2 курс. Поэтика Дворянского гнезда

Приступая к анализу поэтики романа «Дворянское гнездо», нельзя не коснуться терминологии.
Дело в том, что понятие поэтики имеет столь зыбкий смысл и столь широкое толкование, что трудно со всей четкостью очертить круг проблем, входящих в поле рассмотрения этой области литературоведения.
Термин «поэтика» был придуман Аристотелем для обозначения науки об искусстве поэзии.
В последующие времена это понятие расширялось, помногу распространяясь с поэзии на всю литературу.
В советском литературоведении поэтика то обозначала теорию литературы в целом, то отождествлялась с художественным мастерством, то сводилась к лингвостилистике.
В наше время понятие принимает довольно-таки расплывчатые очертания
Так, Н.Конрад говорит, что

«поэтика есть наука о формах, видах, средствах и способах словесно-художественного творчества, о структурных типах и жанрах литературных произведений».

Н.Гей (само название  книги которого - «Искусство слова» - по мнению С.Шаталова есть «точный эквивалент поэтики») считает, что

«в ходе анализа поэтики суммируются и обобщаются приемы и средства, характерные для определенной совокупности явлений (в творчестве одного писателя или в пределах одного произведения), взятых в значительной мере обособленно, как самостоятельный предмет изучения».

Сам же С.Шаталов, рассуждая о поэтике, делает весьма туманное замечание о том, что она

«позволяет синтезировать данные различных сфер анализа, как бы опредмечивая их в художественном слове».

Наиболее простой и ясной лично мне видится концепция, изложенная во «Введении в литературоведение» под редакцией Г.Поспелова, согласно которой поэтика есть

«учение о сторонах и элементах организации отдельного художественного произведения».

Но все равно остается признать, что предмет поэтики неимоверно обширен, ибо неисчерпаемо обилие тех самых «сторон и элементов» художественного произведения вкупе с объединяющими их взаимосвязями.
На мой взгляд, при обсуждении поэтики необходимо коснуться таких проблем, как жанр, структура, содержание, форма произведения - самостоятельно и во взаимозависимости друг от друга.

1

Проблема жанра занимает важное место в исследовании творчества Тургенева.
В полной мере относится это и к «Дворянскому гнезду». Ведь при жанровой классификации произведения мы сталкиваемся с определенными затруднениями.
По «эпическому масштабу» изображаемого вещь явно не «дотягивает» до полновесного романа, ее хочется назвать повестью.
Но по глубине проблем и по внутренним движениям характеров это - роман.
Вероятно, и сам автор колебался в жанровой принадлежности «Дворянского гнезда». Весьма и даже излишне (вспомним хотя бы бесконечные переделки «Рудина» в угоду друзей) чувствительный к чужому мнению, в нескольких различных письмах 1859 года - в зависимости от тех или иных критических замечаний - Иван Сергеевич называет свое творение то романом, то повестью. И лишь в окончательной редакции, ободренный триумфом, все-таки поименовывает его романом.
Фактически же Тургенев создал некоторый собственный жанр - по словам А.Цейтлина, особую разновидность

«общественно-психологического романа, который стоит на границе повести по предельной сжатости, концентрированности своего содержания».

При комплексном анализе произведения важно выяснить и вопрос о структуре повествования. Ведь писатель редко рисует мир, отображенный бесстрастным оком. Обычно мы видим изображаемое сквозь глаза одного из героев (или нескольких попеременно), а иногда - при так называемой «сказовой» форме повествования - внимаем исповеди некоего рассказчика, пишущего от первого лица.
Очевидно, что тот вариант, когда автор не сливается в первом лице с одним из своих героев, а отстраняется и уходит на второй план, бывает более богатым по различным взглядам на одно и то же явление. Но зато сказовое повествование позволяет более четко выразить авторскую позицию по отношению к описываемому.
Вероятно, потому Тургенев так любил «посредническую» форму повествования: по подсчетам С.Шаталова, числа его произведений с рассказчиками и без оных соотносятся как 24:14. Исследователь делает вывод о том, что

«повествователь даже при отчетливо очерченном рассказчике оказывается необходимейшим посредником в поэтике Тургенева. Степень близости его к Тургеневу оказывается различной, не всегда можно говорить о нем как о замещении автора в образной системе произведения, но всегда он представитель той интеллигентной среды, которая интересуется вопросами общественной жизни и к которой принадлежит сам Тургенев».

