Баба Зина

— Баба, баба, бабуля, ты что, глухая? — четырёхлетняя Диана стянула толстый свитер себе на голову, пытаясь его снять и застряла в тугом горлышке.

— Бабушка, выручай, — кряхтела малышка, извиваясь своим пухленьким тельцем, тщетно пытаясь помочь себе короткими ручками.

— Голова большая какая. Ну же, ба-буш-ка! — она устало опустила руки. — Уф, не могу больше, устала я.

Через дырочки свитера было немного видно. Диана прошлёпала в колготах и с одной тапочкой на правой ноге, со свитером на голове на кухню. Баба Зина, в фартуке поверх халата, шумно мыла посуду под краном.

— Баба, ну сколько можно звать? Ты точно глухая. Зову, зову, голова аж разболелась звать. Голос мой устал кричать. — Она схватила бабин фартук и несколько раз сильно его дёрнула.

— Деточка! — Бабка быстро перекрыла кран, мазанула мокрые ладони о фартук и склонилась над ребёнком.

— Деточка моя, застряла? — Бабушка улыбнулась. — Ты меня, наверное, звала? Я же глухая, ты знаешь. — Ловкими пальцами она расстегнула две пуговки на вороте и стала освобождать внучку.

— Я не деточка, я привидение, страшное привидение. — Диана выставила перед собой руки, скривила пальцы и изобразила на лице, как ей показалось, страшную гримасу. — А-а-а. У-у-у-у.

Бабушка опять улыбнулась.

— Доченька моя, иди в комнату, раздевайся. Я сейчас домою посуду и приду. У нас сейчас дневной отдых начнётся, как всегда, один на двоих.

— Я не твоя деточка, а мамина. Почему ты мне всё время — «деточка, доченька»? — девочке явно не хотелось быть одной в спальне.

— А ты мне и есть доченька. Я тебя с пелёнок нянчу, ты мне и есть родненький ребёночек. Иди, иди в комнату.

Баба открыла водопроводный кран. Зашумела вода. Диа¬на не спешила уходить.

— Баба, а ты же глухая, как ты со мной разговариваешь? Ты меня слышишь, да? — Она снова дёрнула за бабин фартук.

— Диана, дай мне минутку. Что ещё? — Бабушка перекрыла воду и повернулась к внучке.

— Я говорю, как ты меня слышишь? — почти прокричала девочка.

— Деточка, я по губам понимаю, — улыбнулась баба Зина.

— Даже если шёпотом-шёпотом? — допытывалась Диана.

— Главное, чтобы я губы видела, — кивнула бабушка.

Она подняла внучку на руки и понесла в спальную комнату, где уже была разобрана большая двухместная кровать. Тапочка мягко упала с детской ноги незамеченной. Положила ребёнка на одеяло. Сняла ей колготки.

— Давай, тебе сказку поставлю? Ты накройся, лежи, слушай, а я мигом. Какую тебе? — Бабушка повернулась к радиоле, нажала на кнопку включения.

— Крокодила Гену. Крокодила Гену. — Диана вскочила на ноги и стала прыгать на кровати. — Гену, Гену, крокодила! Гену, Гену, крокодила!

Баба достала нужную пластинку. Установила в проигрыватель и аккуратно опустила иглу на край винила. Из динамиков донеслось лёгкое потрескивание, затем голос рассказчика. Девочка перестала прыгать и, упав с размаху на подушки, вся превратилась в слух.

— Дианочка, не громко звук, нормально?

Получив утвердительный кивок, бабушка Зина вернулась на кухню. Оттуда донёсся шум воды и звяканье тарелок. Диа¬на пару минут внимательно слушала инсценировку, потом вдруг крикнула:

— Баба, баба, а, бабуля, а почему тебя Зина назвали?

Не получив ответа, вернула своё внимание к пластинке и заключила сама себе вслух:

— Хорошо, что не Шапокляк. Хи-хи.

Баба Зина домыла последнюю тарелку и всё ещё стоя перед раковиной, вытирала мокрые тарелки насухо и складывала их в сушилку, закреплённую в шкафчике над умывальником.

«Юра, наверное, уже купил яйца. Догадается, надеюсь, не трезвонить в звонок, ключи у него есть. Не знаю, что с ним сделаю, если мне ребёнка разбудит. Сколько раз его просила сделать какой-нибудь выключатель на звонок. Так. Что ещё? На сегодня, вроде, со всеми важными делами справилась. Главное, в поликлинику съездили, уколы и перевязку сделали. Никак шов не заживёт, проклятый. Это ж надо, на старости лет подряд три операции перенести! За что ж меня так, Господи. А, вот. Разве что пошлю деда с Дианкой погулять на санках вечером. Снега, правда, совсем немножко. Ничего, Юра найдёт, ребёнку в радость. Белла после работы, скорее всего, смоется куда. К своему недоростку, скорее всего. Ну, да ладно, бог с ней. Пускай как может жизнь свою непутёвую налаживает. Всё равно мы с дедом дочь растим. Прости, Господи. Не жизнь, а сплошное испытание, не одно, так другое. А куда деваться, жить надо. Ну всё, вроде до обеда управилась, пойду к Дианке».

