Крёстная

               

Ледяная бурлящая вода охватила ее, всю целиком, и закрутила в пенистом безвоздушном водовороте. Лопасти винта  судна, огромные, размером в рост человека, светились фосфорным сиянием и, своим механическим, неумолимым вращением, влекли к себе её сломанное детское тельце. Темная фигура пронеслась мимо, брошенная некой силой туда, под отточенные смертельные лопасти, и картина кильватерной струи сменила свой холодный тон зеленоватого свечения, на нежно розовый. Сила винтов была на миг преодолена чьей-то жертвой и спасительные, параллельные струи вынесли девушку к поверхности океана.
Еще, она помнила ангелов. Они стояли возле горячей, выбеленной стены, уходящей в небо, и покрытой мириадами мелких улиток. От этих улиток в воздухе остро пахло госпиталем. Ангелы сушили на солнце белоснежные крылья. Они стояли, к солнцу спиной и держали крылья распахнутыми. В нежных, подрагивающих перьях, кое-где  заплелись цепкие гирлянды водорослей.
 Она сидела, вжавшись горячим плечом в ребро неровной штукатурки, и не могла поднять голову. Мешал страх убедиться в том, в чём и без того она была уверена совершенно.  А именно в том, что сидит у подножия, уходящей в небеса, огромной статуи грозного черного Молоха. Отсюда она легко могла бы увидеть в вышине руку, вытянутую в направления востока,  вырезанную целиком из черного эшфордского мрамора. Из кисти этой указующей руки свисали вниз и глухо постукивали полусгнившие оборванные четки    с мертвыми человечьими головами. Штукатурка внезапно поползла крупными трещинами. Это грозное божество попыталось вырвать ногу из постамента и двинуться в направлении, указанном рукою. От неожиданного движения над головой статуи взвились стаи потревоженных ангелов и замерли там и сям в голубом пространстве неба, паря в раскаленном воздухе.

Ольга Сергеевна Ревнивцева  сидела в купе первого класса поезда, следовавшего из Лиона в Марсель. В чертах лица этой русской женщины, пятидесяти лет, худощавой высокой шатенки, застыла утонченная предупредительность. Здесь важнее было другое. Стоило взглянуть на нее, и сознание проникалось  ощущением натянутой в этом человеке, закаленной в наивысших горнилах, внутренней пружины. Она сидела в пол оборота к окну, держала на коленях раскрытый журнал, но не читала. Весь облик ее звенел струною нетерпеливого ожидания. Ольга Сергеевна ехала в приморский город с печальной миссией, на похороны родного брата Александра.
 Брат долго и тяжело боролся с опасной болезнью лёгких, но, в какой-то момент не выдержал напряжения этой изнуряющей борьбы, а может статься, что были и еще какие-то скрытые причины тому, однако, так или иначе, финал оказался трагическим. Александр застрелился из револьвера. Это случилось два дня тому назад. Малоприятным, если такое определение уместно при данных обстоятельствах, было то, что брат оставил по своей смерти внушительное состояние, нажитое от торговли предметами антикварного искусства, и теперь вся, даже отдаленная, едва определимая родня, до сей поры совершенно  невидимая и скрытая в житейских кораллах, оставила свои ракушечные пространства и слетелась, как это всегда бывает, с надеждами на часть наследства. Сама Ольга Сергеевна не нуждалась остро в деньгах, поскольку успешно руководила собственной клиникой в Париже с филиалами в некоторых европейских столицах. Она трудилась всю свою жизнь и имела весьма сдержанные чувства в отношение денег. Ей не хотелось об этом думать, но мысли о мертвом брате временами теряли свой фокус, и  тогда, она рассуждала про себя о других вещах, в том числе и о судьбе своей части наследства. Брат и сестра в прежние времена, всегда испытывали друг к другу нежные чувства, поскольку родители давно были мертвы, а других  близких родственников у них не было. Двадцать лет назад трагически погибла  Софья, единственная дочь Александра. Девочка в компании сверстниц отправилась в круиз по Атлантике и судно, попав в сильный шторм, потерпело крушение. Все те, кто был в то время на борту судна, погибли. Девочку так и не нашли. Вслед за этим несчастьем, последовал развод с Агнесс. Ольга терпеть не могла свояченицу немку по многим причинам.
