Чёрт на руле. Окончание рассказа

- Красиво сказал: аж сердце в небо улетает! Сейчас во-роны со смеху ниц попадают! - едва не рассмеялась Александра Васильевна витиеватой тираде родственника. Но сдержалась, желая быть на расстоянии. - Ты собаку-то где углядел? Уходил бы, пока я с крыльца не спустилась! Себя поскорее выноси за калитку. Вместе с тоской в глазах. Бутылку не забудь, не то расколочу! Нету мужа дома. Мне с тобой лясы точить недосуг.

- Ты… это… Васильевна, не гляди на меня с верхней полки. Мне бы… до дому, до хаты. Вот Петрович и увёз бы. Всего-то двадцать километров. В один миг обернётся в оба конца. Ты даже и не заметишь пропажу! Отпусти, не то набедокурить могу – дури, сама знаешь, хватит. Оно тебе надо? За речь сумбурную не гневись. Хотел повеселить, но не вышло. Тебя, кажись, овод укусил… Спасу нету, до чего сердитая. А то поехали с нами! Познакомлю с Дядей Фёдором. Он знаменит говорящей собакой. Она два слова освоила: мама и няня.

- Я не знаю, где свой охломон пропадает, а тут тебя не-лёгкая принесла, синего, как слива. Тоже мне, хозяин земли своей! Делать мне нечего, как разъезжать с вами по говорящим собакам!

Так они и стояли. На верхней ступеньке крыльца – гроз-ная хозяйка, а перед ней на асфальтированной дорожке – жалкий Санчо Пансо в позе выпрашивающего милостыню у государыни.

Александре Васильевне надоел вялый разговор ни о чём. Она скорее обрадовалась бы звонку старшей дочери, попросившей мать прийти подуть на её болячку. Но и оставлять во дворе гостя опаснее бешеной собаки: явится муж, напьются и смотаются в неизвестном направлении, а ты переживай за них, а то и разыскивай.
Едва она подумала о муже, как всем сердцем почув-ствовала его приближение, а потом и услышала характерный гул «Москвича». Через минуту он подкатил ко двору.
Александра Васильевна с удивлением прочитала на ка-поте крупными буквами красующуюся свежей краской фразу: «Лишают прав. Звони!». И номер мобильника. Зеркалом заднего вида, чему она тоже немало удивилась, служила не первой свежести женская «массажка» с зеркалом с лицевой стороны и ежиком иголок с тыльной.

Петрович был навеселе. С шиком вышел из машины, поздоровался с родственником, поинтересовался, каким ветром его занесло в их всеми забытый угол, молча вы-слушал ответ и, приметив оттопыренный его карман, остался доволен. Спросил о планах на ближайший час.

Взглянуть на жену Петровичу оказалось некогда.
- Доставь меня, Петрович, в целости и сохранности до дома, - гость посмотрел на хозяйку. - С родственницей я почти договорился, - соврал напропалую.
Спустившись с крыльца, Александра Васильевна грозно шагнула к вруну, но Петрович поторопился встать между женой и объектом её недовольства. Посмотреть со стороны – не загулявший мужик, а ни дать ни взять мышка умильно восхищается кошкой.

Пока супруги спорили, чьё слово главнее, гость тихо-нечко ретировался до «Москвича» и ждал, чей верх возьмёт. От этого всецело зависело, останется ли он но-чевать незваным родственником или Петрович умчит его к родному дому.
Разговор шёл на повышенных тонах, но вскоре Александра Васильевна произнесла: «Ну и чёрт с тобой! Разобьёшься в дороге – домой не возвращайся!», резко развернулась и молча скрылась в доме.
Не успевший ничего возразить Петрович вернулся к автомобилю, а на немой вопрос родственника по поводу фразы на капоте усмехнулся:
- Шутка! Будут звонить – узнаю, многие ли у нас лишены водительских прав! Никакой политики!
- Тебе это надо?
- Скучно! Надоели разговоры о ценах, инфляции, стои-мости нефти.
- А с зеркалом?.. При твоём-то умении…
- Как хочешь, так и понимай! - рассердился Петрович. - Поехали, по дороге поговорим.

В нём исподволь закипало недовольство напутствием жены. Всякое в их семейной жизни было, но чтоб заявить ему такое… Закравшаяся в душу тревога вышибла из памяти необходимость сказать традиционное перед дорогой: «Ангел мой, пойдём со мной. Ты впереди – я за тобой!».
Обидевшийся ангел-хранитель за Петровичем не по-спешил, выбросил его из своей головы и исчез по срочным делам.

