Lil Hark

   Я постирал свои джинсы, надел скомканную белую футболку специально такой, что бы она была мятой. Надел свои синие джинсы, как у заключенного, запрыгнул в кроссовки. Забрал свои ключи с именной биркой "Харк" и открыл дверь, потрогал за своим ремнем рукоять пистолета, понял, пистолет не мог выпасть. Спрыгивая через пару ступеней, сбежал по лестнице; упираясь левой рукой о перила, своей походкой, бежал мимо отбросов общества. Наркоманы, драг дилеры, воры, убийцы, сутенёры. Кидал взгляды приветствия, кому-то больше, а кому-то меньше, кому-то делал рукопожатия, в зависимости от степени знакомства, с некоторыми только обменивался словами:
- У тебя есть?
- Нет.
   Руками, поглаживая по карманам, показывая, что я не при делах, над каждой парадной были ступени для входа в дом. На них тоже сидел, всякие отбросы и на каждый из парадных кого-то убивали, стреляли или происходила драка. Готические скульптуры, поверх грязного муравейника. Сохранённые лестничные пролёты и перила ещё белыми американцами, задолго до великой депрессии, от которой, кстати, чёрный народ ещё не мог освободиться. Он жил в депрессии психологически и ментально. Любой человек, даже тот который выбирался в жизни к любому богатству, уезжал, но забирал часть с собой этой грязи. Отмыться невозможно. Я был рожден в этом Хорроре 21 год назад. Здесь ничего не менялось, менялся только я сам. Меня уже трижды судили, в полицейском участке меня лично. У меня были проблемы со здоровьем, я повредил своё здоровье ещё в детстве, когда у мамы не было денег оплатить счета: Мы перебрались в заброшенный дом, в котором жили бедные люди и был наркопритон. В нём жило несколько детей, костёр разжигали в мусорном баке и ставили посередине комнаты. Кидали в него любой мусор, часто это были химикаты из мусорки, такие, как коробки из-под сока, пластиковые бутылки, просроченная еда. Иногда это било по глазам, так что начинаешь жмуриться, и дышать было невозможно. Дети постарше практически жили в этой комнате, кто-то делал домашнее задание, если уже ходил в школу, кто-то просто смотрел на огонь до того момента пока не дожидался переезда или до того как его мать убьют, или она сама не бросит своего ребенка. Только так я выжил. Здоровье я потерял ещё в детстве, когда мой нос постоянно слезился, и я плевался выделениями своим ртом. Я отхаркивал слизь, издавая соответствующий звук, даже в тёплую погоду, когда нос был в порядке, я всё равно делал это каждый день. Мой рост 167, поэтому я маленький, это логично. Я научился стрелять ещё до 10 лет, ее помню точно когда. Я задеваю плечом, какого-то чёрного, таким образом, выпрыгиваю из раздумий, его здесь я вижу впервые. Он повышает голос на меня, думает, я его задираю специально. Он защищается, думает, что это я нападаю, он ищет в моих глазах страх, но я не даю слабину. Он практически переходит на крик. Я замечаю его узкие глаза, думаю у него микс из Пуэрториканца или Сомалийца. Слюни из его рта летят мне в лицо, запах изо рта меня раздражает. Я никогда не даю слабину.
   На нас уже смотрит почти вся улица, и я пытаюсь всё сгладить, говорю, что не хотел этого делать, я не имею к нему претензий. Он делает вид, что даёт мне шанс; Начинает идти куда шёл, но не отводит с меня глаз. Он не начал драку только потому, что он не из этого квартала, а я очень хочу подраться с ним. Мне надо поскорее идти, нужно забрать свою машину и встретить мою девушку. Даже не знаю, что может быть хуже. Злой черный мужчина, или злая чёрная девушка. Я уже подхожу на стоянку, рядом с которой ошиваются бродяги, сумасшедшие и местные пьяницы. Они ждут, пока кто-нибудь умрёт или сядет в тюрьму, что бы забрать его машину. Я смотрю им в глаза, одному, второму. Ещё парочку ребят разговаривают на заднем фоне, толи сами с собой, по отдельности толи друг с другом. Они бродят около мусорного бака, в котором горит огонь. Одна горилла тяжело и неуверенно стоя на ногах, подходит к нему и расстёгивает ширинку, я слышу струю, с напором как будто у водопроводного крана. Подхожу к машине, открываю дверь, дёргаю ключ зажигания несколько раз, пока мотор не заведётся. Я слышу опять, как поршни захлёбываются, но машина двигается с места. Я вижу этих бесов, на фоне заката, горящего бака, разговаривающими друг с другом. Мне кажется, как несколько демонов выжидают добычу, на заднем плане уродливая окраина города. За ней начинается мусорная свалка металлолома, солнечные блики падают на свалку, металл крапинками отсвечивает мне в глаза, блики так же падают на задний капот машины. Я вижу только очертания этих бесов, их движения напоминают мне какие-то языческие пляски, или вакханалию на каком-то сборе секты. Я разворачиваюсь и смотрю назад. Холодный мир. Пахнет летним зноем, я опаздываю. Проезжаю по одной из улиц, по которой шёл. Шлюшки уже метят когда, видят машину проезжающую мимо.
