Выпрямление имен. Книга 3. Глава 9

Когда растут законы и приказы, увеличивается число воров и разбойников

Нашел воспоминания Татьяны Верещагиной из Турана о семействе минусинских купцов Сафьяновых и обстановке в Урянхае, когда там жил и служил дед. Хотя про Сафьяновых  уже многое  известно, решил  записать и эти строчки.
«Среди тех, кто сыграл большую роль в возникновении и укреплении дружественных русско-тувинских отношений, приведших к союзу двух народов, - писала Татьяна, - были братья Сафьяновы, двое из которых – Георгий и Андрей – пользовались наибольшим авторитетом среди туземного населения Тувы. Одного из них, Георгия Павловича, даже в шутку называли графом Урянхайским. Ещё больший авторитет и любовь тувинских аратов заслужил старший сын Георгия Павловича Сафьянова – Иннокентий, которого в народе звали на тувинский манер – Эккендей.

 Кто же он такой, Эккендей? Откуда взялся, кто и как его воспитывал, что повлияло на его мировоззрение, на раскрытие цветка души, который мог принять и воспринять привычки и мировоззрение совсем другой культуры, языка и быта, и сделать их своими, родными? Какие люди окружали его в детстве и последующей жизни?
Обо всем этом я и попытаюсь рассказать в этой истории, основанной на архивных данных, протоколах съездов, записках самого Иннокентия Георгиевича, воспоминаниях близких ему людей. 
В семье молодого минусинского купца Георгия Павловича Сафьянова и его супруги Пелагеи Ивановны ожидалось радостное событие – прибавление семейства.....Но сама будущая мама была настолько хрупкой и изящной, что внушала опасения: сможет ли до конца выносить и благополучно разродиться здоровым, крепким малышом – первенцем.

И тогда решили, бросив все дела, ехать в Иркутск на поклонение мощам Святого Иннокентия, защитника и покровителя всей Сибири – молить его о благополучном разрешении от бремени и непременно о том, чтобы был мальчик. А дел, оставленных в Минусинске и соседнем Урянхайском крае было немало.
Брату Андрею были поручены торговые фактории в северо-восточной части Тувы. Отсюда в только что созданный в Минусинске музей молодой купец по заданиям своего друга Николая Михайловича Мартьянова, основателя музейного дела в маленьком захолустном городке, привозил разные древности, а также предметы быта мало кому ещё известного урянхайского народа.


Большой деревянный двухэтажный дом в Минусинске, доставшийся старшему сыну в наследство от отца, купца второй гильдии Павла Капитоновича, остался на попечении матушки Анны Емельяновны, ещё проворной женщины, справлявшейся с большей частью домашней работы самостоятельно.
Пелагею Ивановну радовало то, что до отъезда она успела вручить Николаю Михайловичу коллекцию пуговиц и разных тканей, которые удалось собрать ей для полюбившегося музея. С первых дней своего появления в Минусинске молодой провизор Мартьянов подружился с четой Сафьяновых, увлек их своей мечтой создать в Минусинске музей, научные материалы которого не только бы знакомили жителей города и окрестных сёл с прошлым этого богатого и исторически очень интересного края, но помогал бы советами и молодым предпринимателям, и специалистам сельского дела, знакомил бы всех желающих с животным и растительным миром окружающей природы.

Каждое утро он появлялся в доме своих новых друзей, уводил их в загородные прогулки, где все трое увлечённо собирали насекомых и растения для будущих музейных гербариев. Однажды Николай Михайлович пришёл очень возбуждённый и рассказал о том, что в хакасской степи видел удивительно красивые плиты с древними руническими письменами и очень хотел бы, чтобы эти плиты украсили только что открывшийся музей. Пелагея Ивановна пообещала, что как только вернётся из Иркутска, наймет рабочих для доставки древних плит с письменами в музей. А если Бог даст, то и из Урянхая подобную плиту доставят. Только бы благополучно добраться до Иркутска…