В тот самый момент, когда баба Зина поставила последнюю вытертую тарелку, возник на секунду сильный гул, и сразу следом резко качнуло сначала в одну сторону, тут же в другую. Баба Зина гула не услышала. Он прошёл по ней, по всем её внутренностям, сильной пугающей вибрацией. Не успела баба понять, что происходит, как что-то тяжёлое больно ударило её по голове. От сильного толчка ноги у неё подкосились, и она осела на колени. Пол, словно живой, задышал медленно и тяжело, пришёл в движение и внезапно затих. С потолка посыпалась штукатурка. С шумом рухнул кухонный шкаф с посудой, съехал с тумбочки и завалился на бок огромный цветной ламповый телевизор. Секундная рас¬терянность бабы Зины сменилась судорожной, нервной дрожью. Мозг её лихорадочно заработал. Она уже догадывалась, пока ещё не до конца, не совсем осознавая, что это был первый толчок, что началось землетрясение. Вцепившись руками в края умывальника, баба тяжело поднялась на ноги, заметив боковым зрением разбитую люстру на полу рядом. По щеке текла кровь. В следующий миг новая волна сотрясла здание, затем ещё и ещё, сильней и ещё сильней. Всё происходило очень быстро. Стены тряслись, как в лихорадке, пол под ногами вздувался и опускался, словно морские волны. Дом весь трещал и стонал. Гул поднялся необычайный. Но баба Зина этого не слышала. В голове пульсировала одна единственная мысль — ребёнок. Она кинулась в спальню.

— Бабушка, бабушка!

Диана сидела на коленях посередине кровати, перепуганная, ничего не понимая. Пластинка продолжала крутиться. Чвырк, чвырк, чвырк — доносилось из динамиков.

— Бабушка, б-а-а-ба! — ребёнок заплакал.

Дом продолжал содрогаться, стонать и ухать. Потолочные плиты верхнего пятого этажа угрожающе полезли в разные стороны. Сквозь щели сыпалось и сыпалось: мел, сухая строительная пыль и ещё что-то, похоже с верхней квартиры от соседей.

— Ба-буш-ка! — Диана уже визжала, как умеют визжать все девочки. Но баба Зина ничего не слышала. Она ворвалась в комнату, схватила ребёнка и прижала к себе.

— Деточка, деточка!

Остро пронзила новая мысль: «Только на кухню, на кухню». Лихорадочно забилась в голове: «Там большой дубовый стол. Солдатский, со сплошной перегородкой вместо ножек, который Юра из части привёз. Туда, быстрей». Стол в своё время поставили около несущей стены, когда расширяли кухню, соединяли её с балконом.

Какой узкий показался коридор на кухню! И бесконечно длинный. Два метра пути превратились в дистанцию длиною в целую вечность. Тонкие простенки слева и справа сжимались, складывались прямо на глазах. Что-то сильно ударило по рукам и по голове. Баба Зина, вжала в себя ребёнка, прикрывая собой: головой, грудью, не чувствуя ни боли, ни страха. Лишь отчаянно дёргала и сверлила мысль: «Под стол, под стол, под стол!». Пыль поднялась такая, что ничего уже не было видно, дышать становилось невозможно. Одним отчаянным движением баба Зина затолкнула Диану под стол, и в тот же момент, издав предсмертный страшный стон, дом начал оседать. Баба наполовину успела влезть за внучкой, прежде чем страшный удар по спине и по ногам одновременно лишили её сознания.

Дом рухнул и заваливался на противоположную от кухни сторону. В сторону зала и спальной комнаты, где минуту назад крутилась пластинка с детской сказкой. Многотонные плиты перекрытия с разных этажей соединились плашмя, расплющив в лепёшку и раскрошив всё, что попадало между ними. Этажом ниже так и остался спать на диване вечным сном сосед, отдыхавший после ночного дежурства. Под многотонными обломками были в одну секунду погребены все, кто находился в этот час дома. Рыхлый туф раздробился и рассыпался в порошок и крошку, разбросался пудовыми каменными снарядами далеко в стороны от поверженного тела здания. Прутья арматуры и труб зловеще ощетинились, звеня смертоносными струнами. Воздух наполнился устойчивым запахом серы и газа. Наполнился запахом смерти.

Когда через несколько минут пыль осела, пятиэтажный трёхподъездный многоквартирный дом предстал взору грудой строительного мусора. Что могло выжить в этом страшном разрушении? Прошло пять минут. Перед раздробленным, размолотым, погибшим домом стоял дед Юра в военной форме, в шинели и с тремя десятками яиц в руках, аккуратно уложенными в лоток. Стоял с растерянным, перекошенным, чужим лицом. Возле него на коленях беззвучно рыдала, не веря во всё происходящее, не желая верить, Белла, его дочь и мать Дианы. Дед отсутствующим взглядом посмотрел на яйца, откинул их прочь, произнёс тихо и обречённо, незнакомым для себя голосом.

— Белла, это всё, это конец. Бабка Дианку как-раз спать укладывала.

Белла продолжала беззвучно рыдать, сидя на мёрзлой земле.

Эти страшные подземные толчки унесли за те минуты более двадцати тысяч жизней в одном только Ленинакане. Каждую десятую жизнь в городе. Но им тогда этого не было известно. Сейчас там, в этих страшных, безнадёжных развалинах...

— Деда, деда! — послышался неуверенный охрипший голосок.

Что это? Показалось? Почудилось? И снова, уже более громко и смело:

— Деда, мама, мама! — звала Диана. — Я здесь, под бабой Зиной!

Откуда голос? На вершине холма из строительного боя виднелся край солдатского стола. На нём — детская тапочка.

Кто сказал, что чудес не бывает? Чудеса случаются!

Баба Зина осталась жива. Выжила. Перенесла много операций и длительное лечение. Осталась инвалидом на всю жизнь и прожила после тех страшных событий ещё девятнадцать лет. Внучка Диана не получила ни одной царапины. Все последующие годы она была рядом с бабушкой.

— Деточка! Не забывай меня!