Не видала горя - полюби меня 5

                НЕ ВИДАЛА ГОРЯ - ПОЛЮБИ МЕНЯ

               
                Часть  5


               
                П р о т и в о с т о я н и е



      «У тех, кто оказался в «Крестах», есть два пути:               
      очистить свою душу через православный крест               
      или поставить на своей судьбе могильный крест».

               
                Антоний Томишко,
               
                архитектор тюрьмы
               
                "Кресты"

                I

      Тяжело захлопнулась дверь, с него сняли наручники, заскрежетали засовы. Удалились шаги и притихли голоса. В камере воцарилась тишина. И боясь нару- шить эту тишину, он тихо дышал, смотрел в тюремное окно и взволнованно переживал событие сегодняшнего дня.

     Чуть дрожащей рукой коснулся заткнутого за пояс револьвера, прижал к себе, ощупал его. Не верилось, до сих пор не верилось - у него оружие! Здесь, в "Крестах", в этой паршивой камере у него, наконец-то, оружие!

     Берш осторожно, без посторонних шорохов опустился на шконку, медленно откинулся спиной на стену и вкрадчиво, боясь спугнуть удачу, улыбнулся.

     "Вот так пруха!" - вдруг проскочила мысль, но Берш нещадно поймал её и загнал в самый дальний уголок своего сознания.  Тихо!  Он так был взволнован и одновременно напуган этим событием, что боялся даже своих мыслей: вдруг их кто-то услышит сквозь эти проклятые стены, вдруг там, по ту сторону двери уже догадываются о его грозящей бедой тайне.

      В эту ночь он не имел права заснуть. В кромешной темноте, среди ночи под одеялом, светя тусклым пламенем зажигалки, он осматривал свой потёртый старый "наган" и патроны к нему, которые, как он успел заметить, не все подходили по калибру. Зарядил барабан и спрятал пистолет под подушку. Затем вытащил, снова спрятал под одеяло, прижал к себе, к груди и долго так лежал и думал.

     Думал о предстоящем. А впереди предстоял этап. Этап на Москву. Но когда это будет? Во всяком случае, ни сегодня  и ни завтра. Уже суббота, а на выходные такое мероприятие вряд ли затеют. Значит, на следующей неделе.

     Нет, Веринец только уехала, Петрунин не стал бы её вызывать непосредственно перед судом, ему надо время. Получается, в запасе недели две, как минимум две. А это уже что-то...

               
     В понедельник рано утром Берш стал требовать встречи с милицейским следователем Валентином Рябухиным.

     Тот молча понаблюдал, как Берша провели и заточили в клетку;  на что Берш не замедлил съязвить:

         - Ты ж, Начальник, вроде ни баба? Чего, боишься меня?

     Рябухин с больным горлом пришёл на встречу и шутить или воспринимать шутки был не в состоянии.

         - Давай коротко и ясно, что ты хотел заявить, - хрипя и кашляя, он достал из портфеля бумаги.

         - Не, Пучеглазый, тебе я ничего не хочу заявить. Сошка ты мелкая, - Берш достал сигарету и жеманно закурил, не сводя глаз со следователя. - А вот начальнику тюрьмы, Тимчуку, я, так и быть, выложу, где у меня схрон.

     Созвонившись с Петруниным, Рябухин поставил его, как руководителя следственной группы, в известность о своём разговоре с Бершем и его требовании. На что Петрунин дал незамедлительное согласие и даже сам попросил по телефону Тимчука побеседовать с Бершем. Но начальник следственного изолятора №1 не спешил поддаваться, и немного подумав, решил отказать в этой затее. Не в его это компетенции допрашивать подследственных, да и вообще, оно ему надо? Как в воду глядел начальник!

      Сказать, что Берш был разочарован, - значит, ничего не сказать. На эту ушлую игру он делал ставку, она была в основе его хитрого плана. И как красиво бы он вышел из этой ситуации, дай только Тимчук согласие на встречу! Пистолет бы он надежно спрятал на своём теле, а досматривать его вряд ли бы стали. Но не судьба!

      Берш каждый последующий день строил в своей голове новые планы побега, проводил расчёты; замысел рождал соображение, новая идея тянула за собой и новый сценарий. Ах, выгадать  бы только время!

