Жених без лица

Сны, знаки, ночные видения…
Что стоит за житейскими драмами, уголовными преступлениями, несчастными случаями? Преступная воля человека, стечение обстоятельств, вина перед Богом или есть нечто иное, едва видимое, скрытое за грубой материальной оболочкой мира?
Такие вопросы задает себе каждый раз Иван Петрович Шмыга, бывший следователь прокуратуры, а ныне детектив по предотвращению несчастных случаев или «дознаватель небесной канцелярии», как он себя в шутку называет, берясь за новое дело в своей практике.
По множеству примет и на основании расшифровки снов клиентов Иван Петрович прогнозирует несчастные случаи и дает рекомендации по их предотвращению.
Его хлопоты сопряжены с таким смертельный риском, что он только чудом выходит живым из передряг, в которых оказывается, едва только занявшись обычным на первый взгляд делом.
Романы написаны в жанре детектива-расследования. Анализ происходящего и рассуждения о возможных «энергетических» причинах перемежаются все новыми неожиданными событиями, и появлением новых жертв. Все романы имеют эффект паззла, когда прихотливо разбросанные детали, эпизоды, образы в конце выстраиваются в стройную картину, где все взаимосвязано и взаимообусловлено не столько каузально-внешними причинами, сколько глубинно, на загадочном уровне Судьбы.
Уникальность серии «Небесный дознаватель» еще и в том, что напряженный детективный сюжет книга за книгой вводит читателя в таинственный мир сновидений, знаков (примет) и ночных видений.


Оглавление
Глава первая. Жених без лица
Глава вторая. Билет в один конец
Глава третья. Тайное агентство
Глава четвертая. Закон Паули
Глава пятая. Неудачливые почтальоны
Глава шестая. Провалившийся экзамен
Глава седьмая. В горящем терновнике
Глава восьмая. Под тенью чугунного меча
Глава девятая. Обвинительное заключение
Глава десятая. Соблазнение
Глава одиннадцатая. Назидание святому Антонию
Глава двенадцатая. Неистовые янычары
Глава тринадцатая. Прямое око
Глава четырнадцатая. Восемьдесят второй элемент
Глава пятнадцатая. Необъявленные "прелести"
Глава шестнадцатая. Звездный час Звездочета
Глава семнадцатая. Истребители чаек



Глава первая. Жених без лица

Предчувствие — комплекс психических переживаний, связанный с невозможностью определить источник нарастающей опасности.
Из инструкции детективов РАНСа.
Почему Иван Петрович Шмыга решил, что в этот славный весенний день с кем-то из его близких обязательно должно случиться несчастье? Когда в первый раз появилось нехорошее предчувствие? Может, на площади Горького, где нос к носу столкнулся с цыганкой и та, здоровая усатая тетка в пышных цветных одеждах, пробасила:
— Дай-ка, я тебе, касатик, погадаю.
— Времени нет, коллега, — снисходительно отмахнулся Иван Петрович, в настоящее время трудившийся владельцем гадательного салона «Мадам Фуше». Но так нечаянно вышло, что она все-таки ухватилась за его руку. Легко разжала пальцы и глянула:
— Да, времени тебе, касатик, мало осталось!
И отвернулась, мгновенно потеряв к нему интерес.
Шмыга в недоумении дернул плечом, и независимо проследовал дальше. Но, спустя несколько шагов, не выдержал и украдкой посмотрел на ладонь. Что она там увидела, что значит — «времени нет»? Основные линии глубокие, четкие: линия жизни упирается в запястье, предвещая долголетье, линия ума упрямо рвется вверх, а вот сердечная, согласен, запутана, вся из мелких черточек, что по всем правилам хиромантии обещает кучу любовниц, множество увлечений, но врет, ох, как врет. Судя по его личной жизни, она должна совсем отсутствовать!
Бред собачий! Эти темные жрицы сведущи лишь в одном — в предвидении позолотит «касатик» ручку или нет. Времени нет… Чего-чего, а времени много. Еще час до встречи с Мариной Чайкой, менеджером отдела валютных операций «Трансбанка». Клиент, о котором можно только мечтать. Состоятельные родители, не замужем и помешана на мистике. Убеждена, что ее драгоценной жизни угрожает страшная опасность, и считает, что жива до сих пор лишь благодаря непрестанным усилиям Ивана Петровича. Роль личного ангела-хранителя устраивала Шмыгу, поскольку щедро оплачивалась.
Но присутствовал один тяжкий момент, который весьма тяготил его: клиент попался безумно красивый! Фотомодель. Без всякого преувеличения. Все линии изящной фигуры находились в идеальной пропорции, часами сидел бы и таял от восхищения. Именно о такой женщине он мечтал всю свою юность.
Представьте: час ночи, звонок на сотовый: «Иван, вы должны срочно приехать. Мне приснился ужасный сон!». Встречает в халате на голое тело. Проводит в спальню, хватается за стакан воды, рассказывает со слезами на глазах:
— Какой-то черный негодяй бежит за мной с кривым ножом. Большое светлое здание, множество людей, и ни один не хочет мне помочь. Все смотрят на меня, но как будто не видят. Убийца машет ножом, а сам весь в черном, капюшон на голове… на монаха похож. Вы говорили, полуночные сны сбываются через неделю. Что делать, Иван? Я не хочу умирать!
Смотрит на него жалостливым взглядом и хлопает роскошными ресницами.
Как ему хотелось обнять эти вздрагивающие плечики, прижать к себе… Но, Иван Петрович, сложив руки на груди, словно школьный учитель, начинает расхаживать по мягкому ковру спальни и нудно объяснять:
— Стоит обращать внимание лишь на сны, явившиеся в промежуток времени от двух до четырех часов ночи. Ваш сон был в начале первого.
Марина садится на кровать, сбрасывает тапочки…
— В начале первого… — повторяет, замешкавшись, Иван Петрович. — По всей видимости, не носит предсказательного характера и свидетельствует о том…
Она вздыхает, кутается в одеяло, но так небрежно, что очаровательная ножка видна до самых бедер.
— … что впереди ситуация, которая позволит вам резко выйти на новый уровень. Маньяк с ножом — это обстоятельство, которое попытается прервать вашу прежнюю жизнь. И ваше счастье, если он когда-нибудь нагонит и, прошу прощения, зарежет.
— Зарежет?! — охает она, не отводя от «ангела-хранителя» расширенных глаз. — Мне будет больно?
— Зарежет не в физическом смысле. Смерть для нас — это прежде всего безвозвратность. И образ смерти во сне лишь подчеркивает эту самую безвозвратность. То есть, переворот в вашей жизни будет настолько основательным, что к вам, прежней личности, возврата не будет. Вы продолжите жить, но обновленная.
— Обновленная, — сонно повторяет Марина, зевая, даже не пытаясь прикрыть ладошкой розовый, как у кошечки, ротик.
Тяжело молодому человеку неполных тридцати лет играть роль «духовного отца» такой прелестной дочери.
Неладное стало твориться в жизни Чайки после того как родители купили ей двухкомнатную квартиру в спальном районе городе, и она повела самостоятельную жизнь. Сразу пошли невезения с многочисленными бой-френдами. Один мальчик пожил с ней месяц, потом исчез, прихватив на память пару ценных вещиц. Второй, красивый, как херувим, был наркоманом и тянул из нее деньги; третий вовсе оказался садистом и однажды так избил ее, что она с сотрясением мозга очутилась в больнице. Где она умудрялась находить таких? Любой солидный человек выложил бы целое состояние, лишь бы иметь это произведение искусства в своей постели. А с ней все какие-то мелко уголовные мальчики…
Что на этот раз ему расскажет Марина?

Быть может, тревожное предчувствие шевельнулось раньше, когда вышел из дома? Не было восьми часов, зябли руки без перчаток, но солнце вовсю играло на лобовых стеклах припаркованных машин, расчирикались лохматые воробьи, непрочный лед хрустел под каблуками, как осколки тонкого чайного стекла…
Какая-то баба в оранжевой безрукавке дорожного рабочего попросила сигарету. Он не курил, и от избытка хорошего настроения пошутил, сказав вроде того, что «здоровье, мамаша, беречь надо», на что баба сурово указала ему — «все равно помрем». Причем, ничего больше не добавила, да и эту фразу сказала рассеянно, даже не сразу, а спустя несколько мгновений. Вышло так, что просто бросила в спину — «все помрем».
Шмыга не обратил внимания на глупые слова. В это время он смотрел на дерево в палисаднике соседнего дома, усыпанное белыми листочками бумаги. Какой-то придурок, видимо таким образом, решил освободить свой захламленный стол и вывалил бумажный мусор прямо на дерево под своим окном…
Какое-то отдельно стоящее предупреждение, знак, который тогда ему ничего не сказал. Четко фиксируемое ощущение надвигающейся беды появилось, когда он решил срезать угол квартала и пройти прямиком к автобусной остановке. Прошел мимо детского садика, свернул в тихий двор: сломанные качели, в песочнице грязный снег, детишки в круг собрались. Одна смешная девчонка без шапки, светлые косички на воротнике спортивной курточки, звонко считает:
— Налево — не сметь, направо — не сметь, кто-то должен умереть…
Ни хрена себе детская считалочка! Тогда первый раз в тот день Иван Петрович остановился. Пусто и звонко стало в голове, исчезла привычная теплая тяжесть рук и ног. Серые панели домов, хлопает на ветру белье на одном из балконов, в окне на первом этаже дернулась занавеска — по Шмыге скользнул чей-то равнодушный взгляд, женщина в черном поставила тяжелые сумки на деревянные ребра скамейки, тянет с головы пуховый платок, парень в черной кожанке нараспашку прикуривает сигарету, обжигается, трясет рукой, бьется звонкий голос из распахнутой форточки «Марина! Иди домой, Марина…»
Иван Петрович глубоко выдохнул. Ничего интересного.
Вышел к остановке, и тут ему стало нехорошо. Толпившийся народ смотрел не на дорогу, а на деревянный обгоревший остов двухэтажного дома напротив. Дым вяло выбирался из черных проемов второго этажа, в лужах перед подъездом стояла машина «скорой помощи», женщина в грязном пуховике с седыми всклокоченными волосами бежала за носилками, прикрытыми серым одеялом, из-под которого торчали большие ступни в черных носках. Носилки двое добровольцев поставили на землю. Дверца краснополосой «газели» приоткрылась, высунулся пожилой фельдшер. До остановки долетел его крик: «Да кому он на хрен нужен! Уберите!» Но пикантность ситуации состояла в том, что машина не могла выехать со двора — носилки с трупом перегораживали дорогу.
Вот тогда предчувствие окрепло и превратилось в уверенное ожидание грядущей беды.
«Направо не сметь, налево не сметь, кто-то должен умереть…»

Плохие предчувствия не одолевали Марину Чайку. Напротив, она места не могла себе найти от внутреннего ликования! Под утро ей приснился шикарный сон. Она так и говорила кассиру Владке, с которой через каждые пятнадцать минут выбегала курить, — «Шикарный сон!».
Марине приснилась свадьба. Хрустальные люстры на золотых цепях свисают с потолка; длинные столы, богато сервированные яствами, уходят вдаль; несметные толпы гостей, кто в смокингах, а кто в затрапезной рабочей одежде, шумно рассаживаются на стулья… гремит музыка, она в пышном белом платье под руку с женихом медленно входит, за ней другие пары…
— Единственное меня смущало — никак лицо жениха не могла разглядеть. Он не отворачивался от меня, но лица его не видела. Во сне было такое ощущение, что знала его много лет, и вот, наконец, мы обручены и, наконец, мы вместе…
— А Димка твой, что? Ты ему рассказывала? — деловито спрашивает Владка, забывая стряхнуть пепел с кончика сигареты. Белые хлопья летят на черный свитер. — Только быстрее говори: я сегодня одна. Наташка не вышла на работу, отгул взяла.
— На фиг мне Димка, этот козел. Ни роду, ни племени. Выскочка. Сегодня есть свое дело, завтра на завод пойдет. Нет, Влада, во сне был настоящий мужик, по тому как вел меня, как руку держал, я чувствовала, это настоящий!
— Ну, Маринка, поздравляю! Если ты говоришь, что сны точняк сбываются, значит, скоро того… Только в мае свадьбу не играй, всю жизнь мается будешь! Но, кстати, снам я не верю, дерьмо все это. Мне свадьбы последний месяц через день снятся, а толку! Не то что жениха, даже завалящего мужичка никак не встречу.
— Курят и курят, — ворчала за спиной девушек уборщица. — Чем убирать буду? Тряпки заперли, щетки заперли, ключ домой унесли…
Сидит Чайка и ждет своего провидца, в рассеянности перебирая бумаги. Лишь он может точно сказать, что означает сон, сбудется ли, если сбудется, то когда…
Филиал «Трансбанка» располагался на втором этаже высотного здания управления железной дороги, и через стеклянную перегородку Марина могла видеть просторный овальный зал предварительных касс, посередине которого высилась огромная пальма, обложенная разноцветными камнями. Обе стрелки на квадратном циферблате часов, висящих под самым потолком, сцепились и застыли у цифры двенадцать.
Ничего делать не хочется. Скорей бы приходил этот знаток сновидений! Они спустятся в бар «Маргарита», и там за салатиком «оливье» она расскажет ему сон до мельчайших подробностей. Не может быть, чтобы такой шикарный сон не сбылся!