Вероятно, поэтому даже в тех произведениях, где рассказчика нет, Тургенев сближает повествование (или отдельные его периоды) с точкой зрения исключительно тех героев, которые близки ему по духу. Ну а там, где даже устами симпатичного персонажа не удается дать исчерпывающие оценки, он вторгается в художественный мир прямым авторским отступлением.
В «Дворянском гнезде» основная часть сюжета дается «сквозь глаз» Лаврецкого. Сцены же общего характера, где не присутствует главный герой или нет необходимости в индивидуальной дифференциации взгляда, даются как бы со стороны - автор покидает героя и демонстрирует события отъединенно.
Мне кажется просто невозможным, чтобы Тургенев - хоть на пару абзацев! - переселился в душу несимпатичного ему героя: Паншина, Варвары Павловны или хотя бы нейтрального Гедеоновского.
Это просто немыслимо в принятой им художественной системе: Иван Сергеевич показывает нам внутренние движения лишь тех душ, которым симпатизирует.
На мой взгляд, сия очевидная предвзятость автора в отношении к собственным персонажам заставляет нас колебаться в определении «Дворянского гнезда» как романа.
Ведь романная форма подразумевает описание эволюции различных человеческих натур. Каждый человек несет в себе сложный комплекс черного и белого и не может быть полноценно показан одним лишь внешним взглядом: для полного раскрытия тайного многообразия личности необходимо проникнуть внутрь. Никому, даже самому отпетому злодею, нельзя отказывать в праве иметь свой внутренний мир - иначе фигур героев становятся картонными. Смещение повествования в сторону точки зрения лишь симпатичных автору героев и как следствие показ отрицательных типов - подобных Паншину и Варваре Павловне - в лубочных тонах делает картину жизни не вполне объективной
Впрочем, при той степени романтической экзальтации чувств и отношений к персонажам, какая свойственна Тургеневу в подавляющем большинстве его творений, такой подход себя оправдывает. И при непрофессиональном чтении «Дворянского гнезда» никакого ощущения однобокости или недосказанности не возникает.

2

Содержание художественного произведения не может быть обойдено при его поэтическом анализе.
С точки зрения объективного содержания роман Тургенева рисует нам картины быта русского дворянства на закате его «золотого века». Само название произведения неслучайно и намекает на его содержание.
За исключением отдельных ретроспектив, связанных с пребыванием четы Лаврецких за границей, все действие происходит в дворянском гнезде. Точнее, в целых двух: в доме Калитиных в губернском городе О*** и в имении Лаврецкого в деревне Васильевское.
Для чего автор разнес действие?
Думаю, тут есть глубинный замысел. Ведь эти два «гнезда», примерно одинаковые по своему существу, меняются в романе в противоположных направлениях.
Дом Лаврецкого медленно идет в небытие, как и сам его хозяин со своей «бесполезной жизнью».
Дом же Калитиных, наоборот, проходит сложную эволюцию: рушатся его устои, умирают Марфа Тимофеевна и Марья Дмитриевна, уходит из светской жизни Лиза - но тем не менее он не гибнет, и в эпилоге мы видим его полным звонких голосов и новых молодых сил. Король умер, да здравствует король! Дворянское гнездо сгнило и рухнуло, но на его обломках уже угнездилась новая жизнь и быстро строится нечто будущее, еще не видное самому Тургеневу за сиреневой дымкой красивой мечты.

«Поэзия «Дворянского гнезда» - это поэзия обновления,

- считает Г.Бялый.

- Жизнь продолжается во всем величии и блеске ее стихийных сил».

Выражая свое отношение к изображаемому в субъективном содержании автор руководствуется идеей, которую закладывает в фундамент своего произведения
По мнению П.Пустовойта,

«Тургенев сделал центральной идейной проблемой романа сближение передового русского дворянства с народом».