Александру Васильевну вдруг бросило в жар. Заколоти-лось сердце, затряслись колени. Чтобы не упасть, прижалась к косяку, тихо сползла по нему на ступеньку, всё ещё страшась неведомо чего. Положив руки на колени поверх фартука, в котором и выходила в летнюю кухню, боялась шевелиться, точно от этого сейчас зависела участь мужа. Успокоишься тут, когда неизвестно где столь долго черти носят его. Четыре часа назад слово «чёрт» слетело с её уст всуе, без задней мысли, вообще в никуда. Но оно не улетело, осталось при Александре Васильевне, запало в душу, болью отзывалось в висках.
 
«Только бы остался жив, а там, даст бог, всё образуется. Надо поторопить сына с приездом, - подумала. - Свозил бы в город, закодировал. Уговорили бы как-нибудь».

Сын давно подбивает к этому отца, да всё никак не срастаются у них меж собой пути-дорожки, разводит их лихоманка по разные стороны. То ли дружки, прозна-вавшие от него же о приезде сына, специально спаивают?

Александра Васильевна принимается искать и находит хорошие черты в характере мужа. Становится ведь похож на человека во время отпуска. Оставаясь дома, с утра бреется каждый день и до потёмок занимается делами. Ремонтирует, городит, перестраивает. В такие дни она летает по двору от счастья. Хочется верить: взялся муж за ум; теперь заживут они ладно, в согласии.
Особенно следит муж за собой во время ремонта машины. Не даёт поблажки ни себе, ни помощникам, если таковые требуются: принести, подать, подержать. Ей рассказывали: дружков с бутылкой на десять метров к себе не подпускает и сам их стороной обходит.

Всякое время переходчиво.
Трезвый образ жизни заканчивался с первым выходом на работу после отпуска или ремонта машины. И снова Александра Васильевна не жила, а делалась тенью, ожидая беды. Но беда не любила мужа, она его, похоже, боялась. Или ангел-хранитель попался квалифицированный, оберегал добросовестно. Начальство же, зная безотказность Петровича, смотрело на его пьяные выходки сквозь пальцы, чем и подталкивало к пропасти.

«Сколько верёвочке ни виться… Неужели сегодня верёвочка оборвалась над той пропастью?».

Успокоившись, Александра Васильевна дошла бы до мысли, что в случае беды ей о том сообщат. Но она изводила себя горькими думами, рвала сердце.

«Пусть только всё обойдётся! Я готова простить его вы-ходки. Пусть вернётся жив и здоров! - продолжала накручивать нервы: - Мало ли что в дороге приключиться может. Да родственник, будь он трижды неладен, угостил, наверное. Да что же это я совсем обезумела?! Такое пожелать?! - корила себя Александра Васильевна. - Прости, Господи! Надо, надо было ехать с ними…».

Только теперь она вспомнила про мобильник. Кинулась в избу, отыскала в сумочке и позвонила мужу. Заслышав с улицы знакомую мелодию его мобильника, метнулась, обрадованная, из избы – муж вернулся! Но «Москвич» за калиткой не стоял. С горьким разочарованием она обнаружила телефон в шаге от ограды, подняла и почти упала на скамейку.

«Выронил, наверное, - едва не заплакала. - Хоть бы по-звонил кто-нибудь! Будто вымерли все разом».

Она в который раз за день вздрогнула: «Опять беда на языке!». И осталась сидеть.
Мимо дома Александры Васильевны никто не шёл. Дворы соседей были пусты. Поделиться горем было не с кем. Как и услышать слова ободрения, утешения.
Такая, видно, бабья доля: век жить – век ждать.


Петрович вернулся под занавес пятого часа.
Ох уж, эти жёны! Минуту назад Александра Васильевна готова была простить все прегрешения мужа, а увидела – и на тебе! – встретила, называется, долгожданного! Только что не набросилась с кулаками!
 
- Я места себе не нахожу! Где тебя черти носили, горе ты луковое?
Знать бы ей, как близка была она от причины долгой отлучки мужа…
Тот действительно виделся с представителем чёртова племени! Наглым до жути и приставучим до беспредела – не отбился с первой минуты, чем едва себя не погубил. Тот чёрт и был виновником непредвиденной задержки Петровича, а сам он вроде бы не при делах.

