Торговка Студенческая байка

    «Жизнь подобна игрищам: иные приходят на них состязаться, иные — торговать, а самые счастливые — смотреть!»… (Пифагор)

Вообще-то, с обильными алкогольными возлияниями связана масса самых: занятных, захватывающих и интересных в той, нашей жизни, историй. А вино «Кавказ»… которым мы в строительном отряде баловались — это вам, знаете ль, не розовая водица от полового бессилия!

Дело то давнее, однако, до сей поры мне памятное. Просматривая ноне очередную серию жизни, я вспомнил о стройотряде и заходя в одну из торговых лавок нашего городка, каждый раз зорким оком отыскиваю аналог одной из чудных мне продавщиц, с которой единожды таки довелось познакомиться. Возможно, что никто и не узнал бы о её чудачествах, если бы не растрезвонили по городку на завалинках древние тётки, потерявшие уже товарный вид. Своё мнение по сему поводу выразили и высказались абсолютно все, и даже самые последние свиньи.

Ну-с… я начинаю бубнить потихоньку о шокирующих подробностях нашей с той торгашкой встречи, а вы, граждане, не суйте свой нос в спор, а лучше слухайте, не встревайте и, тем паче: не перебивайте. Было это, помнится — на Самсон-сеногной. Отож… Небольшой город Аркадак, расположенный в глуши нашей Губернии, тогда гулял с утра до ночи, а со мною судьба совершала — очередной кульбит. Ага…

Для обслуживания стройотряда «Пламя»… куда меня зачислили, руководство города выделило нам, студентам, средство передвижения, в виде: старого автобуса, видавшего ещё мамонтов, крейсерская скорость которого равнялась пяти км в час, а посему… поди любой инвалид с клюкой, не прилагая особых усилий, спокойно мог обогнать его пешком. Да… лучшая, поди, чудо-техника периода развитого социализма.
Подобный экспонат разве что в музее ноне и встретишь. Нечто похожее на то транспортное средство можно видеть в киноленте — «Место встречи изменить нельзя»… Хотя у нас автобус, кажется, был более древним, с таким же, верно, и пещерным его водителем, Филиппычем.

Каждому пассажиру можно было запросто выйти из салона и следовать в одном с ним направлении, неторопливо таки… покуривая сигарету, а затем вновь войти и продолжить путь, следуя до места назначения — столовой советского общепита, где мы, студентами, и харчевались.

Однажды, по пути следования в столовую, на обед, мне в торговой лавке понадобилось затариться сигаретами. Заметив это, однокурсник мой Минин, высыпав в карман денежные монеты, просил и ему прикупить на вечер товара, согласно приложенного к той мелочёвке, списка.

Я вышел.

И вот, на пороге того заведения торговли, меня с широченной улыбкой на устах встречает продавщица: такая, знаете ль, глыбообразная тётка бальзаковского, верно, возраста, килограмм, этак: на сто, сто сорок, незабываемой красоты, с сонными и припухшими на её личности очами.
Нет-нет, с такой мамзель я никогда не рискнул прыгнуть с парашюта, ибо стропы не выдюжили бы нас. Да и не было уже в той русской молодке некой девичьей для парней изюминки, которая манит и завлекает. А то, что когда-то и было у неё: желанием, огнём, пожаром, да и безудержной страстью с разухабистыми ходоками, то, скажем так, превратилось лишь в горящие угли, у которых оставалось только греться.

Запечатлел я тогда, что она всё что-то непрерывно жевала, да пережёвывала и те подвижные её челюсти работали, знаете ль, как жернова.

Где-то я тем временем, помнится, читывал или уличная братва в ребячестве тайно сказывала, в ухо, что бывает-де такое, что подобные особи женской наружности являются на Свет Божий путём слияния одной яйцеклетки — с детским садом активных сперматозоидов. Вот тогда… с гибельным восторгом и гиканьем происходит оплодотворение. Но это я так, товарищи: для куража и развития узкого — вашего кругозора.