Идея эта ясно проводится при решении одного из конфликтов, лежащих в основе романа -  противостояния славянофильства и западничества, которое обнажилось в споре  Паншина с Лаврецким.  Разумеется, сама проблема была сложнее и шире, нежели ее рисует диалог героев-антиподов.

«Лаврецкий наделен некоторыми лучшими чертами славянофильства. Противником же его Тургенев сделал одного из худших «западников» - Паншина»,

- считает П. Пустовойт, и это вполне справедливо.
Но в то же время основные точки расхождения этих двух направлений русской мысли, как и отношение к ним самого писателя, очерчены с достаточной точностью. Тургенев - приверженец русской мысли, несмотря на многолетнюю оторванность от Родины, и он довольно убедительно доказывает моральное превосходство Лаврецкого. Превосходство сие тем более серьезно, что последний (подобно самому автору) долго жил за границей и знает Европу не понаслышке.
Второй конфликт - на мой взгляд, куда более серьезный, ибо затрагивает не отвлеченные идеи, а проблемы глубоко личностные - дает противоречие между страстью и долгом. Он разрывает души Лаврецкому и Лизе, приводит к драматической развязке их роман - такой свежий и многообещающий вначале.
Причина этого конфликта куда серьезней, нежели просто бытовая невозможность воссоединения двух любящих душ. Глубинная суть его стара как мир, ибо может быть сформулирована как трагическое противоречие между личным и общественным интересами. Ведь нет ничего более личного, чем любовь, а религиозный «долг», которому подчиняется Лиза - не более как сгущенная и спроецированная на индивидуума деструктивная общественная мораль, многие века державшая человека в жестких рамках еще до выхода на арену могущественных политических партий со всем арсеналом средств подавления человеческой личности. Фактически религия прошлых веков держала человека еще более сурово, нежели привычные нам теперь оковы светской власти, светских сил.
Сам Тургенев религиозностью не отличался. Биографические данные свидетельствуют о том, что он был в значительной мере свободен от предрассудков и прежде всего от условностей церковного брака - главной узды, накинутой церковью на свободную личность. Потому со столь потрясающей убедительностью нарисовал он мертвящую силу религиозных догм, обломивших у самой земли тонкий стебелек Лизиной судьбы.
Ведь уход в монастырь - это смерть при  жизни, самопогребение. Если разобраться по существу, ничего страшного в Лизиной жизни не произошло, никаких грехов она не совершила. Семья Лаврецкого давно распалась без ее участия, любящим сердцам нет помех в стремлении друг к другу. Даже в те времена - хоть и в очень жесткой форме - существовал церковный развод. И сбереги Лиза свою любовь к Лаврецкому, она никому бы не навредила, поскольку Варвара Павловна сама мечтала о том, как бы повыгодней избавиться от наскучившего мужа. Но дело осложнено еще и тем, что Лаврецкий в принципе не способен ни на какие действия кроме пустых речей о том, что его предок «крестьян за ребра вешал». Он, тридцатипятилетний мужчина, который должен был быть опорой Лизе, первым опускает руки перед первым же ударом судьбы, перекладывая весь груз незавершенности на плечи семнадцатилетней девушке! И Лиза убивает в себе росток человеческого чувства и с абсолютной бессмысленностью приносит чудовищную жертву, от которой пользы нет никому: хоронит себя заживо в монастырских стенах…
Исследователи всех времен восхищались «цельностью» характера Лизы. Мне же сия цельность кажется пугающей.
Нет, конечно - сама по себе хрупкая Лиза никому не принесла зла, но сам тип ее характера очень страшен. Мне кажется, что человек такого склада способен на что угодно, даже на преступление по отношению к другим людям - о чем сам Тургенев восхищенно писал в «стихотворении» «Порог»! - если только оно укладывается в его догматическую систему. На мой взгляд, нет ничего более страшного, чем человек, закостеневший в своих убеждениях: для такого отвлеченные принципы заслоняют и реальный мир и живых людей.
И все-таки, если не задумываться о пределах, до которых может довести фанатическое следование «долгу», образ Лизы нарисован достаточно убедительно и в нас рождается невольное уважение к этой девушке, рванувшейся в черную бездну монашества лишь по внутреннему порыву души.
Почему же Тургенев, сам далеко не догматик и не фанатик, с такой убедительностью нарисовал религиозную фанатичку, коей по сути является бедная Лиза?
Думается, тут виден парадокс личности, без которого не бывает великих художников.

