Когда наверху

Когда наверху

Пьеса в одном действии

Авторы:
Александр Богданов, Надежда Болотина, Анна Горовая, Александра Даниленко, Елена Инденбом, Ольга Камалова, Елена Маврикиди, Зоя Рейкина, Лев Толмачев, Анастасия Толмачева, Сергей Шульгин, Владимир Яшунский

Редактор:
Ксения Строева

В тексте использованы цитаты из «Эпоса о все видавшем» в переводе И.М. Дьяконова и «Энума элиш» в переводе В.К. Шилейко, а также из песен, стихотворений и интервью Джима Моррисона и группы The Doors.


Действующие лица:

Дима, он же Джим, — студент первого курса филфака. Носит модную заграничную одежду, но довольно небрежно.
Вениамин, он же Веник, — студент первого курса филфака. Ровно подстрижен, одет просто и аккуратно, на груди комсомольский значок.
Шаман, он же Шам, он же Павел, — молодой человек хипповского вида, на вид 17-18 лет. Длинные волосы, фенечки на руках.
Светка — студентка первого курса филфака. Стрижется коротко, носит удобную, похожую на мужскую одежду.
Лизка — студентка первого курса биофака. Одевается ярко и подчеркнуто женственно.
Татьяна — студентка первого курса филфака. Строгая прическа, костюм в классическом стиле. На груди комсомольский значок.
Данечка — брат Светки, 10-12 лет. Одет свободно и невыразительно.
Варя — девочка, за которой приглядывает Светка, примерно 8-10 лет. На ней школьная форма со значком октябренка.
Джим Моррисон — американский певец.
Пэм — подруга Моррисона.


Интерлюдия

Рокочет барабан. На полутемной сцене в странном танце движутся черные фигуры. Звучит голос:

Когда вверху не названо небо,
А суша внизу была безымянна,
Апсу первородный, всесотворитель,
Праматерь Тиамат, что все породила,
Воды свои воедино мешали.
Тростниковых загонов тогда еще не было,
Когда из богов никого еще не было,
Ничто не названо, судьбой не отмечено,
Тогда в недрах зародились боги…

В Апсу зарожден был Мардук,
Породил Ану четыре ветра,
Вложил ему в руки — «Подарок сыну!» —
Тяжко богам, нет покоя от ветров,
Зло задумали своим чревом.

Днем и ночью, взбешенные, помышляют о мести,
Львы рычащие, они готовятся к бою.
Держат совет, дабы устроить битву.
Матерь Хубур, что все сотворяет,
Неотвратимое множит оружие, исполинских делает змеев!
Остры их зубы, их клыки беспощадны!
Она ядом, как кровью, их тела напитала,
В ужас драконов свирепых одела,
Окружила нимбами, к богам приравняла.
Увидевший их — падет без силы!
Если в битву пойдут, то уже не отступят!

Друг на друга пошли Тиамат и Мардук, из богов он мудрейший,
Ринулись в битву, сошлись в сраженье.
Сеть Владыка раскинул, сетью ее опутал.
Злой Вихрь, что был позади, он пустил пред собою,
Пасть Тиамат раскрыла — поглотить его хочет,
Он вогнал в нее Вихрь — сомкнуть губы она не может.
Ей буйные ветры заполнили чрево,
Ее тело раздулось, ее пасть раскрылась.
Он пустил стрелу и рассек ей чрево,
Он нутро ей взрезал, завладел ее сердцем.
Ее он осилил, ей жизнь оборвал он.
Труп ее бросил, на него наступил он.


Сцена 0

Париж, 1971 год. Ванная комната, в которой лежит мертвый Джим Моррисон.

Пэм (за сценой): Джим? Джим, где ты? (Входит, замечает тело.) Джим! Перестань шутить со мной. Слышишь, перестань!

Смотрит в мертвое лицо, потом отходит и садится на пол.

Пэм: Тебе хорошо, Джим? Тебе понравилось? Там все как ты рассказывал? (Закрывает лицо ладонями и плачет.)

Затемнение.

* * *

Здесь и далее до конца пьесы действие происходит в Москве конца 1980-х годов, в одной из комнат общежития МГУ. В этой комнате две кровати, стол, шкаф, стулья и большое, в рост человека, зеркало. На стенах плакаты с портретом Джима Моррисона.

В комнате царит разгром. Стулья перевернуты, книги и учебники разбросаны по полу. Зеркало разбито. На полу среди осколков ничком лежит Джим.

Вбегает Лизка.

Лизка: Джим! Джим?

Подходит, прикасается к нему, отшатывается.

Лизка: Джим… Как же так… (Закрывает лицо руками.)

Затемнение.

* * *

Та же комната, но сейчас в ней порядок. Зеркало целое. На столе среди учебников — магнитофон и кассеты. Веник сидит на подоконнике, Лизка стоит у двери.

Лизка: Только ты приходи, да?

Лизка выходит. Веник дотягивается до стола, включает магнитофон. Звучит «Break on Through». Веник сидит неподвижно и смотрит на улицу.

Затемнение.

* * *

На кроватях в разных позах сидят Лизка, Веник, Джим. Шаман встает, подхватывает свой барабан.

Веник: Шаман, ты…

Шаман: Веник, Лизка — пока, ребята. Свидимся как-нибудь. (Выходит.)

Затемнение.

* * *

В разных позах сидят Лизка, Веник, Джим, Шаман, Татьяна, Данечка с Варей. Светка стоит у окна, спиной к остальным.

Светка (резко оборачивается) Слушайте, а давайте на башню залезем!

Джим: Куда?

Светка: На ГЗ.

Веник: Что сделаем? Залезем — туда?

Светка кивает.

Затемнение.

* * *

В комнате Светка, Веник, Джим, Варя и Данечка. Данечка сидит на полу, раскачивается и издает непонятные звуки.

Джим: Свет, а что с твоим братом?

Светка (подходит к Данечке, заглядывает ему в лицо): Даня, ты чего? А, Даня, ты дерево?

Данечка кивает, перестает раскачиваться, замолкает.

Затемнение.

* * *

Веник сидит за столом, что-то пишет, время от времени заглядывая в учебник. Джим валяется на кровати и читает вслух.

Джим:
О все видавшем до края мира,
О познавшем моря, перешедшем все горы,
О врагов покорившем вместе с другом,
Сокровенное видел он, тайное ведал,
В дальний путь ходил, но устал и смирился,
Стеною обнес Урук,
Светлый амбар Эаны священной.

Затемнение.


Интерлюдия

Под рокот барабана и странную музыку на сцене танцуют черные фигуры. Звучит голос:

На две трети он бог, на одну — человек он,
Образ его тела на вид несравненен,
Стену Урука он возносит.
Буйный муж, чья глава, как у тура, подъята,
Чье оружье в бою не имеет равных, —
Все его товарищи встают по барабану!
По спальням страшатся мужи Урука:
«Отцу Гильгамеш не оставит сына!
Днем и ночью буйствует плотью:
Гильгамеш ли то, пастырь огражденного Урука,
Мощный, славный, все постигший?
Матери Гильгамеш не оставит девы,
Зачатой героем, суженой мужу!»
Часто их жалобу слыхивали боги,
Воззвали они к великой Аруру:
«Аруру, ты создала Гильгамеша,
Теперь создай ему подобье!
Когда отвагой с Гильгамешем он сравнится,
Пусть соревнуются, Урук да отдыхает».
Аруру, услышав эти речи,
Отщипнула глины, бросила на землю,
Слепила Энкиду, создала героя.
Порожденье полуночи, воин Нинурты,
Шерстью покрыто все его тело,
Подобно женщине, волосы носит,
Пряди волос как хлеба густые;
Ни людей, ни мира не ведал,
Вместе с газелями ест он травы.
Вместе со зверьми к водопою теснится,
Вместе с тварями сердце радует водою.


Сцена 1

Комната в общежитии. Джим валяется на кровати, Веник за столом что-то пишет.

Джим (продолжает читать):
…Осмотри стену, чьи венцы как по нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар.
Даже будущий царь не построит такого, —
Поднимись и пройди по стенам Урука…

Веник: Дай угадаю… «Гильгамеш»? Снова шумеры…

Джим: Шумеро-аккады, я попрошу. Это такая мощная вещь, Веник, там столько всего… сам послушай: «Только боги с Солнцем пребудут вечно, а человек — сочтены его годы, что б он ни делал — все ветер! Ты и сейчас боишься смерти, где ж она, сила твоей отваги? Я пойду перед тобою, а ты кричи мне: “Иди, не бойся!”» Знаешь, мне кажется, перевод убивает половину смыслов; было бы круто самостоятельно это все прочесть. Как думаешь, в нашей библиотеке может быть список с оригинала? Немецкий и английский варианты точно есть…

Веник: Не понимаю, чем тебя не устраивают существующие переводы? Их авторы достаточно серьезные ученые и свое дело знали.

Джим (с досадой): Да нет же, Веник, дело не в этом. Перевод — это всегда перевод, а любой текст можно по-настоящему почувствовать только в оригинале. Мир, каким его видит поэт, — это и слова, и ритм… это музыка. И он эту музыку переносит на бумагу, или на глиняные таблички, хоть на камень; понимаешь, он передает состояние, а не только скучный порядок событий. Перевод — это копия копии, описание описания. Ты же чувствуешь разницу между живым исполнением и записью?

Веник: Само собой. Ни одна запись не может быть технически совершенна настолько, чтобы передать настоящее звучание. Ну, и психологически — эффект присутствия и все такое…

Джим: Вот именно! Можно смотреть на фотографию, а можно открыть дверь, оказаться снаружи и сразу почувствовать… все! «Нырнем с тобой в лунный свет и, наперекор течению, ворвемся в вечерний сумрак, где укрывается от опасностей сонный город…» — это, конечно, неплохо сказано. Но оригинал гораздо мощнее! (Вскакивает с кровати, подходит к магнитофону, включает его. Звучит «Moonlight Drive».)

Веник: Моррисон, первый альбом…

Некоторое время оба молча слушают.

Веник: Кажется, понимаю твою мысль. А представляешь, сколько они занимались, чтобы сочинять и играть так?

Джим: Занимались — черта с два! Джим написал это, когда ему было немногим больше, чем нам с тобой сейчас.

Снова слушают. Во время дальнейшего разговора музыка постепенно становится тише, но не исчезает совсем, а продолжает играть фоном.

Джим (внезапно): Веник, послушай!

Веник (с трудом отвлекаясь от своих мыслей): Что?

Джим: Мы должны создать свою группу! Как Моррисон, как «Дорз»! Возьмем за основу мои стихи, раз уж они не устраивают «Вестник филологического факультета»… ты говорил, что в детстве ходил в музыкалку. Нам еще нужно…

Веник (перебивает): Погоди. Я музыкой занимался пару лет всего, играю не очень, буквально три аккорда, про «сочинять свое» молчу, да и вообще…

Джим: Джим говорил: «Или ты веришь в себя, или падаешь». Нам бы только найти гениального клавишника, Веник. Вот у Моррисона был Манзарек, он писал такие партии — закачаешься…

Веник собирается что-то ответить, но тут раздается стук в дверь. На пороге появляется Лизка.

Лизка: Привет, ребята!

Джим: Привет!

Веник (встает): Привет!

Лизка: У вас соли не найдется? Мы решили картошки пожарить, сковородку нашли, даже масло, хватились — а соли нет. И вот я думаю, дай пройдусь, спрошу у кого-нибудь, пока Маринка картошку сторожит.

Джим: Боитесь, что сбежит?

Лизка: Сама-то картошка, конечно, никуда не денется, но… Один раз, представляете, мы пельмени варили и отошли на пять минут. Вернулись — ни пельменей, ни бульона от них, только лаврушка на дне… Хорошо хоть кастрюлю оставили. В общем, мы теперь так и сторожим плиту, по очереди… Ну, так у вас соли не найдется? Ой, я ведь вам не помешала, да?

Джим с Веником переглядываются.

Веник: Да, то есть нет, в смысле, не помешала, соль есть — да. Сейчас.

Веник начинает шарить в тумбочке. Джим садится на кровать, больше не обращая на Лизку внимания.

Лизка (оглядывается): Мило у вас тут… (Джиму.) Слушай, а где я раньше могла тебя встречать? Вы не с биологического, нет? Хотя я бы запомнила тогда… Я там учусь и на кафедре работаю лаборантом. Меня Лиза зовут, а вас?

Веник: Меня — Вениамин, можно Веня или Веник. А это Дима…

Джим (перебивает): Я — Джим.

Лизка: Джи-и-им?!

Веник: Ну, как он… (Взмахом руки показывает на плакат с Моррисоном.)

Лизка: Ох, а это же этот, ну, из «Модерн Токинга»?

Веник: Ты что! Это ж Моррисон!

Лизка: Жмо-оррисон? Ух ты! (Не отрываясь смотрит на Джима.)

Веник: Моррисон. Джим Моррисон. Группа «Дорз». Играли в Америке в шестидесятых…

Лизка: Ой, я знаю! Они как «Битлз», да?

Веник: Эмм… Да, но не совсем. Это все-таки немножко разные направления. Битлы играли, скорее, легкий рок-н-ролл, в то время как «Дорз» — ритм-н-блюз с длительными импровизационными партиями…

Джим (ворчливо): В общем, «Битлз» — это попса. Ленточки, цветочки… детский сад по сравнению с «Дорз».

Лизка: Поня-ятно… (Замечает в комнате гитару.) Ого! А ты тоже играешь, да? У вас своя группа?

Джим: Да. Ну, то есть мы вот как раз это обсуждали…

Лизка: Ух ты! (Джиму) Правда?

Веник: В общем, да, Джим предлагает создать группу…

Лизка: О-ой, здорово как… (Венику) Прости, не запомнила, как тебя зовут?

Веник: Веня.

За сценой раздается торжествующий детский крик.

Варя: Я первая!

Чуть не столкнувшись в дверях с Лизкой, в комнату вбегает Варя; захлопывает дверь и держит ее. Отжимая дверь с другой стороны, в комнату проникает Светка. Она тянет за собой Данечку, который с отрешенным выражением лица рассматривает свободную руку.

Светка: Варя! Я кому сказала ждать Данечку?!

Джим: Здорово, Светка!

Светка: Ребята, извините, меня сегодня много… (Внезапно замечает Лизку.) О, у вас тут гости?

Джим: Знакомься — это Лиза.

Светка (Лизе): Очень приятно, я Света. (Садится на кровать.)

Джим: А что это ты с прицепом? Ты же вроде одна собиралась?

Светка: Я бы и рада одна, но предки в командировку укатили, а Варина маман снова в ночную, так что я нынче всеобщая няня.

Все это время Варя прыгает по комнате, перемешивает книги и конспекты на столе Веника, хватает со стола карандаш. Данечка, напротив, проходит по комнате медленно, потом садится на пол и пристально смотрит на что-то, невидимое для остальных.

Лиза: А ты тоже в группе играешь, да?

Светка: В группе? Какой группе?

Джим: В музыкальной, естественно.

Светка: Ну вы даете, парни! И давно?

Джим (сначала усмехается, потом серьезно): Недавно. Я как раз сказал Венику, что можно было бы собрать музыкальную группу. Но мы все не можем договорить про это: то соль и «Модерн Токинг», то ты с прицепами…

Лизка: Ой, точно, соль! Я и забыла, у нас же картошка жарится!

Веник (спохватившись, что уже давно держит в руке пачку с солью): Ой, извини! Вот.