— Я у вас, мадемуазель – вопрошаю, – видимо, первый покупатель! А какая радость у вас, – сказываю, – на личности, будто вас под венец нынче позвали. И что это мы с утра так мило улыбаемся, али смешинка в рот попала! – решил я пошутить с этой… несколько малахольной, на вид, мадамой, у которой, как заметил, язык работал быстрее мозга. Пошутил… называется. Стоило ей приподнять одну бровь и повести другой, как я почувствовал себя непосредственным участником траурной процессии, следовавшими за мной и друг за другом, на погост то.

— А я тебе, – отвечает продавщица, – что, вьюноша, должна титьку показать или дать её помассировать! – вопросом на вопрос отпела мне та особа с высоким, яко у вздорной кобылицы, крупом... и серьёзными по бокам сальными отложениями, словно под её белым халатом надули-таки воздушные шары: для путешествия вслед — за Волком-забивакой, вкупе: с нашей футбольной сборной с проигранного ею — мундиаля.

— Тю! Та… зачем, – говорю, – мне ваша шикарная и такая... роскошная грудь, когда я пришёл только для того, чтобы сделать вам хорошую выручку! – сказал я, – отдавая торговке червонец, с карточкой Ленина. А высыпая на стол горсть монет, переданных мне Мининым, стал и зачитывать его писульку. – Значица так, – рассуждаю, – завтрак туриста, печенье в клеточку… и пять бутылок божественного «Кавказа».

— Ты либо копилку у матушки разбил, что мне теперь считать — не пересчитать! Не много ль тебе одному будет винца… под цвет твоего юного лица! – вопрошала меня крепкая на вид, бывалая молодка, с «боевой раскраской»… на лице, которая уже не была со мной так учтива.

— Поучите, – говорю, – Тузика своего хвостом вилять! А коль имеете желание составить нам компанию, то пожалуйста… в гости — нами строящегося здания СПТУ. Вечерком. Там, знаете ль, голодные студенты будут вам чрезмерно рады! – сказал я ей так… между прочим то.

Возможно… дома та девица и была: нежной, ласковой, любящей и порядочной женщиной, но я бы, например, даже в бордель её не принял! Надо же… было уродиться ей с такими гнутыми ногами, что между ними могла проскакать целая кавалерия — без помех! Да ещё, поди, и с шашками… наголо. Нет, та кобылка нефотогеничной наружности, явно была не из нашей конюшни! – подумал я о растерянной, несколько странной и весьма стервозной особе, ещё не осознавая, какой сюрприз ожидает меня в салоне передвижного сарая расейского автопрома.

Посчитав деньги, продавщица подала всё, мною заказанное, с которым я быстренько и ретировался с её лавки, дожидаясь-таки на обратном пути скоростной, гори он ярким пламенем — «Чих-пых». Войдя в салон, я отдал Минину пакет, который удивлённо, вдруг, спросил меня.

— Ты же говорил, что у тебя нет лишних денег, так на что же ты, дружище, спрашивается, всё это закупил, коль я тебя спонсировал всего то на две бутыли «Кавказа». – огорошил меня ответом Минин, рассматривая содержимое пакета, ехидненько так ухмыляясь и, пританцовывая.

— Как на две, нежели сама продавщица при мне считала деньги, не единожды их… пересчитывая. Ладно дурить то, старина, не было у меня денег, окромя как… на блок болгарских для себя сигарет! – ответил я. – Она выдала мне то, что ты заказывал! По списку. – сказал я Минину.

— Ха-ха-ха! – закатился тогда студент. И видя недоумение на моей растерянной физиономии, пояснил, что ранее та безумная продавщица и ему выдала три лишних бутылки вина. Десять к одному, что она дура, набитая! – закончил он, выплясывая грузинский танец, лизгинку то.

— Что за хрень! Дура — не дура, а надо бы, – сказываю, – друже, возвратить ей то, что совсем нам с обой не принадлежит! Можа у неё дома семеро по лавкам и супружник-алкаш! Ведь, отпуская товар, она доверяла нам, как покупателям, а теперь выявят у неё недостачу и уволят — к чёртовой матери! – сказал я однокурснику. – Негоже студентам юридического института так поступать с дивчиной — по свински то.