Кирилл Вощагин, бывший владелец бара «Маргарита», припарковал «вольво», сунул стольник подбежавшему охраннику, щелкнул брелком сигнализации. Машина дважды мигнула подфарниками и выдала короткий гудок. С барсеткой под мышкой направился через подземный переход к восемнадцатиэтажной «книжке» УЖД, с торца которой располагался бар. Кирилл все никак не мог привыкнуть, что его гордость, вершина коммерческой карьеры, его цветок жизни перешел в чужие руки. Осталось сегодня получить остальную сумму и подписать пару документов.
Бросил в рот сигарету и поспешно прикурил от золотой «Zippo».
Ладно, пусть Наталка получит свой лимон и свалит из его жизни. Лимон! Убить дешевле. Если б не сынуля, завалил бы. Семь магазинов его прокормят, конечно, но «Маргарита»… какое место, как можно развернуться!
По-хозяйски толкнул резную дубовую дверь и вошел. К нему бросился черномазый паренек в строительной фуфайке:
— Бар закрыт! — выпалил он.
Кирилл вяло махнул ему:
— Отвали!
Крикнул бармену, высокому жилистому кавказцу в черной безрукавке, обтягивающей спортивную фигуру:
— Малика позови.
Новый владелец «Маргариты», юркий щуплый выходец из Южной Осетии Малик выскочил из подсобки, как чертик из китайской шкатулки. Кроме имение Вощагин о нем не знал ничего. Документы оформлялись на другое лицо, явно подставное. Но это обстоятельство было Кириллу по барабану — на кого они там перепишут аренду, главное, чтобы бабло аккуратно заплатили. Ну, покупатели вроде не скупились. Заявил на полтора миллиона, на полтора миллиона и подписались. Сто штук баксов задатку выложили сразу, хотя предупредил их: «Передумаете, задаток мой».
— Рано пришел! — озабоченно сказал Малик, поздоровавшись, вытирая руки о синий истертый халат.
— Ты что, ремонт затеял? — подозрительно спросил Вощагин, кидая барсетку на стол и оглядываясь.
— Да, немного надо порядок навести! — с неохотой ответил Малик.
— Ты бабло выгони сначала, потом марафет наводи, — отозвался недовольно Кирилл. — Надо глянуть, что ты там успел наворотить….
— Слушай, — вскочил Малик. — Есть деньги, сейчас возьмешь, пересчитаешь. Куда торопишься? Коньячку выпьем, мясо покушаем, хороший сделка, обмыть надо…
Они стояли друг против друга, и Кирилл с подозрением смотрел в ускользающие глазки осетина. Сел.
— Пить не буду, за рулем. Бабло гони, и расходимся.
— Вот это слова мужчины, — широко осклабился Малик. — Пять минут, всего пять минут. Бухгалтер деньги пересчитает.
Бросил что-то бармену на своем и нырнул в подсобку.
«Ох, Наталка, не прощу я тебе это, не прощу», — ныло под ложечкой Вощагина.
Взял голь перекатную, девчонку на подтанцовках. Но умная стерва, брачный договор подсунула. Думал, бумажка, тьфу, растереть в пыль и забыть. Она не забыла, знала, что сына хотел, выторговала пунктик, что при разводе, если родит мальчишку, пятнадцать процентов со всех моих дел поимеет. Еле на миллионе, разово, с юристом сошлись.
«Что там Малик затеял? Какой на хрен ремонт, полгода как евро сделали… Дай посмотрю», — поднялся и вразвалку пошел к подсобным помещениям. Отдернул в сторону занавеску, шагнул в узенький коридор и толкнул дверь своего бывшего кабинета.
Бармен вытер руки полотенцем и, кивнув мальчишке на входную дверь, бесшумно скользнул следом за настырным гостем.

Был еще один человек, который бы на все сто процентов согласился с Иваном Петровичем, что есть предчувствие чего-то нехорошего — оперуполномоченный управления ФСБ по Нижневолжской области капитан Сергей Фролищев, чей маленький кабинет в здании транспортной милиции окнами выходил на привокзальную площадь. Однако в отличие от необоснованных и темных ощущений владельца гадательного салона, Сергей Антонович располагал информацией от своих источников, в которой прямо указывалось на намечавшийся передел сфер влияния привокзальной территории. Какие-то приезжие осетины неделю назад искали на предмет аренды привокзальное помещение под бар или кафетерий. Осетины народ обычно мирный, но в данном случае вели себя жестко, с напором, если не сказать агрессивно. Источник прозрачно намекал, что возможны конфликты, если, наткнувшись на нежелание, приезжие попробуют ломиться напропалую.
Информация, скорее всего, для милиционеров, но оперуполномоченный медлил передать ее в ГУВД. Не нравились Фролищеву эти осетины. Капитан был молод, двадцати шести лет, и в голове его крутились самые невероятные, фантастические предположения. Почему приезжие ломятся так в наглую? Есть установленные правила, есть люди, которые контролируют территорию, можно собрать сходку, обговорить спокойно, отстегнуть смотрящему долю… и все, заселяйся. Спешат? Для чего? Может, засланцы ваххабитов? Готовят перевалочную базу или крупный теракт? Возможно. Хотя прямых поездов до Нижневолжска с Северного Кавказа нет, но проходящих из Москвы сколько угодно, а точнее, семнадцать в сутки. С каждого сойдет по боевику, вот тебе и Дубровка по-нижневолжски или Беслан по-приокски. Школ и театров в городе хватает.
Три дня назад осетины исчезли. Уехали не солоно хлебавши? Но по документам еще ни один кусок собственности на территории вокзала не уплыл в чужие руки. Легли на дно? Реденькие, приглаженные на затылке волосы капитана начинали шевелиться. Чувствуя возбуждение, он торопливо накидывал план оперативных мероприятий.

Если бы Фролищев за эту неделю удосужился хотя бы раз пройтись по вверенной ему территории, то, скорее всего, вышел на утерянный осетинский след. Начинался он прямо за порогом бара «Маргарита» и заканчивался в тесном кабинете нового хозяина. Правда, из пяти человек, сидящих за столом, только один был по национальности осетином — Малик Осоев, выпускник Казанского духовного училища. Остальных вошедший Кирилл просто не успел разглядеть — трехплафонная люстра на его глазах вдруг рассыпалась крупными золотыми искрами. Вощагин с размаху ткнулся лицом в столешницу и свалился кулем на пол.
— На голову одень, — один из мужчин бросил пластиковый хозяйственный пакет бармену, вытиравшему молоток полой дорогого пиджака мертвеца. — Не то эта свинья все здесь перепачкает.
— Какая тебе разница, Руслан? — засмеялся другой.
— Я ботинки новые купил, — ответил тот без тени улыбки.
Бармен с помощью еще одного «осетина» выволок тучное тело коммерсанта в коридор. Добили ножами, втолкнули в нишу за туалетом и забросали пустыми картонными коробками.

Иван Петрович опаздывал. Сошел на остановке «Московский вокзал», скорым шагом прошел подземный переход и вышел к зданию управления железных дорог, высотке в восемнадцать этажей.
Чем он так обеспокоился? «Кто-то должен умереть!» Ничего особенного. Живешь, живешь и умираешь. Нормально. В порядке вещей. Наш земной шар вроде пересылочного пункта — одни прибывают, другие отбывают. Вроде бы и нет причин впадать в плохое настроение. Даже можно вообразить некий диалог.
«Ну, как, Сашок, уезжаешь, отмучился?» — «Да, Иван, все, хватит, иные манят берега». — «Ну, пока, увидимся». — «Пока». — «Там моим привет передай, скажи, что все нормально». — «Сделаю, только на мои похороны не забудь придти». — «Вот это, Сашок, не обещаю, дел много». — «Понимаю, ну, если найдешь время… а так, счастливо!». — «И тебе счастливо!».
Все! Не надо черных костюмов, слез, потупленных взглядов «Спи спокойно, дорогой товарищ», не надо дешевых цветов, купленных на вырванных из семейного бюджета денег, дорогих тоже не надо…
Бросил взгляд на вывеску бара «Маргарита» над резной дубовой дверью. Прошел мимо, оглянулся. Что-то в этой вывеске ему не понравилось. Шмыга остановился. Вывеска, как вывеска: голубенькие буквы под стеклом, рядом прилеплен незатейливый цветочек из неоновых трубок. На крыльце из двух ступенек сидит пес. Средних размеров. Рыжие подпалины на грязных, в свалявшейся шерсти боках. Шмыга подошел ближе.
Вывеска не причем. Дело было в собаке. Она тяжело дышала, из полуоткрытой пасти торчал на толстой нитке магазинный ярлык.
— Бедный мой, — склонился над ним Иван Петрович. — Ворованное не туда пошло?
На бирке значилось: «Фарш особый. Диетический. 250 граммов». Видимо, песик сожрал деликатес вместе с упаковкой и теперь мучился. Желтые мутные глаза налились слезами, живот тяжело ходил, и весь он дрожал, как в приступе лихорадки.
— Всякое уголовное деяние наказуемо, — назидательно сказал Шмыга, взял ярлык и медленно потянул. Какие-то красные лохмотья полезли из пасти, пес подпрыгнул, издал утробный вой. Тень прохожего нависла над добровольным ветеринаром, чей-то негодующий крик «Отстань от скотины!»… воришка взвизгнул, клацнул зубами и бросился прочь, оставив в пальцах Иван Петровича злосчастный ярлык.
— Помочь хотел, — извиняющимся тоном начал Шмыга, приподнимаясь…
Но рядом уже никого не было, народ спешил по своим делам. Из бара вышел черномазый мальчишка в строительной фуфайке и с превосходством сына гордого Кавказа посмотрел на него. Шмыга отметил невзначай, что, несмотря на довольно вызывающий вид и скрещенные на груди руки, правая коленка мальчика дрожала от плохо скрываемого нервного напряжения.