 Развод Александра вновь сблизил брата и сестру, однако горечь потери последнего близкого родственника была не столь мучительна, поскольку болезнь брата проходила на её глазах. Оказавшись свидетелем многочисленных мучительных приступов, она, сегодня понимала решение брата, хоть и отвергала его, как христианка.
В наступающий вечер, ей предстояло встретиться с Агнесс,  которая, с тевтонским упорством, продолжала считать деньги бывшего супруга своею собственностью.
Черт с ней, пусть думает что хочет…- Размышляла Ольга Сергеевна, закуривая папиросу и равнодушно взирая на бесконечные разлинованные виноградники и пролетающие мимо полустанки. Она вспоминала мужа Дмитрия. Вспоминала те счастливые предвоенные дни, когда она, будучи молодым хирургом, только что окончившим Венский медицинский университет,  повстречала своего будущего мужа. Первая встреча между ними произошла на виноградниках. В Бордо. Их познакомил общий знакомый, тоже выходец  из России, сын полковника добровольческой армии  доктор Даниэлян. У отца Дмитрия в Бордо было небольшое поместье, яблоневый сад и виноградники. Вся семья трудилась с утра до вечера. Дмитрию  исполнилось сорок лет. Ольга, молодая девушка, по настойчивым рекомендациям отца, уже в ту пору, изучавшая русскую духовную литературу, была натурой вдумчивой и серьезной, состояла некоторое время в переписке с Иваном Ильиным. А Дмитрий называл себя обалдуем, был всегда весел и обладал той неброской мужской красотой, которая в сочетании с острым умом, бьет молодых невест как вальдшнепов слету и наверняка. «Обалдуй» был ранен трижды на гражданской войне. Совсем молоденьким поручиком он покидал Крым вместе с генералом Слащёвым Крымским, чтобы навсегда оставить землю отцов, дедов и родной дом семьи Ревнивцевых в Екатеринбурге.

Они стояли на кладбище. Православный батюшка служил панихиду по усопшему. Теплый дождь поливал разноцветные зонты собравшихся возле открытой могилы людей, тогда как было видно, что всего в километре в сторону моря дождя вовсе не было, а светило солнце. Гроб опустили. Ольга развязала бархатный мешочек и высыпала землю из России поверх крышки. Высыпанная земля смешалась с дождевыми струями и была охотно принята средиземноморским песчаником. По завершению похорон, процессия из родственников и гостей отправилась к воротам кладбища. Там, возле магазинчика с миниатюрными мраморными надгробиями, случилась неожиданная встреча.
Молодая, темноволосая особа, одетая в строгое чёрное платье и шерстяной жакет, быстрыми шагами подошла к Ольге Сергеевне и заговорила на французском, горячо и сбивчиво, комкая при этом в руках яркую кожаную сумочку. В лице незнакомой женщины читались очевидное острое страдание и мольба.
-Вы не поверите, мадам, но вы должны…- Она не выдержала, не смогла начать и расплакалась. Ольга с удивлением взглянула на незнакомку, протянула ей свой платок и та с благодарностью его приняла.
-Я Соня.- Вдруг тихо сказала она и с мольбой взглянула на Ольгу.
-Я Ваша племянница. Я жива!- Произнося эти слова, девушка, не отрываясь, смотрела в глаза изумлённой Ольги. Наконец та опомнилась и мягким движением подтолкнула незнакомку в распахнутую дверь ожидающего лимузина.
Ольга ехала в авто и, рассматривая сидящую напротив неё особу, размышляла. Она ожидала в этот день непременного скандала, так или иначе связанного с деньгами. Без сомнения прежде всех прочих источников возможных неприятностей, она имела в виду экс жену  своего брата, и готовилась к неприятному разговору. В любом случае, появление этой девицы оказалось для неё неожиданным сюрпризом.
-Кто вы, Девочка моя?- Мягко проговорила Ольга Сергеевна, стянув с руки перчатку и положив свою большую теплую ладонь на бледную кисть незнакомки.
