Возвращение. 17 глава

     Тяжёлые условия жизни за колючей проволокой, климат, где и лета не было, ну может на недельку-другую лето и заглядывало в эти забытые Богом и людьми места, но грязь и слякоть вызывали массу заболеваний. Многие заболевали простудными заболеваниями и часто доходило до воспаления лёгких, с летальным исходом. Хоронили умерших за пару километров от ограждения, устроив местное кладбище для врагов народа. Ни тебе креста, не говоря уже о памятнике, ни дощечки с именем покойного. Похоронили и забыли. От тяжёлого труда, у людей гноились пальцы рук и ног, мазей естественно не было, обходились листьями деревьев, ведь до травы был слой снега. Выпадали волосы и зубы, от чего люди, одетые в одинаковые, тёмные одежды, казались ходячими трупами.
     Но и здесь люди должны были жить, скорее, выживать. Многие находили себе занятие, выстругивали фигурки из дерева, вышивали, благо дело, нитки и материал в цеху были.
     Ольга захватила из дома семейную фотографию, где она снялась с мужем, с Катюшей на руках, с Владимиром Ивановичем и Маргаритой Борисовной. К счастью, эту маленькую радость у неё не отобрали. Каждый день, при тусклом свете, вернувшись с изнурительной работы, Ольга всматривалась в родные черты. О том, что Сергей её дождётся, Ольга не думала, для неё главное было, чтобы дочь её не забыла. Слёз не было, на них просто не было сил, была вымученная улыбка, когда она огрубевшими от работы руками, гладила фотографию. Но Ольга жила с верой, что однажды она увидит своих родных и это придавало ей сил и терпения в таких тяжёлых условиях. Надев чёрную телогрейку и повязав на голову платок, Ольга, стиснув зубы, шила и шила в холодном, не отапливаемом помещении.
     Однажды ночью её разбудили, тронув за плечо. Ольга спала чутко, привыкла к этому ещё с войны. Открыв глаза, она увидела над собой старосту по бараку, которую назначили смотреть за порядком и прислушиваться, кто и что говорит, короче, шпионить за всеми. Клавдию боялись и недолюбливали, с опаской оглядываясь на неё. Никто не мог понять, зачем ей это было нужно. Но и понимали, её заставили, поощряли отдельным пайком и она просто вжилась в свою роль, почувствовав себя выше других.
     - Тебе чего? - спросила Ольга, приподнявшись на жёстких нарах.
     - Пошли, только тихо, - приложив палец к губам, тихо произнесла Клавдия.
     Ольга нехотя встала, она знала, что визит Клавдии не сулит ничего хорошего. Выйдя из барака, они прошли через двор, освещённый фонарными столбами и пересекли двор. Шёл снег, впрочем, казалось, снег никогда и не переставал идти. Показалось небольшое строение, вроде конторы для служащих и одноэтажное здание, где ночевали те, кто здесь служил, вечные, добровольные узники этого пресловутого места. Но Клавдия, подталкивая Ольгу, провела к конторе, единственное окошко которой освещалось и было прикрыто не первой свежести занавеской.
     - Может объяснишь, что происходит? Ночь полночь, покоя нет, - сказала Ольга.
     - Ох, Полякова! За язык свой здесь паришься. Может повезло тебе, наконец и будешь ты здесь жить, как у Христа за пазухой. Радуйся, дура, на тебя сам майор глаз положил. Усекла, что ли, о чём я? - на ходу говорила Клавдия.
     Ольга тут же остановилась.
     - Нет. О чём это ты? Мне этого не надо, у меня муж и дочь есть. Прошу тебя, помоги. Не могу я... - взмолилась Ольга, осознавая, что Клавдия и пальцем не пошевелит, чтобы помочь ей.
     Клавдии было лет сорок и сидела она за подмену каких-то документов. Сидела она здесь уже семь лет, баба битая, с вредным и колючим характером, поэтому её и прозвали Ёрш. Может быть поэтому её и поставили старшей по бараку, а заодно справляться с ролью доносчицы. С чем, кстати, она очень хорошо справлялась. По её доносу были наказаны многие женщины, на Ольгу Клавдия тоже донесла, правда, что она могла о ней сказать, Ольга и сама не знала. Но Ольге благоволил сам майор, который и заправлял в этой зоне всем, после заместителя начальника лагеря. Уверенный в своей безнаказанности, он был жесток и своенравен.
     - Дура! Чего ты не можешь? С тебя что, убудет? И удовольствие получишь, и снисхождение начальства. Не многим здесь так  везёт, пользуйся. Тебе ещё столько лет здесь сидеть. Пошевели мозгами-то, - говорила Клавдия, стараясь быть убедительной.