На заторможенности в поведении продавщицы, наивности, доверчивости и причудах той девицы… с гусиными губами, и сыграл Минин, подставив именно меня тогда — под монастырь, сделав из меня плута и мошенника… в чистом виде. А учились то мы не где-нибудь, а в юридическом институте, а то был немаловажный для меня факт. Но тем вечером, отведав с друзьями: винного лучистого и великолепного напитка, я возлюбил сразу всех советских продавщиц на свете, а не токмо торговку малого захолустного, но лесного городка — Аркадак.

На следующий же день, получив аванс за работу, я отправился в ту же лавку, дабы вернуть долг и объяснить, наконец, этой невзрачной и нескладной говорунье: о её халатности и преступной небрежности в расчётах с покупателями. Когда же оная фурия, выписывая вензеля, выпорхнула из подсобки к прилавку… в образе — курицы в перьях, мне показалось, что её травят гончими псами, аки Лису Патрикеевну.

Ага… в степи.

Странные вещи иногда происходят на просторах нашей необъятной Родины. Ведь то, братцы, что я увидел, у другого, как нынче говорится, непременно бы: «поехала крыша». Ведь работница советской торговли, забодай её комар, вела себя совсем… весьма неадекватно. Ни сколь не смущаясь, она, смакуя, по частям поедала серенького паучка — эту мерзкую и живую тварь, как нечто вкусное и очень сладкое, обсасывая многочисленные его тонкие и противные босые ноги: лапку за лапкой… конечность за конечностью. Перефразируя Сократа, я произнёс: «Я знаю, что ничего в этой жизни не знаю». Попав в пикантную ситуацию, я не знал, что мне делать с той, ушибленной на всю башку, павой то.

— Привет! Вы ноне, гражданочка, видимо, не успели позавтракать! С вами всё хорошо… Уж, не падали ль вы, случаем, головой нынче с крыльца! – иронично бросил я. А сам гляжу в бегающий её глаз, совсем не понимая, что с ней происходит и, не пора ль скакать на своих двоих за каретой, дабы спасти продавца, но тут красавишна взялась вдруг радовать меня своим убийственным для обывателя монологом.

— А, это ты, студент! Ну, таки… заходи, коль пришёл. Хочешь быть богатой — ещё не то, товарищ юрист, сожрёшь! Вот, кое-как вчера поймала под столом и съела подобное чудовище, и результат, скажи, налицо — я ноне чертовски разбогатела. Вот этого слопаю, вообще… буду сказочно богатой и из моего кошеля будут выпирать сотенные купюры! Наружу! – успокоила меня та умалишённая, продавщица то.

И начался дрожательный, чёрт бы его побрал, болезный процесс, так схожий с параличом Паркинсона, на что невозможно было смотреть. Язык тела торговки подсказывал мне, что она и не хочет, но обязательно проглотит паука-кровопийцу. Она давилась, она душилась, она плевалась, закатывая вверх глазоньки бешеной игуаны, что даже многоэтажные её подбородки наливались кровушкою, но, в конце концов, таки… она справилась с собой. Сглотнула… Проглотила! Скажи, и организм всё снёс и нутро, не воспротивившись той дряни, не отторгло и не отвергло оного наипротивнейшего сетепряда. Вот они… чёрт побери, наши: русские поверья, народные приметы, странности и чудеса.

Ведь то, что я видел… совсем не для слабонервных, ибо тот матёрый тараканище до сих пор мельтешит перед мутными моими очами.

Действа странной дивчины меня просто шокировали, что даже солнце для меня впало — «в спячку». Испытывая нарастающий дискомфорт, меня бы тогда точно полоснуло, не вылети я спринтером на улицу: где озон и свежий воздух, кислород… в виде О2. Ведь внутри торговой лавки мне было совсем не комильфо и создалось ощущение кромешного ада… будто моё младое тело подверглось боевому крещению: в сто геморроев, али триста больничных клизм.
Отож… одновременно.
Такой жути и ужаса я, видите ль, отродясь не испытывал, но как говорил Карлсон: «Спокойствие, братцы, только спокойствие!»… Тут ни добавить, ни прибавить — полное женское безрассудство и сумасбродство. Припёрло просто донельзя, но проветрившись… я отошёл.