Лизка (берет соль): Спасибо! А давайте я вас угощу? У нас знаете какая картошечка вкусная получается? Просто язык проглотишь! Я мигом! (Убегает.)

Светка: Н-да, опасно есть такую картошечку… (Замечает, что Варя схватила книжку Джима и приготовилась на ней рисовать.) Нет, чужие книги лучше не портить. (Отбирает у Вари книгу.) «О все видавшем до края мира…» Что, у вас сегодня снова вечер шумеро-аккадской культуры?

Веник (улыбается): Есть немного…

Джим (перебивает): Светка, так вот, послушай, у нас гениальная идея. Но нам нужен барабанщик. И клавиши…

Светка: Так, погоди, давай сначала.

Веник (несколько скептически): Группа.

Джим (с воодушевлением): Именно. Своя музыкальная группа. Понимаешь? Поиски своего звучания, своего выхода за рамки. Шаманы или шумеры, архетипическое сознание, все дела; я чувствую, это сейчас именно то, что надо, на все сто.

Во время монолога Джима Данечка начинает раскачиваться и издавать странные звуки. Все оглядываются на него. Джим и Веник немного пугаются.

Джим: Свет, а что с твоим братом?

Светка (подходит к Данечке, заглядывает ему в лицо): Даня, ты чего? А, Даня, ты дерево?

Даня кивает, перестает раскачиваться, замолкает.

Джим: И как ты его вообще понимаешь?

Светка: Ну а как вообще люди понимают друг друга?

Джим: Но он же…

Светка: Не разговаривает. Да. И что?

Джим: Так вот: вопрос, где нам взять остальных музыкантов. Что-то Веник, как ни крути, — не Манзарек.

Светка (смеется): Манза-арек? О-о, ну ясно, откуда ноги растут, Джим…

Джим: Светка!

Светка: Ладно, шучу. (Снова отвлекается на Варю.) Варя, пожалуйста, хватит рисовать на… эм… «Критике структурализма». Полей лучше Данечку… Ребят, группа — это клево, и я с вами, если что, — на варгане что-нибудь наиграть, например, ну и мало ли… Но вообще я к вам с просьбой. Я на этих выходных собралась на фестиваль, а родители, как назло, укатили; вы не могли бы пару дней за Данечкой приглядеть?

Джим: Эй, да ну тебя!

Светка: А я вам на фесте Манзарека найду, а?

Джим: Свет, ну куда мы эти цветы жизни… цветок… денем в общаге? Под кровать спрячем?

Светка: Посадите во дворе.

Входит Лизка. В руках у нее тарелка с солидной порцией жареной картошки.

Лизка: Вот, попробуйте, какая вкусная, когда соленая…

Светка (иронично): О, Лиза, а ты на выходных свободна? Может, посидишь с Данечкой?

Лизка: Н-нет, пожалуй, у меня с детьми как-то не очень.

Веник (Лизке): Спасибо. (Пробует картошку.) М-м-м… Слушай, вкусно.

Джим (тоже пробует): И правда, отличная картошечка. (Подмигивает Лизке.) Мы с тобой дружим!

Лизка (смеется): Ой, а я вообще готовить люблю, и еще много чего умею. (Кокетливо смотрит на Джима.)

Светка (ворчит себе под нос): Боже мой! Ну конечно, готовить, шить, не поднимать ничего тяжелее сумочки… Домострой… А с ребенком посидеть не может.

Джим: Светка, чего ты там бормочешь?

Светка: Э, ничего особенного. Так, вспоминаю одну книгу, о жертвах патриархального воспитания.

Джим (смотрит на Лизку): Патриархальное воспитание? Ну а что — не так уж и плохо.

Светка: Угу, мечта любой женщины. Киндер, кюхе, кирхе…

Веник: Путь к сердцу мужчины лежит через желудок.

Светка: Затейливые у вас представления об анатомии… Веник, слава богу, что ты не хирург.

Лизка: Ой, а вы знаете, что у моллюсков пищеварительный тракт проходит через сердце? А у осьминога — еще и через мозг! Это у нас сейчас курс лекций по беспозвоночным…

Светка: Ладно, ребята, удачного вам вечера, я пойду дальше, своих киндеров пристраивать, раз уж вы ни в какую… Ну, и в осьминогах и мужчинах я, может, ничего не понимаю, но на фесте попробую клавишника вам поискать. Лиза, дальнейших тебе кулинарных успехов! (Забирает детей, выходит.)

Лизка: Она обиделась, что ли? Я что-то не так сказала?

Джим: Да нет, не думаю. Светка вообще свой парень, все правильно понимает. Может, просто не в настроении…

Лизка: Ну ладно… Я тоже пойду, пожалуй, меня там соседки ждут, и ужин, и вообще… Но я к вам загляну еще, да?

Веник: Да, конечно! До встречи.

Джим: Угу.

Лизка выходит.

Веник: Смешная какая… Хорошая.

Джим: И картошка отличная… Ну так вот, Веник, нам нужна музыка. Держи гитару и вспоминай свою музыкалку…

Затемнение.


Интерлюдия

Танец черных фигур.

Охотник отправился к Гильгамешу,
Пустился в путь, стопы обратил к Уруку,
Пред лицом Гильгамеша промолвил слово.
«Некий есть муж, что из гор явился,
Во всей стране рука его могуча,
Как из камня с небес, крепки его руки!
Я вырою ямы — он их засыплет,
Я поставлю ловушки — он их вырвет,
Из рук моих уводит зверье и тварь степную, —
Он мне не дает в степи трудиться!»
Гильгамеш ему вещает, охотнику:
«Иди, мой охотник, блудницу Шамхат приведи с собою,
Когда он поит зверей у водопоя,
Пусть сорвет она одежду, красы свои откроет, —
Ее увидев, к ней подойдет он —
Покинут его звери, что росли с ним в пустыне».
Пошел охотник, блудницу Шамхат увел с собою,
Отправились в путь, пустились в дорогу,
В третий день достигли условленного места.
Охотник и блудница сели в засаду —
Один день, два дня сидят у водопоя.
Приходят звери, пьют у водопоя,
Приходят твари, сердце радуют водою,
И он, Энкиду, чья родина — горы,
Вместе с газелями ест он травы,
Вместе со зверьми к водопою теснится,
Вместе с тварями сердце радует водою.
Увидала Шамхат дикаря-человека,
Наслажденье дала ему, дело женщин,
И к ней он прильнул желанием страстным.
Когда же насытился лаской,
К зверью своему обратил лицо он.
Увидав Энкиду, убежали газели,
Степное зверье избегало его тела.
Вскочил Энкиду — ослабели мышцы,
Остановились ноги, — и ушли его звери.
Смирился Энкиду — ему, как прежде, не бегать!
Но стал он умней, разуменьем глубже, –
Вернулся и сел у ног блудницы,
Блуднице в лицо он смотрит,
И что скажет блудница — его слушают уши.
Блудница ему вещает, Энкиду:
«Ты красив, Энкиду, ты богу подобен, –
Зачем со зверьем в степи ты бродишь?»


Сцена 2

Веник сидит с гитарой, берет отдельные аккорды. Рядом с ним валяется самоучитель, листы с нарисованным от руки нотным станом. Джим что-то увлеченно пишет, свободной рукой ероша волосы.
Аккорды Веника неожиданно складываются в мелодию «В траве сидел кузнечик».

Джим (угрюмо): Очень смешно. Веник, соберись, а?

Веник: Слушай, нет, я так не могу.

Джим: Так — это как?

Веник: Вот так, ни с чего. Я же не могу взять музыку просто так, с потолка. Мне нужны ноты, тональность. Ну, хотя бы лад какой? Я уже третий день бьюсь, не могу сочинять, я этому не учился.

Джим: Ты еще скажи, что я не могу петь, потому что этому не учился. Голос не поставлен и тому подобное.

Веник: Но все-таки должны же быть какие-то правила, Джим!

Джим: Веник, правила — это все скучная ерунда для обывателей! Фишка как раз в том, чтобы им не следовать…

Веник: «Если тебе дадут линованную бумагу, пиши поперек»?

Джим: Да нет же! Если так делать, то линии на бумаге точно так же влияют на направление письма! Выражаясь твоими словами…

Веник: Это Хименес…

Джим: …выражаясь его словами, «если тебе дадут линованную бумагу, пиши так, как будто перед тобой чистый лист». Надо искать свое звучание и не думать о правилах. Смотри, те же «Дорз» отказались от бас-гитары, и басовую партию Рэй играл на электронном органе. А Моррисон вообще не умел петь и ни фига не был музыкантом по образованию. Все — не так, но эта штука работает. Именно потому, что свое и настоящее.

Веник: Ну, мне казалось, что пренебрегать правилами могут те, кто все знает и умеет, и знает, зачем эти правила нужны и что будет, если их нарушить…

Джим: Веник, ты все-таки зануда. Лучше посмотри, я тут набросал немного… (Подсаживается к Венику с бумажкой, на которой до этого писал.)

Веник (прочтя несколько строк): Мм… Слушай, Джим, а тебе не кажется, что это очень похоже на стихи Моррисона? Я у него подобное где-то видел…

Джим (воодушевленно): Да? Ты и правда так думаешь?

Стук в дверь, и почти сразу входит Лизка.

Лизка: Привет! Можно? Я просто в гости заглянула. Не помешаю, нет?

Веник: Да, конечно. То есть нет. То есть не помешаешь, конечно. (Смотрит на Лизку.)

Джим (недовольным тоном): Ага, да, сейчас. Подожди немного. (Снова подсовывает Венику бумажку со стихами.)

Веник читает про себя, Джим молча ждет его реакции.

Лизка: А можно я тоже посмотрю?..

Дверь открывается, заходит Светка и следом за ней Шаман.

Светка: Привет, ребята!

Джим: О, привет. Как раз вовремя. Ого, да ты снова с прицепом…

Светка: Остряк-самоучка… (Шаману.) Он всегда такой, не бери в голову. Знакомься, это Дима, он же Джим, а это — Веник и… (Запинается, потому что забыла имя.)

Веник: Лиза.

Шаман (непринужденно): Хай, пипл.

Светка: Парни, помните, мы в пятницу про Манзареков и осьминогов говорили? Если вы еще не перегорели, то вот, я нашла.

Джим: Манзарека-осьминога?

Светка: Музыканта-энтузиаста. Знакомьтесь, это Шаман.

Веник: Очень приятно…

Джим (кивает): Так ты играешь на клавишах?

Шаман: Не знаю, не пробовал.

Джим: В смысле?

Шаман: Вообще я скорее по разной перкуссии; барабаны как-то больше созвучны моему внутреннему ритму… (Достает джембе.)

Джим (смеется): Внутренние ритмы, говоришь… Ну а что, это нам подходит.

Веник: То есть теперь мы сочиняем музыку для гитары и африканского барабана? И, погоди, для Светкиного варгана. И еще ищем клавишника в нашу веселую компанию?

Шаман: А что, неплохо.

Веник: Но так же никто не делает…

Джим: В этом-то и смысл! Человеческая жизнь была бы смертельно скучной, если бы люди делали только то, что уже было.

Шаман: Не просто скучной, человечество бы вообще не выжило в таком варианте… И потом, расслабьтесь — джембе с гитарой на самом деле неплохо звучит.

Веник: Не знаю… мне кажется, надо проверить. Хотя мелодии у нас пока никакой нет, и что именно проверять — непонятно.

Джим: Мелодии нет, а текст я уже набросал.

Светка: Дай глянуть?

Джим передает Светке бумажку, она читает. Шаман пристраивается рядом, смотрит Светке через плечо.

Светка: Ну, прям…

Шаман (перебивает): Слу-ушай, а мне нравится. Такое архетипическое. Змей — настоящая хтоника, он одновременно и про мудрость, и про смерть. (Берет джембе.) Ну что, попробуем?

Веник: Что, так сразу? Я же говорю, мелодии пока нет.

Джим: Веник, давай мы начнем с ритма, а ты вступай, как почувствуешь…

Веник: А у нас не получится какое-то невнятное камлание?

Джим: Шаманы, камлания — может, это именно то, что надо! А электрического звука потом можно добавить. Давайте попробуем… (Шаману.) Начинай, я подстроюсь.

Шаман играет на джембе, через некоторое время Светка присоединяется к нему с варганом.

Джим (читает по бумажке; он скован, зажат, ему непривычно выступать перед публикой):
Змея глас
Сухо шипение старости
свист
золота листьев шелест и шум
Шорох старых страниц
оседающих в прах
в разрушенных храмах…
(прерывается) Нет, это не совсем… не совсем то!

Шаман и Светка перестают играть.

Лизка: Оно такое странное и непонятное…

Джим: То есть?

Лизка: Ну, я думала, песня должна быть красивой — гармоничной, с рифмой. А здесь как-то все очень сложно…

Джим (резко): Да с чего вообще все должно быть просто, понятно и в рифму?! Автор никому ничего не должен!

Лизка: Но я не …

Джим (перебивает) …а искусство не обязано быть приятным и удобным, смысл вообще не в этом, понимаешь?

Лизка: Я не…

Джим: Надо стремиться к поиску нового, к выходу за рамки, а не к тому, чтобы все было аккуратненько и чистенько!

Лизка (напугана и с трудом сдерживает слезы): Джим…

Светка: Так, стоп! Ты зачем на нее напустился?

Джим (замечает состояние Лизки): Ладно, не бери в голову. Ну, не поняла, бывает. Зато у тебя картошка вкусная…

Светка (иронично): Джим, я смотрю, ты у нас дипломат… Ну, а если по сути вопроса — мне вот тоже кажется, что слишком заумно и тяжеловато для восприятия.

Шаман: А я согласен с Джимом: не надо подстраиваться, упрощать смысл, надо быть как есть. Но вот со звучанием можно поработать. Мне кажется, нужны какие-то более естественные ритмы — как дыхание, стук сердца… Больше перкуссии.

Джим: Шейкер, может быть?

Шаман (подхватывает идею): У вас банка жестяная и крупа найдутся?

Веник лезет в тумбочку, достает несколько коробок, банок, пакетов с крупами. Шаман присоединяется к нему, и вдвоем они собирают импровизированный шейкер.

Светка: И, Джим, ты очень напрягаешься, когда читаешь. Может, как-то посвободнее?

Джим: Ну, могу и посвободнее, наверно. Только нет, дело не в этом. Моррисон вообще первое время пел спиной к публике…

Светка: Ладно, ребята, давайте еще раз попробуем.

Шаман: Расслабься и дыши, чувствуй свой ритм, позволь ему тебя вести.

Шаман играет на джембе, Светка тренькает на варгане.

Джим:
Нет, я не ворвусь, не пойду…
Подойди — мне шепнул
Старик
появился
и в танце усталом поплыл
вкруг раскиданных мертвых…
Тихо они шевелились…

Джим замолкает. Шаман со Светкой тоже прекращают играть.

Джим: Нет, все равно не то…

Шаман: А что, если… дай-ка сюда текст…

Вдвоем смотрят в бумажку, негромко, но горячо что-то обсуждают. Веник пожимает плечами, подходит к магнитофону и включает его. Негромко играет «End of the Night».

Раздается стук в дверь.

Джим: Открыто!

В комнату входит Татьяна.

Татьяна: Добрый вечер! (Оглядывает всю компанию.) Здесь живет Вениамин Ключевский?