Все получилось, как и задумывалось. В Иркутске, после посещения храма с мощами Святого Иннокентия, после жарких молитв, 13 сентября 1875 года, Пелагея Ивановна разрешилась здоровым мальчиком, которого в честь святого нарекли Иннокентием. Вслух же нежная мама называла малыша Кеночкой, Кеной. В Минусинск счастливая семья вернулась сразу же после рождения сына. Вскоре, один за другим, стали появляться в семье и другие дети, но Кена оставался любимым первенцем, которого набожная мама всегда брала с собой в церковь, где мальчик с удовольствием слушал церковное пение, читала ему рассказы о святых мучениках и о страданиях Иисуса Христа ради спасения людей. Всё это глубоко запало в душу чувствительного ребёнка.....

А ещё Кена любил слушать рассказы бабушки Анисьи про старину, про то, откуда род сафьяновский пошёл. И уж каких чудес она тут порассказала! Будто бы лет двести тому назад, а то и больше, когда только-только острог Красноярский возвели, был назначен туда воеводой боярин из западных российских земель. И будто бы привез он с собою мальчишку – тальянца из города Риги. И был этот тальянец-итальянец в услужении у воеводы, который нравом был очень крут. И вот от этого-то тальянца и пошел род сафьяновский.
Прошли годы и один из потомков этого рода не захотел быть в услужении и рыбаком, а пошёл в уже разросшийся город Красноярск и устроился там на кожевенный завод купца Егорова. Это был Павел Капитонович Сафьянов. Женился он на Аннушке Соловьёвой, такую фамилию носили тогда большинство жителей посёлка Нахвального. Из Красноярска переманил их в Минусинск купец Спорышев, у которого Павел работал сначала дворником, а потом приказчиком, а Анна Емельяновна служила кухаркой.
 
Накопив денег, Павел Капитонович сам стал торговать, обзавёлся двухэтажным деревянным домом, магазином, завёл торговлю у хакасов, а потом и в Урянхае, стал купцом второй гильдии. Но недолго пришлось ему быть купцом: умер не дожив и до шестидесяти лет. Все его дела перешли к сыновьям – Георгию, Андрею, Александру и Евгению. Но про это бабушка Анисья уже ничего рассказать не могла. «Не моего ума это дело», – говорила она своему двоюродному внуку, который с большим интересом слушал её рассказы и очень горевал, когда бабушки внезапно не стало. Она умерла тихо и незаметно, так же, как тихо и незаметно прожила всю свою жизнь.
Когда подошло время учиться, Иннокентия отдали сразу во второй класс минусин–ского городского училища, а до этого с ним занимался политссыльный Станкевич. Но учёба как-то сразу не пошла.
 
На переменке играли в войну, и Кена оказался среди побеждённых «татар», которых «русские казаки» заперли в холодном подвале на ключ и забыли во время открыть, а в результате заболели почки. То, катаясь на катке споткнулся о деревянный шар и повредил позвоночник. Да и отношения с учителями были не самые хорошие, особенно с учителем Закона Божьего, отцом Феодосием Токаревым.
Однажды ученик спросил своего учителя: «Батюшка, вы учите нас, что Христос – сын Божий, что он бесконечно добр, а вот в книжке Нового Завета напечатана картинка, где Христос со зверским лицом бьёт кнутом по голове торговца голубями и выгоняет его из храма, а ведь это был бедняк, богатый не понесет торговать голубей?» Батюшка не нашелся, что на это ответить, а только погрозил пальцем и сказал:
– Ну, ты, философ, не болтай, чего не понимаешь, отвечай лучше урок!
А однажды, отвечая урок, про то, как Христос выгнал из женщины бесов и вселил их в свиней, а те взбесились, кинулись в озеро и утонули, он снова задал батюшке провокационный вопрос.
 