     - Я не пойду. Пусть меня даже расстреляют, я не пойду. Жирный боров... - прошептала последнюю фразу Ольга.
     Но от Клавдии ничего не ускользало, она ухмыльнулась.
     - А куда ты денешься, а? Заставят. Майор если что решил, не отступится, я знаю его характер. И не такой он жирный, кстати, просто вполне в меру упитанный мужчина, - отвечала Клавдия, подталкивая Ольгу в плечо.
     Ольга понимала, что не пойти к майору, она не может. Себе дороже. Но противостоять ему, она сможет. Так подумала Ольга, продолжив путь. У майора Кабанова Егора Матвеевича была своя комната, с удобствами, которые только могли там быть. Широкая кровать, мягкие подушки, стол со стульями, даже мягкий диван, два кресла и плательный шкаф. Упитанный и крупный мужчина, лет пятидесяти пяти, с плешью на голове, вечно пьяными глазами, красными щеками и крупным носом, ни у кого не вызывал симпатии. Но его побаивались, так как здесь он считал себя Богом и карающим мечом, которому всё дозволено. Он знал, что с проверками, в такую глушь никто не приедет, поэтому и беспредельничал. Впрочем, Ольге терять было нечего, она и так всё потеряла, осталось только потерять жизнь.
     Вместе с Клавдией, она зашла в комнату, но Кабанов ту сразу же отправил назад и Клавдия молча вышла. Стол был накрыт, Ольга очень удивилась, увидев нарезанную колбасу и ветчину, бутылку вина и шоколад. Больше года, Ольга не ела досыта, у неё закружилась голова, но она осталась стоять у двери, которую прикрыла за собой Клавдия.
     - Полякова... Оленька, что же ты стоишь, как не родная? Проходи, садись, побеседуем с тобой. Ты, наверное, есть хочешь? Угощайся, - слащаво облизывая губы и прищуриваясь, произнёс мужчина, указывая Ольге на стул.
     - Спасибо. Может я постою, мы быстро поговорим и я пойду? Утром рано на работу, боюсь проспать... - с надеждой проговорила Ольга.
     - А ты что, боишься меня? Глупенькая. Я же ничего плохого не сделаю. Даже больше могу сказать, по чьему доносу ты здесь оказалась, если конечно будешь со мной сговорчивей, - сказал Кабанов, взяв Ольгу за плечи и усаживая на стул.
     - Вас все боятся, гражданин майор. И кому же это я дорогу перешла? - спросила Ольга.
     - Давай с тобой выпьем, Оленька, расслабимся... потом и поговорим. Ешь, голодная, небось, на казённых харчах, а? - наливая в гранёные стаканы уже открытое и выпитое наполовину вино, сказал Кабанов.
     Ольга не стала заставлять просить себя дважды, решила подыграть ему, чтобы узнать, кто же на неё донёс. Делая вид, что пьёт вино, она лишь пригубляла его и с жадностью стала есть ветчину и колбасу с хлебом. А Кабанов, напротив, только пил и говорил какую-то чушь и кажется, быстро пьянел. На столе появилась новая бутылка, не переставая пить, Кабанов сообщил Ольге, что на неё донесла некая Мария Краснова.
     - Как мне стало известно, она, вроде как завидовала тебе и даже глаз на твоего мужа положила. Где она вас вдвоём видела, я не знаю, но она написала в доносе, что ты плохо отзывалась о советской власти и недовольна тем, что происходит в стране, - говорил опьяневший Кабанов.
     Ольга молча слушала и выжидала, когда Кабанов совсем опьянеет. Но он вдруг, шатаясь, встал и подошёл к Ольге.
     - Несмотря на эту одежду, ты очень красивая, Оленька, - сказал он, поднимая её со стула и крепко обнимая.
     Ольга напряглась, уперевшись руками ему в грудь. Она прокручивала в голове то, что ей только что сказал Кабанов. Мария Краснова работала с Ольгой в одной лаборатории и Сергей часто приходил за ней на работу, откуда они, обнявшись, вместе уходили домой. Да и Мария была её подчиненной, ведь Ольга была заместителем заведующей этой лабораторией. Но Мария всегда была скромной и тихой девушкой, Ольга бы никогда не подумала, что она способна на такую подлость, тем более, что Ольга никогда не высказывалась подобным образом.    
     Кабанов схватил Ольгу и повалил на кровать, Ольга невольно закричала, вспомнив, что с ней вытворяли во время войны немцы.