   Я открываю окно и плююсь на тротуар. Один старый сумасшедший видит, как об асфальт что-то ударилось и бежит, ничего вокруг себя не видит. Но сконцентрирован на том месте, куда упал мой плевок. Я подъезжаю несколько кварталов, поворачиваю к аллее, на другой стороне, пешеходной местности и высматриваю свою девушку. Маленькие и неудобные лотки, вставленные в жилые и бедные квартиры - Суши бар, 24 часа, алкоголь, секс-шоп, парикмахерская. Полицейские, сидя на лошадях, и патрулируют квартал, лошади покачиваются, цокают и испражняются прямо на аллеи. Моя девушка должна выйти из колледжа, в котором учится. Она беременна от меня. Я останавливаюсь. Вижу в зеркале заднего вида проститутку – трансвестита, вижу засохшие серые, выцветшие деревья, у которых зелень растет только на самом их верху, до которых не могут дотянуться люди, они шелестят друг с другом, и нарочно игнорируют город и всю окружающую среду. У каждого есть пара, даже у этих деревьев. На радио включают Джона Колтрейна. Выходит моя девушка, она сходит с ума на почве беременности. У неё развивается фобия, она боится, что-либо может пойти не так во время родов. Я замечал в ней и до этого странности, фобия уже до того что она моет руку, так часто, насколько это возможно. Она меняет зубную щётку через день, не хочет принимать ванную сидя, рассказывает буквально всё что думает и замечает. Я уже пропускаю это мимо моего внимания. От неё пахнет церковными благовониями.…У неё точно перепутана система ценностей. Она часто ходит в католическую церковь и молится, обо всём: Что бы был счастлив я и нашёл хорошую работу, что бы счастливы были все, абсолютно все люди в мире.
   Мои мысли очень тяжёлые, я просто чёрный подросток, который блин пытается выжить в белом мире, но такое ощущение, будто я старик, какой-нибудь монах, который знает всё наперед. Понятия не имею, почему именно такое сравнение. Её рука хватается за ручку машины, она накрасила ногти чёрным цветом. И я уже не могу раздражаться, не могу сопротивляться ей, она меня покорила. Она садится на сиденье рядом со мной. И смотрит на меня озорным взглядом, её глаза немного выпученные, потому что она тоже подросток. Форма лица, скулы челюсть, ещё не до конца сформированы. Мы целуемся, наклонившись, друг к другу. Теперь я не могу сделать так, что бы всё было все её поле внимания, все, что я вижу перед собой, она тоже видит, она впитала меня в себя. Я смотрю в зеркало. Будто в последний раз наедине с собой. Я смотрю на себя, отключаюсь, она меня любит. Играет Дж. Колтрейн "Ole".
   Пока мы катались, она много говорила, и всё что я мог пропускать мимо, я пропускал, на что я должен был отвечать, я отвечал. Она мне отсосала член и проглотила сперму, на её грудь она тоже попала сперма, на её груди висел церковный крест, и ей было всё равно. Пистолет я спрятал за сидение, она меня идеализировала и верила, в то, что я стану успешным чернокожим человеком и буду ходить на работу в костюме. Максимум работа, на которую я могу ходить на костюме и реально рассчитывать это, например, школьный учитель. Школу я бросил два года назад, но ей говорил, что хожу на вечерние курсы. Вчера ночью, мы с моим корешем грабили богатый квартал, мы переоделись мусорщиками. Белые штаны дизайна как у строителей, белая футболка, белые перчатки и белая бейсболка, всё с логотипом этой фирмы. Мы выбили эту одежду у некоторых сосунков, которых кишка тонка была что-то предпринять.      
   Другой наш друг действительно работал в богатых кварталах мойщиком бассейнов. Он знал много информации и ходил на работу с сеткой, что бы вылавливать грязь и портфелем инструментов, если бассейн забьётся чем то.
   Eму мы платили только за информацию: Где работает хозяин дома, когда он уезжает, есть ли у него жена или куча любовниц, сколько лет его детям, какая у него машина, какой алкоголь он пьёт.
   На прошлой вылазке случился инцидент с собакой в одном доме. Мы с моим другом перебросили пакеты через забор и по очереди перелезли через него. Бассейн с подсветкой остался гореть на ночь, я танцующей походкой как в каких-то боевиках начал ходит по столу вперед назад. Мой друг смеялся, у нас был вид, как будто мы выиграли лотерею, и так оно и было. Обычно мы вытаскивали телевизоры, деньги, наркотики, оружия, магнитофоны, видеомагнитофоны, золото и антиквариат. Район находился в пригороде и я подошёл к большому зонту, с надписью "Pepsi". Я начал крутиться вокруг него как стриптизерша вокруг шеста, мой друг смеялся очень сильно, но всё же он был проворный парень, обычно он брал с собой ломик. В таких домах редко закрывал задние двери на ключ, задняя дверь была просто закрыта на петельку. В доме жил Мужчина 50 лет и его жена 20 летняя модель. У мужчины был бизнес, жена – домохозяйка, и обоих не было дома. Он просто-напросто выдрал дверь, но после того как дверь в тупом отчаянии воткнулась во что то по ту сторону, его положения тела изменилось. Он пригнулся слегка и закричал, но всё равно не крича, а как бы шёпотом:
-Харк, тут кто, то есть!.
   В дверь врезалась морда, но мой друг ещё пытался её закрыть, морда высовывалась всё больше и извивалась в проёме очень яростно, это был ротвейлер. Я успел только спрыгнуть со стола, как она уже вцепилась ему в ноги, он только делал что, пытался отбежать назад и говорил мне:
- Харк, что делать!? Что делать!?
   К такому случаю мы готовы не были. Наш посредник не предупредил нас о домашнем питомце. Сначала я инстинкт хотел убежать, потому что проблем с законом у меня хватало. Я предложил ему оглушить собаку, но уже слышал шлепки его кулаков об корпус собаки. Шлепки были сначала шлепками, а потом стали глухими ударами, собака рычала и издавала мерзкий рычащий звук, перед тем как залаять и вцепиться в моего друга. Я уже весь вспотел от невыполнимой ситуации, как только понял, что надо зарезать животное. Но мой друг уже сдался и начал сам скулить как собака, она прокусила ему ноги на много маленьких дырочек, как я потом понял. Я забежал на кухню и услышал звук того как он ногой наступил на покрытие бассейна, которое представляло собой плёнку. Когда я выбежал с кухонным ножом, то она уже вцепилась ему в руку и не хотела отпускать, она мотала головой как извивающаяся рыба. Я в несколько шагов добежал до них и начал тыкать ножом в нашего четвероногого друга, сначала в корпус, но потом поймал рукой её шею и перерезал. Скулила и рычала она до последнего вздоха, затем её лёгкие как захламлённый пылесос всасывали внутрь и наружу воздух. Ударом ногой я расколол ей череп, останки ее головы приукрасили не весёлую обстановку. Вода в бассейне испачкалась кровью, мой друг был бледный от испуга.
