Сны Золотого Века. Город детства

        В  зрелом  возрасте,  когда  имеешь  уже  кое-какое  представление  о  жизни  и  любви,  вещи  мира  начинаешь  видеть  в  несколько ином  свете.  Это  похоже   на  яркий  и  запоминающийся  сон,   когда,  проснувшись,  остро  сожалеешь,  что  не  удалось  досмотреть  до  конца  и  поворачиваешься  на  другой  бок  в  надежде  на  продолжение..   Морфей,  однако,  безжалостен   и  вместо  сонной  истомы  подкидывает   тебе  странный   душевный   подъем   и   непривычную   легкость  во  всем  теле.  В  свете  висящей  над  старинным  дубовым   столом   лампы   все   выглядит   не   так,   как  каких-нибудь   три  часа  назад:
      И  мраморная  каминная  доска  с  не  замечаемыми  до   этого   щербинами --  то  ли  результатом  небрежения  шлифовальщика,  то  ли  следами  наших  детских  игр  в « войнушку»…
      И  круглые  часы  с  прозрачно-малахитовым  кристаллом  циферблата,  таящие  в  себе  некий  намек  на  абсолютную   и  безоговорочную  ненужность  времени:  как  будто  движение   нашей  бедной  маленькой   планетки  вокруг  Солнца  спроецировалось  в  этой  забытой  Богом   гостиной   в  стылый  и  ленивый  вихрь.  И…  в   этом  вихре  все  три  цвета  времени  полыхают  теперь  таким   холодным  льдом  прозрения,   что   существующее   вне  этих   стен   представляется…  ну,  пожалуй,  не  совсем  реальным:  и  неповоротливые  троллейбусы,  похожие  на  огромных  очкастых  чудовищ  с  несуразными    рогами,   и   желтые   стены   домов   сталинской  еще   постройки,   и   новомодные   кричаще-цветные  корпуса  супермаркетов  с   их  смешными   ценами  и  не  менее   смешными    девчонками-кассиршами,    мечтающими   о  вечернем  свидании  и   стаканчике    шоколадного  пломбира…       Реально   только  то,  что  в фокусе внимания  здесь  и  сейчас:  письменный  стол  с  дубовой,    инкрустированной    потемневшими    от  времени   пластинками   шпона   столешницей,   за  которым   работал  еще  дед,  секретарь  парткома   одного   из   оборонных   заводов,   во   множестве  расположенных  по  кольцу,  венчающему  сердце  России.  У   города  этого ,   которому  принадлежит  немалая   часть  моей  души,    – славная и  во  многом  трагическая   история…  Здесь  погиб  злосчастный  Годунов,   выброшенный   из   стрельницы   крепостной  башни,  возвышающейся  некогда   на  берегу  Оки.  Здесь    же, (по  изустным  преданиям),   на   яченских  лугах  во  время  охоты  стрелой,  выпущенной  одним из  служилых  татар,    был  убит  его  погубитель…  Пушкин,  как  утверждают,   встречался  в  этом  городе  с  милой   Натали  ( поместье  Гончаровых,  Полотняный  завод,  расположено    верстах  в тридцати  отсюда).  Здешние  улицы  и   дома  надежно  сохраняют  старинный  русский  дух,  местами,  правда,  изрядно  закрашенный  авангардистскими   мазками   современности..  Но  это --  реальность,   так  сказать,  незыблемая  и  плотная,  близкая   и   понятная   русскому   сердцу.   А   моя,  немного   обособленная   реальность,   как   мне   видится  теперь,    выткана   на  гобелене  Духа  памятью  никем  не   считанных  поколений  предков,  их  привычками,  вкусами,   сохранившимися   в   сердце   старых   вещей,    которые,  умей  они  говорить,  рассказали  бы  так  много,   как   только   могут   рассказать  старые  вещи  и --   старые  люди,  пожалуй..
    Вот,  например,  оловянная  статуэтка,  изображающая  балерину,  приподнявшуюся  на  пуантах.  Сколько  их  было  отлито   лет  пятьдесят  назад  на  одном  из  сталелитейных  заводов  Подмосковья?  А  теперь  остались  считанные  единицы  и  одна  из  них  –  здесь,  на  камине.   Не  Бог   весть,   какой   шедевр,   но  частичка  души  мастера,  изготовившего  форму,  живет  теперь  в  жестком    на   ощупь   и  потемневшем  от  времени  металле.   Странно:   чем   больше   осознаешь   творящую  суть   нематериального,   могущество   мысли,  тем  больше   пленяешься   малейшими   изгибами  плотных  форм.  И  сегодня,  вынырнув  ранним  утром  из   мира  теней,   я,  как   женщину,  ласкаю  взглядом  столь  привычные   и  милые  сердцу  вещи  феноменального  мира….  Запахи  дерева  и  старой  кожи  будят  память  о  днях,  казалось  бы,  давно  и  прочно   похороненных   в  прошедшем:  лица  старых  друзей   против   воли  всплывают  перед  внутренним  взором,   до  слез волнуя  и  тревожа  душу.  Сколько  их  было,  этих  лиц?...  Одно  из  них  более  остальных  оставило  след;  пожалуй,  я  мог  бы  назвать  этого  человека  своим  Учителем  в  полном  смысле  этого  слова:  благодаря  нашим  встречам  мне  пришлось  основательно   изменить  взгляд  на  мир.  Двадцать  пять  лет  было  мне,  когда  я  увидел  его  в первый  раз.  Многому  он  научил  меня,  и  в  первую  очередь – чувствовать,  чувствовать  так  глубоко,  как  только  это  доступно  человеческой  натуре…                ….Впрочем,   были  потом  и  другие  учителя,    научившие    в  совершенстве  владеть  своими  чувствами,  но  это  уже  совсем  другая  история…

                ***