12 Апреля

     12 АПРЕЛЯ.
(в ожидании Апокалипсиса)

Звонок моего бывшего пациента, проживающего ныне в  Чикаго, разбудил меня глубокой ночью. Андрей много лет назад во время первой Чеченской войны подорвался на мине. Нет, конечно не он подорвался, а бронетранспортер на броне которого сидел молодой капитан Андрей Ханин со своими подчиненными. К нам в госпиталь он был доставлен в глубокой коме. Помимо тяжелого ушиба мозга Андрей получил множественные осколочные ранения ног. В течении двух месяцов его лечения в реанимации я был его лечащим врачом. Капитан прошел все циклы большого круга «советской медицины». А именно, многонедельная искусственная вентиляция легких, пневмония, сепсис, тромбоз глубоких вен бедренной вены, тромбоэмболия легочной артерии, временный кава-фильтр. Но он выжил. Мало того, что он выжил, но при этом у него полностью восстановилось сознание без признаков нарушений интеллекта с восстановлением движений в полном обьеме во всех конечностях. За время его лечения я очень близко познакомился с его супругой и родителями. И как часто бывало в моей реанимационной жизни мы стали практически родными людьми. После выписки из госпиталя Андрей демобилизовался и спустя нескольких лет эмигрировал в США, где  у него проживало много родственников. Но это другая история.
Итак, звонок Андрея с просьбой о помощи. Нет, не ему, а его другу, у которого родной племянник находился в одной из клиник Тбилиси. Андрей просил моего разрешения дать мой номер телефона 

Позвонила Этери, сестра пациента. Голос ее был пронзительно печальный, но при этом очень приятный. Очаровательный грузинский акцент, а говорила она со мной по-русски, изысканно литературная речь, подчеркивали ощущение огромного горя упавшие на плечи лично Этери, и конечно же всей семьи.

Очередная трагедия. Молодой человек, сын благородных родителей, отец девочки восьми лет и муж настоящей грузинской княгини необыкновенной красоты, стал жертвой стечения невероятно мистических обстоятельств и сейчас находился в приватном госпитале с клиникой смерти мозга.

Обстоятельства, приведшие этого молодого человека тридцати трех лет от роду, к последней черте отделяющей жизнь от смерти были непонятны и прикрыты вуалью недоговорок, и с трудом скрываемого страха при попытках выяснения обстоятельств случившейся трагедии.

Со слов сестры Звиада, ее брат отмечал день рождение одного из своих друзей в шумной и веселой компании в ресторане недалеко от центрального стадиона. Собрались лишь одни мужчины. Звиад был членом старинной и знаменитой семьи, с истинно дворянскими корнями и сейчас возглавлял одно из подразделений крупной финансовой компании.

Как рассказывали в последующем друзья, конечно же основное внимание было приковано к имениннику, поэтому уход из-за стола Звиада вначале не был замечен. Мало ли куда отлучился, покурить или в туалет. Но спустя приблизительно час все спохватились. Это не в грузинских традициях уходить по английски. Тем более, что пиджак и галстук Звиада висели на вешалке. В здании ресторана его не нашли. Тогда один из друзей, служивший в органах безопасности, мгновенно сориентировался и метнулся в кабинет охраны. Показывая свои корочки офицера спецслужбы, он вместе с охранниками восстановили маршрут пропавшего. Звиад вышел через дверь ведущую к стоянке автомобилей. К сожалению видеокамеры отслеживали только въезд и выезд со стоянки. Так что дальнейший путь был неизвестен. Друзья моментально бросились к новому Мерседесу, на котором приехал Звиад, и увидели его в запертом изнутри салоне, на водительском кресле, с синюшным лицом и  следами обильной рвоты на шее, груди и белой рубашке. Он не двигался и вообще производил впечатление умершего. Терять нельзя было ни минуты и, поэтому сразу же, друзья разбили боковое заднее левое окно и вытащили Звиада из салона. Уложили на асфальт, как могли очистили ротовую полость от рвотных масс, начали проводить закрытый массаж сердца.

Скорая реанимационная бригада прибыла через минут пятнадцать. Все это время друзья продолжали реанимационные мероприятия. К моменту приезда скорой помощи сердечная деятельность не определялась. Зрачки были широчайшие. Врачи-реаниматологи понимая, что это уже конец, все же для снятия накала страстей продолжили реанимацию. Они вставили интубационную трубку в трахею, подключили аппарат искусственной вентиляции со стопроцентной подачей кислорода в дыхательной смеси, адреналин, дефибриляция.... Но вдруг случилось чудо.
По самым скромным подсчетам остановка сердца была не меньше тридцати минут. Но тем не менее на экране монитора появилась характерная кривая ЭКГ. С истошным воем сирены, через двадцать минут пациент оказался в недавно открывшейся частной клинике, с прекрасным современным оборудованием, врачами и медицинскими сестрами, прошедшими стажировку в различных клиниках Европы и Америки.
Сразу же, после поступления в отделение реанимации, была выполнена бронхоскопия. Из легких удалили большое количество содержимого желудка. Артериальное давление поддерживалось невероятно высокими дозами кардиотоников и вазопрессоров. Но случилось второе чудо. На третьи сутки нахождения в реанимации, артериальное давление стабилизировалось на нормальных цифрах без введения вазопрессоров и кардиотоников.