- Харк, Харк, я думал ты убежишь... Эта сука меня покусала наверное до костей, надо убегать отсюда...
   Его глаза практически закатывались, крови он потерял много, но и собака в долгу не осталась. Я вытащил его двумя руками, он обнял меня раненной рукой и мы попрыгали с ним опять до забора. Вся его одежда была мокрой и в крови, я тоже был в крови. Сначала я помог ему перелезть через забор и потом сам перепрыгнул, в дверь уже стучали соседи. По пути в город я начал раздеваться и сидел в одних трусах и носках, как только мы доехали до трассы. Мой друг уже распевал мне дифирамбы об изменение своей жизни и пересмотра своих ценностей, со следующего понедельника. Говорил что любит свою маму, любит машины и будет искать работу. Я был готов такие обороты в его речи, просто знал, как он будет себя вести в случае реальной опасности. Мы знали друг друга с детства, наши мамы были подругами некоторое время. И если бы собака набросилась на меня, то бы остался один.
- Харк, а если у неё бешенство? А то я умру! Эта смерть будет очень нелепая, - Стрелял он словами, напоминая пловца, который, выныривая, вдыхает воздух, который из него лезет.
- Эй, тебе помочь раздеться? Или ты сам это сделаешь? - Спросил я.
- Уже почти разделся, я только не понимаю, почему мы ничего не взяли оттуда, хотя бы печку для барбекю?
Из меня вылетел смешок.
- Какое нам барбекю? Мы приготовим тебя? Ты свою кровь не хотел бы забрать? Нам бы ноги в руки и свалить побыстрее, ты едва уцелел из-за этой собаки, - ответил я.
- Чёрт возьми, да на этих ублюдков надо таких же собак натравить, что бы они в аду сгорели. Это не смешно на самом деле. - От его слов мне становилось ещё смешнее.
- Это исчадье ада тебя чуть не съела и не утопила тебя в бассейне, загоняя всю дальше и дальше. Тебе надо радоваться, что кто-то нашёлся рядом, – сказал я скорее не требуя к себе уважения а как бы уверяя его в собственных неверных восклицаниях. 
- Харк, а я знаю, знаю, что так и должно быть, это не подарок, это проклятье. Я на секунду пришёл в себя и теперь понимаю, в какой дыре мы живем. Мы с тобой рождены в аду, туда и уедем после смерти, - продолжал он свои словесные встряски воздуха, но мне на это было уже всё равно.
- Я отдаю себе отчёт в этом, поэтому я и делаю то, что делаю. А вот ты - жертва обстоятельств, ты делаешь это своими руками, но не волей. Смирись с этим и прими себя. Пригнись, сейчас проезжаем по шоссе а дальше за город, - Сказал я и надавил на газ сильнее. Лишь бы не слушать себя и его, в том числе. А с ним мы в детстве ходили вместе в католическую церковь по воскресеньям, вместе слушали проповеди.
- Харк, но ведь так не может продолжаться вечно? - сказал он полушепотом лёжа соседнем сиденье, смотря мне в глаза и ища ответы у меня.
- Друг мой, ты случайно не работаешь в фбр? Всё не может продолжаться вечно, - я обвёл рукой в воздухе полукруг, - В том числе и деньги. Поэтому мы воруем и тебе сейчас надо срочно успокоится. От этого дерьма у меня крыша едет. Ещё я должен следить, что бы фараоны ни появились на нашем пути. Ты себя сам заживать будешь или в госпиталь? - Сказал я, отбиваясь от него и уже смотря ему в глаза и ища ответов у него.
- Да я сам всё сделаю, на самом деле, собаки меня кусают не в первый раз. Да и зашивать я себя сам буду не в первый раз, - сказал он, будто начал постепенно успокаиваться.
- Да я понимаю, что ты уже не девственница в этом смысле, но от этого дерьма нужно избавиться, жизнь штука коварная. Сейчас покачаемся немного, лежи на месте, проезжаем стоянку.

   Мы проезжали мимо стоянки, охранник оглядел меня, я уже сидел в белой майке, невозмутимо ехал мимо ряда машин. Мы выехали за пределы стоянки, так что когда мы въезжали в неё, была тьма. Когда мы выезжали, то тьма поглотила нас, я отъехал на несколько миль до озера, сомкнулся с берегом, который находился на пригорке, так что бы потопить фургон плавно и без лишнего шума. Но когда фургон покатился по склону и уже носом тонул в воде. Шум был во мне, до меня добрались его слова, так же постепенно как этот фургон уйдёт под воду и доедет до дна озера. Я трагически боялся показать свои чувства, я боялся всего на свете. Я не мог заниматься незаконными делами вечно и не хотел этого делать. Когда мои чувства нахлынули, мой разум начал протестовать против воли, и он был прав. Мы родились в аду, и это чувство не сравнить ни с чем, а если и можно сравнить, то только с тем как если ты выходишь в тёплую погоду на прогулку, надеваешь самую красивую одежду, жизнь кажется трамплином к свершениям. Так ты выходишь из дома, и с тобой случается тысяча неприятностей. Отовсюду, от семьи, от общества, от людей которые тебя не знают, критиковать что-то бесполезно, потому что выхода нет. Ни у меня, ни у него, ни у кого-либо другого. Я цеплялся за жизнь 21 год, но всё чему я научился, только выживать. Мы с моим другом идем до конечной станции метро, сначала он идет, осунувшись,  и хромает, но потом приходит в себя: идёт, как обычно, ровно и спокойно.