– Как же, батюшка, можно чужих свиней топить, ведь хозяин пастухов будет винить, а не бесов? И с пастухов будет требовать стоимость своих свиней!
Опять не знал, что ответить батюшка и призвал на помощь родителей. А родители решили: пусть ещё одну зиму мальчик проведет дома, оказывая помощь в работе отцу, а на следующий учебный год уж увезти учиться в Красноярск.
Сначала десятилетнего мальчика определили на бойню, где он должен был следить за тем, чтобы рабочие не прорезали шкур и не прятали в карманы мясо. Вид бойни так поразил Кену, что ему стало дурно, и он потом долго не мог взять в рот ни кусочка мяса. И сколько бы его ни уговаривали и даже ни стыдили, на бойню больше не пошёл.

Гораздо лучше дела пошли в роли весовщика овса. Каждую зиму отец закупал овёс для своих лошадей, а их было больше сотни. Овёс закупался сотнями пудов. Это были первые уроки торговли, взрослой жизни, которые потом ему очень пригодились, хотя торговлю он никогда не любил. Взвешивая овес, он познакомился со многими крестьянами, из разговоров с ними узнавал о жизни на селе, научился уважать их заботы.
Однажды произошёл такой случай. Поздно вечером Георгий Павлович поручил сыну отвезти на лёгких санках письма на почту. Проезжая через площадь, лошади чего-то испугались и шарахнулись в сторону. Отдав письма, на обратном пути, Иннокентий остановил лошадей и пошёл к тому месту, где испугались его лошади. Увидел лежащего прямо на снегу человека. Он был пьян. Кена растолкал его, взвалил на санки и привёз в кучерскую.
Наутро крестьянин рассказал молодому баричу, что после удачной торговли на базаре, он решил обмыть свою прибыль, а потом не помнит как вывалился из саней и куда делась пара его чудесных гнедых лошадей. Иннокентий посоветовал незадачливому мужику обратиться в полицию, и действительно, лошади оказались там, но полицейский чиновник потребовал выкуп. Денег у мужика не было, и снова выручил сметливый мальчишка, который сам пошёл к приставу и, заручившись именем своего отца, высвободил крестьянских коней.

Родители по-разному отнеслись к поступку сына: отец отругал за самоволие, а мать похвалила за то, что он поступил как истинный христианин, помог человеку в беде.
В этот же день сын её очень огорчил, попробовав в кабинете отца его сигару. Мать вошла в кабинет в ту минуту, когда Кена только-только глотнув дыма и сразу же задохнувшись, бросил дымящуюся сигару в пепельницу. Мать и плакала, и умоляла сына больше никогда этого не делать, и он пообещал ей, что так и будет. И, как свидетельствует сам Иннокентий Георгиевич, так и его близкие, действительно, никогда в жизни он больше не курил. Родители, особенно мать, очень хотели, чтобы сын получил хорошее образование и стал большим человеком, а потому на красноярскую гимназию возлагались большие надежды. Но в жизни получилось не совсем так, как хотелось взрослым.
Наделённый чувством большой справедливости, Кена постоянно попадал в среду, которая это чувство ещё больше подогревала. В Красноярске он был устроен на квартиру, где вместе с ним жили два студента, занимавшиеся политикой. В их компании всё время велись разговоры о несправедливости социального строя в России, и мальчик жадно вслушивался в эти разговоры. Вскоре студенты были арестованы, Иннокентия, как малолетку, не тронули, но последствия были весьма печальные.