Стрелки настенных часов зала предварительных касс ползли так медленно, что Чайка успела проверить парочку договоров. Глянула вновь на огромный циферблат и гневно выругалась. Часы стояли! Посмотрела на панель внизу экрана монитора — двадцать пять минут первого! Вскочила, схватила сумочку, кинула начальнику:
— Володя, я на обед!
Внизу под пальмой столкнулась с Иваном Петровичем.
— Тысячу извинений! — воскликнул владелец гадательного салона. — Благосостояние российских граждан растет, теперь каждый норовит купить если не шестисотый «Мерседес», то хотя бы «Оку» или «Запорожец». Отсюда эти дикие пробки.
— Ну их! — рассеянно кивнула Марина, даже не ответив на приветствие. — Сейчас зайдем в «Маргариту». Там довольно прилично кормят. Расскажу все по порядку.
— Минуточку, — решительно воспротивился такому наскоку Шмыга. — Вначале скажите, о чем хотели переговорить. Если сочту нужным, то мы пойдем куда угодно и потратим на разговор сколько угодно времени.
Подопечная остановилась и с некоторым удивлением посмотрела на него.
— Мне казалось, если я плачу деньги…
— То вы их платите только за ценную для вас информацию, а не за пустой треп, — мгновенно пресек выходку капризной барыни толкователь снов. С милой улыбкой взял ее под руку. — Отойдем в сторону.
— Хорошо.
Будущая невеста поправила на груди, обтянутой белейшим джемпером, золотой медальон с выпуклым изображением скорпиона, и покорно дала увести себя к окну.
— Итак, что случилось?
— Сегодня, мне приснился сон, — торжественно начала она. — Потрясающий! Я хочу знать, сбудется или нет… это для меня важно, поскольку есть мужчина, который предлагает мне руку и сердце. Но во сне был другой… Согласившись на его предложение, быть может, пропущу настоящего… я путано говорю, вы извините меня…
— Не понял. Кто был во сне, другой мужчина?
— Шикарный сон. Свадьба, столы до горизонта, гостей тысяч двадцать и я вся в белом… И меня ведет такой жених, о! Жаль, лица не запомнила.
— Жених без лица? Когда вам приснился этот сон?
В голосе Шмыги прозвучала такая настойчивость, такое грубое, даже бесцеремонное требование, что будущая невеста несколько опешила.
— Под утро. Я проснулась от него…
К часам на стене двое рабочих приставили раздвижную лестницу, третий в новеньком черном комбинезоне наверху. Голоса их разносятся далеко…
— Странно, стрелки друг о друга зацепились.
— Может, погнулись?
— Да кто их под стеклом погнет, дурень?
Иван Петрович задержал дыхание, тепло и тяжесть исчезли из тела.
Ползала ослепительно полыхало в весенних солнечных лучах, другая половина в глубокой тени. Трое немолодых мужчин у кассы продажи билетов. Голова одного склоняется к окошечку. Говорит тихо, но каждое слово слышно резко, отчетливо:
— Мне до Москвы, туда и обратно, пожалуйста…
— Билеты остались только в один конец.
На втором этаже за стеклянной перегородкой «Трансбанка» стоит девушка в темном свитере, вроде как пытается разглядеть кого-то. Бабушка обметает веником разноцветные валуны под пальмой, бормочет:
— Все ушли, все позакрывали, ключ забрали…
И снова:
— Все ушли…
На кончике угрожающе вскинутого хвоста скорпиона дрожит золотая капля яда…
Иван Петрович выдохнул так резко, что закружилась голова.
«Ой, как все плохо!»
— Уходим! — резко бросил Марине, и даже не разобрав, что она ответила, грубо схватил ее за рукав и потащил к выходу.
— Что ты делаешь! Отпусти! — Вскрикнула она.
— Бегом отсюда! Времени совсем нет!
— У тебя?
— Нет, у тебя!
Буквально вытолкнул девушку на улицу, выскочил сам.
Высоко в синеве апрельского неба кружился вертолет. Со второй платформы, лязгнув дверьми, уходила электричка на Дзержинск. Поток машин вдруг сократился, в двенадцать тридцать пять только одна-две торопливо проскочили перекресток… людской прибой обмелел…
Делая гигантские шаги, Иван Петрович уходил с площади, волоча за собой вяло сопротивляющуюся девушку. Метров через сто они остановились перед гостиницей «Антей».
— Отстань от меня! — крикнула вне себя Марина. — Что я тебе такого сказала, что ты сорвался с места, как сумасшедший?
— Свадьба! — отдышавшись, бросил Шмыга, оглядываясь по сторонам.
— Причем здесь свадьба? Ты что, ревнуешь? — глянула на него с подозрением, открывая сумочку и доставая зеркальце.
— Боже, какое самомнение! — криво улыбнулся толкователь снов. — Свадьба — к несчастью. Жених — это смерть. И сегодня под утро вы с ним обвенчались!
— Что? — вытаращила глаза Марина.
— Давайте, отойдем в сторонку.
Поднялись на широкие ступени главного входа, встали между колонн спиной к высоким сводчатым окнам.
— Мне что-то угрожает? — нервно теребила его за рукав Марина. Встревоженное состояние хранителя передалось ей.
— Сейчас я вас посажу на такси и вы поедете домой. Нигде не выходите, только домой. Нет, поеду с вами. Подождите.
Шмыга сбежал со ступенек, оглянулся. Чайка растерянно смотрела ему вслед. Такой и запомнил ее Иван Петрович — в расстегнутом плаще поверх белого джемпера, на груди золотой медальончик, встрепанные волосы, ремень сумки на локте, брови домиком и широко распахнутые глаза, в которых нет страха, лишь одно изумление.
Перевел взгляд на привокзальную площадь и провалился в кошмарный сон: высокое здание УЖД, от которого их разделяло не более сотни метров, медленно оседало в фонтане пыли и грязи. Земля под ногами качнулась, покатился от обомлевшей лоточницы ящик с пирожками, рыбьей чешуей полетели с домов оконные стекла, над крышами закувыркались тысячи бумажных птиц и тугой горячий ветер ударил в лицо…

Глава вторая. Билет в один конец
И постигло их сотрясение, и наутро оказались они в
своем жилье поверженными ниц.
Коран. 76 (78)
Вертолет в небе принадлежал геодезическому управлению Нижневолжска. С высоты семьсот метров из него делали аэрофотосъемку Заречной части. И в двенадцать тридцать пять оператор по случайному совпадению зацепил видоискателем привокзальную площадь. Когда башня УЖД качнулась, его рука дрогнула, но удержала кадр. Пылевая волна от основания здания расходилась по площади, опрокидывая разноцветные коробки машин, крохотные фигурки людей, срывая крыши с киосков… Серый клубящийся дым начал подниматься вверх, и на какую-то долю секунду все здание высветилось солнцем: прекрасное, устремленное высь тонко очерченными линиями. Но только на одно мгновение, затем все тысячу двести оконных проемов лопнули, поехали перекрытия, железные ребра внешнего каркаса раздались… сминая друг друга, этажи полетели вниз, в клубящую бездну… Огромное безобразное облако, в котором кувыркались ослепительно белые листки бумаг, расплывалось, накрывая заречную часть города.
Ближе к эпицентру взрыва выглядело иначе. Когда рванули шесть набитых под завязку мешков с гексагеном, раскаленные струи газов выплеснулись из образовавшихся проломов в стенах здания; те, кого не разорвало сразу, сгорели в температуре под тысячу градусов; те, кто находился на площади, ослепшие, с разорванными барабанными перепонками бежали от медленно оседающей высотки… рваные листы железа, куски арматуры, бетона настигали их, опрокидывали. Густая пылевая масса селевыми потоками стала растекаться по близлежащим улицам.
Иван Петрович видел, как бежал с площади человек без головы, бережно прижимая к груди свою сумку; как стальная балка вылетела из дымного вихря и разрубила газетный киоск надвое, как медленно отворилась дверь того киоска и оттуда выпало тело продавца…
В момент взрыва он не успел схватить Марину даже за руку, и теперь в густом смоге, прижимая ко рту носовой платок, ползал на коленях, пытаясь на ощупь найти ее. Кто-то жутко и надсадно кричал, визжали взбесившиеся сигнализации автомашин, откуда-то сверху пробивался вой сирен… Наткнулся на чье-то туловище, вцепился в плечи, начал приподнимать, в клубах оседающего дыма показалась седая трясущаяся голова, скрюченные пальцы вцепились ему в ворот пальто — задыхаясь, Иван Петрович потащил к ближайшему подъезду пожилого мужчину. Прислонил к ступеням, затем бросился вновь в гущу раненых искалеченных людей…
В двенадцать тридцать семь донесение о взрыве здания УЖД поступило на пульт оперативного дежурного МЧС по Нижневолжской области. Когда сумасшедший голос ворвался в трубку и проорал, что рухнула восемнадцатиэтажка на Московском вокзале, дежурный подумал о пьяном шутнике.
Все же невозмутимо отстучал на клавиатуре компьютера текст поступившего сообщения, затем спросил:
— Адрес?
— Чего?
— Адрес аварийного дома?
— Да какой на хрен адрес, по этому адресу уже ничего нет!
— Я хочу предупредить вас о даче заведомо ложного сообщения…
— Да ты в окно посмотри, придурок! — проорал голос и бросил трубку.
К счастью, определитель выдал номер звонившего абонента, дежурный со злорадством вписал его в сообщение и послал клавишей «enter» в базу данных. Довольно крутанулся на кресле и взглянул в окно. Высокий, в полнеба грибовидный столб дыма стоял над заречной частью города.
— Твою мать! — подпрыгнул эмчээсник и выдал сигнал общей тревоги.
Первые машины «скорой помощи» пробились к площади Московского вокзала спустя двадцать минут после взрыва. Набивали в салоны пострадавших, набирая скорость, неслись к городским больницам. Больше всего тяжелораненых находилось ближе к эпицентру взрыва, но к ним пока невозможно было добраться. Они лежали, припорошенные пылью, и умирали, видя перед собой тусклое холодеющее солнце в черной дымной пелене… Волна пострадавших с ожогами, переломами конечностей, отравлениями взрывным газом хлынула в расположенную неподалеку 1-ю городскую больницу, совсем не приспособленную для приема столь большого числа пострадавших. Надрывались телефоны в квартирах хирургов, анестезиологов, отсыпавшихся после ночных смен.
— Вы что, с ума сошли, какие операции, плановые в среду идут… Что-о?! Бегу…
На деревянном крыльце больницы стояла медсестра, высокая девушка с черными потоками туши под глазами и отчаянно размахивала картонной папкой:
— Всем в госпиталь на Маслякова!
Водители краснополосых «газелей», матерясь, давали задний ход, но в ворота въезжали новые машины, образовалась пробка…
— По рации нельзя было передать?!
Сухонькая седенькая фельдшерица пробиралась между машинами…
— Назад сдавай!
— Перекройте движение на улице, выехать не могу!
Фельдшерица неожиданно легко для своих лет вспорхнула на крыльцо.
— Тяжелый у меня. Легочное кровотечение.
— Все операционные столы заняты!
— Девушка, мы не довезем его, со всей ответственностью заявляю!
— Куда ж я его положу?!
Медсестра рывком распахнула дверь и показала темную комнатку приемного отделения, сплошь заставленную брезентовыми носилками с умирающими.

Лишь где-то через час созданный городской штаб по оказанию помощи пострадавшим при теракте навел порядок в той дикой суматохе, которая творилась в начале. Для многих промедление оказалось роковым.
Марина сидела, прислонясь к ребрам железной крыши перевернутого киоска. На ее сером неузнаваемом лице блестели глаза, далекие, уходящие. В уголках губ застыла струйка черной крови, тяжелое дыхание поднимало живот, на котором бугрился складками пропитанный кровью джемпер.
— Врача, врача! — кричал в тоске, оглядываясь, Шмыга, стоя перед ней на коленях. — Потерпи, моя хорошая, сейчас приедут.
— Иван, — шепнула Чайка тихо. — Я вижу…
— Что, моя хорошая, ты видишь?
— Жениха… Он идет, протягивает мне руку… какой красивый!
Она напряглась, застонала и замерла.
— Все будет хорошо, — проговорил Иван Петрович, обнял ее, прижал к себе, и стал качать, словно маленького ребенка, поглаживая грязные спутанные волосы «божьей» невесты.
Пожарные расчеты лили потоки белоснежной пены; поднятый по тревоге военизированный отряд МЧС, курсанты двух военных и одного милицейского училища, сорванные с занятий, бросились к завалам. На месте здания возвышался многометровый могильный курган, погребший под собой, как выяснилось позже, сто пятнадцать человек. Полностью был разрушен фасад здания железнодорожного вокзала; перекрытия устояли, но стеклянный купол сорвался и рухнул в зал ожидания; снесена торцевая часть здания транспортной милиции, серьезно пострадали два жилых пятиэтажных дома.
Пылевая туча, колыхаясь, нехотя уходила на восток, развеивалась; темно-синий апрельский вечер сгущал сумерки, мощные столбы армейских прожекторов упирались в груды мусора, с разных сторон в курган вгрызались экскаваторы, выхватывали плиты ажурными клювами краны, за кольцом оцепления солдаты укладывали на землю черные пластиковые мешки…
Дикторы центральных каналов читали, глядя непроницаемыми лицами в бегущие строки телетекста:
— По инициативе Джорджа Буша сегодня состоялся разговор с президентом, где он выразил соболезнование гражданам России в связи с постигшем их несчастьем.
— Президент самым внимательным образом следит за ходом спасательных работ в Нижневолжске, где сегодня… Выступив на заседании правительства, сказал…
— Никто, подчеркиваю, никто не заставит нас вступить в переговоры с террористами. И пусть не думают, что таким образом нас можно запугать. Особо хочу предупредить тех политических деятелей, которые попытаются в преддверии предстоящих выборов спекулировать на несчастье…
— Правительство определило суммы и порядок получения компенсации пострадавшим при теракте в Нижневолжске. По сто тысяч рублей выделено родственникам погибших, по пятьдесят тысяч тем, кто получил тяжелые ранения, на три тысячи могут рассчитывать лица, получившие травмы…
Рвалась полубезумная женщина через оцепление, хватаясь руками за черные куртки милиционеров.
— Моя дочь там! Пустите! Пустите, я вам говорю…
Она не говорила — кричала, но крик этот казался таким слабым в грохоте экскаваторов, поддевающих острозубыми ковшами обломки плит.
— Есть, — поднял руку спасатель с грязным почерневшим лицом. — Пускайте собаку.
Спаниель, крутя хвостом, сунул нос в узкую щель и слабо тявкнул.
— Домкрат сюда. Страхуй.
— Ага. Зацепил. Свети.
Под лучом фонаря блеснули оскаленные зубы, открытый мутный глаз.
— Мужчина, на вид лет тридцать-сорок.
— Опознать можно?
— Да.
До поздней ночи шел по первому каналу круглый стол, который вел известный журналист Поднер.
— В свете сегодняшних событий как вы расцениваете заявление мэра Нижневолжска об ужесточении режима регистрации выходцев из Северного Кавказа? — пытал он депутата Государственной думы.
— Разумеется, заявление сделано под влиянием эмоций, — с мягкой улыбкой отвечал депутат. — Мэру идти на выборы, он стремится набрать очки у горожан; да и по-человечески понятно, что чем-то хочется облегчить людское горе. Ясно, что через неделю об этом заявлении придется забыть…
Покончив с мэром-политиканом, круглый стол целиком переключился на обсуждение такой важнейшей проблемы, как бюджетное финансирование программ по улучшению экономического состояния Северного Кавказа. В конце концов сошлись на том, если дать бандиту новый дом в шесть комнат, участок и трактор в личное пользование, то он тут же добровольно сдаст автомат, взрывчатку, и начнет от зари до зари пахать каменистые горные склоны.
Из драматических перипетий уходящего дня следует отметить еще одно, немаловажное с точки развития дальнейших событий. Спасатели вызволили из-под обломков капитана Фролищева. Скончается он позже, в военном областном госпитале после нескольких безуспешных операций. Но информацию о настойчивых «осетинах» ответственный за территорию Московского вокзала успеет все-таки передать, как успеет передать список своей агентуры. Ценные показания даст источник, работавший уборщицей в зале предварительных касс железной дороги. Агент проявила инициативу, поспешив вслед за некоей подозрительной парой, которая буквально бегом выскочила из здания за несколько минут до взрыва, и тем самым спасла свою жизнь.