   У меня всю дорогу перед глазами морда этой собаки, с заострёнными ушами, и я очень сильно хочу накуриться. Я надеюсь, её душа покоится с миром, до сих пор чувствую, как я одним ударом ноги раскрошил ей голову. Мой друг сильный, он сопит одним носом, потому что у него поднялось давление, и сосуды в одном месте то ли лопнули, то ли раздулись. Он идёт и думает те же мысли что и я. Он переживает то, что переживаю я. Мы уже переоделись в одежду, которую взяли с собой для нашей вылазки. У него кровоточит нога. Мы с ним по пути через лес находили какие-то газеты, и он прижимал их к ноге. Но время от времени доставал их и показывал взглядом, что дело дрянь а я и так знал что дело дрянь. Меня самого резали несколько раз, и я тоже резал, раны могут затягиваться очень долго, если о них не позаботиться в самом начале.
- Харк, я как зомби, - сказал он опять.
- Ты и есть зомби, - отрезал я бессмысленный диалог.
   Я слышал, что в этом мире всё едино; природа это не только деревья, это не только шелест листьев в ночном лесу, я трогаю одно из таких деревьев по пути. Оно извивается и трясётся при одном дуновении ветра или от моих прикосновений, мы идем вдвоем, я иду в белой майке, джинсах и чёрных кроссовках. Мой друг идет тоже в джинсах и свитере и в белых кроссовках. Я несу два рюкзака за спиной, в них наши вещи. Луна освящает нас сверху, а мой друг шатается, но идёт из последних сил. Мы выходим из леса, который ведет в парк, парк держит в себе проход в метро. Мы доходим до лестницы ведущей вниз. Я уже спустился на несколько шагов, как чувствую позади себя только холодный ветер, я оборачиваюсь, и вижу, как мой друг смотрит в небо. Он действительно рад, что остался жив, а я в свою очередь подгоняю его, делаю несколько вежливых замечаний, про то, как ему лучше бы не засматриваться в небо. Интересуюсь не голубой ли он, за что он бьёт меня по плечу. Всё это ради веселья. Стальные глисты, увозят по кишечнику до нашего дома, мой друг уже становится зомби - он сидит посреди вагона, уперевшись плечами и опустив голову, так как будто шея сейчас сломается. Он сомкнул руки на затылке, когда он поднимался на ноги, а выходить надо было на нашей остановке: вид у него был очень нездоровый. Я к тому времени, не могу думать ни о чем, кроме нашей встречи с моей девушкой. Я ей изменял, и она знала, и я знал, что она знала. Я захожу домой на рассвете, кидаю рюкзак в угол комнаты. Он бьётся стальным затвором пистолета об край шкафа. Раздеваюсь и кидаю свою одежду и грязную одежду из корзины для белья в стиральную машину и ложусь на кровать. Я рассматриваю крупинки солнца, которые светят через занавеску. Занавески извиваются при сквозняке, я думаю о смерти.
   Сейчас я буду засыпать, и мне будут сниться странные сны, я проваливаюсь в сон, но меня будит телефонный звонок, я поднимаю трубку, говорю с налоговой компанией, я не знаю никакого Рудольф К. У меня пересохло во рту. Я пошел к холодильнику, открыл его и выпил половины пачки молока. Холодильник довольно старый, я вижу его изнутри и понимаю его нужно помыть; жёлтые полоски от накопившейся грязи и жира становятся желтее с каждым днем. Я закрываю его, порой гудение холодильника напоминает мне какую то музыку. Я чувствую себя получше, я захожу в ванную комнату, кафель тоже грязный. Раковина миниатюрная. На краях зеркала приклеены наклейки со всякими звёздами, актёрами, певцами и спортсменами. Я умываюсь и харкаю в раковину, затем двигаю кран с некоторым свистом от скрежета железа и смываю содержимое. Закрываю окно, потому что не могу слушать кричащих детей и проезжающие машины. Лучше поспать немного, вечером у меня дела, я ложусь на кровать и засыпаю медленно, следом мне снится сон:
   Я падаю в бассейн вместе с ротвейлером, моего друга нет, ротвейлер уже успел покусать меня, но я беспомощен и не могу отбиваться ни, руками, ни ногами. Этот бассейн и есть его пасть, она мокрая и скользкая. Я падаю и попадаю в мясорубку, но я очень маленький, настолько, что мясорубка не разрывает меня, а проталкивает к выходу, я запутываюсь в лоскутах мяса, которое ковыляет рядом со мной; ногами и руками, На само деле это одеяло, которое на мне лежит. Я выныриваю оттуда и падаю вниз с большого обрыва, рядом со мной летят кости и останки человеческих тел. Я падаю уже как будто из водопада, я не на земле. Планета на небе является глазом этой собаки. Я вижу всякие сцены из жизни людей, как будто нахожусь на каком-то реалити-шоу. Вижу одного человека, и он говорит со мной он что знает меня всю жизнь, вижу чернокожего подростка, такого же как я, но менее агрессивного. Я тоже знаю его, он испытывает ко мне тёплые чувства. Я чувствую тепло и родственную связь, прямо как в детстве то, что я испытывал от Мамы. Я начинаю плакать, я вижу всю его жизнь. От рождения и до смерти, вижу всю его боль, вижу его наслаждение от жизни. Его крики после рождения, запах выделений его мамы, цвет его пуповины, последние вздохи и сопения перед смертью, обстановку при которой его глаза закрылись по инертности тела, когда жизнь организма остановилась. Этот парень такой же, как я, только ему меньше повезло в жизни. У него слабый характер, он добрый. Он говорит мне, что я не доживу до завтра. Я слышу стуки по кнопкам клавиатуры, и я уже не падал с обрыва, я парил в воздухе, я был в нигде. Свет исчез на некоторое время, я смотрел назад, вперёд, вверх. Но не видел ничего кроме отчаянной пустоты, звук был такой, как будто работает кондиционер, очень унылый. Я посмотрел вниз и увидел там кафельную комнату, я падал в неё. Но я не насмерть, а плавно и в нужный момент остановился, после того, как уже было видно три кабинки туалета, две раковины, одна кабинка не закрывалась, потому, что у неё был сломан замок. Две другие работали, я спустился так плавно, насколько постарался своей волей. Я встал ногами на перегородки, подсел на одну из них на корточки. Два унитаза были не смыты. Один чистый унитаз, одна раковина жёлтая, другая чистая. У жёлтой раковины не было вентиля с горячей водой. Они были испачканы, но всё равно в них можно было увидеть своё отражение, если постараться. Кафель был тускло-серый, т.к. на потолке висело несколько неоновых ламп. Две из них работали, они расположены ближе к выходу, третья дальняя моргала. Комната была расположена следующим образом, справа дверь, далее две раковины. А дальше три кабинки. На стенах в конце комнаты, напротив двери было нарисовано граффити чёрной краской. Не было понятно ни одной буквы. Я ждал пока кто-то зайдет, зашёл парень и я узнал его. Это был тот парень, которого я только что видел, но уже забыл. Он был в реальной обстановке, зашёл в кабинку и начал хмуриться, когда я заговорил с ним. По его лицу было видно, как он пребывает в эйфории. Он был возбуждён и я хотел помочь ему. Вежливости мне было не занимать.