3

«Дворянское гнездо» являет нам совершеннейший образец, в котором форма идеально соответствует содержанию.
Для того, чтобы органично выразить художественными средствами свою идею, автор построил точно продуманную систему персонажей, представляющую обширное поле для анализа.
В романе можно выделить положительных героев, к которым безусловно относятся Лаврецкий, Лиза, Лемм, Марфа Тимофеевна. Безусловно отрицательны Паншин и Варвара Павловна. Скорее к отрицательным, нежели к положительным тяготеют Марья Дмитриевна и Гедеоновский.
Система пронизана многочисленными связями.
Так, образуют пары, основанные на родстве душ, Лаврецкий и Лиза - равно как Паншин и Варвара Павловна.
Объединены Лаврецкий и Лемм своим отношением к Лизе и тонкостью восприятия окружающего мира.
Лаврецкий и Паншин - классические антиподы. Столь же антиподичны Лиза и Варвара Павловна - четверка этих персонажей образует устойчивый четырехугольник, у которого стороны дают противопоставленную, а диагонали - объединительную связь.
Можно выделить и второстепенные связи персонажей.
При одинаково посредственных способностях противоположны в отношении к искусству Лемм и Паншин.
Поиск связей может быть продолжен почти бесконечно.
Персонажи «Дворянского гнезда» образуют сложную и стройную систему, в которой имеется все необходимое, но ничто не может быть изъято без нарушения общей структуры.
Отношение к собственным персонажам - пробный камень любой авторской идеологии. Поэтому в романе видна та имманентная  необъективность Тургенева, о которой я уже говорил.
Ведь при сравнении Паншина с Лаврецким можно усомниться в безапелляционности оценок. Взгляды Лаврецкого прогрессивны, но сам он ограничивается речами, будучи принципиально неспособным ни на что (слова эпилога о том, что он будто бы «сделался хорошим хозяином», не кажутся правдивыми - ибо если так, то откуда же тоскливое «догорай, бесполезная жизнь»?!). Тот же Михалевич во многом прав: Лаврецкий - «байбак» (недаром П.Пустовойт находит качества, «в какой-то мере сближающие Лаврецкого с Обломовым»), от его благих намерений нет пользы. А Паншин при всей своей пустоте служит винтиком государственной машины и если его вывинтить, то она развалится. Вопрос в другом: хороша ли эта машина и не нужен ли ей ремонт ? Это выходит за рамки проблем романа. Но все-таки, быть может, Паншин не столь бесполезен на своем месте, как пытается убедить нас автор?
Впрочем, это второстепенная деталь, ни в малой мере не влияющая на общую ценность романа.
Богатство формы не исчерпывается одной лишь предметной изобразительностью. Мастер слова, Тургенев использует речевой строй произведения для создания особой атмосферы, погружающей нас в старое время.
Вот тетка Лаврецкого, которая

«окруженная арапчонками, тонконогими собачками и крикливыми попугаями, умерла на шелковом кривом диване времен Лудовика XV, с эмалевой табакеркой работы Петито в руках».

Сам подбор слов в этой фразе лучше любых пояснений рисует нам образ галломанки княжны Кубенской.
Выразительна и такая деталь, как написание фамилии композитора «БетГовен». В более раннем «Рудине» Тургенев пишет ее по-современному - «БетХовен». Прибегая к архаизму в «Дворянском гнезде» (равно как и написав по-старому имя французского короля в вышеприведенном отрывке), автор подчеркивает плюсквамперфект - «давно прошедшесть» изображаемого.
Стройная и законченная композиция довершает форму романа.
Эпизоды легко сменяют друг друга. Описания чередуются с диалогами, в которых автор выражает свои идеи. Действие развивается в хронологическом порядке, лишь иногда ретроспективно переносясь назад. Роман завершается эпилогом, который воспринимается вполне органично - сообразно традициям времени.
Кроме того, нельзя забыть, что Тургенев отправляет основные события романа в 1842 год, хотя пишет его в конце пятидесятых. Этот сдвиг вымысла по отношению к современности заставляет автора в конце сделать временной скачок. Композиционно Тургенев как бы отбрасывает нас на несколько лет назад с первых строк романа в конце возвращает в более позднее время, расставив все по местам и дав оценки былому.

