Полетим за ласточками?

Раннее утро. Все светает: птицы начинают кружить свой рутинный маршрут в поисках пищи; цветы оживают и покрываются утренними капельками, в которых отражается подлетающие пчёлы и бабочки; ручьи бегут быстрее и громче, призывая всё вокруг зацвести вместе с ними. Один он сидел на белой террасе, покрытой капельками дождя, попивая уже сбитый со счёту стакан виски. Почему люди не спят? Наверное, думают о чём-то важном, волнительном или печальном, убивающем. Стопка листов лежала у него перед носом. Он смотрел на недописанный лист уже несколько часов. Когда мимо него пролетела ласточка, задев высокую желтоватую траву, он наконец взял ручку и смог выдавить из себя последние строки:
«Бывало ли у Вас такое, что встречая человека, смотря ему в глаза, дотрагиваясь кончиком пальца, улыбаясь в ответ ему, возникает такое чувство, что будто вот она-судьба? Любовь всей жизни, которая, как нас приучили фильмы и романы с хорошим концом, длится всю жизнь. Нам кажется, что наша «истинная» любовь- это длительность; это гладкость; это тихое, беспрерывное море. Это внуки, это общий сад, в котором растет вишня и вы собираете её вместе. Это солнце, потрагивающее вас до плеча, а вы вместе. Это, в конце концов, любовь по правилам: «С любимым и в шалаше рай». Но мы не в антиутопии и не в романе Замятина или Хаксли, где всё запрограммировано, где всё делается так, как должно быть. Мы же люди: хаотичные, вечно бегающие и ищущие, страстные или умиротворённые. Мы спотыкаемся, падаем очень сильно и больно, так, что потом приходится долгое время собирать себя по мелким крупицам, и вот, Аллилуйя, вроде бы собрали, но вместо того, чтобы пойти чуть медленнее, осторожнее, мы снова начинаем бежать и спотыкаемся миллионы раз. И смысл тогда любить, не спотыкаясь? Так, что потом не собираешь своё сердце по мелким кусочками, которые режут, режут и режут...
К чёрту фильмы про любовь и смерть от вечных болезней! Почему мы, люди, вообще слушаем, какая «должна» быть эта любовь? Все только и говорят: «любить-значит слушать, ценить, хотеть касаться, не думать о других» и т.п. Но что если я не хочу касаться того, к кому буря, торнадо и километровые волны потому, что знаю, что чем больше касаешься- тем больнее потом отвыкаешь от них. Что, если я не слушаю, потому что устал после рабочего дня? Что, если не можем мы связать нашу жизнь вместе навсегда, потому что  нам это не надо? Что, если она бьётся в истериках и даёт пощёчины потому, что так сильно любит? Это что, по-вашему, не любовь? Нет, хватит уже этой фальши, этой выдумки. Не будем мы так, как надо. Наша любовь- непримиримость, страсть нечеловеческая, неземная, злость и одновременная ненависть и моменты, когда жить не хочется от того, насколько ты счастлив. Это когда вы пытаетесь меняться ради друг друга, и в итоге становитесь всё более прежним, углубляясь в свои проблемы, депрессии, а другой вам прощает непросмотренные фильмы и непотраченные вместе минуты, потому что вы засели глубоко в себе.
Прошу, остановитесь и задумайтесь. Мы не можем никому диктовать, как должна выглядеть любовь, иначе это собьет с толку тех, кто действительно хочет быть вместе; кто нашёл того, кто просто имеет значение, когда работа давно уже ушла на второй план; это когда запах его/её мерещится везде, а новые лица, да и просто старые, хорошие друзья уходят из вашей жизни, потому что всё сознание заполнено им/ею. Не хочется больше услышать на улицах фразу: «Мы не можем быть вместе, потому что ты не разделяешь моих интересов. Но я тебя люблю». Печальнее не найти расставания, когда любите, а любовь-это же вроде что-то другое, как у той девочки с мальчиком на картинке. Нет, дорогие читатели, любовь дана такая, какая она есть каждому своя: порой грязная и бестолковая, но она заполняет всё внутри и опустошает тоже. Но даёт нам дышать. Дышите. »
Дописав, он отложил ручку в сторону, сложил бумаги вместе и подписал: «Влюблённым и вам, разочаровавшимся в любви». Через несколько дней эту стопку помятых, криво исписанных, так, словно человек кричал, писав их, получил местный шериф.
-Где Вы видели Мистера Хилли в последний раз?- томно спросил он домработницу этого несчастного мистера Хилли.
-Знаете,-неуверенно сказала она,- он отдал мне их, и сказал передать Миссис... Извините, не могу вспомнить фамилию. Но где-то у меня записано... Она редактор какого-то издания, Миссис...
Как только она начала копаться в сумке, шериф перебил её действия:
-Поищите потом. Что-то ещё он Вам сказал?
-Да, мистер, ой, извините... Шериф. Да! Сказал, что полетит за ласточками.
-Как это, полетит? Куда?
-Он мне этого не сообщил. Но я обеспокоена. Его уже не было дома несколько дней , может, что-то случилось...- говоря это своим тоненьким нерешительным голосом, слёзы скатывались по щекам.
-За ласточками, говорите,- задумчиво словно про себя сказал шериф.
«Иногда нам действительно надо полететь за ласточками»: подумал про себя он. Отложив листы, выбежав из здания под крики недоумевающей домработницы Мистера Хилли,  он позвонил жене. Сказал, как сильно её любит, а придя домой он целый час сидел и слушал, что за книгу она читает, и почему герой этого романа умер. Никогда он больше не говорил много о себе, только о ней. А мистер Хилли, забытый цивилизацией, небритый сидел уже в совсем на другой окраине страны, смотря на пролетающую стаю птиц. «Полетим туда вместе?»: сказал он про себя. Встал с лавочки и пошёл на юг, туда, куда вечно летят птицы.