   Я сказал ему всё, как и есть на самом деле, сначала он не видел меня, но потом мы с ним оказались в утробе его матери. Кафельные стены исчезли, но стены остались, изменив форму. Белые ребра, обмотанные мускулами, окружали нас. Наверху свисало сердце и оно билось. Я так же видел на перегородке, и чем больше я говорил, тем больше он откликался на мой голос, я выводил его из эйфории. Его лицо изменило выражение, оно было таким, будто сейчас он чихнет. Он крутил головой, но всё же разглядел меня. Его эти слова никак не трогали, вид у него был, таким как будто он знал меня всю жизнь. Чем больше он видел комнату, тем больше она реализовывалась. Рёбра уже стали более ясно видны, пол был нечто похожим на желудок или кишки. Всё двигалось, я чувствовал дыхание его матери. Он же не пытался сопротивляться происходящему, но и не воспринимал меня, у меня в квартире выбило окно. Оно открылось настежь, так что звук города, кричащих детей и скорой помощи, только раздражал меня. Я почувствовал своё тело лежащее на диване, но я не мог остановиться говорить с этим парнем:
- ...я люблю тебя, - сказал я ему наконец, уже после того как моё тело не могло спать и просыпалось от оживлённого шума который доносился с улицы и поглощал меня.
   Он был удивлён моим последним словам, но оставил меня наедине с собой, когда я уже не мог смотреть этот сон. Я открывал глаза, и голова была тяжёлой, сознание тоже раскачивалось тяжело. Я поднялся и закрыл окно, такое бывает, если на него не до конца надавить, перед тем как закрыть его. Я удивился тому, что сон мне казался отчётливее реальности, в которой я находился. На улице был день. Через пыльное окно я видел бегающих детей на улице, чьи жизни ещё не были обременены разбитыми надеждами и уродливыми мечтами. Девочки прыгали на скакалках, мальчики играли в воображаемых ковбоев или преступников. Они были из тех детей, кто рано вырастает и задумывается о жизни понапрасну, всё равно жизнь им бьёт сильнее чем запах чего-то резкого может ударить в нос и отрезвить тебя. Я опять сходил в ванную, плюнул и смыл, после этого я сел на унитаз, и задумался, как я буду разбираться со своей девушкой. Я дошёл до того что не заметил как, просидел тут около 20 минут. Я встал и прошёлся из комнаты в комнату. Зашёл в ванную комнату, принял душ. У меня было два плана. Второй я использую в случае не срабатывания первого. Я забрал свои вещи из стиральной машины, и повесил их, сушится, на вешалки. Я прошёл на кровать, лёг и проспал до вечера. Как только я закрыл глаза то, почувствовал, как тяжело лежали мои веки и давили на глазницы. Лежал я не много, лишь слыша убаюкивающую мелодию из нескольких рядов стен от меня с урчащим басом. Как только я проснулся, на закате, я почуял запах этих старых обоев, они пропитаны людьми которые жили здесь до меня. Мне с трудом удалось подняться.
- Ты был сегодня в школе? - поинтересовалась она.
- Да, конечно, - соврал я, не глядя ей в глаза.
- Тебе там не нравится? – спросила она игрючи.
- Нет, - коротко ответил я.
- Ты хочешь поговорить об этом?
- Нет.
- Ты вообще хочешь поговорить со мной? Харк?
- Хочу, но не на самую приятную тему, - Ответил я и приготовился к скандалу.
- Слушай, Харк. Мне сейчас не до твоих истерик, у меня тоже был ужасный день. Мне было одиноко и плохо без тебя. Из-за гормонов меня разрывает изнутри. Я мечтаю только о том, как бы прожить следующий день. Только ради нашего малыша.
   Я чувствую, как у меня на лице играют мускулы отвращения. У меня начинает болеть левая рука. Старый перелом напоминает о себе. Я ломал руку в 5 местах, внутри всё переворачивается. Я вспоминаю парня, который мне снится и мне почему-то кажется, что он это всё знает. Мне хочется спросить у него совета.
- Я себя чувствую очень одиноко, у меня нет долга перед тобой. Малыш твой, - ответил я ей очень сдержанно.
- Что ты хочешь сказать этим, Харк? Хотя не надо. Я не хочу говорить на эту тему, - ответила она.