— Вы, – сказываю, – гражданочка, языком то, мол, сколь хотите мелите, но будьте, ради Христа, вменяемой и подле покупателя: с тонким юношеским восприятием и изнеженным нутром поосторожней! Попачкаю же, вишь, вашу наружность и обличье вчерашними голубями. Больше внимания деталям, уважаемая, и пожалуйста, сосредоточьтесь. А то придётся с вашей попадьёй исполнять: «Вечная Лета».

— Тьфу, – кричу, – мать честная! Погань, мерзость, гнусь! Ведь нормальному человеку, гражданочка мадама, это никак нельзя постичь.

Да-да… так оно и было. Мне же, граждане, было не тринадцать… но ещё и не двести лет, чтобы такие: чудачества, причуды и выкрутасы той торговки, будь она неладна, забыть. Это, надо сказать, был для меня плавильный котёл Ада, но ведь и её «женский талант» — многогранен!

На моё удивление, продавщица не взяла с меня денег, а откупорив бутылку «Кавказа»… пожелала отблагодарить чувственную мою персону, что это я, мол, своим появлением в городе: принёс ей фантастическую удачу и сказочное везение в пополнении мошны и бюджета её семьи.

— Давай-ка, студент, выпьем за дружбу и дела Господни! – сказала, вдруг, та многомужница. – Чей магазин наш нынче ночью обокрали!..

— Как, – спрашиваю, – обокрали! А к чему тогда сей праздник! – дивился я, но более всего возрадовался, что у меня деньги остались целы.

— Ёлкина мать! Ты либо не слышал. Так… наш местный ловелас с каким-то залётным уголовником: взломали ночью замок, проникли в магазин, затарились водочкой, а вот деньги не нашли, ибо я их ещё вечером с собой домой унесла! Ха-ха-ха! Ой, маменьки — помру со смеха! Так те, выпив одну из бутылок со снотворным, приготовленной мною для воров, здесь же, на рабочей тахте… и рухнули. Древом.
Ага… попадали.
— Видимо, Божественное то для меня проведение, что могу себе нынче позволить и квартирку прикупить! Аха-ха-ха-ха… будто побывав на Таганке, бесплатный спектакль посмотрела! Проснулись те плюгавенькие шалуны с тяжёлой башкой и похмельным синдромом, а я уже тут как тут… пред ними, вооружённая и, совсем не педагогической речью! А увидев разъярённую мегеру... с вилами в руках, воришки нацепили на свою физиономию такую ухмылку, что сам Сатана оросил бы казённые подштанники! Ох, и благодарна же я тебе, студент! Спасибо тебе!

— Я не боец муай-тай... однако, никаких с ними муси-пуси не вела. Бог на моей стороне! Да разве позволила бы я им вести себя в помпезной со мной манере. В общем, решила я рубить блудливым тем котам… хвост кусочками: доводя до их мозга, как надо жить, не воруя, по своим средствам! А чтобы башка не болела, в неё надобно стрельнуть. А им с утра не до того было. Вестимо, что критерий истины — практика!..
А моя речь действовала, как на чертей — ладан. Но ты то... ты — как так можешь к себе притягивать удачу! Ну и везунчик же ты, юрист!
— Да в гробу я вас видела! Моё, – объясняю — есмь моё, а вот о воровских ваших штрафах и преступных гонорарах в мою пользу… давайте договариваться! И завертелись те, яко кальсонные завязки. Один таки... дышал ядом, а у другого от моего гласа усы стали дыбом. Вверх.

— О, Матерь Божья! Воцарилась тишина, аки в застенках Гулага, но я видела, что из-за происшедшего с ними конфуза, те были готовы: как высечь розгами самих себя, так и отмутузить друг друга! С рокотом и яростью водопада, они было хотели броситься наутёк или на меня, но видя в моих руках вилы, спесь то быстренько с них слетела. Смотрю на них, а в глазах уголовников испуг, да и головная боль с похмелья!
Гляжу ж... а штанцы на них: мокреют и мокреют. Даже жалко мне бедолаг стало, так я ещё и побаловала их из своей запаски — вином то.