4

Нельзя не коснуться и проблемы Тургеневского психологизма,
Многие исследователи - сравнивавшие Тургенева с такими признанными психологами, как Лев Толстой или Достоевский - вообще отказывали ему в психологизме.
Но дело в том, что Тургенев исповедовал совсем иной подход к проблеме проникновения во внутренний мир человека.

«Как всякий подлинный художник-психолог, Тургенев неравнодушен к процессам духовной жизни героя,

- отмечает А. Батюто.

- Однако главное отличие его психологической манеры от толстовской заключается в том, что в ней виден принципиальный противник изображения всего этого процесса. На авансцене тургеневского романа герой появляется только в самые ответственные моменты своей жизни; писатель изображает не непрерывное течение и чередование его психических состояний, не поток сознания, а лишь наиболее значительные его всплески.»

Тургенев не рисует последовательно всю сложную картину внутренних движений  своих героев. Он дает только отдельные «опорные точки» - поворотные моменты судеб и мыслей, мотивировку которых не проводит до конца.
Потому особенно важными становятся для него внешние проявления психических состояний (которых не чурался и Лев Толстой; достаточно вспомнить хотя бы многажды упомянутый дуб князя  Андрея): ими могут быть любые внешние черты, тонкие оттенки восприятий которых передают нюансы внутреннего состояния того или иного героя.
Например, обостренно чуткое описание картин окружающей природы в ночь накануне объяснения в любви:

«…Широкой волной вливалась в окна вместе с росистой прохладой, могучая до дерзости, песнь соловья».

Или просто отдельные штрихи: «пальцы бледных рук», «влажные глаза»,  «бледные губы»  Лизы в момент объяснения.
 Кроме того, в «Дворянском гнезде» Тургеневым использован один весьма интересный, на мой взгляд, прием.
Желая продемонстрировать нам всю силу переживаний Лаврецкого без углубления в тайники его души, Иван Сергеевич создает особую пару персонажей: Лаврецкий - Лемм. Между этими героями, одинаково любящими Лизу, устанавливается некая невозможная в реальном мире, сверхъестественная (по современной терминологии, экстрасенсорная) связь - Лемм служит как бы «зеркалом души» Лаврецкого. В ночь, когда русский барин парил в эмпиреях на крыльях только что разъяснившейся любви, бездарный немец вдруг сочиняет талантливую мелодию, разливающую по всему миру «какие-то дивные, торжествующие звуки». Когда же надежда на счастье с Лизой пошатнулась, нарушенная приездом жены Лаврецкого, Лемм словно переживает это  удар на себе, встречая героя неприветливо:

«Что вам надо?.. Я не могу каждую ночь играть, я декокт принял.»

И наконец, когда становится ясным, что занавес упал и света впереди больше нет, он подытоживает события беспощадными словами:

«Все умерло, и мы умерли».

История любви - что может быть личностней, что требует более глубокой разработки внутренних порывов?
Но Тургенев не описывает любовь подробно. Он даже не наделяет героев какими-то особо глубокими переживаниями и размышлениями. Любовь у него возникает как бы сама по себе, на не известной нам внутренней основе. И надо сказать, что такой взгляд на природу чувств более реалистичен, нежели скрупулезный психоанализ. Ведь каждый чувствующий человек, независимо от уровня интеллектуальной организации, как-то живет, переживает страсти, влюбляется, и т.д. Однако подавляющее большинство нас отнюдь не занимается рефлексиями (сама рефлексия как мысль обращенная внутрь уже есть в определенной мере симптом психического нарушения!), не пытается придать законченное словесное выражение подсознательным процессам, а воспринимает перемену собственных состояний и влечений как нечто само собой разумеющееся.
Так и Тургенев - опираясь, вероятно, на концепцию нормального человека со здоровой психикой, он не ведет по всем мысленным закоулкам, а дает нам лишь отдельные вехи. Чтобы проложить реальный путь, читатель должен сам потрудиться головой. Человек привыкший к тому, чтобы писатель все додумал, договорил и разжевал, может найти его сочинения поверхностными и излишне условными. Но зато читатель вдумчивый, не боящийся работы над прочитанным найдет в произведениях Ивана Сергеевича настоящий, правдивый психологизм изображаемого.