Глава третья. Тайное агентство
Всякому житию свой чин.
Из иноческой мудрости.
Офис Шмыги располагался на первом этаже обычного жилого дома по улице Ярославской. Отдельный вход, неброская вывеска — на фиолетовом фоне витиеватые буквы, которые с трудом складывались в надпись «Гадательный салон мадам Фуше».
Фуше — это не псевдоним и не конспиративная кличка Ивана Петровича. В салоне, тесноватой комнатке, задрапированной темными шалями, звездной картой на всю стену, с горящими в полсилы электрическими канделябрами, в глубоком кожаном кресле с высокими подлокотниками действительно сидела мадам Фуше, величественная женщина бальзаковского возраста, со строгим властным лицом и повелительными манерами. Ее плечи поверх грубого темно-синего балахона с пуговицами в виде больших серебряных полумесяцев накрывала великолепная шаль из белейшей ангорской шерсти, которая в полумраке искрила и мерцала подобно вечному льду горных вершин.
Сидела и проворно стучала спицами.
— Варвара Федоровна, я просил вас не вязать на рабочем месте! — проворчал, буркнув «здравствуйте», Иван Петрович. — Что клиент подумает?
— Ой! Здравствуйте, Иван Петрович, — Мадам Фуше сунула под стол вязанье, выпрямилась и проворчала: — Клиенты… месяцами никто не ходит. А Максимке жилетку надо, стынет на своем хоккее.
Варвара Федоровна работала вахтером в общежитии, где раньше размещался офис Ивана Петровича. Выручала, и не раз выручала его из тяжелых финансовых затруднений. И когда пошла приличная денежка, Шмыга с удовольствием пригласил на должность мадам Фуше свою кредиторшу, предложив ей вдвое больший оклад.
— Не буду я на старости лет изгаляться, людей дурить! — грозно ответила вахтерша на его предложение.
— Это не вы — мадам Фуше, это салон называется «Мадам Фуше», — убеждал он. — Только вам не обязательно сообщать каждому клиенту, что вас зовут Варварой Федоровной. За это я вам буду платить десять тысяч рублей! В два раза больше, чем ваша пенсия.
— Ты мою пенсию не трогай, — задумчиво отвечала она. — А почему бы не назвать твою лавочку мадам Варвара или бабушка Варя? Красиво. Это имя очень нравилось моему покойному мужу.
Иван Петрович предостерегающе поднял указательный палец.
— «Фуше» — это не просто имя, это — пиар! Все продумано. Баба Варя, согласен, звучит классно, но клиент денег бабе Варе не понесет.
— Это точно, — со вздохом согласилась Варвара Федоровна. — Денег мне никто и никогда не приносил. Все за ними, родимыми, больными ножками приходилось топать.
— Пиар, — пожевала губами. — Раз надо, значит, надо. Задержек не будет? Не получится, что попиаришь, попиаришь, да на мель сядешь!
Тут Шмыга добил старушку тем, что вытащил из портмоне двадцать тысяч рублей — зарплату вперед за два месяца!
Работать мадам Фуше Варваре Федоровне неожиданно понравилось. Облачалась в одеяние, которое разработал для нее Шмыга, занимала кресло. Приходил клиент. Встречала, усаживала, подсовывала анкету, которую надо было заполнить, поила чаем или кофе, дотошно расспрашивала по подготовленному Шмыгой вопроснику о снах, текущих моментах жизни — здесь она чувствовала вполне в своей тарелке; аккуратно записывала пожелания, назначала день и час следующей встречи. Сам Иван Петрович обычно сидел во второй крохотной комнатушке, так сказать, собственном кабинете, и сражался на компьютере в «Звездные войны». В промежутках между уровнями межгалактических сражений изучал заполненные анкеты. Если проблемы клиента того стоили, тогда выходил на сцену.
— Вашими проблемами займется сам Иван Петрович! — говорила таинственным полушепотом мадам Фуше.
— Кто это? — таким же полушепотом спрашивал посетитель.
— Вам повезло. Ученик Сибирева. Единственный в России специалист… ну, вот по вашему делу.
— А-а, понятно, — протягивал завороженный клиент, хотя в первый раз слышал эти имена.
Если проблемы оказывались пустяковыми, то Иван Петрович лез в компьютерную программу «Звезды и судьбы», купленную за три доллара на местном рынке, вводил дату рождения клиента, имя, и принтер выкидывал распечатку судьбы с радужным прогнозом на будущее. Распечатки и душевной беседы с мадам Фуше хватало, чтобы удовлетворенный посетитель выкладывал пару сотен долларов.
И ничем бы контора бабушки Вари, то бишь мадам Фуше, не отличалась от множества подобных шарлатанских контор, расплодившихся в последнее время, если не одна принципиальная разница. Салон являлся лишь прикрытием, под которым действовало уникальное в мире агентство по предотвращению несчастных случаев. Официально упраздненное два года назад вследствие трагических событий, тем не менее, оно жило, и позволяло Шмыге набирать богатейший фактический материал.
Когда Варвара Федоровна с величайшим пиететом произносила имя Арсения Павловича Сибирева, то клиент мог не сомневаться — его не дурили. Подполковник юстиции в отставке, бывший сотрудник Генеральной прокуратуры создал в свое время не имеющее аналогов в мире российское агентство по предотвращению несчастных случаев с филиалами во многих крупных городах. Так, директором нижневолжского филиала был назначен экс-следователь Шмыга, которому раньше доводилось работать вместе с Сибиревым в составе следственных бригад. Под руководством Арсения Павловича группа научных сотрудников РАНСа разработала методику предвидения трагических событий в жизни человека задолго до того, как они произойдут. Работа находилась в самом разгаре, когда в результате масштабной автокатастрофы погибло практически все руководство РАНСа во главе с Сибиревым. Организацию упразднили, филиалы прекратили существование. Иван Петрович Шмыга оказался безработным. Однако полученный вовремя от крупного московского банкира гонорар позволил ему продолжить дело наставника, но уже путем такой нехитрой конспирации.
Схема, по которой работал Иван Петрович, была проста. Приходил клиент с загипсованной ногой и задавал несколько наивных вопросов: Почему он сломал ногу? Не сломает ли он другую ногу или снова ту же самую? И как жить так, чтобы не ломать ноги?
Несколько дней работы по специальной методике, и Шмыга мог спокойно ответить на эти вопросы. Затем выписывал рекомендации и с чистой совестью получал вознаграждение. Сложнее обстояло дело с сопровождением клиента, когда детектив брал на себя обязательства своевременно предупреждать о возможных неприятностях. Попадались такие беспокойные граждане, которые не могли жить по рекомендации, и, выбираясь из одной травмоопасной ситуации, немедленно лезли в другую. В этом случае ждать несчастный случай долго не приходилось, и требовалось немало изворотливости и проницательности, чтобы вычислить, откуда грянет очередной удар. Но как он мог упустить клиента, которого вел три недели?!