 С момента поступления в госпиталь Звиад пребывал в запредельной коме, с отсутствием всех рефлексов. При томографии мозга, на которой все ожидали увидеть «Big Black Brain“, термин знаменитого нейрохирурга России Александра Потапова, характеризующий тотальную ишемию мозга. картина оказалась не так ужасна и страшна. На фоне стабилизации гемодинамики, восстановления нормального газового состава крови и отсутствия картины тотальной ишемии мозга у родственников появилась надежда. Надежда на спасение и милость Господню, что Господь пожалеет прекрасного сына, отца , мужа, брата. 
Однако руководитель реанимации и главный нейрохирург госпиталя были безапелляционно уверены и убеждали родственников, в том, что Звиад погиб. То есть его телесная оболочка еще жива, но мозг безвозвратно умер. Клиническая смерть в течении получаса, атоническая кома на протяжении пяти суток подтверждали правоту их слов. И тогда родственники позвонили Андрею в Чикаго, надеясь на американскую чудесную медицину.
Через час после звонка Этери я получил выписку из истории болезни, эпикриз, протоколы исследований.Передо мной были поставлены несколько вопросов, а именно: возможна ли транспортировка в таком состоянии Звиада в клинику США или  Германии, наша оценка состояния пациента и прогноз на восстановление сознания, прогноз на выживание.   Я попросил дать мне паузу и договорились, что я позвоню сам, как буду готов к продолжению разговора.

В глаза бросались явные несоответствия и нестыковки. Длительность клинической смерти более тридцати минут, и при этом за все время натрий плазмы более 156 ммол/л не поднимался, лактат плазмы все время был в пределах близкими к норме, при описываемой столь массивной аспирации рвотных масс в легкие газовый состав крови был на оптимальных цифрах, признаков дистресса легких не отмечалось. Диурез был так же нормальным. Энцефалограмма записанная абсолютно некачественно, тем не менее не показывала изолинию, и наоборот была похожа на псевдоальфа-ритм. Пациенту не вводились седативные и наркотические препараты в течении последних трех суток, после стабилизации гемодинамики. Кома по описанию сохранялась запредельной. Непонятно было, так же почему не проводили церебропротекцию, то есть защиту мозга. Видно пагубные идеи корифеев  передовой науки о вреде седации и опиоидов при повреждениях мозга тронули и эти медицинские умы в Грузии. Несколько консультантов из России посоветовали мощнейшие разработки Российской науки: желтую спасительную воду под названием Цитофлавин и чудо препарат Мельдоний. Но тут надо отдать должное посмеялись и грузинские коллеги, и вся международная команда консультантов. А по мимо Германии, ситуация с Звиадом обсуждалась специалистами из Штатов, Италии, Франции. Желтая спасательно-панацейная вода под названием Цитофлавин и еще одна выдумка Россиских гениев от медицины – Мельдоний, запрещены для использования в Штатах и странах просвещенной Европы и Азии.

Я подготовил краткий эпикриз на основании полученных документов и провел консилиум с профессором Берлитом, с которым меня связывало более чем десятилетнее сотрудничество по лечению моих пациентов. Профессор Берлит помимо высочайшего и блестящего полета в своем профессионализме, обладает качествами Человека с большой буквы, со всем набором чести, достоинства, доброты, и истинного гуманизма. Он только, что стал главным неврологом Германии и переехал в Берлин, чем осиротил нашу Рейн-Вестфалию. Но я поддерживал с ним связь по телефону, скайпу и мы продолжали сотрудничать. Профессор уделил мне тридцать минут, после ознакомления с присланными материалами по истории болезни Звиада. Он так же сразу заметил все несоответствия и нестыковки. Его резюме было следующим. Либо нам представляют недостоверную информацию, а конкретно лабораторно-инструментальные данные обследований, либо пациенту продолжают проводить цереброплегию возможно опиатами, нейролептиками, или барбитуратами, а возможно всеми вместе. Ситуация абсолютно не поддается какому-либо логическому анализу. Что касается транспортировки, то профессор Берлит был полностью согласен со мной, что пациент транспортабелен и может продолжать лечение в Германии. И это конечно же давало некий шанс для положительного прогноза для выживания. О характере и глубине поражения функций мозга пока ни кто судить не сможет. Учитывая историю трагедии можно предполагать, что может развиться вегетативное состояние. Но! Если только нас не обманули в самом первом посыле. То есть если нам честно рассказали о причинах случившегося, и о длительности остановки сердца.  Возможно что-то произошло на празднике, о чем друзья не хотят правдиво говорить и остановки сердца, как таковой, не было. Тогда действительно рождался шанс. Шанс на что? Или опять «присоединившись» к больному я потерял ощущение реальности. Но ни чего плохого я в этом не видел. Желание  врача спасти и помочь, несмотря на кажущуюся безысходность и отсутствие каких-либо шансов в состояние больного или раненого, иногда приводило к так называемому синдрому «Победы реанимацией над разумом». Больные, которых все считали обреченными на смерть, выживали. Такое бывало не раз в моей практике за долгую реанимационную жизнь. И вот сейчас я вновь пытался поймать волну, волну надежды.
Естественно, что в вечернем разговоре с Этери, я не стал делиться с ней сомнениями и предположениями. Первый ответ на вопрос о возможности транспортировки Звиада в Германию был положителен. Мы готовы транспортировать пациента в сопровождении немецкой реанимационной бригады на специальном санитарном самолете, оснащенным всем необходимым оборудованием. Но что касаемо вопросов о шансах на спасение жизни и шансов на восстановление сознания, то здесь мои ответы были не столь однозначны и радостны. Я честно сказал, что единственно, что мы гарантируем, так это качество лечение в Германии, которое пока не достижимо на всем постсоветском пространстве. В остальном же все крайне неопределенно. Звиад может выжить, но исходя из представленной на сегодняшний день информации грузинскими коллегами, вряд ли он сможет вернуться к нормальной жизни с восстановленным интеллектом. Вопрос о цене транспортировки и тратах на длительное лечение перед семьей не стоял. Маме, братьям, сестре, жене важно было знать лишь одно можно ли спасти жизнь дорогого им человека. Но к сожалению, я и на этот вопрос не смог дать четкого ответа.