5

Говоря о поэтике «Дворянского гнезда», нельзя рассматривать этот роман в отрыве от прочих творений писателя.
Каждый художник слова в той или иной мере привязан к набору определенных проблем и характеров. Тургенев не является исключением в этом отношении. Более того, мне кажется, что приверженность его к повторяющимся типам выражена куда ярче, нежели у многих других писателей.
Особенно остро проявляется это в подборе персонажей.
Всем известна любовь Тургенева к изображению сильного женского характера - по словам С.Шаталова, она проявляется «в типе так называемых «тургеневских девушек»».
Но и другие герои достаточно легко угадываются и классифицируются,  перекочевывая из произведения в произведение.
Заставляют вспоминать один о другом Лаврецкий, Рудин, Н.Н. («Ася») своей любовью к суесловию и отсутствием способности к действиям хотя бы ради собственного блага. С другой стороны, напрашивается параллель между Лаврецким и Лежневым («Рудин») благодаря тому, что оба эти героя разумно относятся к хозяйственным проблемам.
Девушки же кажутся просто единоутробными сестрами: Наталья Ласунская («Рудин»), Ася, Лиза Калитина - в них больше сходства, чем различий.
Пристрастность Тургенева при изображении человеческих типов бросается в глаза даже при сравнительном анализе внешних характеристик его героев.
Так, все персонажи, которым явно или неявно симпатизирует автор, наделены комплексами простоты и псевдосермяжной народной грубоватости черт.
Достаточно вспомнить:

«широкое, без румянца, с небольшими бледно-серыми глазами и белесоватыми усами» лицо Лежнева;

Рудина «с прямым широким носом»;

Лаврецкого, обладателя «краснощекого, чисто русского лица с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами»;

«длинное и худое, с широким лбом, кверху плоским, книзу заостренным носом» лицо Базарова и его «красную руку»…

То же самое видим мы и в «тургеневских девушках»: желая показать приоритет духовного над телесным, писатель рисует всех их сходно, лишая женственности и делая упор на некую «природную естественность».

Наталья Ласунская «еще не успела развиться, была худа, смугла. держалась немного сутуловато», красивые и правильные черты ее были «слишком велики для семнадцатилетней девушки».

У Аси «было что-то свое, особенное в складе ее смугловатого круглого лица», но и она была «как будто не вполне еще развита».

В движениях Лизы Калитиной виднелась «несколько неловкая грация»…

И так далее, и тому подобное в том же духе, почти без вариаций.
При чтении произведений подряд в читательскую душу может закрасться досада на заштампованность, стереотипную клишированность образов Тургенева.
Так ли это?
Думается, что не совсем так.
Идеалы Тургенева плохо укладывались в прокрустово ложе реальности. Чтобы дать жизнь персонажам, носителям не в меру красивых идей, автору пришлось создать свой собственный, особый и почти полностью вымышленный мир.
Создав этот мир - имеющий мало общего с прозаической реальностью! - Тургенев стал рабом своей эстетики.
Он уже не мог и не хотел оторваться от  вымыслов, окунуться в настоящую жизнь с ее суетой некрасивыми звуками, неприятными запахами, убогими людьми, с его бедностью и пороками. И от произведения к произведению он обходил по одному и тому же кругу свой иллюзорный мирок, демонстрируя его читателю под разными углами зрения.
Но свершилось чудо: восковые фигуры, созданные Тургеневской фантазией, ожили!
Сила художественного таланта переборола изначальную заданность идей. И в произведениях Тургенева мы видим не схемы, а живых людей, в существовании которых уже трудно усомниться.
Средний читатель обычно пропускает мимо все высокие идеи, которые автор вплетал в художественную фактуру произведения. Обычному человеку не до идей: раскрывая книгу, он хочет на малый срок отключиться от собственных хлопот, забыть о себе, погрузиться в мир героев, пожить в ином времени. Романы Тургенева - чудесное средство, позволяющее в любой момент уйти от опостылевшей жизни. Они обволакивают душу своим дивным языком, уносят читателя далеко-далеко, дарят наслаждение спокойных переживаний.
Что касается «Дворянского гнезда», то, по словам П.Пустовойта,

«это произведение отличается классической простотой сюжета и в то же время глубокой разработкой характеров».

