Кузубайские шутники. Рассказ 3. Лишний барашек

     Жить в поселке и не держать живность, такое кузубайцам, и в дурном сне не могло привидеться. Скот и птицу держали всегда. Разница только в том, что держать и сколько! Советская власть была несколько озабочена проблемами частного подворья и почти всегда, с самых времен коллективизации, держала  руку на пульсе колхозника, спасая его от переедания мясом и салом. Особенно в военные годы, но люди изворачивались как могли, отрывали от себя, но скот – растили. Хоть в малых количествах – но выращивали. Менталитет сельчанина устроен так, что видя у себя не обустроенный двор или пустой сарай, он сам, внутренне - становится пустым и голым. С тревогой вглядываясь в завтрашний день, ищет в себе признаки бедности или даже приближающегося голода. И действительно, зачем жить в деревне, если ничего не держать? Тогда, такому хозяину, прямой путь в город!

Но «гороцькими» кузубайцы не были: наманикюренных белоручек не любили, высмеивали и продолжали кормить поить свою скотину, которая впрочем – кормила и их! И кормила неплохо, особенно после пятидесятых годов! У хозяев главенствовал принцип – все свое! Или почти – все! В магазинах покупали только то, что невозможно было произвести в домашних условиях, а также - что считалось за лакомство!

В погребах стояли большие бочки – кадушки с солеными огурцами, капустой, помидорами. В сенях сундуки с соленым салом, а если зимой, с мороженым мясом кабанчика или бычка! Ели сытно, но без изыска и претензии на чревоугодие.

Не секрет, что все государственные преобразования или реформы в первую очередь прокатывались по крестьянину и проводились за его счет, не считаясь с его желаниями и возможностями. Так было всегда, во все времена и годы. Повелось это еще от «царей Горохов». Действительно, на удивление живуч крестьянин: как его не давят налогами и поборами, а он, хоть и на траве – но выживает!

В шестидесятых годах государственный пресс на колхозников ослаб и сельчане, наконец то, более менее - вздохнули. Не в полную грудь, но все-же вздохнули. Правда, еще долго существовали регламенты, ограничивающие количество домашнего скота, особенно коров. Поначалу разрешалось иметь одну на семью, затем две и даже три. Большее количество кузубайцы не держали и сами, хлопотно! Рабочий скот к тому времени перевелся. Редко у кого в хозяйстве была лошадь, а уж волов и вовсе не стало. Последний вол жил у деда Дудника, Иванова отца. Крупный бык лениво жевал сено и также лениво передвигал натруженные копыта, когда дед налыгал, впрягал  его в телегу или тяжелые сани волокушу. Дед рано состарился и болел, но расставаться с волом упорно не соглашался. И лишь незадолго до своей кончины распрощался со своим прошлым, воплотившимся в его сознании в «махину» светло – желтой масти, весом почти под тонну. Вол был продан на мясо в заготовительную  контору, и остался в памяти Кузубая -  последним рабочим быком…

В семьях поселился достаток. Правда, не у всех: были такие семьи, которые жили менее зажиточно. Вроде у них и было все как у всех, но не совсем. Обычно, ими являлись многодетные семьи, восемь, десять или даже – более детей. Конечно, тяжеловато было поднимать родителям такую ораву, но один на один с жизнью, многодетные -  не оставались, подключалось государство, оказывая немалую материальную помощь. Помогали и люди: в те времена так было принято, и никто не принуждал помочь нуждающемуся земляку куском мяса или ведром созревших помидоров.

