Бронзовый подсвечник

На столе стоял уродливый подсвечник. На фоне других вещей, находящихся рядом, он выглядел особенно нелепо: тонкие, изящные и аккуратные они смеялись над тяжёлым оплавленным и покорёженным бронзовым изображением девушки с вазой. В вазу вложили жёлтую свечку, но это лишь добавляло абсурдности.

- Его даже отмыли плохо, а выставили чуть ли не на середину стола, - громким шепотом произнесла пустая рамка для фотографий сразу всем и одновременно никому. Она как будто самоутверждалась за счёт сплетен и злых слов.

- Даже мы не такие безобразные, как он, - пискляво проговорили скомканные листы, не долетевшие до корзины. Они с трудом держались на самом краю, покачиваясь и практически срываясь при любом легком потоке воздуха.

Подсвечник всё слышал. Но вместо ответа, он рассматривал картину напротив себя. Ей, как и ему, досталось немало. Бабушка с портрета подмигнула своему другу: «Меня отреставрировали, и тебя тоже подправят. Будешь лучше меня в молодости».

Девушка с вазой улыбнулась в ответ.

- Смотри, - органайзер немного накренил линейку в сторону подсвечника и, подобно рамке, прокомментировал, - с картиной опять разговаривает. Надеется стать таким же прекрасным, - он усмехнулся. - Неудачник. – И уже обращаясь к девушке с вазой, спросил - А ты вообще какого рода? Мальчик или девочка? Вроде говоришь даже как мужчина, а выглядишь ну как очень старая баба.

Стоящие на столе рассмеялись, один бумажный комок всё-таки сорвался и упал прямо в мусорную корзину.

- Если бы ты знал, через что я прошёл, что видел и что чувствовал, то помалкивал. Мы с картиной пережили многое. Каждый из вас расплавился бы или сгорел. Портрет спасло чудо, а вот я… Я стал символом и частью той истории. Хотя, ни её, - он указал в сторону портрета, - ни хозяина, ни меня вы всё равно не слушаете, вернее слушать не хотите. Наверное, потому что вам интереснее меня поливать грязью, а не узнать правду. - Сам про себя подсвечник подумал: «Ну вот, ответил. Зря, сейчас начнут, опять». 

- Подслушивать нехорошо, а лгунов слушать ещё хуже, - заявила ручка.

- И подглядывать тоже. Только не говорите мне, что вы не занимаетесь таким в своих интересах. Особенно ты, ручка. Начинаешь писать только, когда выкинуть грозятся. Недолог твой час – чернил осталось лишь в кончике стержня.

- Жестоко так говорить, - парировала рамка.

- А смеяться надо мной – это совершенно нормально, так, - девушка рассмеялась.

- Какую историю ты бы не рассказал нам, всё равно большее из этого – враньё.

- Как знаешь, органайзер. Не хотите слушать меня – послушайте картину или хозяина. Хотя бы раз услышьте то, чего слышать не хотите!

- Заладил, больно надо врунов слушать, говорю же. Таким как ты – место на помойке.

- Действительно, лучше бы меня переплавили, чем оставили слушать вас, - девушка с вазой закрыла глаза.

- Вы опять сделали ей больно, – портрет больше не мог оставаться безучастным и решил вмешаться. – Ей или ему, без разницы. Хотя, по сути, у нас нет пола. Сколько можно оскорблять кого-то, кто от вас отличается. Тем более того, кто имеет удивительную историю?

- А ты откуда с его историей знаком, портрет? – комок бумаги, что упал в корзину, подал свой писклявый голосок.

- Ты тупой совсем, комок?

- Я бумага! Эй, кто меня оскорбил?

- Намокни или замолчи. Они вместе пережили какую-то катастрофу, о которой оба без умолку трещат, - ответила рамка.

- Именно. Женщина, что изображена на мне – это прабабушка вашего хозяина. Она – мой истинный и первый владелец. Мой создатель – не самый выдающийся и далеко не известный мастер, смог увидеть что-то в ней. И я ношу в себе магию этой замечательной и властной леди.

- Нам надоело слушать одно и тоже. Постоянно твердите о пожаре. Но, ты же холст, верно? Краски, холст и дерево рамки. И как же ты выжила, обманщица? – спросил органайзер.

- Хочешь узнать – не перебивай, я позволяю прервать меня лишь единожды. – После небольшой паузы, состоящей во многом из снисходительного хохота слушателей, картина продолжила, - Я переходила из поколения в поколение. Меня должны были забрать со старой квартиры и перевезти сюда. Как видишь, только это и спасло мой холст и раму. Упаковка оказалась многослойной, очень плотной и тугой. Так что, когда пламя дошло до меня, на место уже приехали пожарные. В общем, меня, не сильно задело. А так как я очень старая и давно нуждалась в ремонте, то выкидывать не стали. Я слышала, о чём говорили хозяин и его друзья. Если бы не сила подсвечника, которым хозяин пробил замок, род этой прекрасной женщины с портрета закончился бы. Именно подошвой подсвечника наш владелец пробил себе путь наружу.

- Но почему тогда он такой оплавившийся? Не состыковка, а значит - враньё. – органайзер, кажется, ликовал, веря в то, что выводит лгунов на чистую воду.

- Из-за бронзы я оказалась слишком тяжёлой, и хозяин не смог удержать меня. Тело девушки выскользнуло из рук, после второй двери. Поэтому моя ваза вот тут примялась.   

- Почему его заперли в его же собственной квартире?

- Они играли со своей девушкой. Она, желая проучить своего парня, вскочила и закрыла его в комнате, затем заперла дверь в коридор. И вышла в магазин. А какой-то умник с этажа выше бросил из окна окурок. Ветром его задуло на кухню. Вспыхнули занавески, паркет, стол и стулья. Огонь перекинулся на обои и косяк от двери. Комната быстро наполнялась дымом. И владелец выбрал такой способ спасения, так как я стояла рядом.

- А кто из предметов ещё выжил? – спросила ручка дрожащим тоном.

- Выжили многие, но их отправили на помойку: «Грязные, дурно пахнут, искалеченные…» А меня отмыли, как смогли и оставили. Как память. Как предмет, подаривший хозяину вторую жизнь.