Александра Васильевна более-менее спокойно готова была выслушать исповедь мужа лишь после того, как с горестного её лица была стёрта последняя слезинка.
Петрович присел на ступеньку крыльца. Ни дать, ни взять – в воду опущенный. Под глазами тёмные круги, лицо бледное, волосы растрёпаны. Рубашка и брюки – лошадью жёваные и затем выплюнутые за их безвкусицу. Молчаливый, весь жалкий, побитый и не пришедший в себя.

«Горе луковое» молча глядело поверх жены.
- Господи, да будь ты человеком! Что стряслось?
- Всё, мать, допился я, - сказал Петрович не свойственным ему глухим голосом.
Слёзы ручьём хлынули по его щекам.
- Слава богу! - отозвалась без промедления Александра Васильевна. - Неужто вылакал норму?!

Вроде даже обрадовалась: и она дождалась своего часа! Теперь увидит свет!
Хотя не то чтобы гулял муж беспробудно. Ну, было, чего теперь скрывать. И на рогах приходил. На машине дружки привозили и кулём на крыльцо выгружали. Под тураком, случалось, по неделе кряду возвращался домой. Но чтобы хоть раз тронул – избавил бог от рукоприкладства. После первой же его попойки на стороне Александра Васильевна заявила, многозначительно постукивая скалкой по столу:
- Тронешь – вот этим кухонным предметом враз отобью два твоих предмета ниже пояса. Заруби себе на носу: пить – пей, а руки не распускай!

И запугала на всю оставшуюся жизнь. Приходил сам или приносил кто – засыпал и до утра не произносил ни звука, хоть мыши на его голове пляски устраивай. Утром на работу шёл или на гульбище, Александра Васильевна часто не знала: глаза бы на него не глядели! Но себя жалела: годы идут, а жизнь одна, и ведёт она к известному для всех концу…

Всё это пронеслось в голове Александры Васильевны, пока Петрович думал, как объяснить необъяснимое решение «завязать» с пьянкой.
- Ты иди, мать, - сказал тихо. - Я тут посижу немного.
И подвинулся на ступеньке, уступая дорогу в избу. Алек-сандра Васильевна молча прошла в избу. Еле удержалась от желания стукнуть кулаком по непутёвой башке мужа. А кулак – безмен!..


Чтобы машине легче ехалось, на полпути Петрович в качестве аванса за работу предложил родственнику опо-рожнить его бутылку «Горного ключа», что тут же и осуществили. Выбросили пустую бутылку в придорожные кусты, сбегали туда сами, слили свою «переработку» и двинулись дальше.

«Москвич» выписывал по дороге кренделя, и лишь чудом не сваливался с обочины.
- Тебе со мной не страшно? - спросил Петрович.
 
- Есть повод? - не сразу отозвался родственник.

Остановив «Москвич», Петрович во всех подробностях поведал давнюю историю. После празднования районного Дня животноводов председатель приказал ему, изрядно пьяному, отвезти в соседнюю деревню столь же нетрезвую гостью-зоотехника. Машина плохо слушалась руля, виляла по дороге так, как счастливая собака радостно приветствует хвостом любимого хозяина. И вскоре пассажирка, вжавшаяся от страха в сидение, произнесла:
- Ой, мне так жутко с тобой ехать. Я аж писаю гвоздями…

- Я свои гвозди оставил в кустах, - сострил родственник, и мужчины снова двинулись в путь.
- Ты с чего загулял, Иваныч? - первым заговорил Пет-рович. - Со мной-то всё понятно… У меня стаж…

- Ты знаешь, как я работал? - отозвался после минутного раздумья родственник. - Не знаешь… В родном колхозе пахал. Дома скота много держал… Разрывался меж двух непосильных фронтов. Думал, - подбирал он слова, - сын с дочерью чему-то научатся. Дочь после школы мигнула в город… Отказалась вернуться. Чего ей тут делать? За пьяницу замуж выйти? Сын остался дома. Работает, где придётся. Для видимости. Не перетрудился, - родственник глубоко вздохнул. - И не собирается. Из нас с матерью вдвоём тянут жилы. Вразумляю сына: берись за ум… В сорок-то лет… Не младенец поперёк лавки... Он мне заявляет: «Лежал бы я, отец, на диване! А деньги сами бы с неба в карман падали!» Видал?! Я обиделся! Загулял... Должен я стресс снять?

- Должен! - согласился Петрович.
- Хоть ты на моей стороне!
Как ни ехали, но до деревни Иваныча всё же добрались без приключений.
- Ты это… Ко мне не надо… Нюрка сразу нас в плен возьмёт. Зверь баба! Еле от неё в обед сбежал.

