Тетерева-озорники

Стоял  яркий, солнечный день  декабря.  Свежий   пушистый  снег  разноцветными  искрами  сверкал  на  поле.
Идти на  лыжах  было  легко, приятно.  Впереди виднелась  лесная  опушка.
Искрились  снежинки на  кронах сосен и елей. Белизна берёз  облита  была
морозным  солнцем.  Впереди  виднелись  разлапистые  ели и они стояли
в  морозной  тиши  оцепеневшие, неподвижные, на  густые ветки  накинуты
горностаевые  меха. И  аромат  струился хвои и  лёгкого  мороза.  Подле  них,
рядышком,  примостилась ёлочка  подросток, мне по  пояс, однако я насчитал на ней  семь  этажей, а  венчала  её  стрела- маковка.
И невольно подумал, проезжая  мимо: хорошо  бы  ещё  кто- нибудь  увидел
эту  пушистую  ёлочку!  Не  пропустите  такую красоту!
Я  забылся, залюбовался ёлочкой  и не  помню, сколько  времени прошло.
И  мне  показалось, что  я  постиг  тихий  разговор  неподвижных елей и
ёлочки-малолетки и  весь-весь  проник к  ним  дружеским  доверием,
а  они ко мне. Ликующее  настроение  безраздельно  овладело  душой!
Как  это  славно зимой!
Тихо, задумчиво на  опушке- пороге  леса. И даже  кажется, что  ты  принят
и   правильно  понят  этой  лесной  опушкой, где  снег  местами  проколот
сухими былинками  цветов. Но даже от  лёгкого  скольжения  с  сухих  цветов
осыпается, переливаясь на  солнце  снежная пыльца.
Каждая  сухая  былинка  для  меня  указатель.  На что он указывает?  На  место, где  были  и  будут  новой  весной  цветы. Вот почему я  не сминаю,
а  обьезжаю  сухие  былинки.  Пусть  стоят указатели, пока  ими не  полакомятся  зайцы-беляки.
Еду  дальше. Какой  простор  открывается  нежданно:  речка  Пекша вся
белая—белая, закованная  льдами, с  редкими  дубами  на берегу, с
с  сиреневатым  березняком по излучине. Прибрежные   ольхи в несколько
шнуров  перевиты  диким  хмелем.  Слышатся  позывные  синичьей  морзянки: «Тук- тук… ток- ток…».
Не  тороплюсь. Проеду  сотню метров, упрусь  грудью на  лыжные палки
и любуюсь   зимними пейзажами оцепеневшего  леса. Вот и  знакомые
берёзы на  поляне. Нельзя без ощущенья радости  глядеть на них. Они
стоят  на  особицу, выступая  далеко  вперёд, на самой  середине.
Берёзы бородавчатые, молодые, они  дерзко, как  бы  одним  порывом,
взлетели  над  белыми  снегами, которые  отдали  им  свою  весёлую
белизну. Вот и нет в них  как бы зимнего оцепенения- живые  берёзы.
Прямо  из- под ног, из  свежего  сугроба  раздалось: «Ф- ф-ф-ф,  ф-ф-ф-ф».
Яро, шумно  вылетели  головешки- тетерева, обдав  всю  мою одежду
снежной  пылью. Тихо  квокча,  тетёрка  выглянула из  кустов, вытянув
длинную   пёструю  шею.
На эти рослые  берёзы и любят  прилетать  тетерева. Лениво  пасутся,
срывают берёзовые  почки, перелетая с ветки на ветку.
Я  был  свидетелем  однажды  вот  такого забавного  случая: самцы
чёрные,как  головешки, с  алой изгибистой  бровью, далеко видны  на  белом
снегу.  А  самки  жёлто- пёстрые, сливаются с  чёрными веснушками  берёз,
и нужно  долго и  пристально  приглядываться, чтобы  открыть  заветную
птицу.
Тетерева  купались под  берёзами в  первом пушистом снегу. Шумно,
азартно… И  приманивали  кумушку-  лисицу. Высунулась она  из-за
кустов  можжевельника, всё  выглядела, сразу  смекнула, что можно
поживиться и  поползла.  Ужалась в рыхлом, пушистом снегу, только
уши  торчком. Рыжий  пышный  хвост  вытянут  во  всю длину. Ловко
пашет  мягкий  снег. А приостановится, замрёт, приподнимет  голову-
они тут, совсем  рядышком «глупые» тетерева.
Вдруг  тетерева- озорники всплеснули  чёрными, широкими  крыльями,
взметнули  снежный  вихрь под  носом  у  кумушки- лисицы  и на  берёзы.
 С  ветвистых  берёз  тетерева- озорники наклонили головы, кажется,
с  открытой  насмешкой  сверху  разглядывали лисоньку.  « Вот тебе и
тетери! «
Не  вышло. Раздасованная  лисица  взрыла  рыхлый  снег  лапами и
ударилась в  бега, через поле, в деревню  Антушово, правильно  рассудив:
тут не  вышло, в  другом  месте  может  выйдет.
А  тетерева всё  ещё  бормотали на  берёзах: « Чур- бур-тур, чур-бур-тур…».