Джим: Вениамин? А, Веник… (Смеется над столь официальным именованием.) Да, здесь. Вениамин, ваш выход!

Веник: Татьяна? Привет, то есть да, добрый вечер…

Татьяна: Мне сказали в библиотеке, что последний экземпляр сборника статей по критике структурализма выдали вам на руки.

Веник: Ну да.

Татьяна: Вы не могли бы одолжить мне эту книгу на один вечер? Мне она очень нужна для подготовки к завтрашнему коллоквиуму.

Веник: Конечно, сейчас.

Веник ищет сборник сперва среди наваленных в кучу книг, потом у себя в портфеле. Татьяна в это время осматривается, обращает внимание на магнитофон.

Татьяна (прислушивается к песне, неожиданно цитирует):
«Каждое утро и ночь
Кто-то рождается для светлой радости…»

Джим (продолжает цитату): «…а кто-то — для бесконечной ночи». Именно. Блейк, «Изречения невинности». Ты читала?

Татьяна: Да, мне нравится его творчество. Особенно произведения из «Песен опыта», где он отошел от первоначальной идеалистической концепции.

Джим: Да ладно, его раннее творчество намного интереснее. Бунтарство, свободная любовь. Идеи, которые вдохновляли Америку шестидесятых…

Татьяна: Это не совсем верно. Идеологами бит-поколения были Гинсберг и Хаксли, хотя творчество Блейка, конечно, очень сильно повлияло на их работы. (Помолчав.) Не знала, что кто-то положил стихи Блейка на музыку.

Джим: Не сами стихи, скорее, цитату. Это «Дорз», американская рок-группа того времени. Их основателю был близок блейковский мистицизм. Именно поэтому Моррисон назвал свою группу «Дорз» — «Двери». Помнишь, у Блейка? «Если бы двери восприятия были чисты, все предстало бы человеку таким, как оно есть, — бесконечным». Но Джим Моррисон в своем творчестве пошел дальше — к медитациям и шаманским практикам.

Татьяна: Любопытно. Жаль, что я не могу остаться и продолжить беседу, нужно бежать — у меня сегодня музыка.

Веник (протягивает Татьяне книгу, которую наконец нашел): А я и не знал, что ты играешь. На чем?

Татьяна: Вовсе нет, не играю, я занимаюсь вокалом. Вениамин, спасибо за книгу. До свидания.

Джим (оживляясь): Вокал… точно! То что надо. Погоди! Ты случайно не хочешь попеть в молодой начинающей группе?

Татьяна: В группе?

Джим: Да. В нашей. Мы как раз молодые и начинающие, и нам нужна вокалистка.

Татьяна (удивленно, растерянно): Не знаю, можно попробовать, наверное… Но сейчас мне все-таки надо идти. До свидания! (Выходит.)

Джим: Отлично! Кстати, Веник, а кто это был?

Веник: Татьяна, с параллельного потока. Мы же с ней на лекциях пересекаемся. Какая-то непростая девица, у нее то ли папа в министерстве работает, то ли дед…

Светка: Ну, это все отлично, а к нам ты ее зачем позвал?

Джим: Я просто чувствую — это именно то, чего нам не хватает.

Светка (скептически): Министерской дочки-отличницы?

Джим: Женского вокала! Мистические тексты под ритм барабана и женский голос. Будет круто. Я спинным мозгом чую…

Затемнение.


Интерлюдия

Танец черных фигур.

Встал Гильгамеш и сон толкует,
Вещает он своей матери:
«Мать моя, сон я увидел ночью:
Мне явились в нем небесные звезды,
Падал на меня будто камень с неба.
Поднял его — был меня он сильнее,
Тряхнул его — стряхнуть не могу я,
Край Урука к нему поднялся,
Народ к нему толпою теснится,
Все мужи его окружили,
Все товарищи мои целовали ему ноги.
Полюбил я его, как к жене прилепился.
И к ногам твоим его принес я,
Ты же его сравняла со мною».
Мать Гильгамеша мудрая, — все она знает, — вещает она Гильгамешу:
«Тот, что явился, как небесные звезды,
Что упал на тебя, словно камень с неба, —
Ты поднял его — был тебя он сильнее,
Тряхнул его — и стряхнуть не можешь,
Сильный придет сотоварищ, спаситель друга,
Как из камня с небес, крепки его руки, —
Он будет другом, тебя не покинет —
Сну твоему таково толкованье».

Гильгамешу, как бог, явился соперник:
В брачный покой Энкиду дверь заградил ногою,
Гильгамешу войти он не дал.
Схватились в двери брачного покоя,
Стали биться на улице, на широкой дороге, —
Обрушились сени, стена содрогнулась.
Преклонил Гильгамеш на землю колено,
Он смирил свой гнев, унял свое сердце.
Когда унялось его сердце, Энкиду вещает Гильгамешу:
«Одного тебя мать родила такого,
Буйволица Ограды, Нинсун!
Над мужами главою ты высоко вознесся,
Эллиль над людьми судил тебе царство!»
Обнялись оба друга, сели рядом,
За руки взялись, как братья родные.
Гильгамеш наклонил лицо, вещает Энкиду:
«Почему твои очи наполнились слезами,
Опечалилось сердце, вздыхаешь ты горько?»
Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:
«Вопли, друг мой, разрывают мне горло:
Без дела сижу, пропадает сила».

Затемнение.
В круге света появляется часть комнаты. Возле зеркала спиной к зрителю стоит мужчина. Это Джим Моррисон. Он говорит, не поворачиваясь.

Моррисон: Я впервые узнал смерть, когда мне было четыре года. На дороге валялся разбитый грузовик с индейцами, и их окровавленные и больные тела были раскиданы вдоль обочины. Я думаю, в тот момент души одного или двух из них носились вокруг, корчась, и вселились в мою душу, я был как губка, с готовностью впитавшая их. С тех пор мир вокруг меня никогда уже не был обычным.


Сцена 3

Веник и Лизка сидят на кровати. Лизка чинит мужскую рубашку (например, пришивает к ней пуговицу). Светка устроилась у стола, перед ней лежат конспекты, которые она только что переписывала. Джим возле двери — он недавно пришел.
На том месте, где во время интерлюдии был Джим Моррисон, стоит, полностью копируя его позу, затянутая в черное фигура. Никто из присутствующих ее не видит.

Джим (продолжая разговор, воодушевленно): …смотрите, как раз отлично все складывается!..

Дверь открывается, входит Шаман.

Джим: О, привет! Ты вовремя. Я тут народу рассказывал, что нашел нам место для репетиций, там даже есть электрогитара и другие инструменты. Наконец-то мы по-настоящему со звуком поработаем!

Шаман: Круто. А у меня тоже новость. Я тут вчера тусовался с одними ребятами, ну, поговорили за жизнь и все такое, я про нас рассказал… Короче, есть тема поиграть пару наших песен перед концертом группы «Мастер», через полтора месяца.

Джим: Отлично!

Светка (почти одновременно с Джимом): Ты что, совсем?..

Веник (сразу за Светкой): Но у нас же нет пары песен!.. У нас даже названия нет!

Лиза молчит, но тоже смотрит на Джима удивленно.

Джим (с энтузиазмом): Ну одна-то почти есть! И потом, у нас еще больше месяца впереди. А главное, этот шанс нельзя упускать — нам нужна возможность заявить о себе!

Шаман: И еще, кстати, Джим, к слову о «заявить о себе»: там же на тусовке был один чел, они с ребятами занимаются самиздатом. Печатают… всякое. Один раз хотели «Бхагават-гиту» издать, но там такой объем… В общем, они сейчас готовят сборник всяких современных стихов. Я предложил им напечатать пару твоих. Ты как?

Джим: Я… (На мгновение задумывается.) Слушай, это ж здорово! Так, надо только выбрать какие.

Джим достает свою тетрадь, листает ее; остальные в это время продолжают разговор.

Веник: Шам, а эту, ммм… «типографию» не закроют вместе с редактором и авторами?

Шаман: Веник, расслабься, сейчас не тридцать седьмой год.

Джим (глядя в тетрадь): Может, это? (Показывает Шаману открытую страницу.) Или это?

Шаман: А может, то, которое про койота?

Джим: Ты думаешь? Хмм… Может быть.

Светка: Про койота, кстати, крутое.

Лизка: Мне тоже нравится.

Веник: А мне — не очень.

Джим: Ладно, придет Таня — еще у нее спросим.

Шаман (с мрачной иронией): Вот тогда типографию могут и прикрыть.

Светка смотрит на Шамана одобрительно; Лизка кивает.

Джим: Да что ты к ней цепляешься?!

Шаман: Не нравится мне она… и эта идея с женским вокалом…

Джим: Нет, ты не понимаешь. Сам посуди: мистический рок с этническими мотивами и женский голос — такого в Союзе еще не было! Это вам не группа «Земляне».

Шаман: Ну, допустим. Но ты же сам видишь — она какая-то вообще не с нами. Не с нашей планеты.

Светка: Я думала, что она откажется с нами петь. Такая вся из себя барышня, папина дочка.

Джим: Да ладно вам, нормальная она…

Светка: Я и не говорю, что не нормальная, просто очень чужая.

Возникает пауза. Джим с размаху садится на кровать, ерошит руками волосы. Лизка заканчивает шить, отдает готовую рубашку Венику, тот тихо благодарит и убирает ее в шкаф. Светка возвращается к конспектам. Шаман заглядывает к ней в тетрадь из-за спины; Светка, не оборачиваясь, неопределенно дергает плечом.

Джим: Но вообще-то это поправимо.

Светка: Что именно? Что Татьяна захотела с нами петь?

Джим: Что она как бы не с нами пока. Надо с ней эмоционально сблизиться, понимаете?

Веник: Ммм… нет.

Джим: Веник, смотри: у Моррисона все пошло в гору после того, как он встретил Пэм.

Веник: Допустим.

Джим: Ну вот. А я должен начать встречаться с Татьяной.

У Лизы с лица сходит улыбка.

Шаман: Ну ты даешь…

Веник: В каком смысле? Она тебе нравится, что ли?

Джим: Да неважно. Понравится. Для дела же! Контакт наладится, а мне это поможет писать. И потом, автор текстов и вокалистка группы.. это же судьба!

Светка: Джим, но это что-то вообще за гранью добра и зла…

Джим (сердито): Хорошо, давайте считать, что она мне нравится. Лицо, фигурка, голос приятный. Не девушка — мечта.

Стук в дверь.

Джим: Да, можно!

Входит Татьяна.

Татьяна: Здравствуйте. Хорошо, что вы все здесь, нужна ваша помощь. Отец разрешил взять на время «Ионику». Сходите, пожалуйста, со мной на проходную сейчас.

Джим: Клавиши, отлично! Таня, ты просто чудо! Народ, пойдем притащим…

Все, кроме Светки и Лизки, выходят. Лизка тревожно думает о чем-то, потом внезапно обращается к Светке.

Лизка: Свет, скажи, а вы с Шаманом гуляете?

Светка (вздрагивает): Да ну тебя, с чего ты это взяла?

Лизка: Ну, мне кажется, ты ему нравишься. Он все время на тебя смотрит, и я подумала…

Светка: Шаман на всех смотрит, у него же глаза есть. Но я его без году неделю знаю, как и все мы тут. Так что ерунду ты говоришь.

Лизка: То есть он тебе совсем-совсем не?..

Светка (перебивает): Да говорю же… Хочешь — забирай!

С шумом открывается дверь. Веник и Шаман втаскивают в комнату синтезатор, ставят его в угол. За ними, не прерывая разговора, входят Джим с Татьяной.

Татьяна: Мне кажется, что именно с этим у вас проблемы, понимаешь? У тебя интересные стихи, но я не вижу за ними никакой высокой идеи. Искусство же должно развивать и облагораживать человека…

Джим: Развивать надо сельское хозяйство. А слово «должно» мне надоело еще на комсомольских собраниях.

Шаман: Вот именно! Искусство — это свободная деятельность, поток. Процесс, который не несет в себе ничего, кроме самого себя. Никаких отзвуков. Никакой мотивации.

Веник: Мне кажется, это все-таки слишком категорично. Есть определенные каноны, люди веками творили, опираясь на них...

Шаман: Ага, и веками эти каноны их ограничивали!

Веник: Да нет же. Искусство всегда было в первую очередь способом высказаться, средством общения. Его цель — донести информацию, и чтобы лучше это сделать, выявили разные принципы и правила. А твоя свободная деятельность — это по большому счету хаос.

Джим: Ну а кто сказал, что хаос — это плохо? Хаос — это свобода от ограниченности, свобода от привычных способов видеть и чувствовать, и только в этом и есть главная цель искусства!

Веник: Свобода ради свободы? Но для чего тогда всё — зачем сочинять стихи, писать музыку или рисовать, если нет цели высказаться так, чтоб поняли?

Шаман: Для меня смысл творчества в том, чтобы ощутить свою связь с миром… со Вселенной, если хочешь. Конечный результат не так важен. Зато в процессе ты чувствуешь, что ты в резонансе со всем вокруг, понимаешь?

Веник: Видимо, нет…

Татьяна: И я, видимо, тоже не понимаю. Результат любой творческой деятельности воспринимается другими людьми не по тому, ощутил ли автор в процессе связь со Вселенной или нет. Давай спросим у остальных, как они оценивают результаты творчества. Лиза, вот ты, например?

Лизка (смущенно): Ну, я… я думаю, что для искусства важны красота и гармония. Важнее, чем какая-то сверхидея. Пусть даже автор ничему не учит. А то бывает так, что в погоне за высшей идеей автор все настолько усложняет, что теряет гармонию. И слушателей тоже теряет…

Татьяна (Джиму и Шаману): Да, вот это вы тоже упускаете — внутреннее стремление людей к красоте. Гармония и соразмерность. А не хаос.

Джим: Стремления людей очень просты и предсказуемы. Люди стремятся к привычному. Вот Моррисон говорил: «Есть привычный мир, вещи, о которых мы имеем представление, и есть — о которых не имеем. И между ними двери». Искусство просто открывает эти двери, дает тебе возможность войти в любую из них. Ты можешь выбрать ту, которая тебе подходит. Это как головоломка, которую каждый решает для себя.

Шаман: Причем автор может даже и не думать то, что восприняли остальные. Он был в своем состоянии, в своем потоке, а у других все это могло откликнуться по-другому. Главное, чтобы был импульс.

Светка: Ребята, вам не надоело? Искусство — это то, что мы делаем, а не то, что мы об этом думаем.

Татьяна: В общем, что бы мы ни говорили про высший смысл искусства, ваш материал все равно пока недотягивает до нужного уровня, и надо с ним серьезно поработать, если не переписать.

Джим (примирительно): Ну, мы подумаем на эту тему, но не сейчас. Голова пустая совсем, надоело в четырех стенах сидеть. Народ, не пойти ли нам прогуляться?

Шаман пожимает плечами, будто говоря «Почему бы и нет?». Светка откладывает конспекты, встает.

Веник: А что, давайте. Вечер отличный. Лиза, пойдешь с нами?

Лизка: Да, можно…

Джим идет к двери вместе с Татьяной, за ними Веник. Шаман подходит к Лизке. Светка, заметив это, меняется в лице и резко останавливается.

Светка: Ребята, наверное, все же сегодня без меня, надо лекции дописать. Я тут посижу, ладно?

Джим: Ну, смотри сама, как знаешь.

Все, кроме Светки, выходят. Светка, расстроенная, садится на край кровати. Включает магнитофон — звучит «Light my Fire».
Лизка возвращается.