Баязит,  также, входил в категорию многодетного отца семейства. Они, вместе с Кульширан, растили семерых детей, и все – мальчики! Но двор и дом, у него всегда содержался в отменном порядке. Каждый из ребят знал свои обязанности, работали все, в меру своего возраста и сил. Как успевала его жена следить за большой семьей и немалым хозяйством – воистину загадка! Их дружная семья ни в чем не испытывала нужды, и  дети были ухожены, накормлены, правда, росли отчаянными забияками, наверное - в отца! Но беды большой не приносили, одним словом – дети как дети…

К тому времени, когда во дворе у Баязида завелся «лишний барашек», он уже переселился из Кузубая в центральную усадьбу. Проработав половину жизни механизатором и шофером, он был замечен как «подающий надежды руководитель из рабочих» и назначен заведующим совхозным гаражом, состоявшим из сотни машин и почти стольких же шоферов. С беспокойным хозяйством он справлялся довольно успешно: в этом ему помогали опыт, авторитет и немалый вес, как физический, так и моральный. Моральный приоритет завгара, зиждился и на наградах, которыми его отметила Родина за добросовестный труд. А уж почетных грамот, которые, попросту, называли похвальными – было не перечесть! Впрочем, у кузубайцев, было не принято козырять высокими  и малыми наградами, их носили редко. Чаще всего на совхозные собрания, когда могли усадить в президиум, или пригласить на сцену, вручая ценный подарок или…очередную медаль или орден. Иногда ими щеголяли на гулянках или свадьбах. Чаще всего случалось так; подвыпивший гость внезапно ненадолго исчезал и появлялся вновь, в праздничном пиджаке, на котором тихо побрякивали тяжелые ордена и литые медали. Старательно не замечая восхищенных взглядов людей, орденоносец,  бледнея от гордости, с независимым видом усаживался за стол, рядом со  сразу ставшей важной женой. «Цэ – мий мужик!» - всем видом говорила, бывшая пять минут назад сущей скромницей, женщина.

Награды имели многие, но это не значило, что их раздавали как подарки на юбилейные торжества. За каждой грамотой и медалью стояли тяжелый и упорный труд. Даже маленький флажок передовика пятидневки, на капоте трактора или машины, нужно было заслужить, а казалось бы – всего-то: красный квадратик ткани на проволочке… Сейчас можно сказать, что люди работали по принуждению и с этим можно согласиться! Только, назовите те времена, когда человек не был вынужден работать, в первую очередь для того что-бы выжить самому и вырастить детей? Не было таких времен! Всегда, труд был неотъемлемой частью жизни человека! Пожалуй, работали по разному, и с разной отдачей… В Конституции СССР труд был обозначен как почетное право и обязанность каждого гражданина. Хитро придумано, но умно! Люди понятия не имели о безработице, слыша о ней в программе «Международная панорама!» или читая газетные заметки о западном образе жизни.

Но это было почти сейчас, недавно, а в более далекие времена, труд был больше обязанностью. В войну, даже дети начинали работать в колхозах с восьми – двенадцати лет. Еще затемно поселок обходили бригадиры, стучали в окна, будили людей. На рассвете, к правлению или ферме шли женщины и подростки, ведя за руки досыпающих на ходу детей, братишек и сестренок. Мальчики больше работали на фермах, а девочек чаще всего направляли в помощь пахарям, в погонычи…

Маленький погоныч! Закутанный от солнца и пыли в посеревший от пота платочек, он упирался босыми пяточками в прощлогоднюю стерню и тянул за налыгач упрямых волов. Иногда платочек впитывал их злые слезы: запотелые быки хлестали хвостами по пыльным бокам, сгоняя секущую их шкуры мошку и оводов, упорно сопротивлялись, не желая тянуть тяжелый плуг. И слезы эти некогда и нечем было вытирать: одна ручонка тянула налыгач, а другая грозила волам хворостиной, и тонкий, прерываемый всхлипами голосок сердито покрикивал: «Цоб! Цоб цобэ!»