 Была организована скайп конференция, в которой участвовали все члены семьи. Величайшая скорбь, без намека на игру или неискренность объединяла этих прекрасных людей. Наш разговор был очень конкретный и откровенный, без эмоциональных взрывов и истерик. Только периодически мама нашего пациента, Гиули Вахтанговна, выходила из комнаты и возвращалась вновь с покрасневшими глазами и набухшими веками. Свою скорбь и печаль, свои слезы она прятала от всех и не хотела, чтобы эмоции помешали столь важному разговору. Два ее сына, оба старше Звиада, были под стать матери и глубоко погруженные в горе, но сохранявшие полный контроль над своими переживаниями. Жена Звиада, хрупкое, нежное создание, которой можно было от силы дать не более двадцати лет, с голубыми глазами и точеными чертами лица не произнесла за все время нашей конференции ни одного слова. Она все время внимательно смотрела на меня и в ее глазах отражался страх осознания надвигающейся катастрофы. Этери, сидела рядом с Гиули Вахтанговной. Голос прекрасный ее не был обманчив и соответствовал красоте этой молодой грузинской княгини.

                После обсуждения было принято решение, что в течение нескольких дней мы наблюдаем за состоянием Звиада, и после дальнейшей стабилизации в состоянии принимаем решение о переводе в Германию. Родственников понять было можно. С одной стороны грузинские врачи твердили о терминальном состоянии и о том, что транспортировка ускорит наступление смерти пациента, и то что для немецкой стороны это просто возможность заработать деньги. Представители Германии говорили о том, что транспортировка выполнима и то, что это самая легкая часть задачи по спасению Звиада. Но при этом они не давали ни каких гарантий не на выздоровление, не на восстановление интеллекта. В этой ситуации я всегда полагался только на решение принятое родственниками. Без моего нажима, без всякого убеждения в правильности моего предложения. Я абсолютно и максимально не предвзято высказал свои аргументы в пользу быстрейшего перевода пациента в немецкую клинику. Но самое главное решение должны принимать родные. И они приняли это решение. Ждем в течение недели, постоянно находимся на связи и через неделю вновь возвращаемся к вопросу о переводе.

За неделю в состоянии нашего пациента каких-либо кардинальных  изменений не произошло. Запредельная кома, стабильная гемодинамика, нормальные показатели газообмена. Я вновь провел консультацию о состоянии пациента с профессором Берлитом, с руководителем клиники реанимации одного из крупнейших нейрореабилитационных госпиталей и заведующей отделения реанимации этого госпиталя. Заведующая реанимацией Анита Шмидтке, была рождена в России и прекрасно говорила по-русски. Ах, красавица Анита. Сочетание красоты, ума и невероятной харизмы при первой встрече с Анитой повергло меня в состояние мгновенной влюбленности. Каждая минута общения с ней приносила тихий восторг и радость. Как при созерцании портрета Джоконды или Лопухиной.

        Анита по моей просьбе созвонилась с родственниками Звиада и с врачами госпиталя в Тбилиси. Получив необходимую информацию она попросила меня срочно встретиться с ней. Так же как профессору Берлиту и мне, ей абсолютно ситуация была не понятна.
- Дорогой коллега, я думаю, что мы можем принять решение только после очной консультации. Нам всем непонятно, что происходит с пациентом. К сожалению моя беседа с лечащими врачами пациента не прояснила ситуацию. Я посмотрела последние компьютерные томограммы головного мозга и легких, и я не нашла катастрофических изменений. Мне кажется,  дорогой мой, что для нашего общего понимания ситуации и принятия верного решения, ты должен полететь в Тбилиси и разобраться во всем на месте. Родственники пациента прониклись к тебе полным доверием и также просят тебя прилететь.

Так, ситуация приняла неожиданный оборот. Я с радостью бы полетел в Тбилиси, но..... Моя жена уже третий месяц находилась в клинике с тяжелейшим заболеванием и мое даже кратковременное отсутствие в Германии рождало много не разрешаемых или практически не разрешаемых проблем. Первое, как объяснить жене, что я покидаю ее в столь тяжелые для нее времена. Мое отсутствие и непосещение ее даже на короткий период может вновь привести к резкому ухудшению в ее состоянии и нивелировать все достигнутые положительные результаты лечения. С кем оставить нашего сына, кто будет водить его в школу и забирать из школы. То, что точно я не смогу полететь в ближайшие три дня это абсолютно очевидно. Что же делать?
 Звонок из Грузии. Звонил старший брат Звиада, Шалва.
- Доктор, я прошу Вас от всей нашей семьи, помочь нам и прилететь в Тбилиси. Ради нашей мамы, ради сына Звиада, ради всех нас я по-мужски прошу Вас помочь нам. Вы и так уже много времени занимаетесь нашей проблемой. Но если вы не прилетите, я боюсь, что матушка не перенесет это горе и будет до конца жизни корить себя, что тона не все сделала для спасения Звиада. Вы как отец должны нас понять и, пожалуйста, прилетайте.  Я не смог отказать. Я согласился.
- Я прилечу. Только поймите меня правильно, мне нужно трое суток и 12 апреля я прилечу в Тбилиси.
 Я назвал трое суток абсолютно спонтанно, на подкорке. Хотя не знал, успею ли я за трое суток подготовиться к полету. Но теперь уже обратного пути не было. Я обещал.

Руководительница интернационального отдела фрау Шерман в течение часа забронировала мне билеты в Тбилиси. Вылет 12 апреля в 6.15 из Дюссельдорфа. Пересадка в Стамбуле. Между рейсами час двадцать минут. В Тбилиси я буду в 15.40. Обратно 13 апреля, вылет в 4.50 утра. Пересадка в Стамбуле. И вечером 13 апреля я в 17.50 приземляюсь в Кельне.
Таким образом я смогу уже 13 апреля вечером навестить супругу в больнице. Один день моего отсутствия она может даже и не заметить. Так, теперь вопрос с сыном. Что ж придется звонить тещенке, в Мюнхен. Софья Петровна после часа уговоров и обещания хорошей денежной компенсации за поездку и за двухсуточное пребывание с внуком скрепя сердцем согласилась на мое предложение. Бедный Иван Юрьевич, кто же ему компенсирует разлуку с любимой женой. Пришлось пообещать тестю новую рубашку по его выбору. Хорошо, когда у тебя есть любящие тесть и теща.
Ну что же все проблемы решены. Билеты взяты, сын пристроен. Жена надеюсь не заметит моего отсутствия всего одни сутки.