В гимназии ему многое не нравилось, и он решил издавать журнал, где высмеивалось всё, что вызывало его детский протест. Этот журнал, с удовольствием читавшийся всеми учениками гимназии, наконец, попал в руки учителей, и юного редактора посадили в карцер, а затем дело было передано в полицию. Тогда и вспомнили о студентах-революционерах, с которыми Иннокентию довелось вместе жить и даже выполнять некоторые их поручения. В результате четырнадцатилетний Иннокентий Сафьянов был исключен из гимназии без права поступления в какое-либо иное учебное заведение.
Конечно, это был большой удар для родителей, но Георгий Павлович, человек очень сдержанный, сумел пережить его и решил посвятить сына в свои дела уже серьёзно. А для начала взял его с собою в очередную поездку в Урянхайский край, где сам он проводил большее время своей жизни.
Ещё чуть ли не в младенческие годы, проводя лето вместе с остальными детьми и матерью на даче, Иннокентий выучился мастерству верховой езды и умел управлять лодкой. Всё это ему пригодилось уже в первой поездке в Урянхайский край, где у его отца, Георгия Павловича Сафьянова, было пять факторий: две на Хемчике, две в северо-восточной части края и пятая, главная, на Салдане.

Шёл 1889 год, о колесной дороге через Саяны еще только мечтали, а в реальности использовались горно-таёжные тропы, где могли пройти лишь вьючная лошадь да пеший человек. Обратный путь можно было разнообразить сплавом на плоту по Енисею через очень опасные пороги, которые унесли сотни, а может быть, и тысячи жизней смелых людей. Тяготы пути не волновали молодого человека, он ловко держался в седле, а чарующая красота дикой природы, где не так часто бывал человек, покорила его сразу и навсегда. Прожив в Урянхае всего лишь месяц, Иннокентий полюбил не только природу. Также ему очень понравился местный народ – тувинцы, или, как их тогда называли, урянхайцы или сойоты.
В этом ему очень помог дядя Андрей, родной брат отца, который в то время был управляющим салданской факторией. Андрей Павлович в совершенстве знал тувинский язык, а также обычаи и традиции народа и очень уважительно относился к простым аратам, которые жили в юртах неподалеку от фактории и имели здесь хороший приработок. Вот что пишет сам Иннокентий Георгиевич по этому поводу:

«До приезда на Салдан я очень мало знал дядю Андрея, а познакомившись с ним ближе, я очень привязался к нему, у нас было много общего, оба были страстными любителями лошадей, мечтали о крупном коневодстве, о выведении своей улучшенной породы лошадей. Рассказы дяди Андрея о жизни Урянхая оставили у меня глубокие следы, и я ещё тогда решил изучить язык и поселиться среди урянхов. Мне казалось, что здесь, вдали от царского самодержавия, легче удастся наладить тот строй, те взаимоотношения между людьми, которые мне казались более справедливыми и гуманными. Большой мечтатель, я думал уже тогда помочь освободиться урянхайскому народу от китайского императора и стать самостоятельным народом, ввести у себя народное управление и как-то сравнять богачей и бедноту».
Здесь, я думаю, будет самый удобный момент поподробнее рассказать об Андрее Павловиче Сафьянове, имя которого стало известно не только в Урянхайском крае, но и далеко за его пределами, как талантливого коневода, который, не имея специального образования, сумел вывести свою « сафьяновскую» породу лошадей.
 
После смерти отца Андрею в наследство достался табун лошадей с минусинского конезавода, который он пригнал в местечко Мезель, что находится при впадении одноименной речушки в реку Уюк. Временно на его фактории управлял приказчик, а за лошадьми следил его друг по имени Канча, привезённый из хакасских степей. Он же с молодой женой Лидией Даниловной Мамонтовой (в девичестве Должиковой) по просьбе старшего брата Георгия несколько лет управлял факторией Салдан. Появление молодого племянника освободило его от нелюбимой работы и позволило всецело отдаться заботам животноводства, а особенно, коневодства. Из Салдана его гнали и тяжкие воспоминания, связанные с тяжелыми родами жены, закончившимися трагически.
Через несколько лет после смерти своей первой жены он женился еще раз. Это была высокая застенчивая красавица Александра Федоровна Сватикова. Ее братья в своё время организовали добычу соли из озера Тус-Холь, и их имя до сих пор оно носит наряду с первым. Новобрачные были подстать друг другу – оба высокие (рост Андрея Павловича достигал 2 м 4 см) сухощавые, красивые.