                II

        Но времени ему было отпущено мало. И третьего мая, в пятницу, сразу после праздников, в "Кресты" рано утром прибыл из Москвы спецконвой.
 
           - Берш, на выход, с вещами! - гаркнул в смотровое окно дежурный.

      Чёрт! Он никак не ожидал, что сегодня в пятницу, накануне выходных, за ним приедут. Куда перепрятать "наган"? Он поспешно собрал свои вещи, торопливо соображая, что делать с пистолетом. Наконец, заныкал его в святая святых - в трусы.

      Его вывели из камеры без наручников. Впервые за всё время нахождения в "Крестах" его руки, сильные и безжалостные, оказались свободны. Он оглянулся вокруг и стал лихорадочно просчитывать ситуацию: шестеро охранников, на ремнях висят дубинки, другого оружия не заметно.

      Его провели в сборное отделение корпуса, у стола вдоль стены  останови- ли, досмотрели сумку, выпотрошив всё без остатка. Берш вытянулся как струна и, затаив дыхание, напрягся.

          - Раздевайся полностью, до трусов, - скомандовал дежурный.

      Берш нехотя снял куртку. Её досмотрели. Затем снял джемпер, рубашку. Охранники прощупывали каждую деталь одежды. Оставшись в майке и брюках, он немного помедлил, словно пытаясь оттянуть и без того остановившиеся секунды.

      Потянулся расстёгивать ремень, сделал видимую попытку, что снимает брюки и ...

     И внезапно, со скоростью молнии выхватил пистолет!
 
     Следом - громкий выстрел в потолок: комья раздробленного кирпича осыпались на пол.

     На мгновение притаилось время, сковав в оцепенении охрану. Ситуация приняла другие обороты, и Берш овладел ею полностью.

          - Стоять всем, суки! Убью! - на диком взводе Берш держал под прицелом всю охрану, не давая опомниться, не давая прийти в себя. В мгновение схватив одного дежурного, у которого находились ключи от запертого блока, и заломив ему руки, кинулся вместе с ним к выходу.

     Внезапный крик о помощи взятого в заложники охранника вывел горе-караул из неподвижного транса. На выручку кинулся один из конвоиров, майор охраны Евдокимов.
 
      Дико озираясь, Берш  с разворота в один миг сбил майора с ног выстрелом в упор прямо в живот.

      Одновременно с этим завыла сирена тревожной сигнализации. Прямо перед Бершем заблокировалась корпусная дверь.  Прикрываясь заложником, он затравленно оглянулся.

      По аварийной лестнице уже неслись автоматчики, уже доносился остервенелый лай собак. Вот они, уже показались в узком тюремном коридоре. Сколько их, десяток? Два?

      Берш вскинул револьвер и сделал выстрел.  Осечка!   Ещё раз.   Снова осечка! 

      Толкнув заложника в сторону и бросив пистолет на пол, Берш сдался.

      ... Провал. Игра проиграна. В груди оборвалось сердце ...


       Всё, что происходило дальше, он помнил с трудом. В одно мгновение его  сбили с ног, жестоко пиная сапогами, затем, схватив под мышки, резко тряханули и поволокли к решётке возле двери.

      Почти теряющего сознание Берша пристегнули запястьями к железным прутьям. Голова его поникла и свесилась, колени изменчески  подкосились.
 
      Распятый, он висел на руках и через кровь, хлынувшую с разбитого лба, смутно видел, как тяжёлые приклады автоматов раз за разом бились о его широкую грудь, чувствовал сквозь уходящее сознание, как удары грузных сапог жестоко сминали лицо и сотрясали мозг, ощущал, как с тугим треском лопалась его упругая кожа, чуял терпкий запах сырой крови, захлёбывался собственной кровью.

      Сознание покидало его, предательски покидало...

                III

      Сколько времени продолжалась эта бойня в одни ворота, и чем всё закончилось, он не помнил. Его в тот момент не существовало, бегство сознания напрочь лишило его чувств.

     А два десятка распалённых избиением мужчин в это время остановились перевести дух. Их окровавленный пленник беспомощно висел на решётке, распятый и казнённый, поверженный и жалкий, ватный и, казалось, бездыханный.