Наступило одиннадцатое апреля.  Звонок из Москвы от моего друга, военного врача Олега Вихрова. Мы с ним были постоянно на связи. Недели не проходило, что бы я или он не позвонили друг другу. Дружбе нашей было более двадцати лет. Мы с ним вместе прошли времена перестройки, первую и вторую Чеченскую войны, и много командировок в Дагестан, Ингушетию. После того, как я ушел из армии и стал гражданским врачом, а затем уехал в Германию, Олег продолжал служить военным врачом, стал главным анестезиологом-реаниматологом крупнейшего военного госпиталя в Москве.
- Привет! Как там у вас в неметчине дела. Готовитесь?
             - Привет дружище. К чему мы должны готовиться? К Дню Космонавтики?
          - Ты, что не в курсе. У вас там молчат? Ты знаешь, что коалиция - США, Англия и Франция, объявила, что в ближайшие дни они нанесут удар по военным базам Сирийских войск. Это после химической атаки. И то, что этот удар может быть нанесен по Российским войскам дислоцированным в Сирии. Наши ответили, что в случае нападения на Российские войска Запад получит моментальный ответ. Ты что новости не смотришь? В России все каналы обсуждают возможные варианты развития событий. У нас все войска приведены в боевую готовность. Мы уже практически на боевом дежурстве.

Я конечно смотрел и слышал о химической атаке в Сирии. И что в применении химических отравляющих веществ обвиняли войска Асада. Я думал, что это очередная провокация одной из множества заинтересованных в свержении Асада сторон. Кстати немецкое радио и телевидение не было склонно к пропагандистким истериям и данная информация преподносилась довольно нейтрально. Констатация факта о применения отравляющих веществ и различные версии о виновниках: Асад, Россия, Израиль, войска оппозиции, Исламское Государство, спецслужбы США. Но то, что ситуация будет развиваться по сценарию мирового конфликта я даже представить не мог. Звонок Олега моментально вырвал меня из мира больных, врачей, спорных диагнозов и организации лечения моих больных, проблем с больной супругой и опрокинул меня в мир войн и катастроф.

Прорицательница Ванга еще много лет назад говорила, что утонет Курск и очередная мировая война начнется с конфликта мировых держав в Сирии. Тогда, в девяностых годах это приняли за бред и кликушество больной старушки. Я вспомнил о Ванге, когда затонула подводная лодка «Курск». Сирия же в те времена еще была страной стабильности и покоя. Я будучи в командировке в 2004 году в Ливане и Сирии представить не мог, что война придет в Сирию. Война не из-за перманентного конфликта с Израилем, а война между мусульманами, настоящая гражданская война. Ввод российских войск, американский контингент, турки и иранцы превратили гражданскую войну в интернациональный военный конфликт. Все чаще я стал вспоминать Вангу. Ситуация стала развиваться по сценарию разгорающегося мирового пожара.

После разговора с Олегом, стало действительно очень тревожно. Я позвонил моему бывшему  пациенту, а ныне крупному Российскому государственному  деятелю Михаилу Полуянову. Несмотря на высоту его положения в иерархической лестнице государства Российского он всегда помнил, что когда-то много лет назад я совершил «победу реанимации над разумом» и спас его после тяжелейшей травмы. Он был в те далекие времена страстным байкером и попал под грузовик. Я тогда служил в госпитале Бурденко и по просьбе его отца, командование отправило меня проконсультировать пострадавшего в Сергиев Посад. Проконсультировать и по возможности перевести в наш госпиталь. В госпитале был свой реанимобиль Один из первых Мерседесов-реанимобилей в стране. Оснащенный по последним на то время мировым стандартам, он представлял собой отделение реанимации на одного человека. Я думаю, что и сейчас в России не все реанимации оснащены так, как был оснащен наш реанимобиль.
Пациент лежал в реанимации. Сознание его было спутанным, он был полностью неадекватен, метался по кровати, что заставило местных лекарей привязать его к койке. Бросался в глаза цианоз лица, ногтевых лож. Пульс был в районе 140 в минуту. Артериальное давление зашкаливало. Молодой человек 26 лет от роду лежал с давлением 220/100 мм ртутного столба. Парень ухудшался на моих глазах. Его мать и отец были тут же в палате, рядом с ним. Отец нашего мотоциклиста, генерал-лейтенант в отставке, был одним из помощников Ельцина. Но даже его высочайшее положение не придало ума и старания врачам отделения. Были как раз наиболее тяжелые времена для медицины, 1994 год. Зарплата у гражданских врачей приближалась к нулю при уровне инфляции тех лет. Особенно в провинции. Поэтому более или менее способные и толковые врачи ринулись в столицу, где зарплата была в два, а то и в три раза выше, благодаря благодетелю московскому Юрию Лужкову-Батурину.

Итак, пострадавший мотоциклист. Ассиметрия грудной клетки при дыхании явно указывала на возможный пневмоторокс. На мой вопрос о состоянии легких, полутрезвый дежурный врач молча сунул мне в лицо рентген-снимок легких, сделанный при поступлении. На снимке все было хорошо. Но сейчас при аускультации фонендоскопом  дыхание над правым легким не выслушивалось, синюшность кожных покровов стала переходить в черноту.Пострадавший затих, артериальное давление стало стремительно снижаться, развилась брадикардия.