На берегу Уюка, там где в него впадает ручеёк под названием Мезель, построил Андрей Павлович большой дом в 16 окон с тёплыми двойными полами и привёз сюда свою красавицу-жену. Закипела жизнь на Мезеле – в семье один за другим стали появляться дети – Виктор, Надежда, Павел, Анна, Нина и Георгий. В табунах и стадах крупного рогатого скота вёлся-завивался приплод, за которым следили помощники из тувинских семей, их юрты стояли тут же, поблизости, а также незабвенный друг Канча с сыном Картыгой. Доярками работали и русские девушки, рабочие руки здесь были нужны: по свидетельству современников, в табунах Андрея Павловича паслось не менее 3000 лошадей, примерно столько же было крупного рогатого скота.
Лошадей Андрей Павлович любил до самозабвения и большую часть времени проводил среди своих табунов, строго следя за правильной постановкой табунного коневодства. Не обладая специальным образованием, он всё же был большим специалистом в этом деле. Учился самостоятельно по книгам, а больше всего помогала огромная практическая деятельность. Ещё в юности он мечтал вывести свою породу лошадей – крепких, выносливых и красивых. Свободная жизнь на Мезеле дала ему эту возможность.

Андрею Павловичу нравилась местная тувинская порода лошадей – очень выносливых, умеющих преодолевать и горные кручи, и бурные реки, долгое время обходиться без корма. Но уж очень они были маленькие и неказистые по виду. Взяв её за основу, он скрестил тувинскую лошадь с производителями лучших элитных пород, которые были в ту пору на российских конезаводах. В результате многолетней работы удалось получить великолепную сильную лошадь, способную в сутки проскакать до ста верст и везти до тридцати пудов груза по просёлочным дорогам.
Работая в хозяйстве от зари и до зари, выполняя не только трудную, но и подчас опасную работу, например, объезжая табунных дикарей, Андрей Павлович не понаслышке знал цену такому труду, а потому хорошо оплачивал труд своих работников.
Сохранились воспоминания потомков его бывших работников, как русских, так и тувинцев, которые пронесли благодарность семье Сафьяновых не только через свою жизнь, но сумели внушить ее своим детям и даже внукам. Вот рассказ Елизаветы Пиче-ооловны Доржу, учительницы средней школы из поселка Сушь:

«Когда я была маленькая, мой дедушка Пиче-оол часто брал меня с собой в местечко под названием Мезель и там показывал, где стоял большой дом Сафьяновых. Андрея Павловича и Александру Федоровну он считал своими приёмными родителями, потому что был взят ими на воспитание совсем маленьким мальчиком и рос наравне и рядом с их родными детьми.
Работать приходилось с детства, впрочем, как и всем остальным детям. Но работу всегда давали по силам, а кроме того от старших детей он выучился грамоте: умел писать и читать по-русски. Когда подрос, стал пасти скот. Но приходилось бывать и в тайге, ездили за лесом и дровами. Обычно, если возвращались из тайги, то в первую очередь работников звали на кухню, где их кормили очень вкусным обедом, а уж потом шли разгружать и складывать привезённое. Одевались в хорошую, добротную одежду, Сафьяновы следили, чтобы те, кто работает на морозе, были тепло одеты и всегда сыты.

Когда подошло время Пиче-оолу заводить семью, Андрей Павлович сделал распоряжение дать ему скота столько, сколько надо для ведения отдельного хозяйства. И Пиче-оол сам выбирал понравившихся ему коней и коров, да еще вдобавок Андрей Павлович сделал ему поистине царский подарок – отдал одну из элитных кобылиц, которая стоила огромных денег, и которую никогда бы не решился попросить сам парень. Рассказывал он об этом всегда со слезами на глазах.
И хоть поставил Пиче-оол себе отдельную юрту, а хозяйство его стало расти, как на дрожжах, увеличиваясь из году в год, не захотел он уходить от своих приёмных родителей, продолжал жить рядом и помогал пасти их многочисленный скот. А Александра Федоровна научила его жену печь хлеб, варить варенья, заготавливать разнообразные соленья на зиму. Рассказ этот от деда я слышала много раз, поэтому хорошо его запомнила».
Подобный рассказ я слышала от другой жительницы поселка Сушь, Марии Крыласовой, которая знала бабушку Сухову, в молодости доившую коров на заимке у Сафьяновых. Когда молодая доярка собралась замуж, её точно также, как и Пиче-оола одарили скотом, который выбрала сама невеста, и который, с легкой руки Сафьяновых, стал быстро расти и множится.