Лизка: Свет, ты что?

Светка: Извини, я, кажется, веду себя как дура, да? Ты меня сейчас спрашивала, нравится мне Шаман или нет, — а я сама не знаю. Я вообще не очень понимаю, как это бывает у нормальных людей. Ты же видишь, как ко мне относятся ребята — я для них свой парень. И так всегда было. Ну, то есть вот никто, ни разу на меня не смотрел как на девушку. У остальных все складывается легко и ненапряжно. Вот ты, наверное, никогда не думала, что надо делать, чтобы быть девушкой?

Лизка: В смысле — что делать, чтобы быть?

Светка: Даже нет, не быть, а казаться. Чтобы окружающим казаться девушкой… Знаешь, я когда с тобой познакомилась, сначала жутко тебе позавидовала. Ты такая вся из себя женственная, совсем естественная; у меня ни за что так не получится, хоть в узел завяжись.

Лизка: Свет, ну что ты так…

Светка: И я тогда в таком раздрае на фестиваль поехала, словами не рассказать. А там прибилась к компании каких-то ребят, то ли хиппи, то ли еще кто; Шаман с ними был. Его, кстати, Паша зовут на самом деле… Ну вот, сидела с ними ночью у костра, про задумку наших парней рассказывала, им интересно было. Гитара была, портвейн, песни какие-то орали, было весело… я вообще не поняла, как потом все получилось! Я когда утром с ним в обнимку проснулась, не знала, куда деться. И вообще, что теперь делать.

Лизка: А он что?

Светка: А он как-то непонятно себя ведет. Ничего не сказал утром, пошел со мной сюда, к нашим, приходит теперь, что-то вон они делают. А я ничего не понимаю. То, что на фесте было, — это что-то значит? Или просто забыли-проехали? И что он теперь про меня думает, и что от меня теперь хочет? И я сама, главное, что от него хочу?..

Затемнение.


Интерлюдия

Танец черных фигур.

Он умыл свое тело, все оружье блестело,
Со лба на спину власы он закинул,
С грязным он разлучился, чистым он облачился.
Как накинул он плащ и стан подпоясал,
Как венчал Гильгамеш себя тиарой, —
На красоту Гильгамеша подняла очи государыня Иштар:
«Давай, Гильгамеш, будь мне супругом,
Зрелость тела в дар подари мне!
Ты лишь будешь мне мужем, я буду женою!
Приготовлю для тебя золотую колесницу,
С золотыми колесами, с янтарными рогами,
А впрягут в нее бури — могучих мулов.
Войди в наш дом в благоухании кедра!»

Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает он государыне Иштар:
«Зачем ты хочешь, чтоб я взял тебя в жены?
Я дам тебе платьев, елея для тела,
Я дам тебе мяса в пропитанье и в пищу,
Накормлю тебя хлебом, достойным богини,
Вином напою, достойным царицы,
Твое жилище пышно украшу,
Твои амбары зерном засыплю,
Твои кумиры одену в одежды, —
Но в жены себе тебя не возьму я!

Ты — жаровня, что гаснет в холод,
Черная дверь, что не держит ветра и бури,
Дворец, обвалившийся на голову герою,
Какого супруга ты любила вечно,
Какую славу тебе возносят?»
Как услышала Иштар эти речи,
Иштар разъярилась, поднялась на небо,
Поднявшись, Иштар пред отцом своим, Ану, плачет,
Пред Анту, ее матерью, бегут ее слезы:
«Отец мой, Гильгамеш меня посрамляет,
Гильгамеш перечислил мои прегрешенья,
Все мои прегрешенья и все мои скверны.
Отец, создай Быка мне, чтоб убил Гильгамеша в его жилище,
За обиду Гильгамеш поплатиться должен!»

Затемнение.
В круге света — но уже на другом месте, ближе к авансцене, — появляется Джим Моррисон. Теперь он смотрит прямо в зрительный зал.

Моррисон: Я написал очень много стихов, которые просто выбросил, когда окончил учебу. Но если бы я не выбросил эти тетради, я никогда не написал бы ничего оригинального — потому что в них главным образом были все те вещи, которые я понял, читая и слушая, как цитаты из книг. Я думаю, что если бы не избавился тогда от них, то никогда не стал свободным. Не почувствовал, что могу делать все что угодно.


Сцена 4

Джим, Веник, Шаман, Татьяна и Лизка сидят на стульях и кроватях, ведут общий разговор.
К черной фигуре у зеркала прибавилась еще одна — у авансцены. Ребята по-прежнему этих фигур не видят.

Шаман: О, кстати, к слову: тут у одного моего друга случай был. Он со своими знакомыми отправился в поход, куда-то по Мещере, что ли. Ну там ночь, звезды, компания понимающая, все немного употребили… В итоге он забрался в чей-то спальник и с воплями: «Я гусеница! Я скоро стану бабочкой!» ползал вокруг костра. Долго ползал, пока не отпустило. Так что с расширением сознания надо быть аккуратнее — никогда не угадаешь, что полезет из этого самого расширенного сознания.

Татьяна: Вы же понимаете, я надеюсь, что применение наркотиков в цивилизованном обществе недопустимо даже с высокой целью. Одно дело, когда в первобытных племенах шаманы используют психоактивные вещества и входят в транс, но совсем другое — современный мир и современные люди.

Джим: А я думаю, что иногда транс полезен. Он помогает по-новому воспринять мир, заглянуть в себя, вообще как-то глубже мыслить. Вот сейчас, например, у меня ощущение, что мы топчемся на месте; все, что я пишу, все, что мы пробуем, не несет ничего нового. Не побуждает к изменениям ни мир вокруг нас, ни даже нас самих. Я бы не отказался от какого-нибудь мощного пинка для воображения…

Веник: Не думаю, что это нам сильно поможет, Джим.

Джим: А что поможет?

Веник: Может быть, собраться и начать работать?

Джим (сердито): О’кей, собраться и работать. Отлично. Но мы что-то даже собраться не можем! Где Светка, например? Так что, Веничек, по твоей схеме не получится. И вообще, ты так говоришь, будто считаешь, что рутинная работа может заменить вдохновение!

Веник: Я считаю, что если много работать, можно делать что-то хотя бы на достойном техническом уровне.

Джим (с жестом отчаяния): Веник, какой-то ты совсем у нас нетворческий…

Раздаются шум и топот, дверь распахивается; появляются Светка с Варей. Варя с радостным воплем бежит к Венику, лезет к нему на колени. Светка оглядывается, выходит и тут же заходит снова, ведя за собой Данечку.

Джим: Ну наконец-то! Мы почти решили, что ты нас забыла.

Светка: Не забыла. Привет.

Данечка медленно идет по комнате, в точности повторяя те же движения, которые совершал в первой сцене. Он на мгновение останавливается у зеркала, чтобы обменяться взглядами с застывшей там черной фигурой, затем отходит и садится на пол лицом ко второй фигуре. Складывается ощущение, что он — единственный — их видит и, более того, безмолвно с ними общается.

Джим: А дети зачем? Мы же собирались репетировать.

Светка: Ну и порепетируем, они нам не помешают. Ребят, ну вообще не с кем было их оставить!

Варя пытается залезть к Венику на плечи, тянет его за волосы.

Варя (громко, восторженно): Репетировать! Репетировать с Веником!!!

Джим (скептически): Да уж, не помешают…

Татьяна: Действительно, Света, можно же было что-то придумать. Мы ведь собирались работать, а дети наверняка станут шуметь — и мы будем на них отвлекаться. Надо было лучше спланировать этот момент.

Варя оставляет в покое Веника и начинает теребить Шамана.

Шаман (неожиданно мирным тоном): Слушайте, народ, дети, конечно, зло, но вдруг действительно не помешают? Будут тихо в углу рисовать. Давайте что-нибудь попробуем сделать, раз теперь все собрались. (Мягко отстраняет Варю, достает джембе.)

Светка вытаскивает варган, Веник тянется к гитаре. Джим, напротив, демонстративно засовывает руки в карманы.

Джим: Ну, попробуйте, может, у вас что-нибудь получится.

Светка: А ты?

Джим: А я чувствую, что зашел в тупик, понимаешь?

Светка: Допустим, понимаю, но работать-то все равно надо…

Джим: «Работать все равно надо» — это к Венику. Творчество как работа — процесс бессмысленный. Творчество должно быть свободным!

Тем временем Варя добирается до синтезатора и начинает лупить по клавишам. Татьяна поджимает губы, смотрит неодобрительно.

Светка: Варя, не надо! (Оттаскивает ребенка.)

Веник (скептически): А что, пожалуйста — свободное творчество.

Шаман: Зато вполне оригинальное и самостоятельное.

Джим молчит, нахмурившись.

Веник (после паузы): Так, может быть, порепетируем?

Джим: Слушайте, что вообще за мания все время делать и делать, неважно что?

Лизка: Но ведь концерт же…

Веник: И мы там выступить хотим. С двумя песнями. Которых у нас все еще нет.

Светка: Не то чтобы хотим…

Веник: Но уже подписались.

Шаман: Да ладно, что вы напрягаетесь? У нас еще целый месяц.

Татьяна: Джим, в конце концов, это несерьезно. Все готовы работать…

Джим (резко): Готовы? Веник?

Веник (он не ожидал такой атаки, несколько растерялся): Что? Ну, мы вообще…

Джим (перебивает): Может, ты нам сыграешь?

Веник: Что? Я пробовал сочинить, но мне нужна какая-то идея…

Джим: К вопросу о расширении сознания, Шаман. Вот, пожалуйста: люди, которые сами себя загнали в рамки. Говорят, что им нужно дать идею. (Венику.) Идея должна идти изнутри! Вот, Веник, что ты представляешь, когда слышишь музыку «Дорз»?

Веник (неопределенно поводя руками): Ну…

Джим: Нет, что происходит у тебя внутри? Что происходит с тобой?

Веник: Я ее чувствую…

Джим: Как ты ее чувствуешь?

Веник: Я картинку вижу.

Джим: Какую?

Веник: Смотря какая музыка. Яркую.

Джим: Вот! Попробуй взять эту картинку как идею…

Веник (непонимающе): Ты хочешь, чтобы я написал музыку «Дорз»?

Джим: Черт! Да при чем тут они?! Слушай, тысячи пьес, стихотворений, песен… были написаны о любви… или о свободе... Они все разные. Хотя идея одна!

Светка: Слушай, да что ты к нему привязался, в конце концов? Если тебе нужна музыка, напиши ее! Ты же у нас Моррисон во плоти!

Джим: Светка, ты сегодня совсем…

Светка: Я?! Это ты сегодня…

Шаман: Да ладно, действительно, что ты? Сядь, расслабься. Это процесс такой… творческий.

Светка отходит к окну.

Веник: У нас остался месяц. За это время мы вполне сможем подготовиться на достаточном уровне. И выступить.

Джим: Давайте, готовьтесь.

Татьяна: Джим, тебе не кажется, что ты ведешь себя как ребенок?

Шаман: Эй! Что вы на него напали? Ну, не идет… (Внезапно.) Слушайте, я понял, надо выбраться куда-нибудь за город. Поставить палаточку, сесть. В тишине, в лесу, развести костер...

Татьяна: В лес?

Джим (заинтересованно): Может быть, это хорошая идея. Помните, у Моррисона было… «Не касаться земли, не видеть солнца, не остается ничего другого, только бежать…» (Воодушевляясь.) Знаете, я думаю, что нам просто не хватает чего-то, что поможет перейти с одного уровня существования на другой. У всех первобытных цивилизаций, хоть у индейцев, хоть у аборигенов какой-нибудь Австралии, всегда есть некое событие, обряд, который делает их другими: более понимающими, чувствующими… творящими. Ну, то есть то, что называется инициацией. А мы — современные люди — живем в пластмассовом мире, в котором нет ничего настоящего, занимаемся всякой ерундой… завтраки, обеды, учеба, отметки… Все это просто не дает нам понять, для чего мы, зачем мы здесь! И поэтому Веник играет целый месяц свои гаммы, но так и остается… вернее, мы все так и остаемся обычными…

Татьяна: Джим, но нельзя же отрицать все достижения цивилизации и брать за образец первобытные племена. Мы уже не являемся частью природы. Мы вписаны в современное общество. И у нас другие способы взросления и критерии оценки.

Джим: Ну и что же изменилось с тех пор?

Татьяна: Мир изменился, появились новые социальные институты. Например, школы. Среднее образование делает тебя взрослым самостоятельным человеком…

Светка: А ты, Джим, предлагаешь нам всем вместо учебы бежать в лес, сразиться с парой диких волков?

Джим: Ну, вообще да, я думаю, это бы нам не помешало… Отринуть рамки цивилизации, вскочить и заорать: «Я король ящериц! Я могу все!»

Веник (скептически): Хорошо, а с песней-то нам это как поможет?

Лизка: Нет, вы знаете, в этом есть некоторое биологическое обоснование. При столкновении с незнакомой ситуацией выделяются адреналин, эндорфины, и в результате — вспышка творческой активности…

Татьяна: Допустим, практика инициации через потрясение-подвиг в историческом контексте неплоха, но в современном мире с волками сложно. И если мы отправимся сейчас в лес, то, скорее всего, заработаем пневмонию, а не вдохновение.

Шаман: Лес это или не лес, неважно… важен твой внутренний лес, через который ты должен пройти… переход на новый уровень — это же на самом деле не какое-то место, не какое-то событие… это изменение внутри тебя, и ты сам должен перейти туда… Ну или не перейти.

Веник: То есть, вы вот сейчас серьезно считаете, что с нами в какой-то момент что-то произойдет и мы сразу всё напишем? Просто так?

Шаман: Ну, а что?

Джим (иронично): Нет, мы можем еще три месяца сидеть, играть гаммы, и все это время ты будешь требовать идею, чтобы реализовать ее в музыке. (Включает магнитофон, звучит «Do not Touch the Earth».)

Веник: Я хотя бы гаммы играю!

Светка, которая до этого некоторое время стояла, глядя в окно, вдруг резко оборачивается.

Светка: Слушайте, а давайте на башню залезем!

Джим: Куда?

Светка: На ГЗ.

Веник: Что сделаем? Залезем — туда?

Светка кивает.

Джим: А что? Это идея! Слушайте, это же здорово.

Татьяна (нахмурившись): Подождите, вы не можете относиться к этой идее серьезно.

Джим: А я и не отношусь к этому серьезно! Просто возьмем и пойдем.

Татьяна: Залезать туда запрещено правилами. В конце концов, подумайте о том, какие последствия это может вызвать… административные последствия.

Шаман: А мы тш-ш-ш! Мы никому не скажем! (Глядя на Татьяну.) Если, конечно, кто-то никому не скажет.

Татьяна: В конце концов, это просто опасно. Как минимум, вы не можете брать туда девушек!

Светка: А мы тебя с собой не тащим.

Варя (отвлекаясь от книжки, в которой она самозабвенно что-то рисовала): А меня? Я тоже хочу на башню!

Лизка: Варя, а мы тут с тобой поиграем.

Светка: Отлично.

Татьяна: Джим, мне кажется, твоя жажда безумств ведет тебя не туда. Я не уверена, что друзья должны следовать за тобой по этой дороге.

Шаман: Воу-воу-воу. Мы взрослые люди — разберемся!