-Я дочь Александра Сергеевича. Я Соня. Поверьте мне, я не погибла в тот день в океане. Невероятное чудо помогло мне спастись. Я пролежала в коме целых двенадцать лет, потом ещё долго лечилась, очень долго.
- Вы помните, как звали второго вашего деда?- Спросила Ольга по-русски.
- Я не помню русского.- Призналась девушка.- Понимаю, это звучит невероятно, но я не помню этого языка.
На повторенный, в этот раз по-французски вопрос, она смущенно опустила глаза и ничего не ответила.
-Странно - с иронией проговорила Ольга – Я отлично помню, как вы играли сидя на коленях у своего деда Франца Фердинанда, таская его за усы.
-Объясните, пожалуйста, почему вы обратились ко мне? Ваша родная мать присутствовала на похоронах и следует сейчас за нами в одном из автомобилей?
-Ольга Сергеевна! Я не хочу иметь ничего общего со своей матерью, тем более, что я совершенно её не помню.
-Чего вы хотите от меня, дорогая моя? Вам нужны деньги Александра? - Ольга говорила мягко. По какой-то причине, ей не хотелось разоблачать эту молодую аферистку перед гостями. Не хотелось вызывать полицию. Быть может, поводом к такому поведению послужила усталость и апатия, которые навалились на неё со смертью Саши. Она не знала.
-Я не помню многого, но по какой-то причине помню вас и знаю всё о вас! Знаю, что вы с Вашим мужем были на войне в России, и он погиб на ней. Ваш муж, Дмитрий Иванович…

Ольга вздрогнула всем телом. Здесь, в окружении чуждых ей людей, услышать имя самого близкого ей на свете человека, её любви и Ангела Хранителя, её Дмитрия, она никак не могла ожидать. Это затронуло её спрятанную от посторонних влияний душу. Она стала пристально, внимательно рассматривать странную незнакомку и поймала себя на мимолётном ощущении того, что некоторые черты лица этой её ложной племянницы, ей кого-то действительно напоминают.
……………………………………………………………………………………….
Решение пробираться в Россию, для того чтобы принять участие в освобождении родины от фашистов, родилось у них с мужем одновременно. Сердце русского человека сопереживает России в любых обстоятельствах, и здесь, в эмиграции, на французской земле ничуть не меньше, чем где бы то ни было. Было время, когда новые обитатели их разорённых жилищ, родовых поместий, вышвырнули настоящих хозяев за пределы родины, но Русь Святая, православное сердце Русского мира, призывала своих сыновей и дочерей прийти на помощь, позабыв былые обиды и несправедливость. Петербург умирал от голода. Москва находилась в досягаемости прямого выстрела. Страшно было за родную землю и нельзя было долее отсиживаться, затаив обиду. В августе 1941-го года на частном шведском судне они отправились в Стокгольм, Из столицы Швеции, на английском конвойном эсминце, добрались до Мурманска. Там они обратились в военное ведомство. Оказалось, что они далеко не одиноки были в своем патриотическом порыве. Здесь были русские из Германии, Франции, Бельгии и даже один пожилой полковник из далёкой Японии.
Из Мурманска, Ревнивцевы попали прямиком в пекло оборонительных боёв на Северный фронт. Их распределили в состав пехотного полка 14-й армии. Ольгу определили в санитарный батальон. Дмитрий был зачислен рядовым.
Они писали в те страшные дни  Даниэлянам и родителям письма, в которых признавались, что, попав, после виноградников ласковой, безопасной Франции, под пули и осколки финских снарядов, беспредельно счастливы чувством обретения потерянной родины и той целесообразности бытия человека, который сражается плечом к плечу с соплеменниками за свое отечество.
Ольга, как квалифицированный хирург, обладающий высочайшими знаниями в своей профессии, спасла великое множество жизней раненных солдат. Множество раз, она  отправлялась в ночь в траншеи и в поле, после боя, как простой санинструктор, чтобы вытаскивать раненных солдат.