Маленький погоныч! Упрямо тянувший тонкими ручонками немыслимую тяжесть огромной войны, с надеждой поглядывал на появившуюся в небе тучку: вдруг боженька сжалится и пошлет дождь. И тогда станут проклятые волы, потому-что в дождь на них пахать нельзя: ярмо до крови потрет мокрую шею. И погоныч, спрятавшись под стожок старой соломы или под телегу, сможет отдохнуть. Тонкими пальчиками он сплетет травяной веночек или куклу, из соломы и веточек! И немного поиграет с ней! А если дождь затянется, он, убаюкивая свою игрушку,  незаметно задремлет и сам. И будет спать так крепко, как не спят обычные дети, и не заметит, как чьи-то руки накроют его худенькое тельце рогожкой или старым пиджаком. Он будет спать, приоткрыв потрескавшиеся, искусанные от отчаяния губки и ничего не приснится ему, потому что уставшие люди – снов не видят…

Прошло время: пргонычи выросли, повыходили замуж и народили детей. Только их дети – не работали так, как работали они сами! Великой ценой оплатил тогда народ покой своих детей и внуков…

Но деревня, она отдыха не знает и делов - хватало всем: и большим и малым.

…Баязид, кроме крупного скота, завел еще и десятка полтора овец, которыми в основном занимались его сыновья. С них и началась любопытная история, которая  как обычно, свершилась не без участия его друга. Той зимой, Иван, приехав на центральную усадьбу, немного замешкался по делам и решил забежать на часок к Баязиду, перекусить и переждать время до отъезда в Кузубай. Он был сильно голоден, а на голодный желудок становился еще более активным и предприимчивым чем обычно. С ним был его товарищ. Шагая через поселок к дому Баязида, Иван напряженно размышлял на серьезную тему, как можно обставить дело так, что бы можно было не только пообедать, но еще и….   А почему нет? Если хорошо подумать, то всякое может случиться!

- Слушай! – остановился Иван, обращаясь к товарищу: - Ты хочешь свежину?

- Кто ж не хочет! – облизнулся друг: - Свежина дело святое!

- Тогда надо поработать! Идем?

- Не вопрос! Идем!

Кульширан была дома одна: муж запаздывал, дети были в школе. Завидев входящих в дом мужчин, она приветливо поздоровалась с ними.

- А Баязида нэма! – виновато улыбнулась она: - Где то в своем гаражу застрял…

- Знаю! – уверенно заявил Иван, честно и открыто заглянув в глаза подруги: - Тут такое дело: он сказал что придет позже… И еще, попросил нас, что-бы мы зарезали барана, ему самому некогда!

- И хорошо! – обрадовалась хозяйка: - Давно пора, мясо уже кончилось! А какого барана, он вам сказал?

- Черного! – Иван даже не моргнул глазом: - Давай ножики и посуду! Мы быстро!

- Ладно, идите! Ты, Иван, сам похазинуй! А я в магазин сбигаю, куплю вам чего ни-будь! Все же таки свежина…

…Запоздавший Баязид, злой и голодный, торопливо шагал домой. В холодной веранде, обметая намерзший на сапоги снег, он чутко шевельнул ноздрями: пахло жареным мясом. Завгар повеселел. Его настроение улучшилось еще больше, когда на кухне он увидел сидящих за накрытым столом гостей. По покрасневшему лицу друга он понял, что мужики успели отхлебнуть из стоявшей на столе бутылки. Наметанным взглядом хозяин заметил на самодельном комоде еще одну, не распечатанную…

- Ото добре! – довольно сказал он, протирая руки полотенцем, которое ему подала жена: - Да у нас свежина! Наливай Иван, я голодный як собака!

Накинувшись на еду, Баязид жадно утолял первый голод. Перекусив, откинулся от стола, весело поглядел на гостей.

- Добра баранина! А где ты, Кульширан, взяла ее, кто-то принес?

- Да ты шо, забув что-ли? Цэ жэ наш баран! – удивилась жена.

- Как наш? Я же не резал!

- Так Иван…Вон, воны и ризалы! Иван, шо ты мовчишь?

Иван, пригнув голову, добросовестно обгрызал косточку, старательно избегая взгляда заподозрившего неладное Баязида.