     Прибывший начальник конвоя, запыхавшийся, растерянный, весь в замешательстве, не находя слов,  носился из угла в угол, кидая переполошенный взгляд то на истекающего кровью заключенного, то на корчившегося на полу в луже собственной крови раненого майора охраны, то на забрызганные кровью, остервенелые лица охранников.

     Страшно воняло свежей кровью, её железный, с привкусом ржавчины и соли,  запах тёплым паром поднимался по коридору.

     Через несколько минут прибыли тюремные медики, унесли на носилках майора. В военном госпитале в этот день ему отнимут пробитую выстрелом почку, удалят перфорированный сегмент кишечника. Жизнь майору спасут, но до самой смерти  он останется инвалидом.

     Охранники отстегнули Берша от решётки, схватили с двух сторон его повисшие руки и поволокли по полу  вытянувшееся, обмякшее тело лишённого всех чувств преступника. Тёмно-кровавый след тянулся за беспомощно влачившимися ногами обратно в его камеру, где безжалостно был он брошен на каменный пол...

      Сколько времени он пролежал в таком состоянии, Берш  не помнил.
 Очнулся от резкого запаха нашатырного спирта, продиравшего мозг. Глаза не открывались. Он сделал попытку пошевелить губами, но почувствовал дикую боль. Вырвавшийся стон  из груди  накрыл его такой лавиной адской боли, что Берш снова провалился в беспамятство.

      Неделю он провалялся в тюремной больнице, где врачи констатировали у него сильнейшее сотрясение мозга, перелом двух рёбер, перфорацию лёгкого, многочисленные ушибы органов и тканей. На одно только лицо медики наложили 30 швов. Без страха и содрогания невозможно было на него смотреть: рваный кусок мяса.

          - За всю практику я не разу не видел такого изуродованного тела, - сказал, качая головой,  тюремный доктор начальнику "Крестов" Тимчуку. - Вроде, отбивную с него хотели сделать.

               
      Оружие, что использовал Берш при попытке к побегу, было идентифицировано в кратчайшие сроки. Уже в понедельник, 6 мая, на стол Генеральному прокурору легла бумага - экспертное заключение: " Использованное оружие является револьвером системы "Наган" калибром 7,62, заводской номер 31943, архив 93874-90, УВД Ташкента. Изъято  8 января 1990 года у задержанного гражданина Берша Альберта Эдуардовича. Хранится в сейфе при Генеральной прокуратуре СССР ".

     У Генерального прокурора мороз прошёл по коже: в руки бандиту попал ствол, который хранился в святая святых, в сейфе при Генеральной прокуратуре СССР!

     Срочно из Москвы в Ленинград был отозван руководитель следственной группы Алексей Петрунин.

          - Вы понимаете, что это значит?! - Генеральный бросил на стол перед следователем экспертное заключение.

     Бледный Петрунин лихорадочно бегал глазами по бумаге. Затем покраснел до мочек ушей и схватился за сердце.

          - Хорошее дельце! Из вашего сейфа ушёл ствол в следственный изолятор.  Ушёл в "Кресты"!  Попал в руки бандиту, и тот начал из него стрелять!

      Петрунин сидел перед Генеральным ни живой - ни мёртвый. Вмиг вздыбившиеся волосы у него на голове на глазах поседели.

          - У меня теперь только один выход, - Генеральный отвернулся к окну и сцепил за спиной руки.  -  Отстранить всю вашу группу от дальнейшей работы и передать дело на расследование в органы Госбезопасности.


      Петрунин следом позвонил в Москву Веринец:

          - Вылетай, срочно, ближайшим рейсом. У нас в "Крестах" ЧП!
   
      У Надежды в тот момент оборвалось сердце. Не чуя ног под собою, она рванулась в Ленинград. Мысли были только об одном:   е г о   убили...

      В прокуратуре Ленинграда на неё поглядывали уже с явным недоверием, осторожностью и подозрением. А в её глазах читались растерянность и смятение.

      Допрашивали всех по очереди, допрос вёл заместитель Генерального Прокурора.         

      Тогда, поздно вечером в понедельник в кабинете у зама  о н и  встретились: о н а - в тревожном замешательстве переводила глаза то на зама, то на  н е г о, а  о н - разбитый и поверженный, свесив голову, стонал и кашлял, скупо отвечая на вопросы.