Я заорал,
- Немедленно родителей из палаты. Мне спирт, скальпель, карцанг и одноразовую систему. Приготовьте набор для интубации и аппарат для искусственной вентиляции легких.
Пока все это несли, я толстой иглой типа Дюфо вошел в грудную полость на уровне второго межреберья по средне–ключичной линии. Из иглы со свистом начал выходить воздух. Буквально на глазах парень стал оживать, открыл глаза. Кожные покровы стали превращаться из сине-черных в бледно-розовые. Дальше уже было хорошо и мне и моему подопечному. Я спокойно под местной анестезией дренировал правую плевральную полость. Судя по состоянию кожных покровов, нормализации артериального давления и пульса, а так же по уменьшению отхождения воздуха через дренаж плевральной полости легкое расправлялось.  Облегченно вздохнул и обернулся. Отец мотоциклиста не покидал палату и мужественно наблюдал все происходившее с его сыном. Через час парень уже был абсолютно стабилен. После контрольного снимка грудной клетки, стало ясно, что пневмоторокс разрешился. Причиной же травмы легкого были неумело-корявые ручонки полутрезвого дежурного врача. Он при поступлении травмированного пытался катетеризировать центральную вену, но не смог. А вот легкое правое проткнуть сумел. Так что приехав я минут на десять  позже, погиб бы мой нынешний высокий покровитель и государственный деятель.

В дальнейшем Михаил Полуянов был сопровожден мною на реанимобиле в наш госпиталь, где и продолжил лечение. Вначале у меня в реанимации, затем в отделении торакальной хирургии. У него так же была диагностирована ишемия миокарда. По всей видимости гипоксия во время развития пневмотрокса и привела к повреждению сердца. Но парня подняли на ноги. Через месяц он выписался из госпиталя и пошел по жизни строго следуя в фарватере государственного корабля своего папы. Ну а затем и сам стал на капитанский мостик корабля, после ухода батюшки на заслуженный покой. С тех пор по всем медицинским вопросам Михаил обращался ко мне. Иногда мы посещали совместно рестораны, бани. В силу занимаего поста Полуяновым, он просил не особенно афишировать наши с ним отношения. Но его защита и курация сопровождали меня вплоть до отьезда в Германию. Я продолжал консультировать Михаила и его родственников, которых он присылал на лечение в Германию под мою опеку. Сам же он регулярно раз в год проходил диспансерное обследование в самом лучшем медицинском центре Германии, возглавлемым моим хорошим знакомым и коллегой профессором Баумгартом.
Итак я набрал секретный, известный крайне малому количеству людей  номер телефона Михаила. Михаил был очень серьезен. Он не боялся прослушки по  причине того, что наверно сам определял кого слушать, а кого нет. Я прямо задал ему вопрос о ситуации.

- Доктор, ты знаешь, может быть вам с семьей на время уехать подальше из Бонна. В России все спецслужбы и войска приведены в боевую готовность. Многие старшие офицеры отправляют свои семьи в Беларусию, в Сибирь. Подальше от Москвы, Питера и крупных городов. Правительственные чиновники так же действуют по этому плану. В В , вместе с министром обороны и остальными членами совета безопасности сегодня уже в командном пункте, подземном. Я тоже сейчас в безопасном месте. Ты знешь доктор, всего чего я достиг , так это благодаря тебе. Ты спас меня, и я помню об этом всегда. Я всегда знал, что ты настоящий и что ты всегда был рядом со мной. Возможно это последний наш разговор. Я не знаю будет ли завтра. Но если коалиция ударит, то было принято решение отвечать. А это катастрофа. Я думаю, что погибнут все. Одни раньше, другие, такие как мы в бункерах, через несколько лет. Но все равно прошу доктор уезжай от Бонна подальше. Рядом с Бонном американская ракетно-ядерная база, да и бывшая столица, поэтому вы стоите, как основная цель. Ракеты долетят до вас минут за двадцать из Калининграда. Я все сказал, крепко обнимаю тебя, твоего сыночка и целую нежно ручки твоей супруге.
После работы я заехал в клинику к супруге. Сегодня она пребывала в сквернейшем расположении духа, поэтому встреча наша не затянулась. Я с нежностью и глубокой внутренней тоской смотрел на нее и мысленно прощался. Возможно это была наша последняя встреча. Может действительно надо было взять супругу, сыночка сесть в машину и рвануть в леса или горы подальше от крупных городов. Но кто отдал бы мне жену из клиники. Меня самого бы тогда упекли в психиатрию.
Еще раз взглянув на супругу я вышел из палаты.

Мой сыночек был уже дома. Няня, бывшая учительница, старая немка Эльза, забрала его из школы и уже покормила. Мой ангел беззаботно подбирал какую-то мелодию на пианино и как всегда был в хорошем настроении. Я не мог насмотреться на сыночка. Постоянно подходил к нему, обнимал, целовал. Он со смехом вырывался и не мог понять отчего папа сегодня такой нежный. Я рассказал ему, что улетаю в командировку в Грузию и что его любимая бабушка сейчас приедет к нам.  Воспользовавшись ситуацией и видя прилив нежных чувств у отца, он начал расспрашивать, что я ему привезу в подарок из Грузии.
-Родной мой, все, что ты пожелаешь.
Он традиционно попросил новый набор Lego. Он показал какой именно набор он хочет в интернете и я клятвенно пообещал привезти ему выбранный подарок. К шести часам вечера явилась родная бабушка. Генрих был в восторге. Он очень любил свою бабушку Белку и теперь не отходил от нее ни на минуту. Тут же потащил ее к пианино и сыграл все новые выученные им пьесы. Особенно ему нравилось «Утро» Грига. Он самозабвенно музицировал. Потом начинал импровизировать и петь свои любимые немецкие песенки. Он попросил, чтобы Белка укладывала его в постельку, и чтобы именно она читала на ночь сказку. Все же несмотря на мою любовь и всю мою нежность, Генриха всегда тянуло больше к женской ласке матери и бабушек. Я не ревновал. Я знал, что любовь к матери это особенный природный дар данный всем детям, и ни когда любовь отца, каким бы он прекрасным отцом не был, не сможет заменить ребенку материнскую любовь.