Джим (Татьяне): Слушай, ну ладно, не хочешь идти — останься пока здесь. Может быть, что-нибудь нам сочинишь. Или составишь список того, что нам не следует делать еще. Мне нужен такой список — чего мне не следует делать.

Татьяна: Мне кажется, Джим, ты сейчас пытаешься… как-то меня задеть.

Джим: Вот уж нет.

Шаман: Я буду ждать внизу. (Направляется к двери, но, услышав следующую фразу, не выходит, а останавливается.)

Татьяна: Хорошо, я… в целом, этот разговор давно назревал. Я думаю, все уже поняли, что мы — как творческая группа — друг другу не подходим.

Джим: Вообще-то мне нравилась эта идея, когда, значит, суперстар и вокалистка его группы… Но…

Татьяна: Я не понимаю, о чем ты сейчас говоришь. Я имею в виду, что мы столкнулись с непреодолимыми противоречиями в жизненной концепции, поэтому я полагаю уместным сейчас покинуть вашу группу. А тебе на правах друга я бы хотела дать совет, если позволишь…

Джим: Валяй!

Татьяна: Дима, не пойми меня неверно, но я бы рекомендовала тебе обратиться к специалисту. Понимаешь, твоя фиксация на образе Джима Моррисона, отождествление с ним…

Джим: Когда ты говоришь это, мне становится так невыносимо…

Татьяна: Мне кажется, тебе следует обратить внимание на состояние своей психики. Возможно, подходящее лечение, терапия…
 
Джим: …так невыносимо скучно! Прости, дорогая, но нам уже пора.

Татьяна: Прощай, Дима. Ребята. Было интересно общаться с вами. Я пришлю за синтезатором кого-нибудь на следующей неделе. (Выходит.)

Джим: Ну что застыли, идем! Нас ждет башня…

Лизка (обнимая Варю за плечи): Удачи, ребята!

Все, кроме Лизки и детей, выходят.
Затемнение.


Интерлюдия

Танец черных фигур.

Энкиду уста открыл, вещает Гильгамешу:
«Хумбаба один — лишь один, ничего он не может,
Чужаками мы здесь будем поодиночке,
По круче один не взойдет, а двое — взберутся,
Втрое скрученный канат не скоро порвется,
Два львенка вместе — льва сильнее!»
Гильгамеш ему вещает, Энкиду:
«Когда подойдем мы убить Хумбабу,
Лучи сиянья в смятенье исчезнут,
Лучи сиянья исчезнут, свет затмится!»
Как услышал Гильгамеш сотоварища слово, —
Боевой топор он поднял рукою,
Выхватил из-за пояса меч свой, —
Гильгамеш поразил Хумбабу в затылок,
Его друг, Энкиду, его в грудь ударил;
На третьем ударе пал он,
Замерли его буйные члены,
Сразили они наземь стража, Хумбабу, —
На два поприща вокруг застонали кедры:
С ним вместе убил Энкиду леса и кедры.
Сразил Энкиду стража леса,
Чье слово чтили Ливан и Сариа,
Покой объял высокие горы,
Покой объял лесистые вершины.

Затемнение. В круге света появляется Джим Моррисон.

Моррисон: Я рассматриваю свою роль двояко — я шаман и козел отпущения. Люди вливают в меня свои фантазии, и их фантазии являются им во плоти. И уничтожая свои фантазии, они уничтожают меня. Я вижу себя огромной огненной кометой, летящей звездой. Все останавливаются, показывают пальцем и шепчут в изумлении: «Посмотрите на это!» А потом — фьють, и меня уже нет…


Сцена 5

В комнате теперь уже три фигуры, затянутые в черное, — неподвижные, безмолвные и невидимые для окружающих.
На кровати сидит Лизка, что-то вяжет.
Распахивается дверь, внутрь радостно и шумно вваливаются Джим, Веник, Светка, Шаман.

Светка (в восторге): Там такое небо, Лизка! Жалко, что тебя с нами не было…

Джим: Да, зря не пошла.

Лизка (улыбается): Ну вы расскажите, как оно там?

Светка: Там, представляешь, крыша, а над тобой — звезды! А вдали — огонечки-огонечки-огонечки! И ветер, прямо с ног сбивает! Тебе обязательно туда надо сходить!

Веник (Лизке): Может, сходим как-нибудь… ну…

Джим (перебивает): …Такое ощущение свободы, будто ты один со всем миром, с этим ветром, ты можешь взять и полететь. И творить! А какое там небо… Я вообще не думал, что в Москве бывает такое небо! А звезды… задумайтесь, те же самые звезды, они светят людям уже тысячи, десятки тысяч лет. Мы смотрим на них, и древние герои тоже на них смотрели, как будто нет между нами никаких тысячелетий!

Веник: А некоторые звезды уже давно потухли, а мы их все еще видим…

Джим: Да и черт с ними, зато других полно!.. А ты, Шам, еще расскажи, как тебя там охранник чуть не поймал…

Шаман: Да ладно, не в первый раз!

Светка: Зато мы название придумали!

Лизка: Да? Какое?

Джим: «Когда наверху».

Лизка: Что?

Джим: En;ma eli; l; nab; ;am;m; — «Когда наверху не названо небо…»

Веник (Лизке, садясь на ту же кровать, где сидит она): «Энума элиш» — это шумерский эпос о сотворении мира.

Шаман: «Когда наверху» — в этом есть что-то… Почему не «там наверху», а именно «когда»?… Отличное название, я считаю.

Джим: Да, надо бы это как-нибудь отметить. Не каждый же день такое! Шаман, ты говорил, у тебя там было…

Шаман: Агдам? Ну да, для такого случая — еще есть.

Джим: Давай, неси! И прямо сейчас попробуем поиграть…

Шаман выходит. Джим возбужденно расхаживает по комнате.

Веник: Может, ты теперь даже сможешь сказать мне, в какую тональность музыку писать?

Джим: До минор!

Шаман (возвращаясь с бутылкой): Это подстава… там слишком много этих…

Джим: Много…

Веник: …бемолей. Дурацкая тональность — до минор.

Шаман с Лизкой тем временем достают стаканы и кружки, ставят на стол. Шаман начинает разливать.

Шаман: Веник? (Предлагает стакан с портвейном.)

Веник: Не.

Шаман: Веник?!

Веник: Ну не пью я… Вообще.

Джим (Шаману, доверительно): Пытался уже, не поверишь, сколько раз…

Светка: Ну и что — я вот тоже сегодня не буду.

Веник: А ты-то с чего?

Шаман: Ты решила отказаться от всего мирского и уйти в монастырь?

Светка: Нет настроения. Что такого-то?

Джим: Ну… нам больше достанется. За башню!

Джим, Шаман и Лизка разбирают стаканы и кружки, пьют.

Шаман: Что ни говори, возможность совершать поступки — это то, чем стоит жить. А представь, когда ты станешь старым или там… взрослым! И у тебя уже семья…

Светка: Ой, точно, семья… Лизка, а где дети? Ты куда их сплавила?

Лизка: Да я их положила у нас. Думала, когда вы придете, вам будет не до них. Они тихонько на моей кровати, вдвоем как раз...

Светка: Ну ладно, пусть они уже тогда до утра там. Что их сейчас будить-то?

Веник: А Лизка где будет спать?

Лизка: Ну, я… пристроюсь как-нибудь…

Светка: Да ладно, тут останется.

Веник (подхватывает идею): На моей кровати можно… (Внезапно смущается.) Ну, в смысле, я не имел в виду…

Шаман: О… Веник, так, может, все-таки выпьешь? Только, главное, немного. А то…

Светка: Какой ты, однако, предусмотрительный!.. Сразу заранее обо всем думаешь…

Шаман: Свет, да ладно уже тебе… что-то, по-моему, у тебя после башни вообще без изменений. Как была нервная — так и осталась.

Джим: Может, ее не зацепило? (Светке, шутливо.) По-моему, тебя стоит туда загнать еще раз.

Шаман: А, ладно… Ну так вот про возможности… ты, Джим, представь, такой, через несколько лет: «Я полезу на башню!» — а смотришь вокруг, у тебя жена и дети...

Джим (искренне): Да не дай бог!

Шаман: И они такие приходят к тебе и говорят: «Уа-уа, папа-папа! Что ты все время пишешь какую-то фигню? Пойдем лучше, это… на детскую площадку!»

Джим: А ты не пиши фигню.

Светка (одновременно): А что ты имеешь против детей?

Шаман: Нет, ну, конечно, пока они чужие чьи-то, это хорошо. А свои — не-е-е. Я еще слишком молод.

Светка: Знаешь, а дети могут и рано появиться…

Джим: Свет, ну у кого из известных музыкантов были дети? Когда он был на пике своей карьеры?

Шаман: Да ни у кого!

Джим: Вот! Это о чем-то говорит.

Веник: Спорный вопрос. Может быть, дети были…

Шаман: У кого?

Веник: …просто они об этих детях не знали.

Шаман: Ну, эти вообще не в счет.

Светка: Да уж, мужикам хорошо…

Шаман: А кто из великих музыкантов был женщиной?

Светка: Дженис Джоплин?

Шаман: Черт, действительно. Но у нее не было детей!

Светка: Элла Фицджеральд?

Шаман: У нее небось тоже… Но вообще, конечно, я не сексист!

Светка: Я понимаю. Не сексист, но тоже, как вы все: за патриархальное воспитание!

Шаман: Не, я за свободу… за свободные отношения.

Светка (вполголоса): Это я уже поняла…

Джим: Ладно, давайте не тормозите — поехали!

Разливают по второй. Джим включает магнитофон, звучит «Alabama Song».

Джим (выпив): Так, о чем это мы?

Шаман: О том, что дети — это кактусы смерти.

Светка: Что-то эта тема вас прямо зацепила. С чего бы вдруг?

Шаман (примирительно): Ну, не нравится тебе про детей — не будем про детей, будем говорить про музыку.

Светка: Да, давайте, всё в сторону и пишите уже свою песню про то, что там у вас важного. Свобода ваша? Ну вот, про нее пишите!

Джим: Тебя Татьяна, что ли, покусала? Ты еще нам про фиксацию на образе Моррисона расскажи…

Светка (мрачно): Спать что-то хочу. Пойду я, наверное… (Встает, засовывает руку в карман и вдруг замирает.) Та-ак… слушайте, где мой студак?

Веник: Ты у нас спрашиваешь?

Светка (ищет студенческий, беспокойно): В карманах нет, в сумке тоже нет. Может, на кровати где?

Шаман: Светка, а он тебе дался прямо сейчас? Найдешь с утра.

Светка: Тебе-то легко говорить!

Шаман: Почему мне легко?

Светка: Тебе вообще на все плевать!

Шаман: Да ладно, ты чего. Не на все!

Светка (останавливается): Так, когда я в последний раз его держала?

Джим: Когда проходила через вахту.

Светка: А обратно мы уже лезли мимо… а это значит… ничего хорошего. А если я его потеряла в ГЗ? Отлично, вот я попала! (Решительно.) Нужно его искать.

Джим: Нет, ну, слушай, в ГЗ мы сейчас обратно не пойдем… Хотя… (Задумывается.)

Веник: Не-не-не-не. Это совсем глупая идея. Мы по этому ГЗ сколько шли? Там этих этажей…мало ли где он выпасть мог?

Джим: Представляешь, мы в ГЗ в полчетвертого с фонариком…

Веник: …ищем студак…

Смеются.

Светка: Вам смешно, конечно!

Шаман: Черт, а может, ты его потеряла, когда нас сторож заметил, шуганул, мы тогда еще рванули и ты, помнишь, за что-то курткой зацепилась…

Светка: Отличный вариант! Что сказать… Прощай, универ, — точно отчислят.

Джим: Да не отчислят, ты что! Это только пугают всех!

Шаман (неуверенно): Ну, вообще могут… У меня одного знакомого выгнали, хотя даже не долез, его на входе отловили. Три года назад. Там серьезное дело, аппаратура, говорят, стоит… Правда, он еще пьяный был. Но ты, Свет, не переживай — если что, восстановишься через годик…

Светка: Вообще-то это не так просто, знаешь? Сначала на комсомольском собрании пропесочат, потом еще родители добавят…

Веник: Ладно, Свет, сейчас идти его искать точно не стоит. Только хуже сделаем.

Светка: Да точно сторож подобрал.

Джим: Ну, скажешь, что… что это была не ты.

Шаман: Слушайте, чуваки, давайте скажем, что все тогда были…

Светка: И всех выгонят? Просто отличный план!

Джим: Нет, я, кстати, согласен с Шаманом. Все пойдем.

Лизка: Мне кажется, хорошая идея, я тоже с вами пойду.

Веник: Ты-то зачем?

Лизка: Пятерых точно не отчислят.

Светка: Тебя вообще с нами не было!

Джим: У тебя деканат другой…

Лизка: Ну и что? Какая разница? Я же с вами… Свет, не переживай… (Подходит к Светке, обнимает ее за плечи.)

Шаман: Короче, не паникуй. Если что — мы все вместе пойдем… Меня вот, скорее всего, и так отчислят с этой сессии. Джим, где твоя кружка, вообще?

Джим: Да вон стоит.

Шаман (разливает портвейн себе и Джиму): Между прочим, отсутствие учебы — это отсутствие обязательств, это та же свобода. Сейчас, когда мы еще молоды…

Джим: Да ладно, учеба, семья, взрослая жизнь… Какая там взрослая жизнь? Мы все знаем: двадцать семь — и до свиданья! Ты в клубе!

Веник: А там неплохая компания…

Лизка: О чем это вы?

Веник: Ну там Хендрикс, Джоплин… Моррисон тоже… (Делает неопределенный жест.)

Лизка в недоумении переводит взгляд на Светку.

Светка: Они все погибли в двадцать семь лет…

Шаман: Слушай, Джим, а ты не думал, почему именно двадцать семь?

Веник: Три девятки…

Шаман: Мне вот кажется, двадцать семь — это такой возраст, когда у тебя заканчивается какой-то период…

Джим: А впереди ничего нет.

Шаман: Заканчивается. И ты должен что-то делать… или заводить семью, или еще как-то встраиваться в общество… И ты понимаешь: «Чувак, приехали». И бырк.

Джим: Ну, в конце концов, у нас еще до фига времени… Давайте поиграем, что ли? (Передает Венику гитару.) Надо ж успеть написать пару шедевров до двадцати семи, а то в клуб не возьмут.

Шаман берет джембе. В это время Светка с Лизкой о чем-то шепчутся между собой.

Светка: Я пойду проверю, как там дети… Шаман, не проводишь меня? Разговор есть.

Шаман (удивленно): Сейчас?

Светка: Ну да, а то когда еще…

Шаман встает. Светка, не глядя на него, выходит из комнаты, он идет следом.

Джим: Чего это они?

Веник пожимает плечами. Лиза утыкается в свое вязание.

Джим: Интересно… Ну ладно. Так, до минор…

Веник: Ты определился, под какой из текстов музыку писать?..

Затемнение.


Интерлюдия

Танец черных фигур.

Гильгамеш во дворце устроил веселье,
Заснули герои, лежат на ложе ночи,
Заснул Энкиду — и сон увидел,
Поднялся Энкиду и сон толкует.
Вещает своему он другу:

Слушай мой сон, что я видел ночью:
Ану, Эллиль и Шамаш меж собой говорили.
И Ану Эллилю вещает:
«Зачем они сразили Быка и Хумбабу?»
Ану сказал: «Умереть подобает
Тому, кто у гор похитил кедры!»
Эллиль промолвил: «Пусть умрет Энкиду,
Но Гильгамеш умереть не должен!»