Холодные струи лазеров хлестали по корме звездолета, кувыркались в глазах чужие звезды, фантастическими цветками вспыхивали в черной пустоте горящие вражеские бомберы и файтеры… Но энергетика защиты на исходе, вздрогнул корпус под ударом протонной ракеты, зазмеилась трещинами приборная панель, потерявший управление истребитель беспомощно закувыркался, взрыв… и красная мерцающая надпись на экране: «Mission failure».
Иван Петрович отбросил в сторону джойстик и снял наушники.
Миссия провалена. Это уровень надо пройти сначала.
Он и не хотел выходить на этот уровень. Его потолок — вывихнутая лодыжка, искалеченный пальчик, в крайнем случае, какой-нибудь несложный перелом. Здесь его знаний вполне хватает, чтобы вычислить источник подобного травматизма. Смертоубийства — не его профиль. Не для того Иван Петрович из прокуратуры ушел, чтобы вновь по лужам крови ходить. Навидался трупов, хватит. И сложность случая с Мариной Чайкой намного превосходит потолок его профессионального мастерства. В тот злосчастный день он ждал удара, но не смог правильно оценить его масштаб. Выволок несчастную девушку из обреченного здания, но предположить, что в ста метрах от места предвиденной катастрофы ее настигнет смертельный удар куском витринного стекла, конечно же, не мог!
О чем он думал в тот момент, когда понял, что вот-вот с ней случится беда? Ограбление «Трансбанка» и случайный выстрел нервного налетчика, посетитель-психопат, ревнивец-любовник с ножом, максимум — бензовоз не справится с управлением, да врежется в первый этаж здания… но предположить, что полквартала окажется в руинах?!
«Мне будет больно?» — когда-то спросила Чайка.
Больно ей не было. Удар, шок… слабость. Истекла кровью на его глазах.
— Иван Петрович, — сунула голову в комнату Варвара Федоровна, — к вам посетитель.
— А?!
— Совсем чокнетесь за своим компьютером, — сердито прошипела мадам Фуше. — Посетитель к вам.
— Я не принимаю сегодня. Пусть заполнит анкету.
Шмыга одел наушники и взял джойстик.
— Иван Петрович! Говорит, лично к вам! Вашу фамилию назвала.
Детектив раздраженно отодвинул от себя снаряжение астронавта. Нехотя поднялся, вышел вслед за Варварой Федоровной в электрические сумерки гадательного салона.
«Надо бы в звездную карту светодиодов понавтыкать, эффектней было бы», — мельком подумал он, подходя к невысокой девушке в светлом плаще, чьи волосы были перевязаны черной гипюровой косынкой.
— Я вас слушаю, — и, как ни старался, голос его прозвучал сухо и раздраженно.
Юная посетительница повернулась к нему, детектив охнул и отступил на шаг.
Перед ним стояла Марина Чайка! Той же изумительной красоты лицо, тот же золотой медальон со скорпионом на белой полоске джемпера, те же вскинутые домиком брови. Только черная полоска гипюра над белым высоким лбом, только в глазах не удивление, а лютая ненависть.
Рассудок Шмыги на мгновение померк.
— Марина? — шепнул он, бледнея.
Чайка кивнула, и вдруг с размаху, звонко хлестнула его по щеке.
— Это тебе за Марину! А это тебе… — призрак замахнулся еще раз, но Варвара Федоровна оказалась проворней и кинулась между детективом, который еле держался на ногах, и видением с того света.
— Ну-ка, девушка, перестань руки распускать! — грозно рявкнула мадам Фуше, поднаторевшая в разборках с пьяными мужиками, ломившимися в общежитие. — Сядьте, Иван Петрович! Сейчас водички подам.
Но водичка понадобилась не ему: громко всхлипнув, привидение неожиданно разревелось, вполне земные слезы хлынули по небесному личику…
— Что я с вами обоими делать буду? — совершенно растерялась Варвара Федоровна, не зная, к кому первому бросаться.
Впрочем, недоразумение скоро выяснилось. Марина Чайка ушла насовсем. Пощечину Шмыге залепила ее родная сестра, восемнадцатилетняя Анна Чайка, студентка первого курса Нижневолжской юридической академии.
Дальнейший разговор происходил без мордобития, хотя детектив несколько раз опасливо поглядывал на хорошенькие ручки младшей Чайки — врезала она ему капитально, щека горела и светилась малиново-красным.
Они сидели вдвоем, друг против друга за большим круглым столом, на котором в живописном беспорядке были разбросаны карты Таро, хрустальные шары, еще какие-то астрологические предметы, о назначении которых сам владелец салона лишь смутно догадывался. Мадам Фуше из деликатности удалилась в его кабинет.
— Вы даже не знаете, чем я занимаюсь! — воскликнул детектив, едва за Варварой Федоровной закрылась дверь.
— Знаю! — отрезала Аня. — Мошенник! Берете деньги с людей, вешая им на уши лапшу.
— Это вам Марина говорила?
— Нет, она, дурочка, доверяла вам, понимаете? Она считала, что если она вверила вам свою безопасность, то с ней ничего не случится!
Хотя расстояние между ними было приличным, все же Шмыга немножко откинулся назад.
— Чушь! Я не мог взять на себя обязательства «отвечать за ее безопасность». Потому что никто на земле не может гарантировать вам долгую счастливую жизнь. Никто!
— Она платила вам бешеные деньги. Вы преспокойненько набивали себе карман…
— Во-первых, Анна, считаю своим долгом принести вам соболезнование. Во-вторых, двести долларов, которые Марина внесла за апрель, я верну вам немедленно. В-третьих, не хочу оправдываться, поскольку оправдываться мне не в чем, мы с Чайкой работали всего три недели, и никогда не возникало серьезного повода для глубокого расследования. Затем последовал срочный вызов. Ей был предупреждающий сон первой категории опасности… Я, конечно, отреагировал, иначе бы сейчас с вами не разговаривал. Но предугадать, что рванет вся площадь… Я, девушка, не пророк и не провидец… — развел руками Иван Петрович.
— Да!? — иронически усмехнулась Анна. — А что, по-вашему, написано на вывеске?
— Гадание — это по части мадам Фуше.
— Деньги, пожалуйста!
Шмыга вынул дорогое увесистое портмоне, достал две сотенные купюры и протянул девушке.
— Пожалуйста.
Со стороны могло показаться, что такими сотенными набит весь портмоне. Показаться только благодаря железной выдержке Иван Петровича, с которой он отдал единственную на сегодня наличность.
— Хочу сказать вам, как будущий юрист, — решительно заявила младшая Чайка, пряча деньги в сумочку, — что ваши действия подпадают под статью о мошенничестве. У меня сейчас нет ни сил, ни времени, а то я довела бы дело до суда!
— Как бывший старший следователь прокуратуры города Нижневолжска и капитан юстиции в отставке, — улыбнулся детектив, — могу заверить, что мои действия в данном случае не подпадают ни под одну статью уголовного кодекса или кодекса об административных правонарушениях.
— Капитан!? — охнула Аня. — Что ж вы раньше не сказали?
— Когда? Когда вы били меня по щекам или когда обзывали мошенником?
— Простите… И что вы делаете в гадательном салоне? Занимаетесь какой-то мистикой? Я ведь понимаю, что она, — Анна запнулась, — моя сестра, ушла не из-за того, что вы ее обманули. Здесь, действительно, несчастный случай, эти проклятые бандиты. Любой мог оказаться на ее месте. Плохо государство работает, войны и все такое. Но меня возмутило, что вы взяли на себя смелость утверждать, что можно предсказать несчастный случай, и даже настолько в этом уверенны, что заключаете договор, берете деньги, словно речь идет о реальной услуге — кран починить или установить стиральную машину.
— В том то все и дело, — вздохнул Иван Петрович, — что не мог любой человек оказаться на месте вашей сестры. Жертвой несчастной случая становится только… жертва несчастного случая.
— Не поняла.
— Представьте себе едущую по шоссе машину. Дисциплинированный, внимательный водитель, знаком установленная скорость. Если так будет продолжаться, то такого хода хватит на двести-триста тысяч километров, в зависимости от модели машины. Но стоит свернуть на проселочную дорогу, как о днище начинают бить камни, приходится переключаться на пониженную передачу, что увеличивает износ движка, коробки передач; потребление топлива возрастет, вероятность поломки тоже… Вот две типовые схемы, по которым живут большинство людей: одни аккуратно, бережливо относятся к данной им судьбе и спокойно проживают до глубокой старости; вторые лезут в глухие чащи и, как следствие, с шумом и треском растрачивают вверенное им имущество. Но есть водители, которые выворачивают руль налево и вылетают на встречную полосу. Дорога еще чиста, и солнышко светит, ветер приятно шумит за стеклом… но где-то впереди навстречу летит с бешеной скоростью тот грузовик, который разнесет вашу легковушку вдребезги.
— Вы утверждаете, что каждый несчастный случай есть следствие сложившегося образа жизни?
«Умная девочка!» — удивился детектив. Некоторые полжизни могут убить на то, чтобы дойти до этой простенькой мысли.
— Выходит, вы специалист по правильной жизни? Сидите тут за столом и учите, как надо жить, чтобы не столкнуться с тем грузовиком? Так, да?
— Упаси Боже, — передернул плечами детектив. — Праведной жизнью занимается специальная организация — церковь. Мое дело маленькое: вычислить по этому самому шуму ветра, износу деталей той ли дорогой вы едете. И предупредить, что впереди неприятности. Иногда удается определить, какие именно.
— Моя сестра… — помолчав, сказала Аня. — Она ехала не той дорогой?
— Не знаю, — грубо ответил Шмыга, — к черту машины. Я в них не силен. То, что я сказал вам, лишь некоторые общие положения. Разбираться надо конкретно. Есть множество таких вещей, о которых вам пока рано знать.
— Да, — кротко кивнула она. — Мне восемнадцать, и мне рано знать, что мертвым на могилу кладут четное количество цветов, что надгробие надо устанавливать только через год, когда земля усадку даст, что водка в помин души не идет…
Шмыга испугался, что с ней сейчас случится нервный припадок или она грянется в обморок… кто знает, какую силу чувств испытывала к старшей сестре! Однако Чайка смотрела ему в глаза спокойно, и только руки ее сжимали невесть откуда взявшийся платочек.
Шмыга встал и нервно прошелся по салону. Разве можно вбить в эту детскую головку, например, такое понятие, как трава? По спецтерминологии к категории трава относились люди, живущие без активной целеустановки, выполнившие свои жизненные обязательства или не имеющие таковых. Группа повышенного риска. Любой природный или техногенный катаклизм косил траву сотнями или даже тысячами. Трава имеет ослабленную или вовсе бездействующую систему самобезопасности. Там, где избранный подсознательно, верхним чутьем, шестым чувством ощутит тревогу и не сядет в самолет, который рассыплется над океаном; в поезд, вагоны которого пойдут под откос; не пройдет под карнизом крыши, с которого свисает, готовая вот-вот упасть, ледяная глыба, трава смело раскупает билеты и беззаботно занимает места в обреченном транспорте.
Что сказать? Дорогая Анечка, ваша горячо любимая сестренка оказалась обыкновенной травой и кто-то случайно наступил на нее кованным сапогом? Но в том и дело, что не мог он так сказать, не потому, что правда до глубины души оскорбила бы эту девочку, а потому, что сам сомневался в этой правде. Поскольку, если это правда, тогда он на что, сраный детектив по предотвращению несчастных случаев? Почему не смог вычислить, насколько велика опасность для жизни его подопечной?
— Извините, на сегодня запланированы дела…
— Даже нет времени, чтобы поговорить с клиентом?
— Клиентом?
— Со мной. Я хочу заключить с вами договор. Аванс внесу немедленно. Сколько? Двести долларов хватит?
— И на предмет чего мы заключим с вами договор? — изумился Иван Петрович, было вставший, чтобы проводить назойливую посетительницу к двери. — Вы тоже опасаетесь за свою жизнь?
— Нет. Со мной все в порядке. Я хочу, чтобы вы ответили на главный вопрос, почему… ну почему она умерла?!
Последнюю фразу она произнесла почти шепотом и отвернулась. Платочек беспомощно дрожал в ее руке.

Две недели в городе шли похороны. Днем и ночью груженые строительным мусором «КамАЗы» шли вдоль железной дороги к специально вырытому котловану. Работой по возведению нового купола над зданием вокзала лично руководил один из заместителей министра путей сообщений. Уцелевших жильцов из полуразрушенных домов расселили по пансионатам, в рекордные строки построили дорожную развязку, пустившую машины в обход вокзальной площади, и вскоре место трагедии напоминало дружную стройку времен социализма. Блестели под теплым апрельским солнышком пакеты стеклянных пластин, весело переругивались грузчики, принимая с грузовиков свежеиспеченный кирпич, высотный кран плавно подтягивал на тросе плиту с оконным проемом, проходили штукатуры в заляпанных известкой комбинезонах… бюджетных денег вкладывалось немало, и множество строительных фирм, связанных с чиновниками городской администрации, ожили в предвкушении солидного распила.
О том, что случилось второго апреля, напоминали лишь охапки свежих цветов, сиротливо брошенные под ограждения, да многочисленные наряды милиционеров с собаками. Говорили, что вскоре начнут строительство часовенки, но власти решили, что будет просто скромный гранитный монумент, даже не монумент, а памятная доска. Каждый метр земли в районе вокзала приносил сказочную прибыль, и нужно было по-государственному отнестись к этой проблеме. Тем более что нашелся солидный московский заказчик, планировавший выстроить на месте УЖД современный европейский супермаркет.
Вот с компенсациями вышла заминка. Сначала из-за того, что вроде бы не пришли деньги из Москвы. Деньги, наконец, получили, но их срочно направили на строительство дорожной развязки, а те, что должны были придти на развязку, ушли на восстановление железнодорожного полотна, хотя каждый мог убедиться, что полотно вовсе не пострадало… Вмешалась областная прокуратура, возбудила уголовное дело и наложила арест на активы местных банков, через которые шла федеральная помощь. Теперь нужно было ждать суда, который мог состояться не ранее чем через полгода. В общем, пока на руки выдали по пять тысяч на похороны, и по тысяче тяжелораненым.
Но деньги обещали, даже составили списки. Иван Петрович, отделавшийся порезами, ушибами и ссадинами, мог надеяться аж на три тысячи рублей, и даже заглянул в администрацию города, в кабинет, где размещалась специальная комиссия. Но потребовалась справка из больницы, что он обращался в этот день за медицинской помощью. Фельдшер из «скорой помощи», который наспех заклеил его порезы пластырем, справок не выдавал — некогда было. Так что Шмыга ушел неудовлетворенный, и даже немного обиженный тем, что ему сказала женщина, оформлявшая бумаги:
— Откуда я знаю, где вы пострадали? Тут алкашья, знаете, сколько понабежало!
Как бы мелочь, но факт, что Ивана Петровича Шмыгу, прописанного по адресу улица Зои Космодемьянской, 37 не найдут в списках пострадавших при теракте, сыграет ему не на пользу.

Оперативно-следственная бригада управления ФСБ по Нижневолжской области с самого начала вышла на правильный след. Как сказано ранее, повезло с капитаном Сергеем Фролищевым. В реанимации, изредка приходя в сознание, он рассказал о настырных осетинах, пытавшихся обосноваться на Московском вокзале. Хотя большая часть привокзальных торговцев погибла, но все же нашлось несколько человек, видевших кавказцев, которые занимались евроремонтом в помещении бара «Маргарита». Завозили туда отделочные материалы, листы гипсокартона, мешки с цементом. Удалось даже составить фоторобот руководителя «ремонтных» работ. А женщина-продавец из ларька, торгующего строительными материалами на Приокском рынке, даже слышала его имя — Малик. Поиски по паспортным отделениям милиции города ничего не дали, не нашлось ни одного зарегистрированного с таким именем. Зато в выданном на федеральный запрос списке студентов Казанского медресе значился некий Малик Осоев, осетин по национальности. Бросил учебу на втором курсе, увлекшись ваххабитской литературой. Оперативники в Казани и обоих Осетиях принялись за поиск студента-недоучки.
Спустя неделю следствие ясно представляло себе картину подготовки и проведения преступления. Террористы группами или по одиночке проникли в город, определились с местом проведения теракта, вышли на владельца бара «Маргарита», которому, как показала его бывшая жена, срочно потребовались деньги в связи с расторжением брачного договора. Пришли к устному соглашению, заняли помещение, затеяли ремонт и под видом цемента ввезли несколько мешков со взрывчаткой. Если бы капитан Фролищев не умер, то полетел бы со службы, как и многие его коллеги, и даже был бы отдан под суд за халатное исполнение своих обязанностей — вся подготовка к взрыву велась в течение нескольких дней буквально под окнами его кабинета! Но капитан Фролищев умер, посмертно награжден Орденом мужества, и его имя запечатлели бронзой на стенде погибших при исполнении служебных обязанностей сотрудников.