Поехали к Дяде Фёдору послушать говорящую собаку. Само собой, мимо магазина «Москвич» без остановки проехать не мог, зауросил, точно ишак. Пришлось задобрить его покупкой водки.

- Помнишь, где живёт твой Дядя Фёдор? - трогая машину, спросил Петрович.
- Мимо ни один инос… ранец… Остановится, не минует. Увидим на сарае с дороги… как его… Ну, когда на большом … реклама…

Стали вспоминать вдвоём.
- Баннер! - обрадовался первым вспомнивший нужное определение Петрович и попросил уточнить, что на нём.
- Дай бог памяти, - взмолился родственник. - Тогда вспомню.
Бог отвесил немного памяти, однако Иванычу этого не хватило. В один присест содержание баннера он не вспомнил.

- «Газификация регионов России – наша задача!», - воскликнул Петрович, завидев сарай Дяди Фёдора.

- Кому как, а нам эдак! - широко улыбаясь и указывая рукой на полностью скрывающий стену сарая баннер, встретил гостей Дядя Фёдор.
- Приехали послухать собачку! - обрадовался Иваныч радушному приёму. - По всему видать, - пошутил, здороваясь, - хозяйка не дома. А то встретила бы с вилами наперевес.

- Подалась по гостям в район. И собачку прихватила. Хочет внучку порадовать.
Хозяин провёл гостей во двор.

Петрович заметил на курятнике плакат «Кооператив «Ряба», одобрительно засмеялся.
- А ты, значит, Дядя Фёдор… директор кооператива? Стрижёшь купоны!
- У меня всё схвачено! - тоже засмеялся хозяин. - Собака не только говорить умеет.
- Нук-сь?
Дважды просить Дядю Фёдора не пришлось.

- Мураш, это и есть наша гордость, собачка маленькая. Запускает в свою будку, - указал на неё, - строго одну и ту же курицу. Она заходит, несёт яйцо и спокойно вы-ходит. Мураш её не трогает. Но других кур не терпит. Лаем отгоняет. Мне никак не удавалось проследить, что же дальше-то. Кинусь – пусто в будке. Сейчас я на пенсии, стал бдить. На третий день что вижу? Впустил Мураш курицу в свою светлицу. Подождал я, пока она вынырнет наружу, пошёл к будке. Думаю, найду же там яйцо. Только я подходить – Мураш навстречу! С яйцом в зубах! Я отобрал, конечно!

- Может, он тебе яйцо нёс? Бери, хозяин! - это Петрович.
Мужикам стало весело.

- Предлагаю, - напомнил о себе Иваныч, - выпить за здоровье и будущий международный и мировой успех Мураша!

Выпили, но без Дяди Фёдора; он просто отмахнулся, ничего не объясняя. Потом, чокнувшись стаканами о баннер на сарае, Иваныч с Петровичем выпили за то «Чтоб и мы так жили!». Дядя Фёдор снова отказался. Сказал: «Вам больше достанется». Гости с ним охотно согласились, принуждать не стали.

Дальше пошло совсем по пословице: мужик лишь пиво заварил, а уж чёрт с ведром.
Петрович пристал к Дяде Фёдору: вынь да положи, по-чему это он игнорирует компанию.

- Старею! В магазин за хлебом стал ходить раз в два дня. Иду, остановлюсь около соседей, постою. Ребята идут по улице, спрашивают, чего стою. Я отвечаю: «Нюх потерял, не знаю, куда дальше идти». А ежели с вами выпью, тогда совсем копец, - отшутился Дядя Фёдор.
- Ты прав, как всегда, - поддакнул Иваныч и свалился на крыльце сном богатыря после тяжёлого побоища, в котором ему досталось немало зуботычин.
Петрович, как ни уговаривал его Дядя Фёдор отоспаться у него до утра, упрямо рвался домой.

- Жена все глаза проглядела, - напирал, - ожидая люби-мого. Живо распатронит… если к ночи не прибуду. Она у меня… знаешь… Не какая-нибудь лахудра! Едва увидит – её душа вприсядку скачет!

Хозяин вызвался проводить Петровича до машины, но прежде решил показать гостю свои «Жигули».

- Никак продать не могу. Всем подавай иностранные машины. Найди мне покупателя, Петрович, - попросил Дядя Фёдор. - Я в долгу не останусь.