Услыхал Гильгамеш слово друга, Энкиду, — побежали его слезы.
Гильгамеш уста открыл и молвит, вещает Энкиду:
«Тебе бог даровал глубокий разум, мудрые речи —
Человек ты разумный — а мыслишь так странно!
Зачем, мой друг, ты мыслишь так странно?
Драгоценен твой сон, хоть много в нем страха:
Для живого — тосковать — его доля,
Сон тоску оставляет для живого!»

Энкиду прикоснулся к его руке, говорит Гильгамешу:
«Не рубил я кедра, не убивал я Хумбабу.
В кедровом лесу, где обитают боги,
Не убил ни одного я кедра!»

По лицу Гильгамеша побежали слезы:
«Брат, милый брат! Зачем вместо брата меня оправдали?»
И еще: «Неужели сидеть мне с призраком, у могильного входа?
Никогда не увидеть своими очами любимого брата?
А теперь помолюсь я богам великим, —
Милость взыскуя, обращусь к твоему богу:
Златом без счета их украшу кумиры!»

Услыхал его Шамаш, воззвал к нему с неба:
«Не трать, о царь, на кумиры злата, —
Слово, что сказано, бог не изменит,
Слово, что сказано, не вернет, не отменит,
Жребий, что брошен, не вернет, не отменит, —
Судьба людская проходит — ничто не останется в мире!»

Затемнение. В круге света появляется Джим Моррисон.

Моррисон: Люди боятся самих себя — своей собственной реальности — и больше всего своих чувств. Но смерти люди боятся даже больше, чем боли. Странно: почему они думают, что смерть больнее, чем просто боль? В точке смерти боли уже не существует. Да, я полагаю, что смерть — друг…


Сцена 6

В комнате четыре черные фигуры. Они неподвижно стоят на тех местах, где во время интерлюдий находился Джим Моррисон. Кроме них, в комнате никого нет.
Затем открывается дверь, входят Джим, Веник, Шаман и Лизка, рассаживаются кто где.

Джим: Ну наконец-то все! Эта морока с деканатом отняла у нас массу времени. А до концерта осталось всего ничего. Репетировать сейчас надо каждый день…

Веник: Что? Ты слышал, что нам в деканате сказали? Если хоть один экзамен не сдадим — вылетим! А у нас первый экзамен, заметь, завтра. (Берет со стола учебник.)

Шаман: Мне­ то, собственно, все равно, меня уже отчислили…

Джим: Ребята, вы не о том думаете. Теперь, когда Татьяна ушла, нужно менять концепцию. Первую песню оставим как есть, я ее спою. А вот для второй нужно написать новый текст, совершенно по-другому. Мне кажется, что нам нужно что-то более… простое! Понятное…

Шаман: Понятное? Что с тобой?..

Джим: Мы первый раз выходим на публику, и нам нужно показать себя разными! Вот у «Дорз» были очень сложные песни… но вначале они известными стали в основном за счет «Light My Fire»…

Шаман: «Дорз» — это хорошо, но, мне кажется, ты слишком много думаешь о них…

Джим: Ты забыл, что у меня фиксация на образе? Я просто говорю как пример. Кстати, «Light My Fire» написал Робби Кригер… Так что, может, кто-то из вас напишет какой-нибудь текст попроще? Давайте сделаем так: к завтрашнему дню все приносят текст новой песни.

Лизка: Я тоже?

Джим: И ты. Про любовь. Или… ну да, про любовь отлично…

Шаман (помрачнев): Что-то я сейчас не в настроении писать текст про любовь…

Джим: Ну, напиши про что-нибудь другое! Про что ты в настроении сейчас писать? Какой-нибудь простои; понятный текст. А пока давайте повторим первую песню… Веник, ты работал над проигрышем?

Веник (отвлекается от учебника): Что?

Джим: Проигрыш для первой песни! Нам нужен рифф! Хороший узнаваемый рифф! Чтобы любой слушатель ходил и напевал его весь день… Веник, так что у тебя с музыкой?

Веник (рассеянно): Музыку я не сдаю.

Джим: Что значит…? Веник, у нас же концерт. Нам выступать!.. Так, Шаман, бери свои; джембе, Веник, бери гитару, давайте репетировать… А где опять Светка?

Лизка: Ой, и правда… (Шаману.) А ты не знаешь, где она?

Шаман: Потом порепетируем со Светкой. Давайте сначала что-нибудь напишем.

Джим: Мы уже решили, что напишем к следующему разу. А сейчас репетируем первую песню. (С внезапным раздражением.) Мы потратили столько времени на бессмысленную возню с женским вокалом, хотя очевидно было, что это не сработает! Это как если бы «АББА» пела Хайдеггера.

Шаман: Это же твоя идея была.

Джим: Сначала она мне нравилась… Ладно, Веник! Бросай свою фигню, бери гитару, начинаем… (Видя, что Веник по-прежнему читает.) Веник?!

Веник (откладывая учебник): Но сессия… Отчислят меня — буду играть в подворотне… (Неохотно берет гитару.)

Джим: Не ты первый, Моррисона тоже выгнали из университета… это не конец жизни! Вот когда мы прорвемся и станем известными, потому что ты напишешь гениальный рифф, тебя уже не будет это волновать.

Веник: Я же не написал.

Джим: Так напиши! У тебя есть неделя для этого. Да, и где все-таки Светка? Лизка, сбегай на проходную, позвони.

Лизка выходит. Веник под прикрытием гитары заглядывает в список билетов.

Веник (встревоженно): Джим? А ты шестнадцатый билет смотрел?

Джим: Нет, я и первые пятнадцать не смотрел… к черту этот универ вообще!

Веник: Ты знаешь, где будешь выступать, если выгонят?

Джим: Да везде!.. Стоит один раз выступить, и потом нас всюду будут звать.

Веник: Звать тебя будут «рядовой Моррисон».

Джим: Веник! Не нуди…

Шаман: Джим, ну что ты на всех давишь? Успокойся…

Джим: Во-во, я смотрю, ты очень спокоен. Этот спокоен, этот ботает, та вообще не приходит!

Веник (из чувства долга берет аккорд, но сразу останавливается): А Светка ведь и на пары почти не ходит… Интересно, она готовилась к экзаменам-то?..

Джим (передразнивая): «На пары»… На репетиции она не ходит!

Веник: Джим, мы, конечно, группа, но ты пойми, что у нас это всё-таки хобби…

Джим: Хобби?! Коллекционирование марок — это хобби, а тут… Да как вы вообще можете сравнивать творчество и… вот это вот все!

Веник: Вот на экзамене так и скажешь.

Джим: Ты думаешь, мне слабо?
 
В комнату вбегает Лизка. Она явно встревожена.

Лизка: Три раза набирала, никто не берет трубку!

Джим (возмущенно): Ну вот что это такое? О чем она там думает? По магазинам пошла? Или что у нее там — опять дети? Ну нельзя же так! Мы группа. У нас есть общее дело. Мы все над ним работаем. Я целые дни тут сижу, Веник вот тоже здесь… Ты, Шаман, тоже пришел, хотя тебя вообще из универа выгнали. У тебя, может, другие планы, но ты пришел и работаешь… а она…

Шаман: Блин, ну я же не беременный…

Пауза.

Джим: Э-э-э-э…

Веник: А она?.. (Спохватывается, обрывает фразу.) Ни фига себе! А от кого?

Шаман (мрачно): Ты учи, Веничек, учи.

Джим: Да ладно, не может быть.

Веник: Слушай, а ты-то об этом откуда знаешь?

Шаман: Сказала она.

Веник: А почему вдруг тебе?

Длинная-длинная пауза. Шаман смотрит на Веника мрачно и очень выразительно.

Лизка (осторожно): И что ты теперь собираешься делать?

Шаман: Не знаю. Может, домой поеду. Меня же все равно отчислили.

Джим: Так… беременна… ну и что?.. До концерта у нас неделя, а рожать ей когда? Короче, это не отмаза. (Пауза.) Это, можно сказать, даже хороший толчок для творчества!

Шаман: Какой, нафиг, «толчок для творчества»? Еи; восемнадцать лет, или сколько? Семнадцать? Блин, ты понимаешь, что с человеком происходит, когда… е-мое, я вообще не представляю…

Веник: Джим, может, возьмем перерыв?.. Утрясем дела…

Джим: Пока легко было, так конечно — «группа», «выступать будем»! А как первые трудности, так сразу хвосты поджали и разбежались, да? Что вы вообще за люди?! Вы знаете, что такое цель настоящая в жизни? Что такое мечта?

Шаман: Настоящая мечта потерпит полгода.

Джим: А если не будет этих полугода… если осталось всего…?

Шаман: До чего?

Джим: А я не знаю! Может, не будет никакой жизни потом! Вот сейчас есть концерт! Вот сейчас я точно знаю, что мы должны там выступить!

Шаман: Понимаешь… (Делает какой-то неопределенный жест.) концерт немножко не в тему сейчас.

Джим: А что тебе в тему?

Веник (почти одновременно): И что ты теперь?..

Шаман (задумчиво): Сложно это все. Как-то не был я готов к такому. Может, правда поеду…

Джим: Ну и катись, все равно работать не хочешь! Бесполезен абсолютно.

Шаман: Да… короче, ребят, я что-то… мне надо…

Лизка (подсказывая): …может, поговорить со Светкой?

Шаман: … пойти погулять.

Джим (ехидно): Уже погулял.

Шаман: Джим, слушай… Мы, конечно, все очень круто с тобой сочиняли, мне очень нравится идея группы и я хочу выступить, но все-таки не в этот раз… Я понимаю, что концерт важен для тебя… для группы… но я не смогу с вами участвовать… Может, я потом к вам присоединюсь, но вот прямо сейчас — нет, извини…(Встает, подхватывает свой барабан.)

Веник: Шаман, ты…

Шаман: Веник, Лизка — пока, ребята. Свидимся как-нибудь. (Выходит.)

Джим: И этот туда же. Сначала Светка с Татьяной, теперь он. Может, вы тоже за ним последуете?

Лизка (тихо): Мы можем уйти, если мы мешаем…

Джим: Ну и катись, господи… Ну да, все катитесь! Ты давай учи свою сессию, ты — вали пельмени варить! Никакого толка от вас нет. Все сидят, как будто не у нас концерт через неделю!

Веник: Джим, успокойся…

Джим: Что значит «успокойся»?! Была же классная идея… (В возбуждении начинает ходить по комнате; складывается впечатление, что неподвижные черные фигуры ограничивают траекторию его передвижений.) Нет, все это бесполезно. (Останавливается.) И сидеть здесь невозможно больше! Стены эти на меня давят! Как вообще можно писать в такой обстановке?! Другое должно быть все, другое… Так, Веник, у тебя заначка где-то была, я знаю. Давай, я верну потом!

Веник: А тебе зачем?

Джим: Какая разница, я ж верну! Ты не помнишь, где Колян живет?

Веник: Колян? Это который с этого… из триста восемьдесят пятой?..

Джим: О, да, точно, спасибо.

Веник: …который выглядит так, как будто постоянно… как будто его только что выпустили из сумасшедшего дома?..

Джим: Слушай, да черт с тем, как он выглядит!

Веник: …зачем он тебе?

Джим: Как зачем? Ну что тут непонятного? По-другому нужно все делать. Мы пробовали совместное творчество, какое-то самовыражение, инициацию, но суть-то не в этом: дело вот здесь. (Прижимает пальцы к вискам.)

Веник: Так ты собрался… ну… взять… дозу, что ли? Слушай, Джим, мне кажется, это слишком. Тебе это ничем не поможет…

Джим: Нормально. Мы прошли точку невозврата. Дальше или я выступаю на этом концерте, или уже ничего не важно.

Веник: Стой! Ну, давай что-нибудь другое придумаем!

Джим: Да что другое? Как еще…

Веник: Ну вот… может, выпьем?

Джим (отмахиваясь): Детский сад! Ты же не пьешь, Веник.

Веник (твердо): Все когда-то бывает в первый раз.

Джим: Дурдом какой-то. (Уступая.) Ну ладно, давай. Вдруг что и выйдет из этого.

Лизка: Веник, но ты же не пил никогда…

Веник (тихо Лизке): Ты сама видишь, в каком он состоянии, не отпускать же его…

Джим достает бутылку водки.

Джим: Джим говорил: «Я пью, чтобы писать стихи». Вот у меня… у Моррисона были даже специальные люди, которые с ним пили…

Веник: Ага, потому что его группа не могла уже больше… Наливай, что ли…

Джим разливает водку; Веник решительно берет свой стакан.

Джим: Смотри, Лизка, ты наблюдаешь рождение нового Веника.

Затемнение.


Интерлюдия

Вместо барабанов звучит музыка из песни «The End». Черные фигуры танцуют.

В утробу Энкиду боль проникла,
На ложе ночи, где лежал он одиноко.
Все свои скорби он поведал другу:
«Слушай, друг мой! Сон я видел ночью —
Вопияло небо, земля отвечала,
Только я стою между ними
Да один человек — лицо его мрачно,
Птице бури он лицом подобен,
Его крылья — орлиные крылья, его когти — орлиные когти,
Он за власы схватил, меня одолел он,
Я его ударил — как скакалка, он скачет,
Он меня ударил — исцелил мою рану,
Но, как тур, на меня наступил он,
Сжал, как тисками, все мое тело.
“Друг мой, спаси меня!” Не мог спасти ты,
Ты убоялся, не мог сражаться,
Он ко мне прикоснулся, превратил меня в птаху,
Крылья, как птичьи, надел мне на плечи:
Взглянул и увел меня в дом мрака, жилище Иркаллы,
В дом, откуда вошедший никогда не выходит,
В путь, по которому не выйти обратно,
В дом, где живущие лишаются света,
Где их пища — прах и еда их — глина,
А одеты, как птицы, — одеждою крыльев,
И света не видят, но во тьме обитают,
А засовы и двери покрыты пылью!
В Доме праха, куда вступил я,
Живет Эрешкигаль, земли царица;
Белет-цери, дева-писец земли, перед ней на коленях,
Таблицу судеб держит, пред нею читает, —
Подняла лицо, меня увидала:
“Смерть уже взяла того человека!”»

Затемнение. В круге света появляется Джим Моррисон.

Моррисон: Я думаю, что умру в возрасте около ста двадцати лет, с чувством юмора и в хорошей комфортабельной кровати. А может быть, наука — в течение нашей жизни — победит смерть. Думаю, что это вполне возможно. И для человека это будет сродни приобретению друга. Нас покинет бедное бессмертное одиночество.


Сцена 7

В комнате пять черных фигур. На кровати лежит Джим, глаза у него закрыты — то ли спит, то ли дремлет. Магнитофон негромко играет «The End».
Открывается дверь, входит Веник. Джим поднимает голову.

Веник (ровно, невыразительно): Ну вот и все;, Джим. Все;… отсдавался…

Джим: Пятерка?

Веник (тем же тоном): Ага… два раза…

Джим: А ты переживал. (Садится на кровати.) Слушай, Веник! Ты не помнишь, что мы там вчера понаписали-то? А? Я, прикинь, ничего не помню!

Веник (все так же ровно): Я его завалил…

Джим: Что?

Веник: Экзамен, говорю, завалил.

Джим: Ну… Я вообще удивился, как ты туда пошел!