Громоздкий, состоящий из сотен тысяч винтиков, государственный правоохранительный механизм медленно, со скрипом приходил в движение. Службе участковых в трехдневный срок выявить лиц, проживающих без регистрации… центру по борьбе с терроризмом провести оперативно-розыскные мероприятия по выявлению потенциальных боевиков, оружия и боеприпасов… перевести личный состав на учащенный график встреч с негласным аппаратом…
— Девушка, мне зарегистрироваться!
Паспортистка протягивала руку за документами, осторожный внимательный взгляд на фотографии, прикрепленные кнопочками под стойкой барьера, затем на посетителя.
«Они все на одно лицо».
— На какой срок?
— На сколько можно?
— Ваш паспорт, пожалуйста, билет, паспорт хозяина квартиры, где вы остановились. До пятнадцати дней регистрируем сразу. Если до двух месяцев, надо пройти освидетельствование на СПИД.
«Не похож…».
— Правила регистрации на стенде в коридоре, выйдите и ознакомьтесь сначала. Здесь не справочное бюро. Следующий!
Тяжелая фура, мигая поворотником, протащившись два десятка метров, останавливается. В сумерках полыхают алым тормозные огни, обжигая талый лед на обочине.
— Двигатель глуши!
— Да ты что, командир, время поджимает!
— Неприятностей хочешь?
— Понял, понял!
— Права, талон техосмотра, накладную на груз. Кто с тобой?
— Экспедитор.
— Давай его сюда. Открывайте борт. Что в мешках?
Автоматы слетают с плеч гаишников, в вечернем воздухе звонко щелкают сбрасываемые предохранители.
— Песок сахарный. Четырнадцать тонн. Как по накладной.
— Развязывай. Пробуй!
— Что? Вы совсем ох…!
— Жри, сказал.
Белый кристаллический порошок струится в смуглые ладони.
— Чайку не будет, командир?
— Я тебе сейчас зажигалку ко рту поднесу, если не рванешь, дальше поедешь!
Дружный смех. Из патрульной машины выходит третий милиционер, заинтересованный общим весельем.
— Ладно, без обиды. Езжайте!
Дизель чихает, заводясь, выбрасывая из глушителей черные жирные хлопья дыма.
— Крыша у ментов съехала.
— Разве не слышал? Где-то рвануло, гексаген ищут. Работа у них такая.
— Раньше этот переезд мне в шестьсот рублей обходился, теперь в девятьсот. Стричь бабло — вот их работа.
Тесный кабинет оперуполномоченных ОУР Заводского райотдела. Дымно, за двумя сдвинутыми столами человек шесть. Кто-то отчаянно стучит по разбитой клавиатуре старенького компьютера.
— Гошка, заткнись! Думать мешаешь!
— Мужики, у кого стволы на примете есть?
— А что?
— Да вот, прислали ксиву — в три дня выявить… оружие, боеприпасы. Не отвяжутся.
— Бросаем жулье, террористов начинаем искать?
— Ну, да. Гэбисты утомились, нас запрягают.
— Мне бы их оклад, я бы через неделю Умарова за бороду в отделение доставил.
— Серьезнее, мужики. Начальство не отстанет. Отчитаться надо — сколько стволов, патронов изъяли.
— Гоша, ты из Чечни тротиловую шашку привозил!
— Жахнул. Осенью. Не помнишь, про рыбалку рассказывал.
— Сашок?
— Есть дед на примете.
— Черный, с бородой?
— Нет, дед как дед. Волына у него клевая. Маузер, настоящий, как в фильме «Неуловимые мстители».
— Класс! Берем?
— Я для себя держал.
Сашка уламывают. Потрепанный милицейский «уазик» бежит по разбитой проселочной дороге. Семидесятилетний «террорист» в фуфайке скалывает ломом наледь с крыльца своей покосившейся избы и не догадывается, что вскоре вооруженная до зубов оперативная группа защелкнет на его натруженных руках наручники и повезет дорогой дальней в казенный дом. Счастье его, что попадутся опера понимающие, оформят добровольную сдачу ствола и отпустят обратно, только за свой счет.

Среди данных агентуры покойного Фролищева промелькнула интереснейшая информация о том, что некий молодой человек в длинном черном пальто с криком: «Бегом отсюда!» за несколько минут до взрыва буквально силой вывел девушку из обреченного здания. Информация подошла в десять часов утра, а к трем часам дня установили, что девушку звали Марина Чайка. Дочь директора Нижневолжского винзавода, работала менеджером отдела валютных операции «Трансбанка». Погибла неподалеку от привокзальной площади. Причина смерти — проникающее ранение брюшной полости, приведшее к массивной кровопотере. Еще через два часа оперативники вышли на молодого человека. Им оказался коммерсант Иван Шмыга, владелец гадательного салона «Мадам Фуше».
Тем временем, развивая оперативный успех, казанские чекисты установили личность последней любовницы Осоева. Фатима Саляхова, торговка китайским ширпотребом. Проживает в пригороде Казани, в собственном частном доме. Негласный опрос соседей показал, что Фатима не замужем, но четыре дня назад какой-то невзрачный мужичок помогал ей донести сумки с товаром. По фотографии личность опознать затруднились, дело происходило в сумерках, но рост и телосложение сходились. За домом повели круглосуточное наблюдение. Спустя сутки к девяти вечера Саляхову навестили трое мужчин с характерной для кавказцев внешностью. Было принято решение о задержании. Группа Казанского ОМОНА ворвалась в дом и без единого выстрела скрутила трех пьяненьких армян и веселую краснощекую Фатиму. Задержанных увезли в управление, в доме оставили засаду. Трое суток оперативники таились за занавешенными окнами, пока один из них не обратил внимание на странный звук, доносящийся из-под половых досок в спальне Фатимы. Пол вскрыли и вытащили из неглубокой щели… Малика Осоева в обморочном состоянии.
В Москву отправили радостную депешу, а пока ждали спецгруппу, Осоева пустили во внутрикамерную разработку. Вышла промашка, гордого ваххабита жестоко изнасиловали, и он сошел с ума. Поэтому везти его пришлось не в Лефортово, а в институт Сербского. Врачи обещали, что возможно, где-то через полгода, террорист придет в себя и сможет участвовать в следственных действиях.
Вот тогда вплотную занялись владельцем гадательного салона.


Глава четвертая. Закон Паули
Когда я говорил о душеполезном, я часто раскаивался,
а в том, что молчал — никогда.
Иоанн Лествичник.
Вовсе не догадываясь о том, что стал предметом внимания спецслужб, Иван Петрович честно принялся отрабатывать условия нового договора, заключенного с Анной Чайкой. Работы много не предвиделось, необходимо ответить всего лишь на один коротенький вопрос — за что?
Вынул из сейфа коричневую папку скоросшивателя. Дело №74 «Мария Семеновна Чайка. В производстве с 10 марта 20.. года. Прекращено 2 апреля 20.. года».
Следствием чего явилась смерть молодой женщины? Мера наказания, определенная Верховным судом? Но если виновна, то в чем? Атака Темных? Но чем могла рядовая сотрудница частного банка заинтересовать свирепые силы тьмы? Случайность, которой так подвержены люди категории трава? Но если трава, то на каком повороте судьбы женщина, потенциальная носительница будущей жизни, солнце, способное осветить до глубокой старости жизнь любого мужчины, превратилась в вялый стебель, могущий сохнуть десятки лет на задворках, под стеной какого-нибудь сарая, а могущий погибнуть во цвете невзначай, глупо, случайно, нелепо?
Допустим, первый вариант — виновна. С точки зрения Небесного законодательства совершила преступление, за что приговорена к смертной казни. Решение Небесного суда бесспорно и пересмотру не подлежит. Никаких апелляций и протестов на вынесенное решение не принимается, поскольку любой осужденный может быть абсолютно точно уверенным в объективности и справедливости приговора! Так что, если исходить из случившегося, то первой напрашивается мысль, что Марина Чайка 1978 года рождения, проживавшая по адресу… совершила особо тяжкое преступное деяние, за что приговорена к высшей мере наказания. Приговор приведен в исполнение второго апреля сего года.
Немедленно следует вопрос: какое именно особо тяжкое деяние совершило вышеозначенное лицо, вся жизнь которого уместилась в несколько строк? Школа. Учеба в Нижневолжском госуниверситете. Неоконченная аспирантура. Вышла замуж за преподавателя, старше себя лет на десять. Неудачно — спустя полгода развод. Служба в отделе валютных операций «Трансбанка» — папенька пристроил по знакомству. На работе ничем себя не проявила, разве что твердо научилась отличать доллар от евро. Все, что потом наполняло ее жизнь, — это отношения с бесконечным рядом женихов. Так выглядит внешняя канва жизни «преступницы».
Но даже в такой краткой гладенькой биографии есть за что зацепиться небесному дознавателю. Аспирантура — почему не окончена? Что помешало? Замужество — почему развелась? Были ли аборты? Для одних прерывание беременности — в криминальном плане пустяк, мелкое хулиганство, для других — умышленное убийство. Без отягчающих обстоятельств, правда, но убийство, за которое придется ответить по всей строгости Небесного законодательства. Все определяется в зависимости от того, чем является рождение ребенка для данного лица — дополнительной нагрузкой или прямой обязанностью. И наказание будет соответствующее — от трех дней больничного до смертной казни.
Та же аспирантура — ну, бросила и бросила, подумаешь! Но если кандидатский минимум должен вывести ее на другой уровень, где ждала та жизнь, для которой она появилась на свет? И все это возможно проверить, просчитать…
Детектив вспомнил вчерашний разговор с Анной.
— Тебе сестра не говорила, почему она вышла замуж в двадцать два года за мужчину старше себя? Любовь, случайность, просто попалась положительная партия?
— Когда закрутила роман с этим лысым придурком? А что тут непонятного? Сверстники — козлы, на уме только перепихнуться, травки покурить, бабла наварить… А Владик вежливый, вроде тебя, умный — преподавал как раз на той кафедре, где она собиралась защищаться. «Я тебе помогу…» Обходительный такой, ручку поцелует, плащик подаст, «Мариночка, солнышко мое»…
— И почему не сложилось?
— Его Марина не интересовала. Для него это второй брак, с первой женой он жил в коммуналке. Комнатка три на три, кухня на шесть соседей, маленький писклявый ребенок…
— Хочешь сказать, развелся с первой женой из-за жилищных условий?
— Да. Надеялся, что богатый тесть тут же им трехкомнатную квартиру улучшенной планировки купит. Ага, разбежался! Папа уперся, пусть поживут, надо еще посмотреть, что из этого получится. Короче, жили в общежитии. Затем пошли скандалы. Хорошо, что папа ей квартиру купил, было куда бежать от этой сумасшедшей жизни.
— Почему Марина аспирантуру оставила?
— Ей тошно стало ходить на кафедру и каждый раз эту рожу лысую видеть. Редко встречаются мужчины, на которых приятно смотреть и до того, и после…
И при этом Анна впервые за весь разговор улыбнулась. Только тогда Шмыга заметил, что перед ним уже не девочка, как он сгоряча отозвался. И сидит вовсе не как школьница за партой, а так естественно закинула ногу за ногу, изогнулась в кресле тонким стебельком. Или у них это врожденное, и они с самого рождения все — женщины? И почему он решил, что она — копия своей старшей сестры? Это только на первый невнимательный взгляд кажется, что сестры схожи. Марина более яркая, более, если точнее выразиться, законченная, как портрет, на который художник положил последний мазок. В Ане больше скрытой затаенной нежности, и в то же время бесовские искорки в глазах так и прыгают…
Младшая Чайка немного покраснела, заметив, что бывший следователь последние пять минут не сводит с нее глаз.
— Что еще вас, гражданин следователь, интересует?
— Да… спасибо. Будем работать, — Иван Петрович рывком приподнялся. — Позвольте, провожу вас!

