Память

Юных шахматистов с мамами и бабушками разместили в студенческом профилактории. «Лето, жара, студенты все разъехались по домам, – думала Вера, – вот и нам место нашлось. Всё-таки подешевле, чем в гостинице».

Профилакторий располагался в удивительном уголке: рядом, в нескольких минутах ходьбы был практически центр города, а здесь – косогор, заросший снытью, клевером и одуванчиками, пыльные тропинки с подорожником и гусиными лапками, неприметные деревянные домики, заборы… Береза блестит листьями на солнце. Белье сушится на веревке, колышется на ветру. Запах нагретой солнцем травы, громкое стрекотание кузнечиков, ленивое чириканье воробьев… Как будто вновь вернулась в детство.

Старый городок на берегах большой реки был невыразимо прекрасен. Каждый день, пока Санька сражался с другими семилетками в шахматных баталиях, Вера часами бродила по тихим зеленым улочкам, и не могла налюбоваться, и фотографировала всё подряд. Старинные купеческие особнячки – некоторые ухоженные, другие – находившиеся в запустении, но не утратившие красоты и стати. Деревянные домики с затейливой резьбой, даже со ставнями – такие только в книжках с русскими народными сказками бывают. Златоглавый монастырь с чудотворной иконой. Центральная площадь, дети кормят голубей, голуби взлетают, кружатся, садятся на ладонь. Гостиный двор, торговые ряды, бабушки, торгующие ромашками, васильками и клубникой. Заковыристое название улицы. Забавное объявление на заборе: «Пущу на квартиру порядочного» – и далее адрес, внизу большинство бумажек с телефонными номерами было уже оторвано. Рядом объявление о приёме на работу: местному ювелирному заводу требовались ученики «на бриллиантовую группу», предоставлялось благоустроенное жилье и стипендия. «Бросить, что ли, всё и остаться здесь, в этом благословенном тихом городе? – думала Вера. – Вон и жильё даже дают. Стать ученицей ювелира, творить красоту из самоцветов, как мечталось когда-то в детстве за любимой книгой Бажова…»

Каждый день дарил новые маленькие радости: цветущий шиповник в палисаднике, квас из желтой бочки на набережной, выставка в местном краеведческом музее, огненные перья заката над рекой. И с каждым днем какое-то тихое счастье и покой всё больше наполняли душу.

Жара стояла страшная. Часто ходили купаться – все вместе, большой компанией. Мальчишки резвились, строили из песка крепости и лабиринты, выкапывали рвы, тут же крушили вражеские бастионы, брызгались, шумели. Мутная речная вода холодила тело, песок сыпался сквозь пальцы, время текло бездумно и легко.

По случаю жары входная дверь в профилактории всегда была гостеприимно открыта настежь: вахтерша подперла ее колченогим протертым креслом некогда желтого цвета.

Возвращаясь однажды вечером, Вера увидела облезлую кошку, опрометью выскочившую из двери им навстречу, прямо под ноги. Вслед ей несся визгливый вопль вахтерши:

– Иди, иди отсюда, зараза! Повадилась сюда таскаться!

Кошка в два прыжка пересекла дворик и притаилась за клумбой. Грязно-белая с черными пятнами, худая, один глаз гноится. Санька протянул руку, чтобы погладить.

– Не трогай, – поспешно сказала Вера. – У неё наверняка блохи.

Тем вечером какая-то смутная тревога закралась в сердце. Да еще и тренер, как назло, куда-то запропастился. Санька терпеливо ждал вечернего разбора партий, позевывая украдкой. В поисках тренера Вера прошла по коридору, заглянула в соседние номера и поднялась на третий этаж. Там было совсем тихо: похоже, тут сейчас никто не жил. На стенах коридора висели любительские картины, написанные маслом. У окна стояла витрина с поделками из глины. Вера подошла ближе. «Выставка посвящена памяти Г.С. Стариковой», – прочитала она. «Выражаем глубокие соболезнования… Всю свою жизнь Галина Степановна посвятила дополнительному образованию… Вела кружок керамики… Увлекалась живописью… Сердце отдавала детям… Коллеги и друзья…». На фотографии с траурной лентой растерянно улыбалась женщина с грустными глазами.

Вера медленно шла вдоль коридора, разглядывая картины. Букет цветов. Осенний пейзаж. Старый дом с покосившимся крылечком. И вдруг она остановилась. В окружении светлой рамы, на ярко-желтом кресле, изображенном почему-то в обратной перспективе, сидела кошка – белая, с черными пятнами. Юная, почти котенок, грациозная, она была так хороша, что, казалось, сама сознавала это, а потому на зрителя не смотрела, скромно потупив глазки. Носик и передние лапки подчеркнуты мазками белил, черный пушистый хвост изгибается изящным полукругом.

Рядом висел второй холст. Женщина с грустными глазами сидела на желтом кресле, сложив руки на коленях, и задумчиво смотрела в сторону. Кошка на этой картине находилась на заднем плане, спиной к зрителю. Она пристально глядела в окно, словно ждала кого-то.

30.06.2018