.

Лилит развернулась и, поднявшись по ледяным ступенькам, зашла обратно в дом. Она наконец отчетливо поняла, что произошло, но легче от этого не стало. Только хуже. Сердце стучало невероятно быстро, а слезы подступали к горлу. Вот-вот девушка рухнет на пол и зарыдает, ведь больше ничего сделать не в силах. В голове все еще бушевал нескончаемый поток мыслей, но в нем никак не находилось ответов на все ее вопросы. Она облокотилась на стену и скатилась по ней вниз, обхватив колени руками.

Прошло еще несколько часов, прежде чем Лили поднялась, бесшумными шагами пройдя на кухню. Живот уже свело от голода, ведь в доме еда всегда была по расписанию. Можно было лишь поблагодарить всевышние силы за то, что действительно было что поесть. Блюда в морозильном контейнере располагались строго по порядку, отмеченные цифрами, которые означали дни после пробуждения. Сначала шла легкая пища, в основном фрукты и разные напитки, стояло и пару эликсиров, затем уже стояли более питательные блюда: мясо теленка, зайца и крикслей.

Крисксли по своей натуре и внешнему виду - препротивнейшие существа с маленькими и узкими глазками, короткими лапами, передние длиннее задних, и несоизмерно большим ртом. Увидев такого разок, можно было лишиться одновременно рук, слуха и здравого смысла. Челюсти смыкались на запястии моментально, перегрызая все сухожилия, а пронзительный вой услышал бы и глухой. Однако местные браконьеры-глупцы все-таки научились излавливать их с помощью тушек других животных, и вскоре мясо крикслей разошлось по всем лавкам, став городским деликатесом.

Именно это блюдо и выбрала девушка. Ее руки дрожали, пока она пыталась оторвать хоть кусок от заледенелой тушки. Обычно такой работой занимается кухарка, поэтому Лили пришлось приложить немало усилий, чтобы все же утолить свой голод. Ледяная, безвкусная пища не лезла в рот, но только так можно было заглушить мысли о будущем. Что делать теперь? Идти в кровать и попытаться уснуть? Не получится. Спать не хотелось ни капли, даже, напротив, внутри организм сопротивлялся сну, боролся с ним, боялся. Как будто, уснув, она проснется только через сотни лет. Но…что же тогда дальше? Еды хватит едва на неделю. Если экономить, можно протянуть больше, но смыслу-то? Во-первых, она не приспособлена к такому способу питания, ну а во-вторых, зима длится около 3 месяцев. Как ни крути, а все равно оказываешься в тупике.

Паника снова возвращалась, и Лилит всячески старалась ее унять.

Если разбудить родителей? Они помогут? Нет, просто самоубийство. Так погибнуть все, да и мать во всем обвинить ее. Что ж, тогда погибать одной? Так и умереть от страха быть в чем-то обвиненной? Жить и умереть так бессмысленно – слишком жесткого. Ведь сколько не старайся, все равно не достичь идеала.

Часы пробили полдень. Юная Хаймфлос резко подскочила от неожиданности. Только сейчас ей вдруг подумалось, сколько она спала. А вдруг уже конец зимы, и скоро все закончится. Может, это лишь сбой природной системы, ведь так не должно быть. Только не с ней, послушной, примерной дочерью, хорошей сестрой.

В голове мелькнула мысль о брате. Стало даже немного смешно, ведь именно он не хотел погружаться в сон, а проснулась именно она, та, кто боялась этого больше всего на свете. Можно ли считать это несправедливость по отношению к Генри? Или все же судьба несправедлива к ней. Наверно, к обоим…

Подниматься обратно по лестнице было почему-то невыносимо тяжело. Тело тянуло вниз, голова кружилась, ноги еле-еле скользили по ступенькам, руки тряслись. Ее бледные, тонкие и слабые руки не выдерживали тяжести всего тела. Наверно, это было одним из побочных эффектов пробуждения.

Второй этаж показался невероятной покоренной высотой, когда девушка добралась до него. Тут же стало легче дышать, и она поспешила в комнату брата, почему-то надеясь застать его сидящим на кровати с перепуганными от непонимания глазами, с такими же дрожащими руками, как и у нее, и мокрыми от слез щеками. Ей просто было нужно, чтобы он схватил ее за руку и сказал, что ему безумно страшно, чтобы его детский невинный голос пронзил тишину.