Сначала Шмыга решил навестить бывшего мужа покойной Чайки, доцента Владислава Ладыгина. Общежитие сотрудников НГУ размещалось в крепкой шестиэтажной «сталинке» на проспекте Воровского в трех квартала от центра города.
Детектив вошел в просторный вестибюль и направился к вахтовой стойке. Дежурный, седенький крепкий старичок без малейшего интереса взглянул на него и снова углубился в газету.
— Владислав Ладыгин, комната 321.
— Заполните бланк на посещение и предъявите паспорт.
— Фотографию три на четыре не нужно? — вежливо поинтересовался детектив.
— Паспорт и заявление. Бланки на том столике, — сказал вахтер, не проявив ни малейшей эмоции.
— Понято, — согласился насмешливый посетитель, покорно доставая шариковую ручку. И сюда докатилось эхо взрыва на Московском вокзале.
Пройдя по коридору с высоченным потолком, без труда отыскал нужную комнату. Постучал. Открыла невысокая черноволосая женщина, запахивая на поясе простенький ситцевый халат.
— Нет таких, — хмуро бросила она.
— Как же? — удивился детектив. — Мне его адресок на работе дали.
— Не живут они здесь. Полгода как. Галка, мать твою, когда плитку вернешь? — это уже через плечо Шмыги бросила она соседке, которая с тазом мокрого белья вышла из комнаты напротив.
— Окстись, я не брала!
— Может быть, вы подскажете, — развернулся детектив. — В этой комнате проживал Владислав Ладыгин.
— Не знаю, — пожала та плечами.
— Лысый такой, за тридцать ему.
— А, выселенец! Здесь живет. Налево по коридору, за умывальной.
Выяснилось, что Ладыгина выставили из «двадцатиметровки» за долги по квартплате. А так как по закону на улицу выгнать человека нельзя, то предоставили ему помещение бывшей кладовой.
В конуре два на три с половиной метра стояла вонь, знакомая Ивану Петровичу по работе с подследственными в ИВС. Узкое окно, даже не окно, а щель между кирпичной кладкой и бетонной плитой, заложенная квадратными зелеными стеклоблоками. Под потолком висела здоровенная люстра на пять рожков, из которых только один светил неярким желтым светом. Дверь оказалась не заперта, и он разбудил толстую неопрятную бабу, дрыхнувшую в куче грязного белья на продавленной кровати простым испытанным методом — взял пару запыленных стаканов с подоконника и постучал ими друг о друга.
— Мужчина, закурить не найдется? — сонно спросила она.
— Не курю, — сухо ответил детектив, взглядом выискивая место, где можно присесть.
— Дай восемь рублей, а лучше шестнадцать.
Восемь рублей стоила в аптеке настойка боярышника на спирту, любимый напиток подобной публики.
— Позже. Сначала ты скажешь, где твой Владик.
Шмыга нашел газетный лист, довольно свежий, бросил на стул и присел.
Тетка, наконец, проснулась, села и попыталась накинуть на голые колени какую-то грязную тряпку.
— Зачем он тебе понадобился? Ты из ментуры, что-ли?
— Деньги ему должен.
— Много? — оживилась она и задвигалась на кровати так, что пружины под ней захрипели стоном умирающего. — Оставь, я передам.
— У него брал, ему и отдам. Где он?
— На работу ушел.
— Когда?
— Что, я помню? То ли утром, то ли вечером.
— Где он работает?
— Откуда я знаю? — зевнула она и пошарила в пустой сигаретной пачке. — Зараза! — отбросила в сторону и с неприязнью уставилась на детектива. — У тебя ни сигарет, ни денег, ничего нет… Зачем тогда пришел?
— Будет, если подскажешь, где мне его найти?
— Говорю тебе, не знаю. Мы то на Канаве работаем, то на Сортировке…
«Канава — район Московского вокзала и Канавинского рынка», — сделал себе пометку детектив.
Баба начала путано, длинно рассказывать, где именно, пока Шмыга не перебил ее:
— Какой сегодня день недели?
— Чего? — с недоумением посмотрела она на него.
— Понятно, — сказал он, приподнимаясь. Бросил на стол червонец. Подумал, выложил визитную карточку.
— Как придет, пусть позвонит мне. Денежку свою получит.
— Эта, — обрадовано вскочила пассия доцента, — слушай, купи тогда у меня чего-нибудь. Мы керосинку интересную нашли, нет, уже сдали… Стой, книга есть…
Сунула ему в руки обтрепанный том «КГБ: 50 лет побед».
— Спасибо, не надо. Пусть обязательно позвонит.
Лаконичный старичок с вахты исчез. Отдежурил. Сидел грузный мужчина в синей рабочей спецовке и читал ту же газету. Даже не взглянув на него, попросил расписаться в разбухшем конторском журнале, и тут же уткнулся в мятые страницы.
«Интересно, что за прессу вахтеры читают? Наверное, какие-нибудь специальные вахтерские газеты, жутко интересные…»