- Нет, придётся поговорить, - продолжал я ворошить тему.
Она начинает повышать голос, как я и думал,- Чёрт возьми, да что с тобой такое? Я не буду нянчиться с двумя подростками и матерью одиночкой я тоже не буду. Ты должен быть настоящим мужчиной. Это дерьмо я уже натерпелась, когда наблюдала за своими предками. Если ты хочешь быть как мой папаша, такой же хитрый слизняк, то так и скажи!.. - Начинала она свою тираду, во время которой её голова ходила из стороны сторону, в ней проснулась актриса и сейчас она меня будет унижать.
- Харк, ты мне и так должен денег. Если ты не хочешь быть со мной, то не надо. Мне не место в твоей сраной машине, мне не место с тобой. Ты хоть понимаешь, что будешь платить алименты 18 лет, которых у тебя не хватит? Харк, ты не мужчина, я тебе это уже говорила! И скажу ещё раз: ты будешь делать то, что я скажу... - меня вдавило в сидение, с виду я был хладнокровным, но внутри я горел.
- Твои деньги тебе не по зубам! Твоя жизнь тебе не по зубам! Посмотри, как ты изменился, как ты меняешься благодаря мне!... – она продолжала верещать.
   Я вижу людей проходящих мимо, белых людей. Парочка заботливо идут рука об руку, я уже знаю, каким шампунем он пользуется, знаю, каким банком он пользуется, знаю, что у них приготовлено на обед. И сейчас получив все лишение, которыми меня наградили Боги, я должен ковыряться в морской пучине, на дне, в грязном иле. Что бы найти жемчужину, которой и вовсе там нет, я вижу рядом с собой увядшие жизни. Я вижу угасание таких маленьких жизней вокруг себя, на дне. В пустоте нет ничего, кроме пустоты, она кричит так сильно, что я уже не слышу этого. Я не разбираю ничего кроме оскорблений и брани. Я медленно разворачиваю голову и смотрю вправо, и тут же чувствую прикосновение рук, они бьют меня током. Эти руки сжимают моё лицо, направляют в противоположенную сторону. Я вижу её демонические глаза и это тот ротвейлер, которого мы и убили и он хочет мне отомстить. Я перекрываю себе внимание, тем как вспоминаю только хорошее из моей жизни.
- Харк, перестань летать в облаках! Я больше не буду это терпеть! Ты мне нужен здесь и сейчас. Я ухожу от тебя, раз и навсегда! – говорит она, словно делает мне ультиматум.
- Прощай, детка, - сказал я на прощание.
- Что ты сейчас сказал ?... - она не верит, в то что услышала.
- Я сказал "Прощай, детка", - я свободен. Только она об этом ещё не знает.
Я слышу органную музыку, через несколько кварталов от нас, моя подруга даже замолкает на несколько секунд и смотрит в сторону музыку, которая должно быть исходит из того места. Она уже не сидит на сидение, она приподнялась на одно колено и наклонилась ко мне, так что бы я лучше слышал её и понимал, но я уже всё понял и услышал. Кажется сегодня какой-то католический праздник. Я вспоминаю как мы с моим другом, которого покусала собака, ходили в эту церковь в детстве. И я просто не понимал и не верил, что за всеми нашими жизнями стоит бог. Между тем как моя подруга орёт на меня. Я вспоминаю детей и родителей, которые оставались для службы в церкви, я слышал дыхание, уставшее дыхание преподобного, во время того как он протирал моющим средством мраморные статуи, скамейки и колонны. Я смотрел на него снизу вверх, он знал о положении моих дел и дел моей мамы. Я смотрел на него и думал: если этот бог, который оберегает нас, скорее всего, был не тем богом про которого рассказывал нам преподобный. Это как есть добро и зло, есть правая и есть левая сторона. Есть супер-герои и есть злодеи, но так же у супергероев есть альтернативные версии самого себя. Просто находятся на вторых ролях, они не сидят на скамейке запасных, они заняты, и их никто не видит. Так вот, этот бог, будучи, находясь в тени у основного бога наблюдал рождение основного бога, наблюдал рождение вселённой. Но он всегда находился в его тени и что бы брать на себя основную долю ответственности, перед тем как отпустить в эфир свою волю. Он не добрый и не злой по натуре и я это понимал, до того как превратился в подростка. Логика была, но она была мне не понятна как муравью, который не знает что такое небо.
   Она что-то кричит и уже теребит меня за плечо, так, что бы спровоцировать меня на ответ, но я не двигаюсь.
   Я чувствовал всегда, как этот альтернативный бог шепчет по ночам свои молитвы, своим богам, что бы он пощадил время и пространство. Пощадили то, что мы не знает, и никогда не сможем узнать и то, что мы не может описать словами. Но наш бог нас никогда не услышит, лишь альтернативный бог. Он слушает наши молитвы, склонившись как белый парус над мачтами корабля, и внемлет нашим метаниям. Кто я такой? Зачем я здесь? Она берёт меня за член своей рукой и сдавливает его вместе с мошонкой, которая накипает кровью и может лопнуть, будь это не просто женская рука, а металлическая конструкция. Я вскрикиваю и бью ей на отмах логтем. Ударяю по передней чести плеча и ключицы, вместе с шеей. Она отскакивает к двери и нападает снова. Берет меня за горло и начинает душить. Это происходит не очень сильно и жестоко, но достаточно для того, что бы понять какая сильная буря происходит внутри человека. Между тем как преподобной улавливает мой взгляд, когда я держу ведро с водой и смотрю на него, а он играючи перебивается с одного бока на другой:
 - Слушай, - и называет меня по имени, которое мне дали от рождения. Имя которое я не вспомню, - Неужели ты думаешь, что мне хочется это делать ? И бог не знает о моей боли? Неужели я не понимаю, что тебе не хочется этого делать? И бог не знает о твоей боли и твоих лишениях? Ты должен пройти через всё это. Ты родился для того, что бы проходить всё это, - он повернулся не несколько градусов, из стороны в сторону. С виду казалось, будто у него проблемы со спиной. Нас освещали лишь уличные фонари, свет которых шёл сквозь мозаику стеклянных окон, узорами которыми были лишь католические творцы.