Андрей Павлович был высоким, широкоплечим, с могучей грудью и большой физической силой – настоящий русский богатырь. Но говорят, эта сила его и сгубила. Однажды он один, без помощников заарканил дикую кобылицу, но случилось так, что конец аркана заплел ему ноги, а кобылица взвилась на дыбы и ударила коневода грудью о забор двора. В результате оказались сломанными три ребра. Ребра срослись, но образовался хрящ, который стал давить на сердце. Сердце не выдержало и остановилось. Произошло это в 1910 году, было тогда Андрею Павловичу чуть больше пятидесяти лет.
После его смерти хозяйством управляла Александра Федоровна, дети были ещё невелики и пришлось нанять помощника, которым оказался Григорий Гольцов, в это время с семьёй переселявшийся в Урянхайский край и заехавший на заимку передохнуть от длинного трудного пути. Передышка затянулась на много лет."
На этом месте следует сделать отступление. По очерку директора музея в Туране Верещагиной ( о ней шла речь выше)  «Не забывайте свои корни!» (Люди Центра Азии ЦА №10 (4 — 10 марта 1999)  в Кызыле до сих пор живет внучка Григория Гольцова. Любовь Федоровна Гольцова, мастерица шить и готовить разные наряды.
Кроме того, Любовь Федоровна пишет картины маслом. Три года назад она оформила интерьер туранского музея, расписав его стены видами тувинской природы. Пробовала писать иконы. Две из них  были подарены местной туранской церкви Святого Иннокентия.

Работы Гольцовой побывали на выставке в Голландии, которую устроила директор фирмы «Ткани» Людмила Людвиговна Вторушина.
Родилась Любовь Федоровна в Туране, а все раннее детство ее прошло на Хуту, где ее отец заведовал колхозной фермой. Поселок этот стоит  в тайге, там где речушка со сказочным названием Манас, где жили простые и добрые люди – русские и тувинцы. Жили очень дружно, можно сказать одной семьей.
По первому образованию она педагог, закончила Кызыльский биофак, а по второму – художник. Заочно закончила Московский университет искусства. И сейчас занимается народным костюмом с элементами стилизации, как тувинским, так и русским.  Увлечение это раннее. Когда ей было года три, ее сажали на окно, давали в руки нитку с иголкой, и она шила.
Ее предки заехали в Туву еще в конце прошлого века. А родом они из села Сапрыгино Соколовской волости Курской губернии. Их привлекла красота и нетронутость здешней при­роды, возможность заниматься земледелием. Дед, Григорий Тимофеевичу владел местным языком, песни тувинские пел, был переводчиком. Отец Федор Григорьевич, постоянно общаясь с тувинцами, знал не только язык, но и обычаи.

Нынче Любовь Федоровна переехала в Кызыл, купив маленький деревянный домик на правом берегу Енисея. Работает мастером-художником в ателье «Довурак», специализирующимся на народных костюмах. В своем творчестве продолжает тему взаимосвязи русской и тувинской культуры.
Готовила потрясающие костюмы для прошедших в 2000 году конкурсов «Мисс Кызыл» и «Мисс Центр Азии». Трудилась над созданием коллекции костюмов «Аржаанский курган», уходящий корнями в глубокое прошлое. И еще: строила с сыновьями в Кызыле дом – резную сказку. В Туве с началом революции в России для Сафьяновых сказка закончилась. 
"Хозяйство Сафьяновых, очевидно, было растащено частично белыми, частично, красными. Оставшееся поделили между собой дети. Один большой табун был перегнан в район Сейбы, на заимку, где жили два старших сына Андрея Павловича – Виктор и Павел.

