Культурный день

               
     Крюшник ел сбитень. Накладывал ложкой - маломеркой с горой, поливал сверху касторовым деревянным маслицем и нахваливал, торопливо прожевывая иногда попадающиеся охвостья репья, как почвенная составляющая частенько попадающиеся тоже, в такт движению челюстей помахивая рукой, тихо отрыгиваясь и закатывая боговдохновленные глаза, сплошняком затянутые бельмастой чепухой из такой пое...тины, коей и наименования нет в языках мира, вот просто х...ня какая - то, обрывочная и чепуховая, не имеющая отношения вообще ни к чему, то какие - то сраные референдумы, готовые по результатам амнистировать святого Альфреда, то дохлые ублюдки, уже сгнившие в крематории Немцова за эти никакие два года, то книжки, наспех слепленные из дерьма, но вошедшие в мировой список бестселлеров на три часа до полуночи после войны, и тут совершенно неожиданно к крюшнику пришла Кострома.
     - Здорово, Кострома.
     Это крюшник гривой ей машет, рассалился весь, будто сальный пуп какой или прасол, что наторговал горшок тараканов. Жилетку одернул и пальцем манит, мол, присаживайся и закуривай. Кострома жутко так кажет руками, будто сурдопереводчик смыслов, тыр, пыр, непонятно, а гожа. Въяве ощутил себя крюшник лицом значимым, не абы как, раз уж тебе таковские самобытные логопеды азбукой глухонемых намеки подают, да что намеки, прямо кричат беззвучно : умри, крюшник. Сразу и без остановок. Лезь в землю или лети на небо, там твои детки, кушают конфетки. Крюшник - не дурак. Он идиот, а это вещи разные, часто несовпадающие, поэтому он продолжил кушать сбитень, а Кострому переименовали. По Указу. Стала она городом Кирпиченкой.
      Или еще случай был. Поехал раз молодой баринок ...
      Но это уже было, вроде, нечто такое, схожее или так же. В общем, скучно и неохота. Лучше, думаю и почти уверен, перечитать русскую классику, могучего в кучах Платонова с его котлованскими Чевенгурами и толпами чурок, бестолково шарящихся по полупустыням Аральского бассейна.
      Нуреддин как вполне сознательный гражданин расцветающего строительства новой жизни, обойдя столичный клуб со стороны, вышел к какому - то продолговатому строению, скрывающему свою вершинку в сероватых тучах, набежавших еще с вечеру, когда Нуреддин, давая отдых свои изношенным за годы ногам, прилег отдохнуть на садовой скамейке, что указал нищенствующий товарищ на колесиках, встреченный Нуреддином возле зала Советов. Строение громоздилось сутулым домом быта, знакомым Нуреддину по прошлогодней прокламации, подсунутой в ботинок по причине старорежимной изношенности, на одной стороне желтого листка была нарисована домина схожих формаций, но по неграмотности Нуреддин так и не узнал, что изображен был Версальский дворец как буржуазный знак преобладания красочных горизонтов, не видимых с того места, где Нуреддин пребывал, а был он в прошлом году на заработках в соседнем районе, их туда позвал демобилизованный с флота солдат, строивший общественный свинарник у самого берега речки Теклинки, протекавшей отродясь через уставшие огороды и задумавшуюся безбожной эксплуатацией человека почву, иногда суглинистую, но рожавшую с мучительным стоном осыпающихся оврагов всякую овощ, направляемую эшелонами в голодающий Петроград, что тоже где - то был.
     Хорошая книжка. Просто вумат. Надо вот еще стихов прочесть пару - тройку страниц и спать ложиться, благо, только проснулся.
     - Ветер, ветер, словно борщ,
     Ты напором будто ясень,
     Возметаешь шорох рощ,
     Лист осенний, жолто - красен.
     Чорен сом в пруду заветном,
     Разноцветен луг вдали,
     Воздух тих перед рассветом,
     Пляж песчаный на Бали.
     По песку бежит украдкой
     Краб из моря и кулик,
     Поражающий ухваткой.
     В море виден белый гик.
     То фрегат спешит в Одессу,
     Где засохли два ежа.
     Нету, люди, интересу
     Продолжать подбирать рифмы и всякое - такое. Ну его на х...й. Скучно и Изабелла - навсегда.