Веник: Можно было и не ходить… я вообще ничего не смог ответить, такое ощущение, что голова просто…

Джим: …я вот не помню абсолютно ничего! Слушай, а мы нигде не записывали? (Ворошит тетради и бумаги на столе.) Ну должно же было хоть что-то остаться!

Веник: Ты… не понимаешь? Я не сдал экзамен! А теперь меня отчислят, потому что… ты же сам помнишь, что нам в деканате… — до первого замечания. (Садится, смотрит перед собой невидящим взглядом.) И что теперь делать?

Джим: «Что делать?» и «Кто виноват?»… (Продолжает искать среди бумаг.) Да ладно, не мельтеши. Сейчас мы… народ, может быть, хоть как-то вернется, хотя нет… Ну ладно, мы что-нибудь придумаем.

Веник: Да что ты придумаешь? Я же не могу домой поехать. И что делать? Оставаться тут?

Джим: Да… С концертом, конечно, фигня…

Веник: Как такое могло получиться?

Джим: Ну как-как? Все, вон, разбежались, никто не репетировал.

Веник: Никогда бы не поверил, если бы мне сказали, что я завалю семиотику.

Джим: Музыки нет, текстов нет…

Веник: Это же мои; самый любимый предмет. Как я мог?

Джим: …вокалистки нет. С другой стороны, раз у тебя теперь проблема экзаменов больше не стоит, ты можешь целиком посвятить себя музыке. Я думаю вот что: мы сделали кучу ошибок и в итоге зашли куда-то не туда. А это значит… А это значит, Веник, нам нужно все начать сначала!

Веник: Слушай, нас же отчислят! Как вообще…

Джим (нетерпеливо) Веник, с таким приземленным восприятием мира ты его лучше не сделаешь. Так у нас ничего не получится.

Веник: Ты на экзамен идти собираешься?

Джим: Какой экзамен?

Веник: Который я завалил только что. Джим, что теперь делать?

Джим: Да то же самое и делать, что собирались! Ничего же не изменилось — концерт как был через неделю, так и будет. Хотя уже через шесть дней… Но текст второй песни мы почти придумали. Только забыли. (Встает.) Я, наверное, схожу проветрюсь. Вдруг чего вспомню?

Веник: Ага, давай. Иди…

Джим выходит. Веник некоторое время сидит, потом начинает бродить по комнате, но нигде не может найти себе места. В конце концов устраивается на подоконнике.
Раздается стук в дверь, входит Лизка.

Лизка: Привет, а где Джим? Как экзамен?

Веник: Привет, Лизка. Джим проветриться пошел.

Лизка (смотрит на Веника): Что-то случилось?

Веник: Да нет, все нормально. Лиз, ты сейчас сильно занята?

Лизка: Ну, нет. Я же к вам шла…

Веник: Ты посиди со мной, Лизка. Тут, вон, подоконник широкий.

Лизка: Хорошо, давай. (Подходит, садится рядом с Веником, но не вплотную к нему.) А… а экзамен-то как?

Веник (помолчав): Слушай, Лиз, а ты когда-нибудь думала, что мы после университета делать будем?

Лизка: Конечно, иногда думала… А что?

Веник: Нет, ну, любопытно. Там же впереди еще целая жизнь.

Лизка: А ты думал?

Веник: Да.

Лизка: И что?

Веник: Не знаю… Все так меняется быстро. Знаешь, я, еще когда в школе учился, хотел поступить в МГУ на лингвистику… меня интересовало все это — древние языки, есть ли у них какие-то общие корни… и многогранность смыслов, заложенная в разных словах… Но, может, Джим прав, на самом деле важно совсем другое? Творчество, свобода, любовь… А эти мертвые языки, какое применение им можно найти? Как они сделают нас счастливыми?

Лизка (осторожно): Веничек, а с тобой точно все; в порядке?

Веник: Слушай, как думаешь, получится у Джима что-нибудь с группой?

Лизка: Я думаю, да, конечно. У Джима всегда всё получается!

Веник: Может, он действительно сейчас к концерту успеет быстро всё сделать?

Лизка (бодро): Ну конечно, успеет! Вот сейчас, когда ты экзамен уже сдал, вы все; быстренько сделаете! И все будут счастливы.

Веник: Ты знаешь, я тут подумал, что, может быть, счастье, оно… гораздо ближе, чем… чем наука или даже творчество… Может быть, счастье, оно вот… рядом. Стоит только протянуть руку… (Пауза.) Как ты думаешь, у Светки с Шаманом все; хорошо будет?

Лизка: Ну, не знаю…

Веник: Я надеюсь, что всё будет хорошо. Может, у них семья получится… Лиз, ты когда-нибудь о семье думала?

Лизка: Конечно! Я хочу, чтобы у меня когда-нибудь была своя семья. Такая, знаешь, большая, дружная. Детей… трое. Ну, или двое. Но не меньше. А ты?

Веник: Тоже хочу.

Лизка: Детей?

Веник: Ну да.

Лизка: Ой, Веник, тебе уже кто-то нравится, что ли, какая-то девочка?

Веник: Да.

Лизка: М-м-м! А я ее знаю?

Веник: Знаешь.

Лизка: Ой, ну ты, Веничек, мне лучше не говори пока, наверное!

Веник: Может, сейчас не лучшее время… просто… Скажи, Лиз, а ты могла бы в меня влюбиться?

Лизка: Я… ну…

Веник: Понимаешь, если я уеду и не успею тебе это сказать… в общем, ты мне нравишься… я тебя люблю, Лиза…

Лизка: Веник, слушай… ты… ты экзамен не сдал?

Веник: Не сдал… Но это ведь не главное, наверно.

Лизка: Как же не главное? Ты же так переживал из-за него!

Веник: Значит, нет?

Лизка: Что «нет»?

Веник: Не могла бы влюбиться?

Лизка: Веник, слушай… ты… хороший… и я… я думаю, что… я бы обязательно… но знаешь, так бывает, что…

Веник: Знаю. Это значит «нет».

Лизка: Ну, просто… мне очень другой человек нравится. А так я бы, конечно, могла… (Пауза.) А может, ты меня не любишь? Может, тебе только так кажется?

Веник: Нет… я думаю, не кажется.

Лизка: Это ты совсем меня не знаешь.

Веник: Мне кажется, что я тебя всю жизнь знаю.

Лизка: Ой, нет, я вообще… я очень противная! И глупая…

Веник: Умная.

Лизка: Ты замечательный друг… мы же с тобой все равно дружить будем, правда?

Веник: Будем. Обязательно будем.

Лизка: А хочешь, я…

Веник (грустно улыбнувшись): Нажаришь мне картошки?

Лизка: Да, точно, хочешь, пои;дем к нам? Я еды приготовлю, да. У меня там девочки веселые. Пои;дем! А то Джим ушел. Пои;дем, Веник, а? (Встает с подоконника.)

Веник: Хорошо. Я немного посижу… а ты иди пока…

Лизка: Ты придешь потом?

Веник: Да, я тебя догоню.

Лизка: Хорошо. Я тогда пойду, суп поставлю.

Веник: Давай.

Лизка: Суп, знаешь, в таком деле — самое хорошее. (Идет к выходу, но возле двери останавливается и оборачивается.) Только ты приходи, да?

Лизка выходит. Веник дотягивается до стола, включает магнитофон. Звучит «Break on Through». Веник сидит неподвижно и смотрит на улицу, затем встает на подоконнике в полный рост, открывает окно и шагает вниз.
Затемнение.


Сцена 8

Та же декорация, что и в предыдущей сцене — даже окно еще открыто. Те же черные фигуры. Из магнитофона доносится «Break on Through».
Джим врывается в комнату, кидается к окну, но вдруг останавливается и пятится от него. Нервно оглядывается по сторонам. Стягивает с кровати покрывало и медленно накидывает его на зеркало. Потом садится к столу. Встает. Достает бутылку водки и стакан. Наливает и выпивает залпом.
В комнату без стука вбегает Лизка.

Лизка: Джим, ты знаешь?..

Джим (потрясенно) Черт, Лизка, его увезли! Ты… блин, они увезли его. Ты видела, они даже не включили сирену! Наверняка он… он умер! Он разбился! Его больше нет, ты понимаешь?

Лизка: Джим…

Джим: Мы с первого дня учебы с ним дружили. Он всегда был такой спокойный! А тут пришел, на нем лица не было! Это я во всем виноват…

Лизка: Почему? Нет, Джим!

Джим: Да потому, что я… Потому, что я его заставил напиться, вместо того чтобы готовиться к экзамену! Я говорил ему: «Давай писать, черт возьми, давай»… Я вел себя как скотина! А теперь его нет. Не могу поверить… Я говорил с ним час назад...

Лизка: Ну мы же не знаем точно… Джим, он, может быть…

Джим (резко): Тебе вообще все равно?

Лизка: Нет, мне просто кажется… тут не так высоко…

Джим: Ну попробуй, сигани давай! (Спохватывается.) О, черт, что я говорю? Еще не хватало… Бедный Веник. А я… друг, называется!

Лизка: Ты хороший друг.

Джим: Ой, да заткнись ты. Что ты вообще можешь знать? Не надо меня утешать! Хватит!

Лизка (после паузы): Ты думаешь, что он действительно… умер?

Джим: Конечно. Я знаю это. Я же чувствую, что его нет. Я ушел и оставил его… и теперь он лежит в морге, холодный… никогда больше не улыбнется, не встанет, не скажет ничего. Черт, неужели он это сделал из-за экзамена?

Лизка (тихо): Нет…

Джим: Экзамен, какая ерунда! И в этом весь Веник! Неужели нельзя было пересдать этот экзамен? Или еще что-нибудь придумать?

Лизка: При чем тут вообще экзамены…

Джим: А что тут при чем? Что ты можешь знать вообще? Это мой друг! Мой лучший друг лежит мертвым. Из-за меня! Всё…

Лизка (горячо): Нет, это не из-за тебя! Это из-за меня. Я говорила с ним, когда ты ушел. Мы долго говорили, о разном. И… и он сказал мне, что я ему нравлюсь. А я сказала ему, что у нас ничего не получится. Но мне показалось, что с ним все в порядке, я… думала, что… если бы я только знала…

Джим: Подожди, он из-за тебя, что ли, выпрыгнул?

Лизка: Я… нет… я не знаю… я когда уходила, он… ну, он… я думала, что…

Джим: Какая же ты дура! Ты же видела, в каком он состоянии! Ты же знала, что он завалил экзамен!

Лизка: Но я не знала!

Джим: Что ты не знала?! Что человек может умереть из-за тебя? (Вскакивает, сжимает кулаки.) О чем ты думала, идиотка?!

Лизка: Не кричи на меня, мне страшно…

Джим: Конечно, тебе должно быть страшно! Ты виновата в том, что человек умер! Умер из-за тебя. Из-за того, что его жизнь кончилась, когда ты ему сказала, что ты его не любишь. У него ничего в жизни не осталось! Ты хоть понимаешь, что это такое?

Лизка: Да…

Джим: Ты любила вообще когда-нибудь?!

Лизка: Да!

Джим: Ты понимаешь, что это, когда тебе человек говорит…

Лизка (громко, отчаянно): Я понимаю!!! (Пауза.) Прости, пожалуйста, я не хотела кричать.

Джим: Что «прости»? После того, что ты сделала… за что ты можешь просить прощения? Кто тебя может простить? Ты его убила собственными руками. Убирайся отсюда! Не могу тебя больше видеть!

Джим наступает на Лизку, та пятится. По дороге Джиму попадается стул, и он отталкивает его так, что стул падает.

Джим: Куда пошла, дрянь?!! Убежать хочешь?! От этого не убежишь теперь…

Лизка останавливается, глядя на Джима и отчаянно мотая головой.

Джим (продолжая наступать): Ты убила человека, ты понимаешь? Его больше нет из-за твоей… тупости, невозможности поддержать, когда он…

Лизка: Я его поддержала… Я ему суп…

Джим: Какой суп?! Ты что несешь? Ты что несешь?!

Джим почти припирает Лизку к кровати, она уворачивается, но Джим продолжает ее преследовать.

Лизка (в слезах): Джим, я не могла… не могла по-другому! Я же не могла ему сказать…

Джим: Почему?!

Лизка: Я же люблю тебя!

Джим (яростно): Что?! Дура! Что же ты… Ты хочешь свалить все на меня?

Лизка: Нет… ты не виноват… ты… это я… он умер! Умер из-за меня. Что же мне теперь делать?! Я… я же не знала!

Джим: Ах ты гадина!

Лизка рыдает.

Джим: Давай, давай, сожалей! Лучше бы ты прыгнула, а не Веник! Зачем ты вообще нужна?

Лизка: Ты хочешь, чтобы я прыгнула?

Джим: Какая разница уже — теперь, когда он умер… Мне все равно!

Лизка: Тебе совсем все равно? Ты…

Джим: Ты кем вообще себя возомнила?! Ты что, могла подумать, что я тебя когда-нибудь полюблю?!

Лизка: Нет, но я…

Джим: Да ты — никто!

Лизка: Но я же надеялась… я думала…

Джим наступает на Лизку, попутно опрокидывая и переворачивая все, что попадается ему под руку.

Джим: Ты что, красавица?! Ты что, Пэм?! Да ты ногтя ее не стоишь! Ты тупая тварь! Идиотка! Уродина!

Лизка: Джим, остановись, не надо!

Джим: Заткнись! Ненавижу тебя! (Замахивается на нее кулаком.)

Лизка: Джим, пожалуйста! Джим, ты будешь жалеть потом…

Джим: Гадина! Я сейчас тебя грохну тут! Чтобы ты, как Веник, лежала в морге! Убийца! Тварь коварная! Вползла сюда, как змея!

Лизка с трудом уворачивается от Джима, пятится к двери.

Лизка: Джим, прекрати, пожалуйста! Ты посмотри на себя! Ты… что с тобой?! Я не могу больше, Джим. Ты на себя не похож!.. (Выскакивает за дверь.)

Джим: Убирайся! Уходи, пока я тебя не прибил! Тварь, вон отсюда! «На себя не похож»! На кого я похож?! Ну?!

Джим подскакивает к зеркалу, сдергивает покрывало.


Сцена 9, она же интерлюдия

Звучит «When The Music's Over». Джим стоит перед зеркалом — он только что сдернул с него покрывало.
В зеркале — Моррисон. Он улыбается Джиму и непринужденно опирается рукой о раму; как только он делает первый жест, все черные фигуры оживают.

Джим отшатывается.

Моррисон (с явной иронией):
«Только боги с Солнцем пребудут вечно,
А человек — сочтены его годы,
Что б он ни делал — все ветер!
Ты и сейчас боишься смерти,
Где ж она, сила твоей отваги?
(Язвительно.)
Кто пойдет за тобою?
Кто крикнет: «Иди, не бойся!»?
(Меняя тон на понимающий, задушевный.)
Где твои друзья? У тебя теперь никого нет, ты всех потерял… остались только ты и я.