Не случайно именно этот роман читают и перечитывают уже много лет, и нынешний читатель наслаждается поэтическим миром умершей эпохи, которая кипела когда-то - плоха ли, хороша, не нам судить - и которая никогда уже больше не вернется, не возродится, а останется лишь тенью между книжных страниц…

*   *   *

Нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется.
Воистину так.

«Во имя общественного долга Тургенев отрицал стремление к счастью»,

- считает Г.Бялый.
В отношении к нарождающимся демократам, к проблеме выбора между личным и общественным Тургенев испытывал противоречия и в конце жизни все-таки был более склонен к ценности личного.
Но в «Дворянском гнезде» образом Лизы он пытается убедить нас в том, что нужно именно поступиться личным счастьем перед общественным долгом.
Этот тезис еще ярче проведен в романе «Накануне».
Способен ли был автор предугадать, к  чему приведет эта догма, развитая до своей логической точки?
И думал ли он, что идея о ничтожестве личного перед общественным абсурдна и вредна по самой своей сути, ибо общество сложено из личностей - и если уничтожить личность, то рухнет все общество, в чем убедила нас наша собственная история!
Читая Тургеневские романы, занятые апологией «новых людей» - тех самых,  которые в итоге своей деятельности разрушили в прах все старое, не создав ничего жизнеспособного взамен…
Глядя на все это нынешним многомудрым оком, нетрудно обвинить писателя в том, что и он внес свою лепту в нынешний кризис.
Но мне думается, что человека нельзя судить задним числом.
Нельзя требовать от писателя - пусть даже гениального! - способности предвидеть на век вперед.
Мог ли Иван Сергеич Тургенев - «седовласый юноша», розовощекий либеральный барин, благодушный помещик и дворянин, колесивший по Европам как по своему палисаду (исправно кормимый крепостными мужиками, к освобождению которых призывал!), никогда не знавший хлопот  о близких, не  ведавший заботы о куске хлеба?..
Мог ли он - воспевая в середине мягкотелого XIX века жертву личного на алтаре общественного - предвидеть, какой чудовищной несвободой личности и каким мучительным умиранием общества все это закончится?
Конечно, не мог.
Отсутствие сверхдальнего предвидения у автора «Дворянского гнезда» не обесценивает для нас этот чудесный роман, который навек останется в сокровищнице русской культуры как шедевр словесного творчества - как засушенный цветок прежней жизни и идейный памятник своей эпохи.


ЛИТЕРАТУРА

1. Батюто А.И. Тургенев-романист. Л., «Наука», 1972.
2. Бялый Г.А. Тургенев и русский реализм. М.-Л., «Советский писатель», 1962.
3. Гей Н.К. Искусство слова. М., «Наука», 1967.
4. Конрад Н.И.О работах В.В. Виноградова по вопросам стилистики, поэтики и теории поэтической речи. В кн.: «Проблемы современной филологии». М., «Наука», 1971.
5. Поспелов Г.Н. и др. Введение в литературоведение.  М., «Высшая школа», 1983.
6. Пустовойт П.Г. Иван Сергеевич Тургенев.  М., Изд-во МГУ, 1957.
7. Шаталов С.Е. Проблемы поэтики И.С.Тургенева. М., «Просвещение», 1969.
8. Шаталов С.Е. Художественный мир Тургенева. М., «Наука», 1979.
9. Цейтлин А.Г. Мастерство Тургенева-романиста. М., «Советский писатель», 1958.


                1991 г.

© Виктор Улин 1991 г.
© Виктор Улин 2019 г. - дизайн обложки.

Сборник работ «Литературный институт»

http://www.litres.ru/viktor-ulin/literaturnyy-institut/

250 стр.