Сынок заснул.Я сидел с Софьей Петровной и рассказывал о состоянии ее дочери. Что болезнь протекает волнообразно, что к величайшему сожалению за последние месяцы новых результатов не достигнуто, и что новые схемы химиопрепаратов пока эффекта ощутимого не принесли. Софья Петровна смотрела на меня спокойно, без всякого сочувствия. Впрочем, я и не ждал от нее поддержки. Спасибо, что хоть сегодня приехала помочь. Во всех бедах обрушившихся на ее дочь она конечно винила меня. Болезнь, смертельный недуг поразивший мою супругу, по ее мнению был ни чем иным как наказанием за измену первому мужу. Властная, не терпящая возражений, Софья Петровна была царицей в семье. Развод ее дочери с прекрасным зятем и отцом первого ее внука расколол семью Нестеровых. Эдита, моя супруга, мать Генриха была истинной дочерью своей мамы и унаследовала непростой характерец. Так же как и ее мамаша, всегда безапелляционна, амбициозна и крайне деспотична. Первый муж Эдиты – Иосиф, находился полностью во власти этих двух женщин и беспрекословно выполнял любые их капризы. Впрочем, как и муж Софьи Петровны, Иван Юрьевич, который проработал все время на руководящих постах вплоть до эмиграции.

Высокий, под два метра ростом, спортивного телосложения, с оставшимся шармом мужчины-красавца, он наверняка пользовался успехом у женщин. Я ни когда не мог понять, как такой красавец мог жениться на жабоподобной с губами варениками и постоянно пробивающимися усиками , никогда не следившей за своей фигурой Софье. В начале семидесятых Иван Юрьевич служил в Благовещенске, в рядах славной советской армии. Он был призван на воинскую службу уже после окончания института в звании лейтенанта. Благодаря своему росту и прекрасному владению баскетбольным мячом службу новоиспеченный офицер проходил в  спортроте,. Лейтенант, красавец, спортсмен, он сразу же стал вхож в лучшие дома Благовещенска.   Папа Софьи, Петр Исакович, был руководителем всей торговли Амурской области. Юная Софья купалась в безграничной любви родителей, была окружена негой и заботой. Она не знала с самого детства слово нет. Все ее просьбы исполнялись и все было для Софьи достижимо. Когда она впервые увидела красавца Ваню в Доме Офицеров все вокруг для нее перестало иметь значение. Все мысли юной Софьи были посвящены только Ивану. Но красавец – лейтенант естественно и в страшном сне не мог себе представить себя рядом с этой толстой неуклюжей похожей на забавную жабку студентку Благовещенского медицинского института. Я не знаю, как развивались события в те времена, но знаю только результат – Софья стала женой Ивана. Родилась у них прекрасная дочка, слава Богу похожая на папу и назвали ее в честь знаменитой певицы тех времен, Эдитой. Во времена же наших первых встреч с моим тестем, он походил на Железного Дровосека с помесью Чучела из сказки про Элли и волшебника Изумрудного города. Полностью утративший свое мнение, во многом потерявший собственное достоинство, всецело зависящий и полностью подчиняющейся своей супруге. Теща всегда говорила об Иване Юрьевиче с некоторой брезгливостью и нескрываемым презрением. Периодически напоминала ему о его алкогольной сущности и потаскушном характере. И страшную семейную тайну раскрыла мне Эдита на пике нашей любви, что папаша ее под влиянием алкоголя, срывал замки страха и начинал гонять свою супругу, матеря и проклиная тот день и час когда встретил и ее и Петра Исаковича, когда продал свою душу и всю жизнь золотой Мамоне.

Первого зятя Софья Петровна очень сильно любила и уважала. Она и сейчас поддерживала с Иосифом прекрасные отношения. Тем более, что первый внук жил с отцом. Соответственно надо понимать, какие чувства при этом испытывала ко мне. Но сейчас все это становилось абсолютно глупым и несущественным перед лицом надвигающейся катастрофы. Семейные скелеты, бывшие мужья и бывшие жены, ссоры и примирения все было просто детскими забавами по сравнению с предстоящими испытаниями.

Трамп вещал с экрана телевизора о неотвратимом возмездии, которое обрушится в ближайшие часы на головы сторонников Асада и всех тех, кто встанет на защиту этого злодея. Корабли коалиции выстроились уже в боевые порядки и в любую минуты были готовы нанести ракетные удары. Воздушные ракетоносцы и бомбардировщики баражировали воздушное пространство над Сирией и Ливаном.  Русские дипломаты грозили, что если хоть один русский пострадает в результате предстоящих атак, то Запад получит в ответ страшный удар. Русские подводные лодки готовы нанести удар по городам Америки. Все неудержимо неслось в пропасть. Ночью я так и не заснул нормально. Впадал в полудрему и тут же просыпался. Карусель мыслей обо всем сразу:Генрих, родители, старшие дети, болезнь супруги, война, атомные грибы над Европой......

Мир пребывал в блаженном неведении надвигающегося конца света. А Всадник Апокалипсиса закутанный в черный плащ с балахоном закрывающим полностью голову уже мчался на своем страшном, черном коне с горящими красными глазами и был готов уничтожить человечество.

Перед выходом из дома прижался губами к щечкам спящего ангелочка, и опять страшная мысль – вдруг в последний раз......

 Четыре утра. Небо еще темное, но вот-вот начнет светать. Изумительная тишина, нежное дыхание ветерка. Чистая, аккуратно-сказочная улочка с домиками игрушками. Господи, неужели это все может сгореть в огне ядерных взрывов. Мои тревога и глубочайшая тоска так не гармонировали с этой утренней идиллией, а от бессилия и страха потерять самое дорогое, и самое беззащитное существо на свете, моего сыночка, хотелось выть. Я не боялся смерти уже давно. Я много лет был рядом с ней. Я не боялся за взрослых детей и остальных родственников. Но мой сынок, ангелочек, за что ему это.... Утешало лишь одно, смерть от ядерных ударов будет мгновенной и вряд ли кто-нибудь будет  страдать.
 