Она часто теперь вспоминала тот, самый страшный день её жизни. Женщина из Олонца, санинструктор Лида, тихо подошла сзади к Ольге. Она в этот момент перевязывала бойцу простреленную голову. Передник был залит кровью, которая на ледяном осеннем ветру согревала руки.
-Олюшка, родная! - Прошептала ей сбивчиво Лида.
-Митеньку твоего привезли в санбат…мёртвого.- И тихонько, с подвывом, заплакала.
Ольга закончила перевязку, стремительно выпрямилась и пошла по траншее, перешагивая стонущих бойцов, вывороченные брёвна, в сторону палатки санитарного батальона. Путь её оказался недолог. Миномётный снаряд разорвался в трёх шагах от Ольги. Удивительно, но ни один осколок не коснулся женщины. Её отбросило к шеренге молоденьких ёлочек. Сильнейшая контузия от взрыва, лишила её чувств и, как потом оказалось, убила зарождающегося в ней, ребёнка. Война в одно мгновение унесла двух самых дорогих её сердцу людей. После трагедии, произошедшей с Ольгой Сергеевной в том сражении, она потеряла физическую возможность будущего материнства. Впрочем, это уже не имело для неё прежнего значения. Она любила в жизни единственного человека, своего Дмитрия, и осталась верна ему до самой своей кончины.
……………………………………………………………………………………….
Пелена  грустных, военных воспоминаний  разрушилась под лезвием разогнавшего дождь солнечного луча. Ольга внимательно посмотрела на ту, что называла себя именем покойной Софьи.
-Чего же вы хотите?
-Ольга Сергеевна, мне не нужны деньги отца. Я не хочу богатства, но хочу только одного, чтобы вы поверили бы мне и приняли во мне участие!
-Какого же рода участие вас интересует?
-Я хочу, чтобы вы разрешили мне общаться с Вами, помогать вам в работе. Я могу работать в клинике. Правда, из-за болезни мне так и не удалось получить образование. Мне нужно только одно, быть рядом с Вами. Иметь возможность видеть вас и разговаривать!
Ольга Сергеевна несколько опешила от этих слов.
-А где вы проживали до сих пор? Софья…- Она едва выдавила из себя дорогое имя племянницы.
-Я живу при монастыре Женевьевы недалеко от Марселя. Вот здесь мой почтовый адрес.- Девушка торопливо передала Ольге листик, вырванный  из блокнота и, вдруг, побледнев, попросила остановить машину.
-Куда же вы? Что с вами?- Взволнованно и растерянно воскликнула
Ольга, но худенькая гостья уже соскользнула в едва открывшуюся дверцу и исчезла, растворившись в толпе.
……………………………………………………………………………………….
За утёсом, напоминавшем очертаниями  вытянутый черный  трезубец, открывался вход в жилище чудовища. Глубокая черная пещера под нависшей скалой сочилась алчной, неудовлетворённой опасностью. Она, совсем маленькая девочка, хрупкое бестелесное создание, брошенная всеми, сидела на песке, вжавшись спиной в покрытый ракушками остов корабля. Горизонт над океаном был чист. Ни следа от пароходного дыма, ни проблеска паруса, ничего не было в этом горизонте. Два истукана, сторожившие вход, по бокам пещеры по пояс вросли в скалу, а выше имели громадные волосатые животы и держали на них сложенные руки. Бритые головы венчались пучками жёстких чёрных волос, собранных в золотые кольца. Кольца были также вставлены  в уши и в носы. Эти сторожа, не отрываясь, смотрели на маленькое, обречённое создание, замкнутое на крошечном пятачке песка, с боков скалами, а сзади громадной тушей перевернутого океанского лайнера. С его ржавых винтов свисали поседевшие под солнцем водоросли.
В густой тени грота велась какая-то жизнь, некое зло, готовое в любой миг наброситься на девочку. Вот,  из пещеры послышались мягкие шлепки шагов….Она понимала, что жизнь, эта тонкая паутина между солнцем и её душой, вот-вот оборвётся, и неоткуда ей ждать помощи. Мир в ту минуту виделся ей чужой, враждебной планетой. Шаги приближались, сердце сжималось. Близилась роковая минута...
Вот из пещеры появился белоснежный силуэт.  Кто же это!?