Но в 1929 году, спасаясь от раскулачивания, они решили перегнать этот табун через Енисей, в сторону Монголии. Дело было, вероятно, близко к весне, потому что, когда лошади оказались на льду Енисея, лед не выдержал их тяжести и рухнул. Погибло огромное количество элитных, сафьяновской породы лошадей. Называли их ещё «Андреевскими», по тавру, которым Андрей Сафьянов клеймил своих лошадей.
Позднее, как я совсем недавно узнала, эту породу официально обозначили «Верхнеенисейской». Об этом сообщил Леонид Петрович Дакар, известный в Туве коневод, который приезжал в Туран с предложением возродить конезавод на Мезеле и назвать его именем Андрея Сафьянова. У него был разработан очень интересный и оригинальный план этого мероприятия, где не хватало только одного – финансов. Остатки лошадей сафьяновско-андреевской породы еще в 60-е годы возили почту в Туране, пока не появились машины.

Даже еще в 70-х, помнят старожилы Турана, был на туранской маралоферме конь по имени Карька этой уникальной породы. Лишь он один мог выдержать вес заведующей маралофермой Лидии Михайловны Смирновой, женщины очень крупной и массивной, которая садилась на него только с подставки, так он был высок. И очень умён, по словам самой Лидии Михайловны. Без её команды сам знал каких маралов, в какой «парк» гнать. Может быть, тут какую-то роль сыграла генетическая память – ведь у Сафьяновых тоже был большой маральник, где водилось от ста и больше, маралов. К сожалению, в настоящее время, от породы не осталось и следа.
Не сохранился большой и гостеприимный дом Сафьяновых на Мезеле. После смерти Александры Фёдоровны, пережившей мужа на 18 лет, его перевезли в Кызыл. Александру Фёдоровну, как и мужа, похоронили на туранском кладбище, от которого теперь не осталось ничего, за исключением надгробного камня с могилы Андрея Павловича, как утверждал местный старожил Николай Ильич Доронин. Этот камень осенью 2002 года торжественно освятили и поставили на кладбищенской горке, как память о всех захороненных здесь туранцах, могилы которых не сохранились. К сожалению, камень не был зацементирован, и вскоре вновь оказался у подножия горы.

Судьба почти всех детей этой ветви Сафьяновых сложилась трагически. Старшие сыновья, которые пытались продолжить дело отца – занимались коневодством и мараловодством, были в 1929 году высланы из Тувы в Ольховку, на золотодобывающий рудник, а в 1937 году арестованы и решением тройки УНКВД приговорены к расстрелу. Им обоим ещё не было и сорока лет. Потом, уже в середине пятидесятых, они оба были реабилитированы, как не имеющие в деле состава преступления.
Семью младшего сына Андрея Павловича Сафьянова Георгия в начале тридцатых выслали в Красноярск, предварительно отобрав дом и всё имущество. В Красноярске, оставшись без средств к существованию, они всё же выжили, благодаря помощи тети Оли, Ольги Федоровны Высоцкой, младшей сестры Александры Федоровны. Она сумела вывезти с собой золото и понемногу сбывая его через Торгсин, поддерживала всех обездоленных родных. Говорят, что ее арестовывали и даже пытали в НКВД, требуя признания, что у нее имеется золото, которое нужно немедленно сдать государству. Но она мужественно всё выдержала, ни в чем не призналась, и золото не отдала, тем самым спасла себя и своих родственников от голода и нищеты".
Получается, что братьев Сафьяновых по линии Андрея Павловича и братьев Чакировых выслали из Тувы в Ольховку примерно в одно время. В одно время они попали и под арест. И тем и другим досталась трудная доля.