Посылочно-приездная пастораль

 
Переехали Петровы. Петербург переманил. Прижились. Пообтесались. Припетербуржскались. Пригламурились.
 
Полусветлыми понедельниками писали Петровы поэту Пятёркину петербургские письма. Посылки присылали. Почтово-карточную переписку поддерживали.
 
Поэтов папа письма, посылки, прочую пургу получал. Плакал. Плевался. Поэту пересказывал. Пятёркин пожимал плечами – пусть пишут, перебежчики, предатели, переездчики прочь. Петербургеры!
 
Поясним преамбулу.
 
Поэтов папа, простите-пожалуйста, предпочитал портвейн прочим прелестям псевдобытия. Полбутылочки пригубит после полдника – пакостная прелесть проживания преуменьшается. Привирать предпочитал поэтов папа. Преувеличивать происходящее.
 
Продолжим повествование.
 
Потом Петровы почему-то прислали письмом парашют. Переклинило – подзамучились Петровы предметы пэ-формата придумывать.
 
Поэтов папа парашют порезал, продал пофрагментно. Портянок понашил парашютных. Портвейном прополировал присланное, проданное, петровское, петербургское.
 
Позже Петровы прислали подарочно поясные портреты. Подписали: «Посмотри, поэт, поучись писать прекрасности».
 
Портреты получились преотвратные, прекубические, псевдомодерновые, пандариками пообойдённые.
 
Поэтов папа поциркульно почеркал по портретам. Получились премиленькие прицельные плоскости. Побарно прижились портреты. Подротиково поистыкались постепенно.
 
Потом Петровы преизрядно пооригинальничали – прислали пенопластовое пресс-папье преотвратного производства. Пресс-папье представляло памятник поэту, поцеретельчески патологический, престрашный, престранных пропорций. Пакость, простите, паракубизм псевдоабстрактный.
 
Поэтов папа приозверел, пресс-папье прихватив, пошёл психологу плакаться.
 
Психологом подрабатывал Пиявкин – прозаист поместный, погрантово прикормленный. Принимал пациентов по пятницам после пяти.
 
Поэтов папа притащил подарки Петровых – показать падение петербургских переселенцев.
 
Психолог почесал пузо, потом погладил папашку по плечу, посочувствовал.
 
Прописал пурген.
 
«Поможет!» – пробасил.
 
Помогло, предположительно помогло.
 
Поэтов папа потом полдня пошагово передвигался. После придумал: портвейна принял – прошло пургенное похмелье. Полегчало.
 
Потом Петровы почтили присутствием прародину. Приехали, понимаешь, погостить, понастальгировать; покрасоваться.
 
Парапет, похрустывая покамешково, принял пресветлую парочку. Петровы переливались, почти посверкивали.
 
Преисполненные патриотизма прошли по памятным площадям.
 
Петров, припудренный платиновой пудрой, Петров, прикрытая песцовым полуманто, представляли поучительную процессию. Почему процессию? Передвигались похоронно, поэтому – процессия.
 
Поход Петровых прошёл пренезаметно. Пофигистично приняли Петровых.
 
Приуныли Петровы – почему прародина проигнорировала патриотический параксизм приезда? Почему, почему?
 
Потому!
 
– Посмотри, Петров! Пиво петербургское продают. Пригубим по-свойски?
 
Пригубили. Потом повторили. Потом повторили повторное пригубление. Потом повторили…
 
Потом… Паанеслооось.
 
Поутру, подсчитав припрятанное, потаённое, побюджетное, покарманное, Петровы поняли – пора проваливать, пока поезд подешевле.
 
– Пойдём, половина, поднакопим, приедем повторно. Пойдём-пойдём.
 
Полудохлый паровоз, прискрипывая, приготовился покинуть перрон.
 
Поэтов папа, (поэт Пятёркин попросту проигнорировал приезд Петровых: «Подумаешь, пердимонокли петербургские»), помахал портвейновой получакушкой поезду.
 
Прокричал:
 
– Приезжайте, присылайте письма, приветы передавайте!
 
– Подумаем… – похмельно проквакали Петровы, поуютнее прикрываясь проплесневелыми псевдобелыми поездными простынями.