М. М. Кириллов Димка Ершов Рассказ

М.М.КИРИЛЛОВ

ДИМКА ЕРШОВ

Рассказ

          Весной 1943-го года в свои довоенные бараки в нашем дворе в Лефортове стали возвращаться эвакуированные семьи из Челябинской области и из города Петропавловска-Казахстанского. Вернулась и наша семья. Тогда только что завершилась Сталинградская битва. Ко многим людям приходили похоронки. Время в стране было напряжённое и тяжёлое. Жили по карточкам. Картошка, крупа. Мясо было редкостью. Фруктов не было: юг страны был ещё отрезан войной.
         Возвращалась и детвора. А Димка Ершов – один из наших ребят - вернулся в Москву раньше других. Дело в том, что его мама умерла в г. Свердловске, по дороге за Урал, и из эвакуации Димку, оставшегося одного, вынужден был забрать в Москву его отец, инженер нашего завода, кстати, известный ещё до войны шахматист.
       Я с этим мальчиком подружился ещё до войны, когда учился в первом классе. Он был года на три старше меня, и у него одна рука была недоразвита. Я обозвал его тогда в мальчишеской ссоре «сухоручкой» (наверное, услышал это слово от кого-то). Помню, его мама отозвала меня тогда в сторонку, усадила рядом с собой и объяснила, что обижать человека за то, что он болен или у него несчастье, не хорошо, несправедливо: он же не может исправить свой физический недостаток. Она видела, что я его обидел не нарочно, тем более, что мы с ним часто играли вместе. Она попросила меня извиниться перед ним. Я извинился. Первый раз в жизни.
       И в эвакуации в Казахстане, пока его не забрали домой, мы часто виделись. Нас у нашей мамы было трое. Мне 10 лет, Саше – 7, а Вовочке 2 года. Он тогда приходил к нам играть.
       Этот мальчик стал настоящим лидером в нашем московском дворе. У него были целые полчища оловянных солдатиков, и он хорошо играл в шахматы. Шахматистом я не стал, но первые игры я сыграл по его инициативе.
        Помню, как мы с десятком ребятишек с чердака двухэтажного барака любовались первым салютом в Москве, произведенным по приказу Сталина в честь освобождения Курска и Белгорода. Взрывы пушек чередовались с автоматными очередями трассирующих пуль. Их хорошо было видно на фоне темнеющего московского неба. Димка был вместе с нами.
       Шла война, но и детство продолжалось. Было голодно, и Димка придумал воровать запасы продуктов из погребов, расположенных в подполе квартир нашего дома. Он превращал всё это в игру, будто мы партизаны и крадёмся по подземным ходам к пещерам, где хранятся нужные нам припасы. Нас, «партизан», было с ним четверо или пятеро, и все не старше третьего класса. С нами был и мой брат Саша.
        Действительно, под домом существовал узкий и извилистый лаз, уходящий из подъезда в подполье. Влезть в него и ползти по нему могли только худенькие и юркие ребятишки. Наблюдателем во дворе оставляли мальчишку-толстяка, который не мог влезть в узкое отверстие. Он следил за тем, чтобы жители дома ничего не заподозрили. А сами мы, вооружённые фонариком, во главе с Димкой, уткнувшись в зад друг другу, тихонько ползли вперёд, пока перед нами не открывался вид в первый и очередные подвалы. Мы поочередно вылезали в открывшийся подвал, в некое пространство под полом, осматривались и радовались находкам: банкам с американской тушёнкой, с маринованными помидорами и огурцами, мешкам с картошкой, освещённым лучом фонарика. Из одного подвала можно было попасть и в другие. Барак был большой.
       Всё это было таинственно и казалось настоящим приключением. Иногда малыши в квартирах, ползавшие по полу над нашими головами, начинали звать своих мам, так как они слышали, что под ними «скребутся мышки». В это время мы замирали и гасили фонарик. А затем продолжали партизанский рейд. Димка собирал в мешок добычу, особенно мясную продукцию, и, развернувшись в обратном направлении, отряд возвращался к месту входа в лаз. Интересно, что, хотя у нашего предводителя была одна рабочая рука, он умудрялся и мешок тащить за собой, и фонариком подсвечивать.
     Наблюдатель наверху давал нам знать, что в подъезде всё спокойно, и мы, по одному, вылезали в коридор и покидали подъезд дома. На улице мы отряхивались от песка, которым запачкались, и разбредались по домам.
      Двум-трем особо доверенным «партизанам» вечером разрешалось тайно придти к Димке и отведать жирной свиной тушёнки с хлебом. Тушёнка была удивительно вкусной. Остальные об этом не знали и на самом деле думали, что это замечательное и опасное приключение носило тренировочный, партизанский, характер. Через неделю пропажи обнаруживались, но никому из жителей и в голову не приходило, что это результат чьей-то умело проведенной операции. Постепенно разговоры во дворе прекращались, хотя некоторых все-таки «мучили тайные сомнения», связанные, прежде всего, с Димкой. Но не пойман – не вор. Удивительно, что мне самому (брат Сашка не в счёт, он был маленький) не приходила в голову мысль, что мы же крадём продукты у бедных, у семей фронтовиков. Без пяти минут пионеры! Прелесть игры заслоняла мораль.  Так было три-четыре раза.
      Димка, который был на 2-3 года старше меня и учился уже в шестом классе, не мог этого не понимать. Но ведь и он продумывал, готовил и предпринимал операцию не только из-за возможной банки тушёнки. В конце концов, он мог бы сделать это и один. Он был великий комбинатор. Какой там Том Сойер! Никто из нас, кроме, может быть, Димки, Марк Твена тогда ещё и не читал.
       Позже переключились на собирание почтовых марок, Марки были разные, даже иностранные. Это было поучительно. Обменивались. Димка тоже участвовал в этом. Он знал больше нас.
        Димка запомнился и тем, что тёмными вечерами привязав на длинной нитке камешек к одному из окон нашего барака, он с нами, его несмышлёными единомышленниками, спрятавшись во дворе напротив, в кустах и зарослях, начинал методично дёргать за нитку и постукивать камнем в стекло окна. Делал это он до тех пор, пока хозяин квартиры и другие жильцы не выскакивали с ругательствами на улицу.
       Обнаружив на окне привязанное устройство, они легко определяли место, где может прятаться возмутитель спокойствия, и пытались его схватить. Но всё это было напрасно: и Димка, и мы все успевали разбежаться по своим подъездам и с невинным видом наблюдали за достигнутым переполохом.
       Через несколько дней операция повторялась, но уже в другом месте. Как лежал в полной темноте в мокрой траве на краю двора,  я помню, но не помню, чтобы кого-нибудь удавалось поймать. Тем не менее, все жители бараков нашего двора знали, что это задумки и проделки Димки Ершова. Но здесь уже у него никакой корысти не было. Видимо, не умел жить скучно.
        Будь Димка постарше и не с одной рукой, ушёл бы он на фронт и стал бы классным разведчиком. Такие случаи тогда бывали: некоторые ребята постарше уходили «на фронт», правда, их обычно возвращали с вокзалов и эшелонов. Димку очень уважали все ребята нашего двора.
       Прошли годы, и двора нашего на улице Красноказарменной в Лефортове уже не стало, а мы, теперь уже старики, помним о предприимчивом и талантливом вожаке из нашего детства. Судьба у него в послевоенные годы выпала трудной. Жил он со старшей сестрой и отцом. Последний раз я видел его в 1946 году. Сейчас его уже нет в живых. Но я знаю, что где-то в Москве живёт его дочь.
Г.Саратов, июль 2018 года.