Это ОНА! Её новая, истинная МАТЬ! И она машет ей, иди, иди за мной, приглашая за собой внутрь тёмного, неизвестного пространства…
……………………………………………………………………………………….
Через два месяца после похорон Александра, в офис Ольги Сергеевны пришло письмо из монастырской больницы. В нём сообщалось, что мадмуазель Софии Ремизова, не имеющая, с её слов, никаких родственников, кроме Ольги Сергеевны (Ремизовой в девичестве), находится на попечении обители Св. Женевьевы и нуждается в экстренном хирургическом лечении. Поскольку другие родственники больною не указаны, игуменья монастыря ставит об этом в известность мадам Ревнивцеву.

С этим письмом сознание  Ольги, внезапно словно перевернулось. Она, до сей поры поглощенная предметом  наследства брата и разрешением накопившихся в клиниках вопросов, не забывала о странной марсельской фантазёрке. Что-то подсказывала ей, через уколы совести и неотступные воспоминания, что за неожиданной, странной встречей кроется некая значительная сущность, которая требует её, Ольгиного внимания и от которой многое зависит в судьбе её христианского пути.
В ней вдруг возникло острейшее желание, то есть та душевная необходимость, которая не допускает обсуждений, состоящая вне житейской целесообразности. Сила, ничуть не меньшая, чем сила уязвлённого материнства буквально ворвалась в душу, до сей поры уравновешенной, зрелой женщины.
Она распорядилась, чтобы девушку немедленно забрали из марсельской больницы и перевезли  к ней в парижскую клинику. Их встреча должна была произойти завтра, а пока она брела через сады Тюильри в направлении площади согласия и наслаждалась зрелищем выставки цветов. Ольга Сергеевна не смогла пройти мимо и не купить букетик сочных алых тюльпанов. Она села на скамеечку, недалеко от фонтана, положила цветы на колени и с удовольствием закурила папиросу. Мимо проходили люди, и подлетали голуби к самым ногам. Всё было так, как обычно, с единственной разницей в том, что если раньше в её сознании царили в основном профессиональные переживания, то теперь они оказались отодвинуты половодьем  нового чувства. Этим чувством было беспокойство об  одиноком, больном существе, сознание которого  заполнено, пусть ложной, пусть болезненной, уверенностью в близком родстве с ней, с Ольгой Ревнивцевой. Душа её, выжженная трагическим эпизодом войны, потеплела от нового чувства. Ольга не могла не замечать  появления этих красноречивых примет. Мечты о том, как она собиралась приблизить к себе больную бедняжку, будоражили сердце необычным теплом.

Наступил день встречи. Ольга попросила сопровождавших её врачей подождать в холле. Она толкнула ладонью дверь одноместной палаты и вошла вовнутрь. На кровати лежала та самая незнакомка. Лицо её выглядело еще более измождённым. Под глазами, на бледном лице обозначились полукруглые тени. Она не спала. Увидав Ольгу, больная попыталась сесть в кровати.
-Здравствуйте, Ольга Сергеевна. - Тихо проговорила она, не отводя от вошедшей умоляющего взгляда.
Ольга все поняла.
-Здравствуй Соня. - Мягко проговорила она и не стала садиться на приготовленный стул, а села на край кровати, оказавшись совсем близко с больной.
-У меня всё хорошо, - Заторопилась девушка. – Было недомогание, только это не страшно. Я думаю, что это от моего настроения. Болезнь, скорее никакая не болезнь, а просто нервы мои не в порядке. Только теперь всё хорошо будет. Я знаю. Я чувствую.
На щеках у больной проступил румянец. Она была очевидно взволнована.
-Успокойся милая. Скажи мне, кто-нибудь приходил к тебе, навещал там, в Марселе?
-Нет, Ольга Сергеевна, никто не навещал, но сёстры монахини были ко мне очень добры и внимательны.
-Ты не обращалась к Агнесс, хотя…ты говорила, прости. Может быть послать кого-нибудь к тебе домой, сделать распоряжения, привести какие-то вещи?