Осматривая автомобиль, Петрович увидел и выклянчил себе прислонённую изнутри к заднему стеклу табличку со словами «Мне плевать на курс. Я сделан в России!». Хотел отблагодарить доброго Дядю Фёдора поцелуем, но тот, сморщившись, отступил на три шага.

- Нет уж, нет уж! Размечтался! - засмеялся.

Петрович с трудом открыл дверь «Москвича», бухнулся мешком на сидение, кое-как завёл двигатель. Машина несколько раз недовольно дёрнулась, а потом, передумав, рванулась, словно бегун по сигналу стартового пистолета.
Дядя Фёдор молча пожелал Петровичу живым добраться до дому. «То-то, - подумал горько, - душа жены при его виде поскачет вприсядку».


За деревней Петровича стало клонить в сон. Он ещё ка-кое-то время сопротивлялся, но «Москвич» почуял неладное, остановился. Петрович не понял, что случилось, оторвал голову от груди и посмотрел на дорогу. Вместо этого на руле увидел кривляющегося маленького чёрта.

Чёрт строил рожки, показывал язык. Время от времени играючи бил хвостом по лобовому стеклу, как пьяный мужик бьёт по столу вяленой рыбкой.
Сердце Петровича унеслось в пятки и там прижухло. Он ловил чёрта, желая выбросить из машины, но тот не да-вался в руки, был юрок и нагл. Петрович злился, ругал непрошенного гостя не только застаревшими непотребными словами, но и выдумывал новые. А чёрту хоть бы хны – сидит на руле, корчит рожицы, мешает видеть дорогу. Был то зелёный, то серо-буро-малинового окраса и всё больше раздражал Петровича. Чёрт наслаждался его злостью и, наконец, вымотал Петровича так, что тот заснул. Вскрикивал, размахивал руками, дёргался, но спал.

Очнувшись, когда уже изрядно смеркалось, Петрович не мог сообразить, где находится. Чёрта на руле не было, но, едва глянув через лобовое стекло, Петрович покрылся холодным потом.
 
Прямо перед ним на большом щите чёрным по коричневому фону значилось: «Вечная память». Ужас наводил и большой крест, под которым стояли какие-то буквы и цифры.
«Похоронили! Заживо погребли!» - ужаснулся едва не до смерти перепугавшийся Петрович. Руки его дрожали, колени тряслись, а пятки отбивали хаотичную дробь. Он ничего не мог с этим поделать.

Петрович открыл дверцу, со страхом нашарил землю и нетвёрдо стал на неё второй ногой. Постоял, борясь с мурашками в глазах, медленно, точно загипнотизированный, подошёл к щиту, неуверенно, как слепец, ощупал столб, на котором держался щит.
 
У него немного отлегло от сердца. Вспомнил! Эту ре-кламу два дня назад перед въездом на мост выставил владелец ритуального магазина из деревни за рекой. А неделей ранее здесь случилась дорожная авария.

- А чё, - горько шутили водители. - Нормальное место выбрали! Подъезжаешь к мосту, читаешь «Вечная память» и считаешь это предупреждением о поджидающей тебя на мосту опасности.

Вспомнив всё это, Петрович слегка приободрился: он в двух шагах от дома! Вернулся в «Москвича» и потихоньку покатил к дому.

В нескольких метрах от рекламы стоял добротного вида внедорожник. Из него на Петровича смотрели три пары глаз. Сидевший за рулём мужчина лет тридцати позвонил по мобильному, дождался ответа и радостно сообщил:
- Всё нормально, Дядя Фёдор! Клиент доставлен к месту назначения! Мы возвращаемся!

Петрович не знал, что едва резво умчавшийся «Москвич» скрылся за поворотом, обеспокоенный Дядя Фёдор попросил племянника сопроводить Петровича до его деревни. Племянник прихватил дружков; они быстро собрались в дорогу. Дождались, когда Петрович заснёт за рулём, перенесли его на пассажирское сидение. Один из дружков сел за руль, и вскоре оба автомобиля оказались у моста. Шутки ради дружки остановили «Москвич» поближе к рекламе, а потом вернули всё ещё сонного Петровича на водительское сидение и стали ждать.

Вскоре приехавший по вызову матери сын увёз в город не первый день трезвого Петровича. Домой он вернулся закодированным, в тот же день написал заявление на очередной отпуск, а утром принялся хлопотать по двору.

К счастливой Александре Васильевне вернулась способность летать по дому.