Открыв дверь, Лили тихо подошла к кровати. За окном все еще кружился снег, ветер лишь слегка трепал кроны деревьев, как-то непривычно нежно. Глаза мальчика были крепко закрыты. Смуглая прежде кожа выглядела такой бледно-мертвой, что Лилит на секунду отвела взгляд, а затем, подойдя ближе, прикоснулась ладонью к щеке Генри, погладила по волосам и аккуратно поцеловала ледяной лоб, оставляя в этой комнате, вместе с ним часть себя.

Грудь мальчика равномерно поднималась и опускалась, так привычно, словно он задремал на секунду и, потормошив за плечо, можно его разбудить. Девушка словно вечность не видела ярко-голубые глаза мальчика. И все же она мысленно молила Бога, чтобы брат ни за что на свете не проснулся раньше положенного срока. Генри был сильнее, намного сильнее своей сестры, но все же, столкнувшись с такой очевидной и пугающей реальностью, даже он не выдержал бы этого.

Сон – лучший способ избегания реальности.

«Закрой глаза и просто дай себе забыть. Все само пройдет и, когда ты проснешься, ничего уже не будет» - так в детстве успокаивал ее отец, когда маленькой Лилит снились кошмары. Но так ли это?

Девушку вдруг поманило в сон, и на секунду это показалось лучшим решением. Сделать вид, что ничего не было. Она прилегла на кровати рядом с братом и, закрыв глаза, через несколько минут погрузилась в сон. Снилось ей что-то невнятное, неотчетливое и почему-то очень грустное, потому что в душе словно образовалась пустота. Даже в столь нереальном мире девушке не удалось успокоиться и забыть. И пусть это не казалось Лили кошмаром, но это было намного страшнее и больнее. Уж не было той твердой уверенности в том, что так и надо, той легкости и спокойствия, которое девушка испытывала каждый раз, когда закрывала глаза. Весь ее маленьких мир оказался противной ложью.

Лилит открыла глаза и оказалась в той же комнате, где и была. Ничего не изменилось. Генри по-прежнему лежал рядом, укрытый тремя одеялами и беззаботно спал. Почему-то сейчас голубоглазой это не показалось такой уж умиротворенной картиной. Она медленно встала с кровати, нехотя прощаясь со всем, окружавшим ее. Что-то глубоко внутри щелкнуло, заставило посмотреть на все это как-то по-другому.

Снова аккуратные шаги по лестнице, чтобы не свалиться вниз. Тишина, которой была пропитана каждая комната, такая давящая. Тихие ритмы знакомой песни, доносящиеся из мильтерки, маленькой складной коробочки, чем-то напоминающей шкатулку с восточной резьбой, но одновременно сделанной из мягкого и гибкого материала. Странная вещица, ее используют довольно редко, так как их забраковали еще десяток лет назад. Хотя этот дом всегда был кладезем странных штуковин, отличавшихся своим разнообразием и чудаковатостью. Взять ту же куклу, с которой Лилит игралась в детстве. Один взгляд на нее и следующие несколько ночей бессонница обеспечена, однако она имела интересную особенность говорить людям то, что они хотят услышать. Наверняка кукла до сих пор пылится где-то в кладовке, ибо ни у кого не хватило сил выбросить ее.

За окном пошел снег, и как бы горько не было девушке на него смотреть, она распахнула входную дверь и уже более спокойно, чем в прошлый раз, вышла во двор, перед этим предусмотрительно накинув пальто и надев сапоги. Теперь у Лили получилось получше рассмотреть это чудо природы и вдоволь им насладиться. Возможно это не те обстоятельства, при которых она хотела увидеть снег, но тем не менее это действительно происходит.

Голубоглазая выставила руку вперед и на ее ладонь стали падать снежинки, мгновенно тая. Девушка вздрогнула и, отдернув руку, зашла обратно в дом. Этот холод был ей неприятен.



Ночь прошла беспокойно. Хаймфлос лежала в кровати с мыслью, что долго ей так не протянуть. Дом не был ничем утеплен и даже камин, находившийся в отцовском кабинете, не мог согреть ее, как когда-то раньше, в детстве. На улице ветер еле слышно игрался оставшимися от осени листьями. Означало ли это, что зима только наступила и шансов нет? Наверно все было понятно с самого начала. Единственным разумным решением казалось отправиться в город на поиски еды, но девушка была слишком хорошо воспитана, чтобы воровать и слишком горделива, чтобы брать в долг. Хотя разве в таком положении гордость имела значение? Выжить в таких условиях просто невозможно.