-Нет, спасибо, все вещи здесь со мной в чемодане, а жила я в монастыре, так что никаких распоряжений ненужно. Спасибо вам, Ольга Сергеевна.
- Ты можешь называть меня тётушкой, если хочешь.
- Хочу! Я очень-очень хочу! – По-детски воскликнула больная. Она села в кровати и, осторожно прижавшись к Ольге грудью, замерла. Та поразилась, какой худенькой, невесомой оказалась пациентка. Она осторожно обняла девушку и стала ласково, по матерински гладить по голове. Скоро, по мерному дыханию, она поняла, что больная уснула. Ольга тихонько уложила её и накрыла поверх первого, дополнительным одеялом.

Ольга Сергеевна сидела в собственном кабинете и разглядывала принесенные ей с утра результаты анализов и рентгеновские снимки «пациентки из монастыря». В глазах её блестели  слёзы. Спустя некоторое время она пригласила по телефону доктора Тернье, молодого, талантливого онколога.
-Что скажете, Тернье?
В клинике уже распространилась весть о необычной пациентке, поэтому врач не стал переспрашивать своего шефа. Молодой хирург снял очки и стал протирать их платком. Всё это он проделывал единственно с тем, чтобы скрыть волнение. В клинике все любили своего русского босса, тем более что босс никогда и ничем не подчёркивала на работе своего статуса. Зато её заслуженное профессиональное превосходство, снискало Ольге непререкаемый авторитет среди коллег медиков.
-Нет никакой надежды, мадам.- Тихо проговорил Тернье.- Вы сами видите, весь организм поражён. Опухоль мозга у неё давно. Можно даже предположить, что она у неё врождённая. Но вы видите анализы, теперь процесс идет к завершению. Я думаю, что конец наступит со дня на день. Мы назначили мадмуазель поддерживающую терапию и морфий.
-Как вы думаете Тернье, сколько ей лет?
Доктор взглянул на Ольгу Сергеевну с удивлением, потом потупился и произнес нерешительно:
-Думаю двадцать три, двадцать пять лет, мадам.
-Спасибо. Сделайте для бедной девочки всё что возможно. Помогите ей уйти без боли и страдания.
-Конечно, не беспокойтесь мадам.

Вечером того же дня, Ольга Сергеевна принимала дома своего приходского священника Батюшку Михаила. За ужином она рассказала ему удивительную и трагическую историю  девушки из монастыря.
-Я хочу, чтобы вы соборовали её.
-Как вашу племянницу? Как Софью?- Попросил уточнить батюшка.
-Именно как Софью - Подтвердила хозяйка.
-Матушка, Ольга Сергеевна, дорогая моя, это ведь грех! Вы наш боголюбивый жертвователь, но не всякий грех можно разрешить щедрым подаянием и жертвами.- Он походил из угла в угол комнаты, распространяя тонкий, нежный звон цепи на которой висел серебряный наперсный крест и не спеша продолжил:
- Вы знаете, в шестнадцатом веке в Москве проживал юродивый Василий, прозванный впоследствии Блаженным. А над воротами одного из московских храмов висела икона, знаменитая тем, что обладала огромной исцеляющей способностью. Вся Москва валом валила к этой иконе богородицы, всяк со своей немощью. А однажды, юродивый Василий схватил булыжник и сшиб чудодейственную икону с тех ворот. Такой поступок едва не стоил жизни убогому, да только он велел соскрести верхний слой краски и под ликом Богородицы, предстала дьявольская личина с рогами. Увидав истинный лик на иконе, москвичи немедленно её уничтожили, а именем юродивого назвали Храм Божий!
-Для чего вы рассказали мне эту историю, отец Михаил?- Спросила Ольга Сергеевна.
-Вы ведь хотите, чтобы девушка обрела по смерти жизнь вечную? Тогда обманом действовать нельзя! Она была прежде крещена по православному обряду? – Спросил священник.
-Не знаю… Я не знаю, ну пусть грех этот останется на моей совести. Только не пытайте дознаниями несчастное дитя. Пусть она уйдет от нас в благом заблуждении. Уверяю вас, теперь она не способна принимать правильные решения, но с минуты на минуту предстанет перед Создателем.