А ветерок был нежным, а птичий, утренний хор веселым и радостным. Но не лететь я не мог. Если война, погибнем все. И лучше мне быть далеко и не видеть страдания моих близких. Я прошедший несколько войн еще ни разу не ощущал такую высочайшую степень опасности, как сейчас. А может быть жизнь в спокойной и благополучной Германии, отсутствие ежедневного стресса сделали меня наверно более уязвимым и чувствительным.

Неужели мизантропы и сатанизм победили..... Кто эти идиоты, чьи ручонки тянутся к красным кнопкам ? Нет, это все только страшилки, ну не решится ни кто взорвать этот мир. Я надеюсь.

Подошла машина. Мой водитель Фридрих был спокоен, в прекрасном настроении. Он со смехом отверг все мои мысли о возможной мировой войне. Блаженны незнающие, ибо ни что не омрачает путь их во мраке. Больше темы войны не касались. Я полудремал всю дорогу до Дюссельдорфа. В самолете я сразу же провалился в сон и не просыпался до самого Стамбула.

В Стамбуле я был несколько раз. Прекрасный город на берегу Босфора я посетил первый раз в ноябре 1998 года. Последний раз мое посещение Стамбула было связанно с транспортировкой тяжелого обожженного турецкого рабочего, пострадавшего при взрыве на стройке завода в Екатеринбурге. Пострадавший был в коме, на искусственной вентиляции легких, но мы отлично справились с задачей и передали его турецким коллегам без ухудшения за время транспортировки. И было это в 2008 году в ночь с 30 на первое мая. Ровно десять лет прошло. А как будто вчера.

 Время до рейса в Тбилиси было очень мало. Благо я был без багажа. Бежать пришлось в хорошем темпе и успел как раз к началу посадки. За то время пока бежал и стоял в очереди на посадку, успел посмотреть на своем айфоне новости. Война пока не начиналась. Но поток взаимных угроз не прекращался. Полет до Тбилиси недалеко от границы с Сирией. Так что если что, то «грибы» будут хорошо видны.

В аэропорту Тбилиси встречали Этери со страшим братом Шалвой. Через пятнадцать минут мы были в реанимации. Абсолютно новый, месяц назад открывшийся госпиталь, был еще неуютным и необжитым. Но был один несомненный плюс, в нем не было внутрибольничной инфекции. Заведующий реанимацией и заведующий нейрохирургией явно по старой советской привычке с трудом скрывали раздражение и всем своим видом показывали абсолютное нежелание к сотрудничеству. Такое поведение присуще амбициозным и дрожащих за свой авторитет врачей, и всегда показывало степень неумности. Я давно отвык в Германии от такого эрогантного стиля коллегиального общения. Принесли утренние анализы, они были идеальны. Как у здорового человека. И клинический анализ белой и красной крови, и биохимические показатели. В неврологическом статусе – атония. Полное отсутствие рефлексов и умеренно расширенные зрачки. За два часа до моего появления в реанимации Звиада прооперировали, наложили трахеостому. После операции гемодинамика стала нестабильной, вновь были подключены вазопрессоры и кардиотоники, правда в небольших дозировках. Я попросил выполнить свежие анализ крови. Заведующий реанимации вышел, и через две минуты вернулся с анализами выполненными не далее как двадцать минут назад. И опять показатели были оптимальными. Я попросил показать последние исследования томограмм мозга. Коллеги не возражали и отправили меня с родственниками к руководителю отделения лучевой диагностики. С нами они демонстративно не пошли. В отличие от нейрохирурга и реаниматолога, профессор Кипиани оказался милейшим человеком, контактным и очень профессиональным. Он с удовольствием показал мне динамику изменений томографических исследований мозга. На снимках не отражалась картина тотальной ишемии мозга, мозговой кровоток при контрастировании был сохранен.
 
Дальнейшее обсуждение состояния Звиада было совместным с врачами клиники, мамой, братьев и сестры Звиада. Да, еще присутствовала женщина крайне неприятная и постоянно пытающаяся вмешаться в ход обсуждения, как она представилась, подруга семьи. Аура у ней была точно черная и я интуитивно старался не стоять с ней рядом и минимально вступать с ней в контакт. Ситуация оставалась непонятной. Пациент в атонии. Гемодинамика не стабильная. Лабораторные показатели все в норме. Ясности ни какой. Врачи клиники продолжали утверждать, что у пациента смерть мозга. Но когда я спросил у них про выполнение протокола диагностики смерти мозга, оказывается они его не знали. Я опять подтвердил  на этом консилиуме с участием родственников, что пациент транспортабелен. Но судить об окончательной степени повреждения мозга можно только после выполнения рутинных для любой немецкой клиники тестов, но к сожалению данный госпиталь не обладает соответствующей аппаратурой. Поэтому нужно будет завтра обратиться в институт нейрохирургии, где имеется все необходимое для постановки точного диагноза. После исследований можно будет определяться в целесообразности дальнейших действий, а именно перевода в Германию. Все были согласны.