          - Она принесла пистолет? - нажимал строго зам.
            
          - Нет, - мучительно корчился в ответ Берш.

      Уже потом в такси, по дороге домой, она разразилась безудержным рыданием.
 
      Боже, на кого он был похож! Как он вообще в живых остался!?  Она видела его таким, а он старался ниже опустить голову, каких мук ему стоило сидеть на том стуле, издавать звуки сквозь разбитые губы!  Ему даже не смыли кровь с головы, засохшими коростами торчали волосы, синие уши, как у покойника, в запёкшейся крови, словно собаками рваное лицо... Боже!

      Плечи её содрогались в рыдании, руки она не отнимала от залитого слезами лица.  Всё!  Всё кончено, всё пропало!  Он схвачен,  разбит,  снова заперт. Она под подозрением.

      Сама следователь, знает, как это бывает. Теперь она неминуемо попадёт под разработку оперативников КГБ, за ней установят наблюдение, каждый её шаг будут фиксировать, телефон  будут прослушивать.  О, Господи!

      Страшные мысли роились и мешались в её голове. Жутко оглядываясь, она прошла липовую алею возле своего дома, у каждого дерева ей чудилась засада. Лопнувшие почки издавали сладкий, смолистый аромат. Но ничто в этой пробуждающей чувства Весне её не радовало. Чувство было только одно: злая, мучительная, до боли обидная досада...

                IV

        Начальник Ленинградского Управления Комитета Государственной Безопасности поручил расследовать дело о попытке побега заключённого Альберта Берша и применения при этом огнестрельного оружия, хранившегося в сейфе вещественных доказательств при Генпрокуратуре СССР, полковнику КГБ Валерию Горину.

      Полковник в первую очередь, как только приступил к расследованию дела, сразу настоял на переводе Берша в комитетский изолятор.

          - Уж и не знаю, в каких условиях Вы его будете допрашивать, - сказал  Горину начальник "Крестов" Тимчук, в сопровождении которого был доставлен в следственный изолятор УКГБ Альберт Берш. - Только у нас специально для него я распорядился сварить металлическую клетку. Преступник чрезвычайно опасен, Валерий Георгиевич. Хитрый и изощрённый мошенник.

      При первой же встрече с ним полковник ужаснулся и похолодел: на видимых частях тела Берша не было ни одного живого места.

      Он вызвал к себе начальника следственного изолятора КГБ:

           - Вы видели, в каком он состоянии прибыл?

           - Конечно.

           - Зафиксировали побои?

      Далее Горин приказал снять с преступника наручники, коими тот был пристёгнут к ввинченному в пол стулу.

           - Как ваше самочувствие? - обратился он к Бершу .

           - Пойдёт, - махнул рукой Берш.

           - Володь, - повернулся Горин к помощнику, - давай-ка, организуй нам чайку.

      Берш с любопытством оглядывался вокруг и оценивал обстановку. С момента той злополучной истории прошло больше недели. Его перестала бить дрожь, голова прекратила кружиться, не тянуло больше на изнуряющую рвоту. Мозг начинал снова работать.
 
            - Вот что, - обратился полковник к нему. -  Давайте напишем заявление.

            -???

            - Ну, что вас жестоко избили, нанесли вред здоровью.

            - Да брось, Начальник, - Берш сквозь боль, но всё же растянул улыбку от уха до уха. - Со шконки это я упал.

      Горин внимательно всмотрелся в его серо-зелёные из-под опухших чёрных век глаза. Была в них и боль, и тоска, и тревога. Но не было уныния и хандры. Держался он как-то ровно, осанисто, величаво, чувствовалось, как больно даётся ему эта импозантность, но всё же - грудь колесом, подбородок вздёрнут.

             - В поликлинике нашей вас осматривали?

      Берш покачал головой.

             - Я немедленно распоряжусь, что бы вас осмотрели.

             - Всё путём, Начальник, - Берш снова расплылся в улыбке. - Кровью я уже перестал харкаться.
 
      В кабинет вошёл помощник полковника, Владимир Кузин, принёс большой поднос с чашками душистого чая, конфетами, пряниками, сгущёнкой.

             - Ну, давайте знакомиться, Альберт Эдуардович.