Черные фигуры кружатся по сцене, иллюстрируя танцем все, о чем говорит Моррисон. Рокочут барабаны, звучит текст «Эпоса о Гильгамеше», но на этот раз его читает доносящийся из ниоткуда голос Джима:

Энкиду, младший мой брат,
Энкиду, друг мой, которого так любил я,
С которым мы все труды делили, —
Его постигла судьба человека!
Шесть дней, семь ночей над ним я плакал,
Не предавая его могиле, —
Не встанет ли друг мой в ответ на мой голос?
Пока в его нос не проникли черви!
Устрашился я смерти, не найти мне жизни!
Словно разбойник, брожу в пустыне:
Слово Энкиду, героя, не дает мне покоя —
Дальним путем скитаюсь в пустыне:
Как же смолчу я, как успокоюсь?
Друг мой любимый стал землею!
Энкиду, друг мой любимый, стал землею!
Так же, как он, и я не лягу ль,
Чтоб не встать во веки веков?

Под этот голос через всю сцену, от двери к окну, проходит Веник. Не глядя на Джима, он взбирается на подоконник. Джим хочет кинуться к Венику, но черные фигуры обступают его и не пускают. Веник шагает из окна.
Затем так же через всю сцену, взявшись за руки, проходят Шаман и Светка. Черные фигуры снова мешают Джиму к ним подойти.

Джим: Ребята, подождите!..

Шаман и Светка, не оборачиваясь, уходят. Джим зажимает уши, чтобы не слышать собственного голоса. Из-за игры света и тени кажется, что пространство комнаты начинает искажаться.

Моррисон (из зеркала): Нельзя скрыться от того, кто внутри тебя. Ты — это я, а я — это ты. Что все эти люди?! Были ли они и правда твоими друзьями? Истинный друг — тот, кто не мешает тебе быть абсолютно свободным, быть самим собой. Они все время требуют, чтоб мы проявляли только те чувства, которые им угодны.

Джим (завороженно продолжает): Мы словно актеры, возвращенные свободными в этот мир, чтобы блуждать в поисках призрака…

Моррисон: …бесконечно, в поисках наполовину забытой тени нашей утраченной сущности. Когда другие просят нас стать людьми, то на самом деле они просят нас уничтожить собственную личность. Это такая незаметная разновидность убийства… очень любящие родители и родственники совершают его с улыбкой на лице. С ними всеми ты продаешь свою сущность и играешь какую-то роль…

Джим (нетвердо, будто сомневаясь): Ты отнимаешь у себя умение чувствовать и в обмен на это надеваешь маску…

Моррисон: Сколько раз они одергивали тебя, ограничивали твою свободу, не давали тебе творить, смеялись над тобой! Сейчас ты можешь все прекратить! Обрести себя, обрести славу… Лишь она вечна, бессмертна… Только став мной — ты станешь бессмертен и свободен!.. (Протягивает Джиму руку.)

Джим пятится, молча мотает головой.

Моррисон: Чего ты боишься? Загляни вглубь, посмотри на корни своего ужаса…

Джим: …тогда страх… утратит свою силу, и боязнь свободы отступит и исчезнет.

Черные фигуры, одна за другой, выскакивают в окно, маня Джима за собой.

Моррисон: Стань мной… Ведь это самая важная разновидность свободы — быть тем, кто ты есть на самом деле.

Джим шагает к зеркалу.

Моррисон (произносит текст так, что он ложится на соответствующую музыку из «When The Music's Over»):
Музыка — твой единственный друг,
До самого конца,
До самого конца,
До самого Конца!

Джим (так же читает следующий куплет):
Человек в зеркале не остановится
Девушка на окне не остановится
друзья пируют…
Живи! — она воскликнула,
Ожидая меня
Снаружи

Моррисон (снова протягивая руку): Ну же, давай!

Джим бросается к зеркалу в попытке то ли разбить его, то ли прыгнуть внутрь.

Джим: Нет!..

Звон стекла, темнота.


Сцена 10

Черных фигур больше нет. Окно остается открытым; вещи, которые Джим ранее раскидал или перевернул, по-прежнему разбросаны или перевернуты. Зеркало разбито. Всё вместе производит впечатление разгрома. До конца пьесы эта обстановка уже не меняется.

На полу среди осколков зеркала лежит Джим. Он не шевелится.
Вбегает Лизка.

Лизка: Джим! Джим?

Подходит, прикасается к нему, отшатывается.

Лизка: Джим… Как же так…(Закрывает лицо руками.)

Затемнение.

* * *

Лизка стоит в той же позе, но Джим уже сидит на полу, потирая лоб.

Джим (оглядываясь по сторонам): Как же так… Лизка? Черт, как голова болит…

Лизка (радостно, будто не веря себе): Джим! Ты живой? Что с тобой? Господи, как я счастлива!.. Что случилось? Все разбито и…

Джим: Не знаю, не помню точно… Я, кажется, вчера… разбил зеркало.

Лизка: Ты в порядке?

Джим: Да. Слушай, Лизка, ты прости меня, я… я столько наговорил тебе вчера, да и до того тоже…

Лизка: Это неважно уже, Джим…

Джим: Нет, важно, послушай… Я вчера сорвался. Я думал, что… ты виновата… ну, в смысле, что на самом деле я виноват…

Лизка: Джим, я про вчерашнее не очень хочу вспоминать. Да и вообще, я на минуту зашла… Мне идти пора. (Решительно направляется к двери.)

Джим: Постой!

Лизка: Что?

Джим: Слушай, Лиз, ты вчера мне говорила… про то, что…

Лизка: Не надо.

Джим: Ты злишься на меня?

Лизка: Нет, я…

Джим: Ты… ты говорила, что любишь меня…

Лизка: Я люблю, но… я больше не могу верить тебе.

Джим покорно кивает.
Затемнение.

* * *

Лизка сидит у стола, Джим ходит по комнате. Реплика Джима как бы продолжает идущий между ними долгий разговор.

Джим: …Не могу поверить, ведь я вроде понимал, к какой цели иду… а тут вот…

Почти одновременно с этой репликой из-за кулис раздается голос Шамана.

Шаман: Ну ты, Веник, даешь! Сиганул с пятого этажа, да еще и жив остался! Да, Веник, ты просто…

Открывается дверь, и, опираясь на Шамана, в комнату входит Веник с загипсованной ногой. Следом идет Светка, ведя за руку Данечку.

Веник: …я вообще везунчик.

Лизка: Веничек! (Кидается к нему.)

Джим: Веник? Ты жив?

Веник: Очень рад вас видеть.

Шаман: Точно, вы же не знаете!

Светка: Представляете, звонит мне такой: «Я в больнице, ногу сломал»…

Лизка: Дай я тебя обниму!

Шаман сажает Веника на кровать. Данечка тем временем проходит на свое обычное место и садится на пол.

Светка: Ребят, а что вы сделали с комнатой?

Шаман: Да, ништяк у вас тут вечеринка была.

Светка: Что-то непохоже…

Шаман: Да ладно. Помню, один мой друг как-то тусовку собрал… Ну, в общем, примерно так все и выглядело.

Джим: Это тут просто… зеркало разбилось. Да ерунда! Веник… ты как, что с тобой? Ты…

Лизка: Да, что врачи сказали? Что с ногой? Скоро гипс снимут?

Шаман: Да барабанить можно по ней!

Веник: Врачи говорят, через полтора месяца.

Во время разговора все остальные рассаживаются по стульям и кроватям.

Светка: Но ты, Веник, это, так больше не делай.

Шаман: Да, ты если надумаешь, ты говори…

Светка: Мы придем и…

Шаман: …поможем! Точно!

Джим: Веник, ты извини меня, да и вообще... Мне кажется, я как-то вчера… короче, я был не прав…

Веник: Да.

Светка с Шаманом удивленно переглядываются.

Светка: И все-таки, Веник, хочется спросить, ты вообще чем думал, когда…

Шаман: И предкам-то ты что сказал? Им же позвонили небось…

Светка: Веник, это же такая глупость, понимаешь?

Лизка: Ладно, что вы?! Хватит об этом уже…

Веник: Ребят! подождите… Ну, в общем, да, глупость была… не так надо решения принимать. Но это решение было моим. И я готов за него отвечать. И за то, что дальше будет, тоже. С родителями общаться. С универом.

Шаман: Да ладно… чего там… (Дружески пихает Веника локтем в бок.) Мое первое самостоятельное решение тоже было еще то!.. Такая история — пошел я, значит, в детстве по межгороду звонить…

Затемнение.

* * *

В комнате все те же, но у всех, кроме Данечки, поменялись позы. Кто-то может пересесть с кровати на стул, кто-то встать. Продолжается общий разговор.

Шаман: …Звонил я, кстати, ребятам… По поводу концерта.

Джим: А! и что?

Шаман: Сказал, что у нас у одного чувака из группы проблемы со здоровьем. Он в больнице. Посочувствовали и привет передавали. Кстати! Выписали две контрамарочки на концерт, кому отдать?

Джим: А самому не надо? Вон, со Светкой сходите.

Шаман: Мы уезжаем просто. К родителям поедем. Моим.

Светка: Ну ладно тебе, может, ты еще один поедешь…

Шаман (твердо): Ну нет… вместе поедем. Решили ведь уже.

Затемнение.


* * *

У ребят снова поменялись позы; идет общий разговор.

Светка: … Слушайте, а ведь это было бы решением! Если бы Веника по поводу… ну на крейзу погнали проверяться, можно было бы сказать, что он не в адеквате сдавал экзамен, и тогда…

Шаман: И белый билет будет сразу!

Светка: Эй… при чем тут белый билет? Нет, просто пересдаст и восстановится…

Шаман: Да ладно, белый билет тоже пригодится.

Веник: Я им там сказал, что случайно упал… мне кажется, лучше особо никому не рассказывать…

Затемнение.

* * *

Снова смена поз. Девушки сидят возле Веника, Джим разговаривает с Шаманом.

Шаман: … Рассказывал я тут одному другу про группу нашу и текст твой показал. «Круто, — говорит, — как у раннего Моррисона».

Джим: Да? (Задумчиво.) Знаешь, если бы это случилось неделю назад, меня бы эта мысль воодушевила. Окрылила. Вдохновила. А сейчас я думаю, что… что это вообще не то. Нет, я не спорю, Джим — крутой чувак. Человек-легенда. Классный музыкант. Но я… я не хочу писать как кто-то другой…

Затемнение.

* * *

Шаман что-то показывает Венику и Джиму, Светка сидит рядом с Лизкой.

Светка: …Меня больше другое интересует: что вы-то тут делали? Эти дни, пока меня не было.

Лизка: Джим на репетиции просил всех тексты про любовь к следующему разу принести… и мне сказал тоже написать, представляешь? Я всю ночь пыталась…

Светка: И как, получилось?

Лизка: Нет… мучилась, мучилась — ничего. А вчера пришла домой, а в голове как картинка — и слова все, и рифмы… Только записывать осталось.

Светка: Покажешь?

Лизка (смущаясь): Ну… да, как-нибудь… Оно не очень, правда…

Затемнение.

* * *

Теперь Лизка сидит на диване около Веника.

Лизка: …А правду говорят, что вот когда ты… ну вот… прыгаешь… вся жизнь перед глазами мелькает?

Веник: Да нет, ерунда все это. Когда прыгаешь, у тебя земля к глазам приближается… я пока летел, как-то только и успел подумать, вот я сейчас разобьюсь… и что после меня останется? Конспекты лекций?.. Получилось, всю жизнь я старался делать все как надо, как мне говорили… а только после меня не останется ничего…

Затемнение.

* * *

Ребята снова собираются в один кружок, идет общий разговор.

Светка: …Тут уж не остается ничего, как книжки читать… Вот и читаю… Вы, например, знаете, что ребенок в животе не реагирует на мамин голос? На все остальные — да, а на мамин — нет. А еще, смешное… если показать младенцу круг, красный или черный, он будет думать, что это человеческое лицо.

Шаман: Да ты гонишь… Как это?

Светка: У него комплекс оживления.

Шаман: Чего комплекс?!

Светка: Оживления.

Лизка (поясняя): У младенцев же вообще со зрением плохо — они только на контрасты реагируют и на круглые формы. А если им квадрат показать, то ничего не будет…

Веник: То есть Малевича младенцам можно не показывать — бесполезно?

Светка: Абсолютно!

Все смеются.

Джим: Блин, ребята, как мне вас не хватало…

Затемнение.


* * *

Компания разбилась на отдельные группы, все что-то обсуждают. Веник наигрывает на гитаре.

Джим (продолжая разговор со Светкой): …Вот только этого еще не хватало… (Прислушивается.) Постой… слушай, Веник, в этом что-то есть!

Лизка: Что?

Джим: Гениальный рифф! Ну, то есть, может, не гениальный, но… Шам! Послушай-ка… Веник, можешь еще раз?

Веник повторяет мелодию.

Лизка: Ой, красиво!

Шаман: А что, интересно…

Веник продолжает играть. Шаман через несколько тактов начинает постукивать по столешнице, потом достает из-под стола банку с крупой и кидает ее Светке, а сам берет джембе. Веник, Шаман и Светка играют, мелодия развивается.
Данечка встает и говорит неожиданно четким, глубоким голосом.

Данечка:
Осмотри стену, чьи венцы как по нити,
Погляди на вал, что не знает подобья,
Прикоснись к порогам, лежащим издревле,
И вступи в Эану, жилище Иштар.
Даже будущий царь не построит такого, —
Поднимись и пройди по стенам Урука…

Продолжая читать, он выходит в центр комнаты. Свет постепенно сужается вокруг него, потом гаснет.


Интерлюдия

На сцене танцуют черные фигуры. Когда закадровый голос начинает читать о сотворении человека, черные фигуры собираются в плотный круг, а когда круг распадается, в центре стоит ярко освещенный Джим — через секунду исчезает. Черные фигуры собираются в другом месте, и на этот раз они таким же образом символически создают Веника; затем Шамана, Светку и Лизку.

К Тиамат, что он одолел, он снова вернулся.
Рассек ее тушу, хитроумное создал.
Разрубил пополам ее, словно ракушку.
Взял половину — покрыл ею небо.
Сделал запоры, поставил стражей, —
Пусть следят, чтобы воды не просочились.
Пересек небосвод, обозрел пространство.
Он устроил стоянки богам великим.
Звезды-планеты, подобья богов, он сделал.
Он год разделил — начертил рисунок:
Двенадцать месяцев звездных расставил он по три.
Дал сияние Месяцу — хранителю ночи!
Научил его сотворению дня — для распознания суток!
Когда дни справедливые Солнцу назначил,
Стражей дня и ночи поставил,
Истеченье слюны Тиамат
Мардук собрал и согнал ее в тучи,
Сгрудил ее в облака кучевые.
Веянье ветра, дожди и холод,
Воздымание бури — ее слюны истеченье —
Распределил, своей власти доверил,
Отделил половину ее — поставил землю,
Он прах закрепил внутри Тиамат,
Сеть размотал, освободил ее тело.
Так создавал он небо и землю,
Связь небес и земли скрепил он прочно.

Мардук, речи богов услышав,
Сердцем задумал искусное сделать:
«Кровь соберу я, скреплю костями,
Создам существо, назову человеком.
Воистину я сотворю человеков.
Пусть богам послужат, чтоб те отдохнули.
Божьи пути изменю и улучшу:
Почитаемы — все, но два будут рода».
Эйа ответил, слова промолвил:
«Да будет выбран один из братства,
Он да погибнет — люди возникнут!
Великие боги пусть соберутся —
Один — виновник, отпущение — прочим!»
«Это Кингу устроил сраженье,
Взбаламутил Тиамат, затеял битву!»
Связали его, притащили к Эйе.
Объявили вину его, кровь излили.
Людей сотворил он на этой крови,
Дал им бремя божье, богам же — отдых.

Конец