- Это лик божий, - он показал на икону Иисуса, чьи глаза в полумраке тускло показывали его невероятно задумчивое выражение лица. Он показал на моё лицо пальцем, - это лик божий", - на улице, что-то упало. Было слышны металлические трубы, которые покатились по улице.
   Я вцепился рукой в её кисть. Но уже начинал смеяться, и разозлилась не на шутку. Я отцепил её руки, и у меня горела кожа на шеи,  в положении полу, лёжа, половина моего тела под рулём. Мимо машины по улицы шла какая-то женщина и с интересом заглядывала в окно, но мне на это всё равно. Я сказал, что бы она убиралась из моей машины, что больше она меня не увидит. Она сильно кричала, какой я плохой, несколько раз она опять пыталась вцепиться в меня. Но я поднял правую ногу так, что бы мог оттолкнуть или ударить её коленом.
- Ублюдок, пошёл ты к чёртовой матери. Без меня ты сдохнешь! - Резко достала из своего кармана мои ключи от квартиры и с отвращением бросила их на сидение, захлопывая за собой дверь.
- Знаешь откуда я это знаю? Я это просто знаю. Не будь тебя сейчас здесь, на этом месте. Ты бы давно умер, тебя бы просто убили и изнасиловали. Как и твою мать,  - Сказал он и наклонился, что бы зачерпнуть ещё воды из ведра которое я держал в руках... Достаточно неприятно мне было слышать такие слова в столь детском возрасте.
   Я всё ещё лежал в неудобном положение на своем сидение, пока у меня не затекла шея. Я выпрямился, посмотрел в зеркало на своё отражение, взял ключи, которые она бросила, и положил во внутренний карман куртки,  наступила ночь. Мне надо заехать в мастерскую и взять себе поесть. Машина оторвалась с места, после первого поворота ключа зажигания, и это непривычно, потому что обычно она заводится раза с третьего. Я проезжаю мимо больных и бесчинствующих ночных жителей города: Неужели и мой ребенок будет таким уродом?
   Ощущение будто тьма выталкивает ночью всю грязь на улицы. Днем вся грязь боится солнца, а вот ночью Альтернативный бог начинает мыться и чистить неблагополучные места, как мантру нашёптывая молитвы, только очень озлобленно, себе под нос, да и только. Около каждой закусочной, где я хотел остановиться, как мотыльки вокруг лампочки скапливались люди, поэтому я проезжал такие места мимо. Наконец, я нашел одно место с хот-догами. На одном из поворотов из главной улицы стоял трейлер и сидел за ним только один человек. Я повернул туда и остановил машину на платной парковки - только не заплатив за неё. Разминулся, подошёл к трейлеру и заказал себе стоящую порцию, я, как и следует дикарю, измазал её в кетчупе. Обглодал и проглотил внутренности. Поблагодарил продавца, расплатился, встал с сидения, направляясь к машине, я вспоминаю, как коротал вечера в церкви, слушая истории преподобного, размениваясь своими размышлениями. Он меня научил всегда помогать бедным, всегда выслушать женщин, помогать женщинам, относится к ним с состраданием, относится с состраданием к нуждающимся, говорить слова вежливости и так далее.
   Я с лениво запрыгиваю на сидение и одна из примочек отпадает от сидения, я сильно наклоняюсь, так что мне кажется как будто бы я занимаюсь йогой. Не могу найти ничего, поднимаю голову, вижу впереди человека, его спину и черты лица освещают неоновые вывески. Я немного напугался. Открываю окно и спрашиваю:
- Что тебе надо? - Человек думает, так же как и моя машина.
- Огонька не найдется? - растирая большой, средний и указательный палец, будто просит чаевые.
- Не курю, приятель, - Захлопываю дверь, зажигаю мотор, смотрю назад и подаю медленно назад. В то время как я оборачиваюсь, он всё ещё стоит в такой же позе, ждёт огонька. Я подаю назад, поворачиваю руль, выезжаю на дорогу, он до сих пор ждёт огонька. Я собираюсь выезжать на главное шоссе, он шагает ногой с тротуара на дорогу. Мне страшно и я наблюдаю за ним, прежде чем выехать за поворот. Я еду по ночной дороге, в машине у меня играет регги - хриплые голоса, уставшие от курева. Немного покрутил радио, ловлю, какую то волну где диктор рассказывает о симптомах венерических заболеваний и как от них и какие меры предосторожности необходимо принимать, что бы не заразить близких. Я оставляю радио и подгибаю руку поудобней в локте, что бы послушать радио и насладится ночным городом и ветром который гуляет в салоне. Ветер забрался в салон и пытается вынести что-то отсюда, украсть, или поразвлечься глаза слипаются становиться холоднее, скоро рассвет.
   Я еду уже минут 15, моё тело начинает сковывать себя мускулами и клонить меня в сон. Передо мной забавно пробегает бабушка с тележкой из супермаркета. Я бы хотел запечатлеть этот момент и рассказать про него друзьям. Я засмеялся вслух, открыл окно и закричал ей:
- Подруга, подвезти? - на что она только обернулась, а на её лице я увидел флиртующую девочку, без зубов и морщин, которая улыбается расточительно. Из-за этого мне стало ещё смешнее, и я поехал быстрее, как только загорелся зелёный свет. Я подъезжаю в салон, вижу у въезда Эндрю, он закатил штанины и распахнул рабочую рубашку, грудь была волосатая и грязная. Около стула, на котором он сидел он, поставил два ящика с запчастями. Перебирая их, протирая тряпкой и специальным раствором. Он выкидывает последнюю деталь в ящик и упирается руками в колени, поворачивается и достаёт из склада мой магнитофон. Пока я подъезжал на парковку я заметил у него новую татуировку на плече и говорю ему:
- Эй, привет Эндрю! Как жизнь? Вижу у тебя новое тату на плече! Покажи мне!