— Экие вы, – сказываю, – братцы-преступники, плуты! Как же так можно, дескать, без оплаты товара! Ведь я как-то должна семью свою содержать, а с вами, дескать, только одни убытки! Вот лишь небольшая загвоздка произошла. Казалось, что на них, из одежды, были: одни татуировки, а пред их сексуальными телами даже радуга пробудилась. А они, сцуки, пучат бельма на меня, блондинистую тётю, аки налимы — на сковородке. В общем, довела я дело до цугцванга, а потом и до цугундера! Попробуй ты, к примеру, попади в такой капкан, пожалуй, как и речной баклан со страха перепачкался бы.
На лету.
— И сразу, скажи, приняв страусиную позицию, зауважали и меня… и тяжкую работу продавца; и пращуров… и даже моих полюбовников. Стали злыдни лыбиться, аки знакомые и блохастые коты — на помойке. Прямо папуасы которые ещё не были открыты Миклухо-Маклаем!
— А далее… – продолжала пышногрудая тётка, – прибежали, чёрт-те… откуда временные их жительницы, с утречка пораньше, и поднялся кошачий вой и цунами негодования, дабы я не заявляла о краже в милицию. И начался тогда между нами настоящий торг: так и вчерашняя выручка от продаж осталась дома, и ещё эти мадамы оплатили мне всё за ущерб и, даже — с лихвой и большим для меня наваром, а потому, давай-ка, студент — примем с тобой на грудь и на радостях расцелуемся! – закончила свой рассказ весёлая экстрим-продавщица Аркадака.

— Так... что и ты, вьюноша, меньше ной и будь благодарен Всевышнему, что все твои проблемы — сущий пустяк и не теряй даром время: лови и лопай сереньких паучков и будет тебе от оных тварей Божьих — большой доход! Отож… к стипендии. Ты смотри… гляди-кось, сколь у меня деньжищ! Будто воровской общак они со мною поделили, дабы вновь не оказаться на нарах и не заболеть: переломом… башки то!

— Так и вывела я незваных своих гостей на чистую воду. Представляю, как воришки сейчас поливают меня помоями! А мне чей начхать на оных альфа-самцов и несбывшиеся их преступные надежды! А теперь для меня небо в алмазах! – хихикая, щебетала торговка, то и дело открывая сумку и показывая мне… скрученные в рулон: сотенные советские купюры. А ты навещай меня, товарищ студент, так как только польза мне от тебя.

— Закон Глупости! Да я тоже, – сказываю, – милая дева, хотел ограбить банк, но стеснительный очень для оного действа. Но раз уж… вы прощаете нам долг, то студент я ваш и, готов не только перевернуть с вами рюмашку, но не прочь и Атлантический океан осушить, до дна то!

— Ха-ха! – отметился я пред продавщицею лишь двумя междометиями. Ай, да… стерва, – думаю, – ай… зараза! Вот нарвись на такую.

Пригубили, помнится, тогда с чужой молодухой «Кавказа»… и троекратно расцеловавшись. И мы обмыли… смыли тот день, лишний раз убеждаясь в том, что только Господь ведёт нас по жизни и лишь в Небесной канцелярии писано: кому жить, кому пить, кому сидеть, а кому и схлопотать кочергой с утра — по загривку. Так и расстались мы с дошлой торговкой на мажорной, жизнеутверждающей и бодрой ноте.

Думаю, что, по прочтении сего рассказа, не забросаете меня тухлыми яйцами, так как это быль, которая произошла со мной в стройотряде «Пламя»… который местные ребятишки окрестили тогда, как — «Удальцы на Хопре»… А это уже есмь: история, память и мне доживать с нею и радоваться той, прошлой нашей жизни, вспоминая все её: детали, частности и подробности, дабы хоть мозг ноне совсем не усох. Да и вообще… как говорил Жан-Жак Руссо: «Моё дело сказать правду, а не заставлять никого в неё верить!»… А значит — весь мир таков… и нечего стесняться.
Занавес.
Можно не аплодировать, ну... а жрать ли вам сереньких паучков, дабы сказочно разбогатеть — это ваше личное дело. Нет… только не моё. Точка.