     - Ну что ты так кричишь? Все равно никто не услышит. А я очень люблю строптивых. Ну не ломайся, девочка... - пьяно лепетал Кабанов, задирая на Ольге холщовую рубашку и лапая её бёдра.
     - Нет! Пустите меня! - закричала Ольга.
     Но тут случилось совсем неожиданное, Кабанов вдруг обмяк и захрапел. Ольга облегчённо вздохнула и опрокинув мужчину на кровать, быстро встала и побежала к выходу. Клавдия дожидалась её на улице и сразу подошла к ней.
     - А что так быстро-то? Уже перепихнулись, что ли? - спросила она, потирая руки в варежках.
     - Аха, уже. Я спать хочу. Пойду я, - ответила Ольга, не останавливаясь.
Она боялась, что Кабанов может прийти в себя и опять потребовать, чтобы её привели. Хотя, что она сможет, если и позовёт. Ей надо было придумать, как разрулить с Кабановым, без вреда для себя. Ведь ей ещё сидеть здесь шесть с лишним лет. Но утром все стояли на "ушах". Пришло известие, что Кабанов умер во сне. Услышав эту новость, Ольга была в шоке, ведь могут подумать, что она виновна в его смерти.
     - Ты что с ним вытворяла, Полякова, что он насмерть загнулся, а? Да тебя же за это к стенке поставят. Это ты кумекаешь? - громко спрашивала Клавдия, размахивая руками.
     - Ну и хорошо, отмучаюсь значит, - с безразличием ответила Ольга.
     - Ну и дура. Иди, тебя к начальству вызывают. Заместитель начальника ждёт тебя, для выяснения обстоятельств, - сказала Клавдия и было непонятно, жалела она Ольгу или радовалась тому, что так всё произошло.
     Ольга вышла из цеха, похожего на барак, в котором они проживали и пошла к заместителю начальника лагеря. Здание начальства было более пристойным, кирпичное, в два этажа, с окнами во двор, так, что все бараки были видны. Ольга постучала в дверь заместителя начальника лагеря и услышав разрешение войти, вошла.
     - Полякова? Заходи. Давай, рассказывай, что произошло ночью между тобой и начальником охраны Кабановым, - сказал немолодой мужчина лет шестидесяти, с густыми бровями и глубоко посаженными глазами, худоватый и высокий, он сидел за столом и перед ним лежали бумаги.
     - Ничего не было, гражданин начальник, - ответила Ольга, заложив руки за спину, как и полагалось.
     Замначальника лагеря знал, чем занимался Кабанов, как часто он велит приводить к нему молодых женщин из заключённых, он неоднократно выговаривал ему за это, даже грозился сообщить, куда следует. Кабанов обещал, что это не повторится, но держался несколько дней, а потом брался за своё, веря в свою безнаказанность. Да и кому было интересно, чем ночами занимается какой-то начальник охраны и все смотрели на это сквозь пальцы.
     Ольга стояла и уже мысленно прощалась с родными. В дверь постучали и после разрешения войти, в кабинет вошёл врач и протянул замначальнику заключение о вскрытии тела Кабанова. Для галочки и доклада вышестоящему начальству, в лагере был и врач, который выполнял обязанности и хирурга, и врача общего профиля, и даже патологоанатома. Правда, заключённых, умерших по той или иной причине, не вскрывали, но бумагу для начальства писали. Могли написать, что заключённая умерла от туберкулёза, воспаления лёгких или инфекционной болезни. Хотя часто люди умирали от истощения, тяжёлых условий и конечно, заболеваний.
     - Что это? - спросил заместитель начальника лагеря, читая бумагу.
     Там было написано, что Кабанов умер от обширного инфаркта и в его крови обнаружено большая доза алкоголя.
     - Ясно... допрыгался Кабанов... Повезло тебе, Полякова, иди пока, - сказал замначальника лагеря.
     Ольга молча вышла и пошла в цех. Вопросов ей никто не задавал, да она и не в состоянии была отвечать.
     Монотонно проходили дни, многие с облегчением вздохнули, когда умер Кабанов, но высказываться по этому поводу никто не решался. У многих, кто служил в лагере, охраняя заключённых, семей не было, лишь некоторые из них жили в нескольких километрах от лагеря, в небольшой деревеньке. И нескольких офицеров, имеющих семью, возили на машине.
     Начало весны тысяча девятьсот пятьдесят третьего года. В лагере объявлен трёхдневный траур, хотя ничего в жизни заключённых на эти дня не изменилось. Просто, стояла тишина...