Утром Лили встала с неким отрешением от реальности. Это был лучший способ забыться и продолжать жить. Она довольно сытно позавтракала разнообразными фруктами и выпила не меньше литра воды, совсем, как обычно, не беспокоясь об иссякающих запасах. Раз все решено, почему бы ни плыть по этому течению, неумолимо приближаясь к смерти.

Лилит плотно задернула шторы, позволив себе забыть о времени года, зажгла свечи и, надев белый фартук, оставленный горничной в гостиной, от чего-то начала убираться. Дом уже успел покрыться слоем пыли и казался девушке давно заброшенным, в некоторых углах появилась паутина, а цветы, которые, похоже, забыли выкинуть, давно завяли. Раньше Лили редко убиралась, даже в своей комнате, ведь у нее была масса других важных дел: учеба, уроки фортепьяно, скрипки, развитие речи, иностранные языки, в частности регрия, довольно распространённый язык в северной части страны, чаще всего им пользовалась королевская знать, чтобы показать свое превосходство над народом. Противный язык, кишащий тоннами непроизносимых слов, который каким-то образом считались красивыми и изысканными, хотя резали слух своими «кхэ» и «гхэ», словно кого-то вот-вот стошнит.

«Эткхэм ми рдхъэд»

Почему-то именно эта фраза пронеслась у Лилит в голове. Дословно она означала что-то похоже на «Да, мой король», но в какой-то очень слащавой и лестной форме. Вот уж по истине прекрасный язык.

Девушка аккуратно прошлась тряпкой по полке с различными статуэтками. Многие из них принадлежали еще прадедушке, однако отлично сохранились. Лили они не нравились. Состоящие из стекла вперемешку с каким-то из благородных металлов, полупрозрачные статуэтки людей смотрели на девушку, словно желая, чтобы ее здесь никогда не было. Сколько раз ей хотелось сбросить хоть одну из них случайно на пол, но мать очень дорожила этой коллекцией и тщательно оберегала.

Теперь же никто не мог ничего ей запретить. Тряпка невольно скользнула вбок, задев женщину в ярко-розовом платье и нелепым чепчиком на голове. Та слегка пошатнулась и как бы дотронулась своей стеклянной рукой до соседнего мужчины во фраке с неподходящей ему маленькой собачкой, на которую почему-то решили напялить цилиндр. Обе статуэтки, не удержавший на своем «пьедестале», с грохотом упали вниз, разбившись на сотни осколков. От этого Лилит испытала особое удовольствие и, обойдя кучу полупрозрачного стекла, направилась в комнату отца.

У него всегда была отдельная комната. Это не свидетельствовало о том, что родители никогда не любили друг друга. Просто со временем что-то в них охладело, а, может, и вовсе исчезло. Раньше эта комната была обычной мастерской, в которой отец, как и Генри сейчас, проводил почти все свободное время, изобретая различные вещи. Однако в какой-то момент его жизнерадостное лицо побледнело, сам он осунулся, стал носить очки, жаловаться на боли в спине и вести занудные речи на тему политики. Словно лампочка перегорела, и никто не решился зажечь новую.

Комната вся была в темных пастельных тонах и напоминала что-то на подобии…Нет, ничего не напоминало. В этом ограниченном четырьмя стенами пространстве не было ничего особенного и примечательного: старые обои, деревянная односпальная кровать, стол из темного дерева, изрезанный некогда ножом для изготовления нового вида свечей, пыльная люстра, до которой у горничной никогда не доходили руки. От всей этой обыденности становилось грустно. Даже пыль смотрелась здесь как нечто-то обычное и постоянное.

Отца в кровати не было. Он всегда впадал в сомкхру вместе с матерью, что могло быть свидетелем хоть какого остатка чувств, а, может, просто привычки.

Хаймфлос поправила одеяло, закрыла книгу, лежавшую на столе, и медленно вышла. Все остальные движения были излишними.

Идя по коридору, девушка пару раз бросила взгляд на дверь в комнату матери, но решилась туда зайти. Даже сейчас она боялась ее безмолвных обвинений и грозного, сдержанного вида. Она, наверно, и спала с той же невозмутимостью, что и отчитывала дочь. Пусть дверь останется закрытой.



На четвертый день Лили поняла, что медленно, но верно сходит с ума, а если и не сходит, то точно сойдет. В голове ее все чаще появлялись мысли на подобие «Вот бы удариться об этот угол головой» или «Упасть с лестницы». Она просто не могла справиться со всем этим. По нескольку раз за день девушка молча стояла перед окном, все еще занавешенным шторами и представляла себе совершенно отдаленный от реальности вид за окном. Иногда она так глубоко погружалась в фантазии, что могла простоять так несколько часов.