Мы вышли из клиники. В небольшом скверике перед госпиталем мужественная мама Звиада, Гиули Вахтанговна, только спросила меня,
- Доктор, у нас есть хоть маленькая надежда? Доктор прошу Вас , скажите честно.
Я был абсолютно честен.
- Сейчас пациент по представленным данным стабилен. Да, Звиад может выжить. Но я не могу ни чего сказать о степени поражения мозга. Только дополнительные методы исследований смогут нам понять происходящее.
Видя состояние матери я понимал, что одно неосторожное слово и малейшая фальшь могут убить эту сильную и гордую женщину. Ситуация была очень сложная. Я прекрасно понимал, что шансы восстановления интеллекта практически равны нулю. В то же время интуитивно я ощущал во всем происходящем с Звиадом влияние неких неизвестных мне сил. Возможно, что кто-то хотел скрыть истинную картину происшедшего с Звиадом и активно вмешивался в процесс его лечения. Неясность причин приведших к остановке сердца, нереальность длительности клинической смерти и последующей довольно быстрой стабилизации в состоянии, поведение лечащих врачей, диссонанс лабораторных данных и клинической картины, все это указывало, по моим ощущениям, на криминально-мистический характер происходящих событий. Или же опять мои параноидальные фантазии. Сейчас же Гиули Вахтанговне нужно было сказать правду и в то же время не убить ее этой правдой.
           - Дорогая Гиули Вахтанговна, сейчас глядя Вам в глаза я могу сказать абсолютно искренне, Ваш сын на сегодняшний день стабилен. Артериальное давление поддерживается минимальными дозами препаратов. Базовые показатели крови такие, как лактат, натрий, гемоглобин, газы крови, по представленным данным на оптимальных цифрах. Почки, печень практически не пострадали. Звиад пережил острейший период и наметилась четкая положительная динамика в его состоянии. Что касается мозга и прогнозов на восстановление сознания, то мне непонятна до конца картина происходящего. Но после проведения намеченных нами исследований мы сможем более уже предметно говорить о степени и глубине поражения мозга и прогнозах. Мой опыт реаниматолога, много лет занимающегося пациентами с травмами мозга не позволяет сейчас делать ни пессимистических, ни оптимистических прогнозов. Но если вы спросите, были в моей практике случаи восстановления сознания после столь длительной комы, то я отвечу вам –  да. Такие случаи были. Иногда казалось бы в совершенно невероятных и смертельных случаях, пациенты после длительной комы полностью восстанавливались. И не всегда наши прогнозы и наши умозаключения верны. Ибо! Есть высшая сила и это Господь, который в конечном случае и определяет судьбу каждого человека.
Гиули Вахтанговна поверила мне. Она подошла ко мне, нежно обняла и поцеловала в щеку.
- Спасибо доктор. Я вас поняла и благодарна вам за вашу искренность. Мои сыновья сейчас проводят вас. Я же с вашего позволения покину вас и вернусь к своему сыну.

До вылета из Тбилиси оставалось шесть часов. Я опять вернулся в мир грядущей катастрофы. Но, сейчас родственникам Звиада было не до мировых катаклизмов, они переживали свой Апокалипсис. Новостная лента продолжала выдавать крайне противоречивые сведения. Но напряжение не снималось. Вот-вот должен был наступить час Х. Я был уверен, что в случае войны Грузия останется в стороне. Славу Богу она не вступила в НАТО, и на ее территории нет ядерных баз. Так что в случае ядерного конфликта, некоторое время здесь будет островок безопасности. И я в принципе уже просчитывал, как буду добираться до Германии, если все полыхнет вокруг.
      
 Братья Звиада, и еще несколько близких родственников попросили меня перед отлетом посетить один ресторан Тбилиси и вместе с ними преломить дружеский хлеб. Конечно же я не смог отказать. Это не было нарушением этических норм. Я понимал, что это не совсем этично, но отказывать было нельзя. Один из лучших ресторанов Тбилиси, на берегу Куры с прекрасными грузинскими песнями и самой лучшей в мире кухней. Но всем было не веселья. Вновь и вновь обсуждались различные варианты дальнейшего развития болезни и лечения Звиада. Поднимались тосты за его здоровье. Здоровье и мужество его мамы. За сплоченность и дружбу родственников. Естественно слова благодарности в мою сторону и моих коллег в Германии. Все было искренне и грустно. Без пафоса и экзальтации. Казалось с нами за столом присутствует некто невидимый, а может быть это печаль распростерла свою длань над нашим столом.

Нет наверно на свете более благородной и искренней нации, чем грузины. Лермонтов был прав, я абсолютно с ним согласен, когда он воспевал благородство двух народов Кавказа, Чеченцев и Грузин.

Поездка по-ночному Тбилиси в аэропорт. Город ночью похожий на сказку и почему-то аналогия с картинами Шагала. Интересно бывал ли Шагал в Тбилиси. А может быть потому, что ночной Тбилиси чём-то напоминал мне Париж, и немного Бейрут. Тот Бейрут в промежутке между войнами. Прощание в аэропорту было так же выдержанным и спокойным. Судя по новостям в интернете удар коалиции должен был вот-вот состояться. Если, все станет серьезным, то естественно все полеты в направлении Стамбула будут отложены. Первый тревожный звоночек. Рейс откладывался на двадцать минут. Затем ни какой информации и ожидание перед выходом на посадку. Еще прошло минут двадцать. Народ ожидающий посадки был спокоен, работники аэропорта так же не проявляли ни какого волнения. Совпадение или уже началось? Совпадение, очередь медленно поползла в чрево самолета.

Опять короткий временной интервал между рейсами. Вновь галопом по громадному аэропорту Стамбула. На бегу просматриваю новости. Коалиция нанесла удар этой ночью по целям в Сирии. Но это была пародия. Ни одной Российской базы не пострадало. Ни одного Российского подданного не поразили ракеты коалиции. Мир вздохнул облегченно. Кризис миновал. Человечество не перешагнуло черту самоуничтожения.

           В четыре дня посадка в Кельне. Дома любезная теща уже с ключами от машины в руках и явным страстным желанием сократить время общения со мной ждала у порога. Пятница и ей край, как нужно провести выходные с Иваном Юрьевичем. Как будто после выходных у них, что-нибудь менялось. Она дежурно поцеловала своего младшего внука, сказав, что  все было нормально, что он милый ребенок. И упорхнула, улетев на крыльях любви к своему любимому и дорогому.
На следующее утро меня разбудил телефонный звонок.
Позвонил Шалва.
Звиад умер сегодня утром.