-Сделаем так,- подумав, сказал священник,- Я окрещу её и по крещении, нареку её Софьей. А вы, будите при таинстве крёстной Матерью. Так мы сможем максимально мало погрешить с Вами, Ольга Сергеевна, против правил Церкви.

После всех мероприятий, связанных с таинствами, Ольга осталась дежурить ночью возле постели  умирающей.
Несчастная спала спокойно с безмятежным выражением лица. Ольга приблизилась к ней и поцеловала в лоб. Девушка открыла глаза:
-Тётушка! Ведь можно, вы разрешили?! – Голос её был слаб.
Ольга с лаской смотрела в большие, молящие глаза.
-Ты можешь называть меня и тетушкой и матушкой, Соня, теперь я твоя крестная.
-Матушка!- Еще тише, почти прошептала больная. Было видно, что сил в ней почти не осталось.- Матушка. Как хорошо…
……………………………………………………………………………………….
Она, что есть духу, бежала по скользкой и холодной тропинке в темноте пещеры. Светлый силуэт время от времени появлялся впереди. Она боялась потерять спасительную фигуру из виду, но по какому-то наитию знала, что её Мать, сражаясь там впереди, прорубает им обеим дорогу в этом страшном подземелье. Временами она видела следы этой борьбы, отрубленные извивающиеся щупальца с когтистыми окончаниями или куски белесой сети сотканной из живых змееподобных существ. Она устала, опустилась на землю и не могла больше бежать, хотела окликнуть свою спасительницу, но  выходило чересчур тихо. Тени вокруг оживали, прирастая отрубленными частями, и подбирались к ней, рождая в душе новые и новые волны леденящего ужаса. Она обняла голову руками и закрыла глаза. В этот момент, ослепительно сверкнул белый свет. Это была она! – Теперь я твоя мать, иди за мной и ничего не бойся!- Вслед за этим криком, божественная рука с силой выхватила её из липкого сумрака и понесла за собой к слепящему, радостному свету. В этот миг на неё снизошло абсолютное, безграничное блаженство. Она понимала, что теперь навсегда защищена от любой опасности. Она летела за своей Богиней рассыпаясь на мириады крохотных частей,  заполняла собой вселенную и главной пульсирующей мыслью сознания была всё та же мысль о пришедшей защите и спасении..

Под утро, Соня умерла. Ольга Сергеевна отдала необходимые распоряжения и поехала из клиники домой. Она попросила, чтобы вещи несчастной девушки положили к ней в машину.
Войдя в квартиру, она, первым делом, отправилась с чемоданчиком в гостиную. Там она раскрыла его и среди чисто выстиранного и проглаженного белья, обнаружила пакет перетянутый лентой.
Больше часа она читала эти письма. Никогда не отправленные письма к ней, с восхищенными высказываниями по поводу её, Ольги Ревнивцевой, биографии. Статья о ней в местной газетке из Бордо. Среди писем она с удивлением нашла собственные рисунки, наброски, которые она делала в те счастливые предвоенные годы…А так же собственные письма, переписанные аккуратным мужским почерком. Здесь были письма к родителям, к брату, к друзьям. Здесь было и письмо к родителям в котором она описывала морскую трагедию и гибель племянницы. Наконец, среди листков, Ольга увидела собственную пожелтевшую фотографию.
Автором записок оказался рабочий с фермы Дмитрия, Жано Гаскаль. Она вспомнила этого тихого маленького человечка, вдовца с крошечной дочкой. Считалось, что и он и дочка, не вполне здоровы. А Жано местные жители даже в глаза так и называли Жано дурачок.
Ольга рванула на кофте ворот и бросилась прочь из дома. Она стремительно шла, не замечая смены сломанных улиц и звездоподобных перекрёстков. Париж, с его благодушным настроением был не той стихией, которой она искала. Зимний Питер с его западным режущим ветром и льдом в лицо, мёртвые потухшие дома нависшей над каналами Коломны и  распятие гороховой с Адмиралтейской пикой в седом венце, вот что для неё было в этот миг действительно необходимо. Она шла вперед и вперед, оставляя позади разорванный надвое бесполезный Париж.