      Горин на него не давил. Притирался к нему долго. В кабинете приказывал конвою снять с него наручники, усаживал за стол напротив себя, угощал его чаем.
 
      Вначале каждый день вели беседы о жизни, о политике, обо всём вокруг, кроме главного дела. С интересом для себя полковник отмечал, что собеседник ему попался на редкость начитанный и мудрый. В философию пускался по каждому поводу, заслушаться можно. Но при этом Горин не сводил с него глаз, был всегда начеку, а в коридоре держал наготове трёх автоматчиков.

      Подобная дружеская обстановка не расслабляла и Берша, он всегда знал о нахождении вооружённой охраны прямо за дверью и держал свою страсть к воле на короткой цепи.

      Много шутил, смеялся, вызывая ответную реакцию у своего собеседника, много поучал того, но никогда, как бы Горин не был к нему расположен, не чувствовал послабления обстановки: зоркие глаза полковника следили даже за его мыслями и намерениями.

      Перейти на "ты", как, например, с Петруниным, у него не получалось, Горин всё:"вы" да "вы", всё по имени, да по отчеству. "Продуманный жук. Не промах,-  с досадой думал о нём Берш. - Такого и на вороном коне не объедишь".
 
      Спросил как-то полковника:

          - А чего это мной КГБ занимается? Я ж, вроде, не шпион, не предатель?

      На что Горин ему витиевато ответил:

          - Оружие это вам, Альберт Эдуардович, никто, кроме сотрудников прокуратуры и милиции, принести не мог. Даже работники тюрьмы исключаются. Так вот, наше ведомство сейчас  "роет землю копытами", чтобы достоверно узнать имя предателя, который  так гадко подмял честь мундира.

      Берш похолодел. Какие слова! Но виду не подал.

          - Ну? И как успехи? Чего нарыли?

      Теперь похолодел Горин.

          - Я всё-таки думал расположить вас в дружеской беседе к сотрудничеству, - начал было он. - Но вижу, вы враждебно настроены.

      Берш ядовито ухмыльнулся:

          - Тоже мне, друг нашёлся. Да вы для меня враг,- он постучал пальцем по столу, - причём враг номер один.


      На следующий день после этой беседы к "врагу номер один" заглянул начальник изолятора УКГБ.

          - Вот, Валерий Георгиевич, полюбуйтесь, - он протянул полковнику бумажный свёрток. - Сегодня у Берша нашли. При очередном досмотре.

      Горин развернул его и отшатнулся: чёрный пистолет "Браунинг".  Как?  Месяц только прошёл с той истории в"Крестах", ещё гематомы с лица толком не сошли - а он опять за старое!
 
          - Из хлеба вылепил, сучонок! - начальник изолятора расплылся в улыбке.

      Горин спешно надел очки. Так оно и есть! Точный макет "браунинга". И накладка на "рукоятке", как бы, карболитовая. Ну и ну!

          - Вызовите-ка этого оружейного мастера ко мне.

      Спустя некоторое время в кабинет полковника был доставлен Берш. На этот раз наручники с него не сняли.

          - Что же это вы, Альберт Эдуардович, в войнушку со мной поиграть захотели? - Горин лукаво поглядел на Берша. - Я  к вам со всей душой, а вы что же?

      Полковник положил на стол перед носом у Берша "пистолет".

          - А как использовать хотели? В заложники меня, что ли, взять?

      Берш потупил взгляд и тихо сказал:

          - Я всё равно сбегу. Вот увидите. Сбегу.

      Горин стоял напротив и сверху смотрел на понурый затылок Берша. Взрослый мужчина, а ведёт себя как мальчишка!

          - Сажа, что ли? - спросил полковник, показывая Бершу испачканную от "пистолета" ладонь. - Где взял-то?

          - Наволочку спалил, - пробубнил себе под нос Берш.


      С этого дня Горин распорядился установить в камере подследственного Берша круглосуточное видеонаблюдение, а то ведь, чего доброго, и всё управление спалит.

      Дежурные охранники теперь то и дело шмонали его камеру, вспарывая  матрац и перетряхивая личные вещи.

                V

        Он метался по камере, как посаженный на цепь волк. Туда-сюда, туда-сюда. Узкая, но вытянутая в длину комната не походила своим видом на его прежнюю одиночку в "Крестах".