- Ива-а-н! – певуче произнес хозяин, пристально глядя на друга: - Ты какого барана зарезал?

- Черного! – пригнул к столу голову дружок.

- Та-а-ак! – недобро протянул хозяин и резко поднявшись, вышел из-за стола.

- Ох и шутники вы! – весело засмеялся Баязид, вернувшись со двора. От него тянуло свежим запахом навоза и мороза: - Я в сарай ходил! – пояснил он жене: - Баранов смотрел! Все на месте, все четырнадцать! Накладывай Кульширан куырдак, я не наелся еще…

Жена машинально вывалила на поднос парящее мясо.

- Иван! – спросила она: - А шо случилось? Вы барана ризалы?

- Резали! – подтвердил Иван.

- Черного?

- Черного! – снова кивнул друг.

- А шо тоди Баязид кажэ? Як так?

- Не знаю!

Баязид перестал жевать, с недоумением слушая их разговор.

- Та-а-к! – снова протянул он, вытирая жирные руки и губы: - А ну, други мои, пишлы в сарай! Вси! – стрельнул глазами в моргающую жену.

В сарае было темновато. Шумно вздыхали коровы и годовалая телушка. В закутке заполошились испугавшиеся людей овцы.

- Считай! – велел хозяин жене.

- Раз, два! – начала считать Кульширан. Иван понуро стоял рядом, на овец не смотрел: - Так тринадцать же! Як ты считав? Как раз, черного барана нэма!

- Нэма! – передразнил жену Баязид. В отличие от нее, он предпочитал говорить на русском языке, беззлобно высмеивая хохляцкий говор своей подруги: - А в углу кто лежит? Собака что ли? Он и есть, черный… Постой! А чего он лежит? Я заходил, он лежал, и сейчас лежит, не бегает как остальные…

- Ива-а-н! – в голосе, почуявшего не доброе, хозяина, прозвучали угрожающие нотки: - Скажи, почему баран лежит?

- Кто его знает? – недовольно фыркнул Иван, отворачиваясь в сторону: - И чего ты привязался? Лежит да и лежит! Может он спать хочет!

- Спит, говоришь? Щас, я его разбужу! – Баязид решительно открыл калитку в клетку с овцами.

Испуганные матки забегали по загончику. Только большой, черный баран, плохо различимый в полумраке, лежал в углу, как и прежде. Его большая голова неподвижно смотрела в сторону хозяина. Баязид нагнулся и ухватился за толстый, кривой рог…

- Это что? Что это? – возмутился ошарашенный хозяин. В его руке была баранья голова. Сама, лохматая туша, лежала на соломе, только из того места, где должна быть шея – торчал воткнутый в навоз колышек, с насохшей на острие кровью. Баязид отбросил голову и ухватился за шкуру барана, тряхнул: из нее посыпалась туго упресованная солома…

Баязид расшумелся не на шутку, но глянув на весело смеявшуюся жену, не выдержал, тоже – улыбнулся…

- А что, по людски, нельзя было? – спросил он виноватого Ивана. Помирившиеся друзья сидели за столом, мирно закусывали.

- Баязид! – подал голос Иванов друг: - Я того… Я ж не знал…что тут вот так…Такое дело…

- Ладно! – подобрел Баязид: - Причем ты…Это все он, веселый наш! Никак не угомонится! А, Иван? Колы ты ума набэрэшся? – и не дождавшись ответа подвел итог сам: - Наверное, никогда!

- Та хватэ вам спорыть! – вмешалась в их разговор Кульширан: - Ну пошутковав Иван, и ладно! Все равно, барана надо було ризать! Вы лучше йиште, та пыйте! Вон, у вас ще цила бутылка! Все ж таки – свежина! Кушай, Ваня, на здоровичко!

…И в правду, права хозяйка. Чего спорить? Ведь барана то, все равно собирались резать. И какая разница, кто это будет делать и когда! Главное – результат …И – свежина! Хороший, получился куырдак… Вкусный!