У тебя точно все не в порядке с головой

Однажды услышала Лилит собственные мысли. Отчасти для нее это не было открытием. Примерно так она и представляла себе ледовиков. Их еще иногда называют «демпхи», то есть «околдованные дьяволом» или же просто безумцы. Сначала голос говорит тихо, а потом ты под его влиянием уже бредешь в чащу леса в поисках жертвы. Хотя, может быть, и смерти. Кто знает… По крайней мере, Лили еще ни одного ледовика не встречала и не знает, что лучше – своя смерть или чужая.

А ты как думаешь?

Да, все же своя. Лучше уж сохранить свой рассудок, пока его не поглотило безумие. Ведь так можно и на родных с ножом кинуться.

Девушка на секунду представила картину, как собственными руками душит своего брата. От этой мысли ее бросило в дрожь, и она поспешила отвлечь себе очередным приемом пищи.



Сон опять заставил ее забыться, чтобы наутро еще больнее, чем прежде, помочь все вспомнить. Девушка всерьез подумывала отказаться от сна. Он только морочил ей голову различными картинками из прошлого, иногда будущего, показывая, какой могла бы быть ее жизнь, если бы ни это пробуждение. Лили и сама все понимала.

Видения и фантазии все чаще пробирались в голову. Наверно сказывался недостаток пищи, ведь есть юная Хаймфлос стала только раз в день и то, совсем чуть-чуть.

Интересно, хватит ли тебе смелости выйти наружу?

- Заткнись, - неожиданно грубо ответила сама себе девушка, понимаю, что в этом нет никакого толку.

Может быть, там тебе помогут

Странно, что эти слова казались словами разума, а не безумства. Она уже давно планировала уйти. Даже при всем своем желании и мнимой решимости такая трусиха ни за что бы себя не убила. Как ни старайся. Бесполезно…

Идем?

Да, нужно идти. Иначе все так и закончиться. Впрочем, девушка и сейчас не была уверена в действительности происходящего. Она собрала сумку еще вчера, положив туда пару фруктов, бутылку воды и какие-то глупые сентиментальные мелочи. Подоткнув Генри одеяло, Лили поцеловала его в щеку, крепко сжав на мгновенье холодную руку. За прошедшую неделю (или больше) она твердо убедилась в том, что никто больше не проснется и была рада, что ни с кем не надо делиться едой. Да, именно такие жестокие мысли заполонили ее голову.

Стоя у спуска на первый этаж, Лилит впервые задумалась обо всей глупости своего поведения. Развернувшись, она громко распахнула дверь, где спокойно спали Эмма и Ричард Хаймфлос.

На комнату словно не распространялось понятие времени. Она была такой же как и месяц назад, как и год назад. И все же такая манящая, прекрасная, очаровательная. Маленькая Лилит часто пробиралась в нее тайком, чтобы поразглядывать разнообразные причудливые шкатулки и фигурки, более красивые, чем те, что в гостиной. В этой комнате, казалось, жила совершенно другая женщина, добрая, веселая, милая, но не как не такая, как ее мать.

На белоснежной, прекраснейшей во всем мире кровати лежали ее родители. Их лица были ледяными как на вид, так и на ощупь. Однако, смотря на мать, девушка не ощущала ни ненависти, ни презрения. Грусть. Вот, что видела она на лице женщины. Как будто мать знала, какая судьба предназначалась ее дочери. В ней не было той сдержанности, только грусть. И все.

Лили поцеловала женщину в лоб, как целует любящая мать дитя перед сном. Сейчас девушка сама себе казалась намного старше. Бесшумными шагами она покинула эту чудесную комнату, усилиям пытаясь сохранить ее ускользающий образ в своей памяти.

Закрой глаза. Все само пройдет.

Теперь она четко знала, что это ложь. Ничего не пройдет и не исчезнет. Она сама все уничтожит. Разрушит свое прошлое и начнет сначала. И ее новая жизнь далеко за стенами этого дома, с которым Лили уже мысленно попрощалась.

Идем?

Она опять повторила себе этот вопрос, как бы подтверждая свое решения, доказывая, что оно окончательно. Может, безумие не так уж и плохо?

- Идем, - ответила девушка, широко распахнув дверь, за которой начинался ее новый мир…