125, или об откровенном

Мне очень сложно писать о Маяковском. Не из-за даты (125-летие) – а всегда. Я, во многом, соглашался с тем, что на днях сказал о нём Борис Парамонов:
 
 
«Что останется, что осталось от Маяковского? Всё, написанное до семнадцатого года и поэма "Про это". Этого хватило бы для любого канона, если б Маяковский не поторопился написать ещё сто партийных книжек. Если б сам не испортил песню.
 
Старый, 19-го века, прошлого тысячелетия мудрец, говорил: не держитесь за колесо времени, ибо коловратно время! Время вообще не для поэзии: для поэтов есть вечность и равнозначный вечности миг. Ни эпосов, ни эпопей поэту не нужно. Ни телеграфов.
 
Маяковский, справедливо считается, поставил себя, своё перо на службу революции, уж какая бы то ни была революция. Но дело, в сущности, много сложнее: он не шёл за революцией, он сам был революцией. Был самообнаружением её колоссальных деструктивных сил. Но миг революции всегда скоропреходящ, революционная эйфория по определению мгновенна. Жить в революции, жить революцией, жить разрушением – нельзя.
 
Конечно, Маяковский был и остаётся примером: примером ошибки и неудачи. Поминать его следует с горечью...»
 
 
***
 
 
Я киваю этим словам. Он вновь проплывает мимо, как Планета не совсем созвучной поэтической Галактики – ну, мелькнёт парочка любимых нетленок, а остальное… Даже если разменяв пятый десяток, учишься прямо не осуждать, тайна иной души всё равно, не постигается.
 
Предубеждения – штука мощная. Особенно, когда за ними стоит и личный жизненный опыт, и множество выстраданных вещей – и, главное, вкус и восприятие. Вот есть такая безумно субъективная, но реально существующая категория оценки – внутренне-эстетическая (назовём её так). В этом смысле, Владимир совсем не располагал меня к себе – от внешности (с колючим взглядом и где-то даже напускным «мачизмом») до стихосложения. Открывая советские сборники, я вздрагивал. Рифмы-слоганы, нарочито поломанные через колено принципы гармоничного стихосложения Золотого и Серебряного веков поэзии с каким-то (как мне ощущалось) безжалостно-язвительным отношением к читателю. Во всяком случае, душевным собеседником он точно не являлся.
 
Как изрёк Александр Блок – «Сотри случайные черты, и ты увидишь – Мир прекрасен!».
 
У Маяковского с его бесконечно-мятущейся и многосложной натурой это не получилось; но разве можно осуждать человека за это? Если в ахматовских стихах душа женщины (как выразился Дмитрий Быков) не то что зарыдала - зарычала и завизжала от неразделённой тоски Бытия, то в лучших произведениях Маяковского слова режут острее дамасского клинка с одновременной безжалостностью к себе самому. Видимо, этот Крест его и раздавил, вне зависимости от споров о фактах и трактовок случившегося 14 апреля 1930 года...
 
 
 
***
 
 
К несчастью, другого (настоящего?) Маяковского - не того, что с мастерством талантливого ремесленника превращал строки из газетных передовиц в рифмы, а глубокого, умного и ранимого - я не знал (точнее – не чувствовал!) непростительно долго. Издержки советской системы образования, когда литература служит идеологии, а Маяковский, в этом смысле, вообще «лакомый кусочек». Но это - слабое оправдание. А в век интернета (читал, да не то!) и вовсе детский лепет.
 
А потом я увидел короткое воспоминание Фаины Раневской. На самом деле, это поразительно: вероятно, только она, столь же острая на язык и внешне язвительная, смогла разглядеть подлинную душу собрата по Галактике…
 
«В Баку в 25-м году я увидела его в театре, где играла в то время. Он сидел один в одной актерской гримерной, в театре был вечер, его творческий вечер, сидел он задумавшись, я вошла и увидела такую печаль у него в глазах, которая бывает у бездомных собак, у брошенных хозяевами собак, такие были его глаза.

Я растерялась, сказала — мы познакомились у Шоров; он ответил, что был там один раз. Актриса под дверью пропищала «нигде кроме, как в Моссельпроме». Он сказал: «Это мои стихи». Актриса хихикала за дверью. Хихикали все. Его травили весь вечер, а он с папиросой, прилипшей к губе, говорил гениальные дерзости.

Был он умнейшим из людей моего времени. Умней и талантливей в то время никого не было. Глаза его, тоски в глазах не забуду — пока живу»...
 
- Фаина Раневская, из книги-биографии "Вся Жизнь"
 
 
Я сидел и перечитывал. И думал, что ничего не понимаю даже в тех людях, которые мне, как минимум, небезразличны. А когда минувшей осенью случились Чтения Литературной Гостиной на тему «Мой любимый поэт», где мне выпала честь состоять в жюри, тихонько молил: только бы не Маяковский! Потому что… - ну, вот как я могу умнО и авторитетно рецензировать написанное о нём, если сам буду постигать его Планету, наверное, до конца своих дней. И близкой она мне станет едва ли. А вот интересной – безусловно. Уже стала...
 
 
PS: А Маяковский был выбран авторами в тех Чтениях сразу в нескольких эссе. Так что мои «молитвы» услышаны не были. И слава богу, кстати. Потому что я осознал, насколько он дорог вам. Вне зависимости от дат, времён, исторических контекстов и прочих вещей в тленном миру. Быть может, это главное, - ради чего я и сделал эту запись.