Начиная любое мало-мальски стоящее и серьезное дело, рано или поздно Иван Петрович сталкивался с теми, кого не знал ни по имени, ни тем более в лицо. Люди не люди, звери не звери, сущности или некие идеи, абстрактные понятия или предметные обстоятельства… — когда как. Шмыга говорил просто — Они.
Есть забитая, как старый половик, истина — действие равно противодействию. Равно не равно, а вот всякий раз, хочешь не хочешь, с этим противодействием и сталкиваешься. Более того, нет этого противодействия, Они не проявляют интереса, не видно их и не слышно, значит, не туда идешь, катишь по гладкой отполированной подошвами дороге, на которой все то же, тысячу раз виденное.
Впрочем, никакого противодействия с Их стороны Шмыга не ожидал, справедливо полагая, что дело завершено: кого надо отправили в могилу, кому положена больничка — в больничку. Гроза разрядилась, и лишь запах озона да вырванные с корнями деревья обозначали то место, где она только что отбушевала. Дело муторное, конечно, требует ходьбы да расспросов, но это только в кино сыщики раскрывают преступления, не выходя из теплого насиженного кабинета. Но самая главная прелесть в том, что в этом деле нет злодеев, караулящих тебя в ночи, нет переживаний за собственную шкуру. Не любил Иван Петрович, когда кто-то или что-то угрожало его здоровью, а тем более жизни. А здесь очень симпатичный расклад — за штуку баксов провести небольшой анализ, очень даже полезный как в плане тактической учебы, так и для собственного обогащения. И если бы этот несчастный Владик Ладыгин вдруг не запропастился, то было бы не дело, а сказка.
Поэтому он крайне удивился, когда спускаясь по Окскому съезду к РУВД Канавинского района, вдруг наткнулся на вежливого улыбчивого старичка в синем замызганном свитере и дембельском кителе, одолженном, наверное, у внука. Дедок притулился на краю тротуара, разложив на газетках перед собой какие-то значки, медальки. Стоящий скромно и тихо, он вдруг резво подскочил и вцепился в рукав Шмыгиного плаща.
— Вам, молодой человек, дешево отдам редкую вещицу. Исключительно для вас.
Не дожидаясь ответа, или даже согласного кивка, сунул значок в виде сине-эмалевого щитка, на котором скрещенные застыли два тонких меча. По обводу надпись мелкими буковками «5 лет Нижневолжскому ОкрЧК».
Шмыга так и замер.
— Ценная вещь. Сколько годков хранил! Сегодня мой день рождения, думаю, дай-ка я кого-нибудь порадую. Не только себе праздничка хочется, но и добрым людям. Сто рублей прошу. В «Антикваре» с руками, с ногами за двести оторвут…
В глазах его появилось этакое услужливо-собачье выражение, особенно когда он мимоходом бросил цифру — двести рублей. Ясно дело, что в «Антикваре» за такую безделицу и полтинника не дадут, к тому же там паспорт нужен с пропиской, а старичок, судя по рыжей квадратной сумке, стоящей поодаль, с того берегу явился, с городишка какого-нибудь в получасах езды на электричке. Или на пароме перебрался с заволжской стороны.
— Отец, ты часом в НКВД не служил? — спросил Иван Петрович, вытягивая перед глазами руку со значком так, будто был дальнозорок. Ничего настораживающего ни впереди, ни позади. Студенты с пивом обступили лавку с проломанными некрашеными брусьями. Белый «Соболь» выворачивает к серым корпусам трикотажной фабрики, поток маршрутных такси обтекает автобусную остановку…
— Нет, что ты! — испугался старичок и бодро замахал руками. — Всю жизнь на реке. Морячок я, из торговых. Это пацаны мне притащили, знают, что интересуюсь медальками.
Детектив присел перед стариковским товаром.
Слева дорога теряется у площадки перед небольшим продуктовым магазинчиком, закрытым на обед. Чисто. Пацан на велосипеде не в счет… Справа, в метрах ста, высотка желтого кирпича, припаркованные машины… две бабульки у подъезда. Ищи родной, ищи. Если это есть, это никуда не уйдет, как слово матное — раз нацарапанное на заборе долго будет колоть глаза. Опаньки! Красная «девятка» перед той желтой высоткой. Что это? Бабулька привстала, машет рукой… Ага, машина задними колесами на газон наехала. Развернулась, но так, что из машины к подъезду неудобно выйти. Значит, выходить никто не собирается. Тонированное стекло с его стороны приспущено.
— Есть пионерские, есть новенькие комсомольские — двадцать штук, — доставал брезентовые мешочки из сумки разговорчивый дедок. — Книжек нет, не торгуем.
Только человек искушенный, тренированный, может мгновенно окинуть взглядом местность вокруг себя и выявить наблюдателя. И то, в статичном положении редко когда получается, необходимо действие, только через действие дичь выявит охотника, следующего за ней. Это могла быть и красная «девятка», и «Соболь», только что припарковавшийся к будочке перед воротами трикотажной фабрики. Или сидит человек на лавочке в метрах пятистах отсюда, на самой вершине съезда и спокойно прослушивает твой разговор, видит, что ты в руках вертишь. Гадать — пустое дело. Вот когда двинешься, когда все вынужденно придет в движение, вот тогда или красная «девятка» засуетится, или далекий дядечка с аппаратурой послушно тронется с места. Тогда можно определить, кто именно последовал за тобой. Этому искусству учат долго, в хороших школах с государственной стипендией.
Ивана Петровича этой науке не обучали. Во всяком случае, таким хлопотным методам. К чему, когда существовал такой превосходный способ как открытка. Перемены в жизни редки и мир вокруг тебя постоянен как открытка, когда-то прилепленная в кухне над холодильником. Один и тот же пейзаж на ней. Но стоит на этой скучной и привычной картинке появится новой детали, как она мгновенно бросается в глаза. Так вот, Шмыга готов был поклясться, что на его открытке «Я — и мой город» не было никогда красной «девятки», и «Соболя» не было. Вернее были, где-то далеко на заднем плане, иногда рядом проскальзывали, но в реальной, ощутимой близости нет, не присутствовали.
— Жаль, отец, наличных с собой не захватил, — рассеянно проговорил Иван Петрович, приподнимаясь. — В следующий раз обязательно что-нибудь прикуплю.
Теперь стряхнем с открытки случайный сор, то есть выкинем из головы, все, что вдруг бросилась в глаза, и потом краешком глаза глянем… Так, внимание! Кое-что осталось. Значит, не померещилось…
Нет, не померещилось! Когда Иван Петрович беззаботным шагом приблизился к «Соболю», фургон мягко, почти бесшумно завертел колесами, дал задний ход и остановился распахнутой боковой дверцей точно напротив детектива. Два крепких молодца в светлых куртках втянули его внутрь так стремительно, что спустя секунду он сидел в мягком кресле и, покачиваясь, проезжал мимо двухэтажного здания РУВД, куда направлялся в поисках исчезнувшего доцента.
— Не беспокойтесь, федеральная служба безопасности, — показал издалека красный документ молодой человек, почти его ровесник, в сером костюме на белую безрукавку; на мощной обнаженной шее борца сверкала золотая цепочка. — Зовут меня Сергей Валентинович, — и дальше что-то неразборчивое, вроде капитан, вроде оперуполномоченный какого-то там отдела…
— Понял я, — недовольно буркнул Иван Петрович, переводя дыхание. — Как черти из табакерки выпрыгнули. По телефону нельзя объяснить, мол, так и так, зайдите, пожалуйста, к нам на Воробьевку. Вам что, тренироваться не на ком?
— Нельзя Иван Петрович, хвост за вами. Какие-то мальчики в красной «девятке» рядом крутились. Пока их отвлекли, мы вас быстренько умыкнули. Теперь пусть поищут. Кто бы это мог быть? — с чисто житейским интересом спросил спортивный капитан.
— Понятия не имею, — искренне ответил детектив и пожал плечами, — кого я мог разбудить в последнее время… Одной болтовней занимаюсь.
— Ну, как сказать, — улыбнулся Сергей Валентинович. — Болтовня разная бывает. Так вы не против, что мы с вами тоже поболтаем?
— Чего уж там, везите! — махнул рукой Шмыга. Даже капли испуга в его голосе не было, одно любопытство. Да и никак не мог он связать свое безупречное гражданское поведение с антигосударственными кознями. Его больше встревожили мальчики в красной «девятке». В самом деле, кого он заинтересовал до такой степени?!
Вывернули на Воробьевку к пятиэтажному дому с колоннами по фасаду, проехали к боковому подъезду мимо стелы с висящей на ней чугунным щитом, из-за которого выглядывала рукоятка чугунного же меча.
«Зря значок не купил, — вздохнул Иван Петрович. — Своим бы почувствовал».
Привели в обычный кабинет с казенной мебелью приторно светлой полировки. Точно в таком же когда-то дневал и ночевал сам Шмыга в бытность старшим следователем городской прокуратуры. Зашел мужчина в штатском, выбритый до покойницкой синевы, хмурый и неразговорчивый. Сел в дальнем конце кабинета, закинул ногу на ногу и стал смотреть на носок вычищенной туфли.
Сергей Валентинович разложил перед собой густо испечатанные бумаги, потом демонстративно отложил их, придавив толстой иллюстрированной книжицей, кажется, «Памятниками Нижневолжской старины». Закончив манипуляции, откашлялся, пробуя голос, точно эстрадный певец перед микрофоном.
— Надеюсь, Иван Петрович, вы понимаете, что это не допрос, а беседа, можно даже сказать, обмен мнениями по теме, которая сейчас многих в нашем городе интересует. Я имею в виду злополучные события в начале апреля.
И всем корпусом повернувшись так, что золотая цепочка съехала вбок, спросил:
— Нас интересует, от кого вы узнали о том, что второго апреля в двенадцать тридцать пять здание управления железной дороги на Московском вокзале будет взорвано?
— Я ничего об этом не знал, — спокойно ответил детектив. — Как раз на это время мой клиент назначила встречу…
— Марина Семеновна Чайка, бывший сотрудник «Трансбанка», погибшая при невыясненных обстоятельствах недалеко от гостиницы «Антей», — негромко, как бы про себя, сказал бритый.
— Почему при невыясненных? — удивился Шмыга и поворотился к нему.
— Продолжайте, Иван Петрович, — попросил Сергей Валентинович. — Вам назначили встречу, вы подъехали, переговорили… дальше что случилось, почему вы выскочили из здания как ошпаренные с гражданкой Чайкой?
«Сохранилась, наверное, видеокамера наблюдения в кассовом зале», — пронеслось в голове Ивана Петровича.
— Я понял, что с клиентом вот-вот может произойти неладное, и попросил Марину Семеновну немедленно покинуть помещение. Мы вышли…
— Что значит «неладное», что значит «понял»? Мы все тут юристы по образованию, выражайтесь яснее?
— Можно яснее, — вздохнул детектив. — Приснился ей поутру нехороший сон, означающий близкую смерть. Вот я и встревожился, засуетился, думал, выдерну ее из здания, и тем самым удастся тенденцию гибельную переломить. Увы, не получилось. Кто ж знал, что рванет, и так рванет, что в полукилометре достанет!
— Сон? — недоуменно переспросил Сергей Валентинович.
— Да. Во сне мой клиент вышла замуж. Классика. Я бы этот сон в учебнике ОБЖ на первой странице пропечатал, — сказал Шмыга. — Сны о свадьбах — сны высшей категории смертельной опасности. Лица жениха не видно, поскольку смерть многолика, определенного образа не имеет. Для одного — смерть выглядит как вспышка солнца на лезвие кухонного ножа, для другого — ржавчина на водопроводной трубе, для третьего — пыль, летящая с рухнувшей бетонной плиты.
— Вспышка солнца на лезвие ножа, — повторил капитан, мельком бросая взгляд на бритого. — В дурачка сыграть решили, Иван Петрович? Как бывший следователь, думаете, этот способ защиты самый выигрышный? Еще раз поясню, мы понимаем, что ни в какой террористической организации вы не состоите, ни в чем предосудительном не замешаны, но, может быть, в связи со спецификой вашей работы случайно узнали в вашем гадательном салоне некую информацию, пусть даже сначала ее и не связали с готовящимся терактом… или гражданка Чайка что-либо узнала, или заметила и рассказала вам…
— Я полагаю, чеченские смертники сверяют судьбу по своим ваххабитским книжкам, а не по карте звездного неба, — ответил Иван Петрович. — Ни о чем таком Марина Семеновна не знала, да и не могла знать. Повторяю, о том, что с моим клиентом может произойти несчастье, определил из ее сновидения.
— Из-за того, что нервной барышне приснился страшный сон, вы схватили ее за руку и потащили на улицу?
— Именно так, — сухо подтвердил Иван Петрович. — Как правило, утренние сны исполняются до полудня. Точнее, до двух часов по местному времени.
— Вот как! Ничего забавнее я не слышал, — рассмеялся капитан.
— Ничего забавного. Взрыв на площади прогремел в двенадцать тридцать пять.
— Больше ничего вас не напугало?
Иван Петрович честно призадумался.
— Деревце в моем дворе.
— И что с деревцем?
— Выхожу утром, а дерево в палисаднике напротив усыпано клочьями бумаг. Какой-то придурок до мусоропровода не дошел.
— Ну и что?
— Когда рвануло на площади, из падающего здания целая туча бумаг вылетела и долго сыпалась с неба.
— Бр-р-р, — замотал головой капитан. — Какая связь, Иван Петрович?
— Вот в этом вся ценность, Сергей Валентинович, что нет никакой прямой непосредственной связи между мусором в моем дворе и бумагами над руинами. Это и есть типичнейшая синхроничность, знак, или как святые в древности говорили — «знамения», а нынешние простаки — «приметы». Только вот попробуй, догадайся тем утром, к чему этот знак… — добавил он тише, для себя.
— Вроде суслика в темном поле. Никто его не видит, а он, тем не менее, есть, так?
— Мне тоже нравится это кино, — согласился Шмыга.
— Да, но как вы помните, фразу эту сказал бывший пациент психиатрической больницы.
— Помню. «Быть или не быть» — эту фразу тоже сказал не совсем здоровый человек, — парировал Иван Петрович, и как ему показалось, очень удачно.
— Что-нибудь еще?
— За остановкой у торгового центра «Аврора» двухэтажный домик сгорел. Я подошел как раз в тот момент, когда «скорая» выезжала. Вынесли носилки с трупом, поставили на землю.
— Это к чему?
— К тому, что увижу смерть. Неприбранную, как она есть, увижу черствость, равнодушие… увижу гарь и выбитые глазницы домов… Увидел.
— Хотите откровенно, Иван Петрович? — спросил, как-то весело оскалясь Сергей Валентинович. Борцовская шея его напряглась и покраснела. — Либо вы действительно помешаны на приметах, снах, и конкретно съехали на суеверии, либо косите под дурачка, нам о чем-то не договаривая.
— Разрешите, Сергей Валентинович? — вмешался бритый, о котором Иван Петрович совсем забыл, поднялся и пересел ближе.
— Да, конечно, — сделав над собой усилие, вежливо сказал капитан.
— Иван Петрович, мы знаем, что два года назад вы возглавляли в Нижневолжске филиал некоего Российского агентства по предотвращению несчастных случаев. Учились в Москве у бывшего сотрудника Генеральной прокуратуры Сибирева на курсах детективов. Мы тоже немного интересовались этим. Как поняли, некая смесь мистики и милицейской оперативной работы. Ну, как говориться, чем бы дите не зарабатывало себе на хлеб с маслом, лишь бы чтило уголовный кодекс. Теперь, как я понимаю, вы занимаетесь небольшой частной практикой?
— Именно так, — согласился Иван Петрович, чувствуя, как приятно иметь дело с умным и знающим человеком. — Простите, с кем я говорю?
— Виталий Александрович, заместитель начальника управления.
— Очень приятно. Слушаю вас, Виталий Александрович.
— Нам интересно, случайна ли ваша догадка, что в здании УЖД произойдет нечто трагическое или это явилось следствием определенных умозаключений? Или вы, Иван Петрович, обладаете определенным даром, который вам позволяет видеть это нехорошее будущее?
— Мне кажется, мы имеем дело со вторым вариантом, — высказался, усмехнувшись, Сергей Валентинович.
— Вы бы конкретно объяснили, на чем зиждились ваши предчувствия в отношении потерпевшей Чайки. А то несете глупости о свадебных снах, помойных бумажках…
— Хорошо, к черту безликого жениха и бумажный мусор, — разочаровано согласился Иван Петрович. — Во-первых, в феномене предсказательного сновидения нет никакого открытия, он случается часто и в соответствующей литературе подробно изложен. Достаточно вспомнить сон президента Абрама Линкольна перед его убийством, сон жены генерала Тучкова, погибшего при Бородино, и так далее. Во-вторых, буквально в нескольких метрах от моего клиента несколько дней шла подготовка к теракту. Завозили в подвал здания мешки со взрывчаткой, что-то сверлили, копали, устраивали… Какие-то люди ходили, планировали, где разместить взрывчатку, как удобнее расположить взрыватели, просматривались пути отхода и т. д. Работа кипела вовсю, что не могло не влиять на людей, постоянно находящихся вблизи.
— И как это влияло?
— В результате всех этих «мероприятий» для будущих жертв начало формироваться так называемое Негативное будущее. О нем вы, надеюсь, слышали?
— Может, и слышал, — соврал замначальника. Нигде он не мог слышать служебный термин исчезнувшей с лица земли службы детективов РАНСа. — Напомните, пожалуйста.
— Хорошо, — улыбнулся Иван Петрович. — Некий Вася собрался к своей подружке на день рождения. До события еще неделя, но уже определенно известно, что Вася на своей новой машине поедет к своей любимой. И так же за неделю известно, что его девушка встретила другого парня, которого пригласила на свой день рождения, который будет, скажем, двадцатого числа. То есть, запланирована некая ситуация с обусловленным печальным финалом. Вася от злости напьется, устроит скандал, прыгнет пьяный и злой в машину и часам к одиннадцати вечера помчится обратно домой. Казалось, какое дело до Васи некоему инженеру, который мается без денег и с удовольствием взялся по вечерам подрабатывать охранником в соседнем супермаркете, и двадцатого числа у него смена закончится в десять сорок пять? Тем не менее, есть. Инженер и Вася встретятся в десять пятьдесят вечера. Инженер останется лежать на асфальте, а Вася поедет дальше. Негативное будущее для обоих уже есть, оно сложилось и прочно, реально существует, так же как прошлое, как настоящее. И вот наша душа на Негативное будущее реагирует, как реагирует на любые объекты в этом мире.
— С Васей понятно, — улыбнулся замначальника, и по этой улыбке нельзя было понять, интересно ему то, что рассказывает Шмыга, или он просто слушает, как слушал бы любое другое объяснение.
— Это Негативное будущее и влияет на нас через сновидения.
— И что, всем погибшим на привокзальной площади утром второго апреля приснился один и тот же сон? — иронически спросил Сергей Валентинович.
— Мы не о всех говорим, мы говорим только о потерпевшей Чайке, — сухо ответил Иван Петрович. — Что касается рассыпанных бумаг в моем дворе и бумаг, которые выбросило взрывной волной, то почитайте работы Юнга о синхроничности. Там очень хорошо написано о феноменах, которые доказывают возможность одновременной смысловой эквивалентности разнородных, причинно не связанных друг с другом процессов. Что, кстати, подтверждают опыты квантового физика Паули, между прочим, лауреата Нобелевской премии.
— Попроще можно? — поморщившись, попросил Виталий Александрович.
— Существуют два типа связи между событиями — причинно-следственная и полевая. О первой мы знаем все. Толкнул тележку — она поехала, плюнул в Сидорова — и тот в драку полез. О второй мы только догадываемся. Вторая прячется за ничего не говорящим термином «случайность». Юнг говорил о некоем поле, в которое включены все объекты Вселенной и все они реагируют друг на друга. Мы подумали нежно о Сидорове — и тот, ничего не зная о ваших мыслях, вдруг поделился с нами булочкой, хотя слывет известной жадиной. Врач, проходя по аллее парка, говорит с пациенткой о красной лисице, и вдруг красная лисица перебегает им дорогу.
Иван Петрович помянул знаменитую «белую даму», фамильного призрака, на протяжении веков предупреждавшую своим появлением смерть кого-либо из королевского семейства прусских королей Гогенцоллеров, привел в пример императрицу Екатерину Великую, которая по остановившимся часам безошибочно определила день своей смерти…
— Если коротко, Негативное будущее проявляется не только в снах, но и в виде неких событий, иногда значительных, иногда мелких и едва заметных…
— Все, все, достаточно! Спасибо, Иван Петрович, беседа наша была содержательной, интересной… — поднялся заместитель.
— С теоретической точки зрения, — добавил иронически Сергей Валентинович, рассеянно черкая ручкой по исписанному листу бумаги.
— Для нас, конечно, лучше услышать что-нибудь конкретное. Ну, раз такого нет… Понимаете, мы получили информацию, что некие люди выскочили из здания за пять минут до взрыва, и мы просто обязаны были ее проверить. Может, у них несварение желудка началось, может, спешили куда… наше дело отработать эту информацию. Простая формальность. В данном случае выяснилось, что клиенту гадательного салона приснился страшный сон.
— Мне жаль, что ни чем помочь не смог, — сочувственно сказал Иван Петрович. — Ваши люди могут вернуть меня на то место, с которого взяли?
— Конечно. Распорядитесь, Сергей Валентинович. До свидания. Всего доброго.
— Лучше — прощайте! — сказал Шмыга, с легкостью поднимаясь. Так приятно выполнить гражданский долг всего за… Сколько там на часах? Сорок минут. — В гостях, как говорится хорошо, а дома лучше.
Когда за подозреваемым закрылась дверь, Сергей Валентинович бросил:
— Хорош гусь. Несет всякую чушь, будто перед ним придурочные клиенты, которых надо облапошить. Не верю ему.
— Мы не попы, — сухо отрезал Виталий Александрович, — чтобы верить или не верить. Продолжаем работать. Хотя… как он говорит, свадебные сны, закон Паули… Пойдем в мой кабинет, есть одна мыслишка. Чувствую, мы еще не раз послушаем о вещих снах и верных приметах.
И оба снисходительно улыбнулись.