Полюшка

Называли в селе её ведьмою, ни один совладать с ней не мог.
Сиротою с шестнадцатилетия – оспа мамку свела за порог...
И отца помнит только по имени, сгинул как-то весной в ледоход.
Староверы в Сибири повымерли… Кое-где, кое-кто и живёт...

Да не ехать же в поисках долюшки, и хозяйство такое – держись!
И жила одинокою Полюшка… Жив ли мёртв, а трудись да молись!
Белку била, почти и не целилась, острогой добывала форель,
За любое бралась рукоделие, не скучала ни в зной, ни в метель.

Кедрача запасала немерено; на обмен, вишь, в копторге брала:
Керосин, сахар, спички, материю и патронов себе для ружья.
Только бабы шипели: «Отмылась бы, может кто тебя замуж и взял!»
Обижалась, немного – рябЫ, глупЫ… «Я б пошла, если б кто-то позвал…»

Да не звали… Все в клуб да с чекушечой… А на хуторе дел – валом вал!
А года всё считает кукушечка – двадцать пятый уже миновал.
Только в памяти – бабка-вещунья со словами своими была:
«Повстречаешь судьбу свою злую – чтоб в глаза не глядела, гнала!»

Не глядела... Платочек пониже, очи долу, в ладони – кошель,
Только цвет, опадающий с вишен, ветер вешний занёс на постель.
Как случилось – не знала, не ведала, но багульник расцвёл ровно в срок.
На гнедой возвращалась по-светлому в свой таёжный глухой уголок.

Только лошадь с тропы оступилась вдруг. Удержала, потуже взялась
За поводья и видит – в крови вокруг вся тропинка, кусты и трава.
А на самом краю, у Катунь-реки, стонет раненый – горло всё вдрызг!
Осмотрела отшельница те следы – не иначе, как встретилась рысь!

Из реки ему рану омыв водой, подорожника лист приложив,
Привязала на шею платочек свой. Да всё слушала: дышит ли, жив?
На гнедую, послушно присевшую, взгромоздила она мужика.
А на смерть из кустов вслед глядевшую, зычно цыкнула издалека.

Всю неделю отваром женьшеневым по глоточку поила его.
Всё в горячке искал поселение. Мол, геолог, и шёл прямиком.
Рысь набросилась сзади да на спину, как обычно, и сам виноват.
- Ты помалкивай, не разговаривай! Десять дней уж лежишь, аккурат!

И поднялся однажды он к ужину. А худющ-то каков, бородат…
Только ёкнуло – быть ему мужем мне, как увидела с зеленью взгляд…
И крестилась в углу двоеперстием, Божью Матерь и Спаса хваля,
И платочек снимала свой сЕренек… На рассвете себя отдала…

И мычала корова не дОена,  и в курятнике переполох…
А её прожигало, как молнией, взгляда зеленью. Слышен лишь вздох...
...Вот жарки отцвели, дело к осени, сопки в золоте и кумаче,
И туманы седоволосые прячут тропы теперь в кедраче.

И дожди зарядили холодные, заскучал наш геолог, запил.
А Полина почуяла – плодная: «По весне буду, любый, родить!»
Домотканой рубахой одаренный, он сидел, растерявшись в углу,
А в ночи… задушил свою ладоньку… Тело сбросил с обрыва в Катунь…

И в рубаху с каймою, расшитую, завернул со стены образа.
И ушёл мимо яблонь и вишен он, где когда-то её целовал...
А с тех пор это место безлюдное, огибают, крестясь, рыбаки –
Там русалка младенца баюкает, где валун выступает с реки.

Черновик.

07.07.18. Донецк
Фото: Катунь.Манжерок.