- Привет, Харк. Да сделал буквально на прошлой недели, - В одной руке он держит мой магнитофон, а другой рукой спускает рубашку с плеча. Это чёрная муха. Как будто срисованная с живой мухи. Крылышки, морщины и сами тени. Потрясающая работа, будто из комиксов.
- Не дешёвое дерьмо, приятель, - поглаживая плечо, сказал он мне.
Вот держи, твой товар. Я беру из его руки магнитофон и протягиваю ему закрученную пачку денег.
Он уводит глаза вниз и кладёт себе их в карман. Его брови перестраиваются и становятся задумчивые.
- Харк, я слышал, ты станешь отцом? Поздравляю!
- Спасибо, мужик, - я пожимаю ему руку и киваю в знак уважения.
- Береги себя! Надеюсь, что ты не занимаешься всяким дерьмом, - он мигает мне правым глазом и меняет позу. Я завожу мотор, пока он отходил до стула, я говорю:
- Спасибо, приятель! Увидимся позже!
У нас обоих изо рта вылезают зубы, по сути, мы прощаемся просто скалясь. Я внезапно вспоминаю один момент из моего сна, как я спас жизнь парню, который мне снился: Он упал в городскую канаву, а я сидел, спрятавшись от всех в трубе, которая выводит потоком в сточную канаву города, он не даёт мне покоя.
   Я решаю накуриться перед сном. Достаю из бардачка папиросу. Нажимаю на прикуриватель. Жду половины минуты, прикуриваю. Трава бьёт мне по нервной системе, ноги становятся легче, хоть до этого и не были тяжёлыми. Ощущение в теле, будто что-то упадёт мне на машину. Это наркотический трип. Я вижу свою машину сверху, вижу асфальт, по которому я еду. Хотел бы я, что бы меня здесь распяли. Я недостоин жизни, я вижу перед собой только машину и под не асфальт. Ощущение будто в мире больше ничего и нет, я не равнодушен к асфальту, потому что на его фоне я получил всё то что имею. Отнял у меня он тоже многое. Моя проблема всю жизнь заключалась в том, что я отчаянно цеплялся за жизнь и у меня не получалось ничего за что бы я брался. Моё поле внимания должно было быть взято силой. Мой центр тяжести сместился на голову, я еду и мне очень тяжело в области шеи. Она будто сейчас сломается. Если представить человека, его внутренний мир, его жизненный путь, привычки и характер, то в момент созревания как личности, из ребёнка в мужчину у него должен сформировываться каркас из невредимых доспехов. Железные латы должны защищать меня от всего постороннего, от опасностей, которая несёт реальная жизнь. Но на в самом деле мой костюм всего лишь костюм для пыток, в котором есть только острые шипы. Покрытия которые ранят тебя до самых недр костей и мяса, меня посадили в этот костюм ещё в детстве. И я не знал, как выйти наружу, хоть он был и не закрыт. Я ждал извинений хоть от кого нибудь, за такое невероятное надругательство надо мной, мои руки похолодели и ноги тоже. Не помню, как я доехал до дома, но я был весь в слезах. Я открыл дверь и меня вырвало. Я наклоняюсь, во мне всё кипит, будто я трубопровод, который дал сбой, я не слышу людей вокруг. Город спит.
   Я хочу выпрыгнуть из кроссовок, из одежды и лечь спать. Я представляю как, добираюсь до ванной комнаты. Закрываю её изнутри и принимаю душ. Меня рвёт так, что я не могу остановиться. Но все, же через время буря во мне утихла, и я могу уходить домой, я закрываю дверь машины. Я почему-то вижу себя со стороны, я надел на себя куртку и она расстёгнута. Я вижу, как болтается молния на мне, и как я передвигаюсь будто дикий зверь. Со стороны я похож на обезумевшего старика, который гнался сегодня через дорогу за моим плевком. Перед собой я ничего не вижу, как и вокруг себя. Мои глаза сильно слипаются. Я забегаю в дверь через которую я могу попасть домой на второй этаж.
- Эй, Харк, - раздался спокойный, но сосредоточенный голос.
- Что? Слышу я знакомый голос и задаю вопрос скорее не как восклицательный из-за того, что встретил её опять; а задаю вопрос как вопросительный "Что"?
   В лицо мне прилетает неприятная жидкость. Запах, который меня пугает. У меня горит всё лицо, нервы ошеломлены. Ощущение будто я запрыгнул в холодный бассейн впервые за долгое время, да так, что бы мне сводило всё тело. Я уже чувствую как “часть меня” больше не вернется ко мне. Я трогаю своё лицо и чувствую, как у меня слазает кожа. Мои десна, глаза заплыли куда-то далеко, глаза явно под лоб. Ладони тоже начинает жечь, я начинаю кричать от боли. Но понимаю, что помощи не будет. Языком я чувствую кислую смесь чего-то не знакомого. Чувствую, как ко мне подходят и ставят руку на левое плечо, может быть это спасение? Я чувствую, как меня бьют много раз. Чувствую, как лицо разъела жидкость, которой меня облили. Чувствую повреждение, но ничего не могу сделать. Я оказываюсь на коленях, а потом на полу, пытаюсь что – то сказать. Но поистине слышен звук как будто я харкаюсь. Гортанный звук и ротовая полость. Которая, обнажилась под съеденного жидкостью щёк и губ - Это кислота. Что-то живое покидает моё тело. Я вижу себя со стороны.