     Посерёдке стояла настоящая кровать с толстенным матрацем, который ему почти каждый день "взбивали" дежурные, белая эмалированная раковина, цивильный "толчок", все условия, как положено. Рядом с кроватью стояла тумбочка, а на ней - высокая стопка книг. Книги... Что бы он делал без них?!

     За дверью послышались приближающиеся шаги. "Так, опять на допрос к этому типу". По другому Берш его не называл, терпеть не мог проницательного полковника.

     Открылось смотровое окно и Бершу было приказано просунуть руки. Защёлкнулись на запястьях наручники. Охрана отворила дверь. Затем один из дежурных внёс в камеру Берша огромный букет белых роз, сопровождая шутками и недвусмысленными намёками, положил его на кровать, вынул из кармана письмо и оставил на тумбочке рядом с книгами.

          - Днюха, что ли, у тебя?  - спросил охранник обескураженного Берша.

     Тот вскинул брови и закивал головой. Дверь за дежурным захлопнулась, с Берша сняли через смотровое окно наручники.

     Ну и ну! Забыл. Юбилей же у него сегодня, ровно 35 лет! Берш смотрел на это белоснежное великолепие королевских цветов, наполнивших комнату изысканным ароматом, тем самым ароматом, что полтора года назад он кружил голову своей Томке.


      Задаривал он тогда её цветами. Каждый раз появлялся на пороге её квартиры с букетом свежих роз, всю ту осень и декабрь. Любил только розы. Любил за их дороговизну, за элегантность, утончённость, за их шипы и нежность.

      Она томно прикрывала глаза, вдыхая тонкий аромат, лукаво поглядывала на него. А он подхватывал её на руки и нёс в спальню.  До того это было чудесно, фантастично, дивно и волшебно, что такая сказка больше вряд ли повторится в его жизни. Он это чувствовал. Как чувствовал всем сердцем, от кого эти цветы и это письмо.

      Осторожно подошёл на цыпочках и взял в руки конверт. Её почерк. Раскрыл его. Фотографии... Малыш самостоятельно уже стоит на ножках. Улыбка... Его улыбка, от уха до уха. Глаза... Его глаза, серо-зелёные, в раскосом разрезе.

      Невыносимо... Берш сглотнул подступающий ком, заморгал глазами. Весь обмяк и опустился на кровать, рядом с розами. Их ровно тридцать пять, он пересчитал потом.
               
      Ах, Томка... Он молчал и никак не давал о себе знать ей, ни запиской, ни намёком. Молчал и всё. Даже за передачи не благодарил, а она о нём помнила. Да и он, разве забыл её? Просто не хотел привлекать к ней внимание. Напиши он ей хоть пару строк - её бы тут же затаскали на допросы. А душа рвалась, рвалась ответить, осыпать поцелуями хоть на бумаге. Но не мог. Не имел права. Не имел права тревожить покой теперь уже родных ему людей.

      Как сложится отныне его судьба, он не хотел думать.  А вот они, его Томка и его сын, они должны жить и жить спокойно, чтобы ни одна сволочь не лезла б в душу его любимой женщины, чтобы ни одна падла ни задирала бы сына, кто его отец.  Так лучше. 
      
      Придёт время  -  его расстреляют. Рассыпятся в прах все надежды. Но останется вера, что его близкие и дорогие сердцу люди будут спать спокойно. Так лучше...

      Берш читал письмо, возвращался и перечитывал снова. О чём оно? Наверно, о любви. Я не хочу вставать за спиной нашего героя и заглядывать, что там ещё написала ему Томка. Конечно, что-то милое и сердечное, глубоко ранимое, коль   он перечитывает его раз за разом. Я тихо покину его камеру, и мы оставим нашего героя наедине с собой. Так лучше...

                VI

       Полковник КГБ Валерий Горин находился у себя в кабинете, стоял у окна, опершись ладонями на подоконник, и смотрел на залитый дождём Литейный. Чистый, июньский дождь.  Сквозь дымные клубья туч проскальзывают лучи летнего солнца. Ах, как тянет свежестью!

       Горин оглянулся на помошника Владимир Кузина, сидевшего за столом и изучавшего документы. Недавно кабинет покинул Алексей Петрунин, руководитель следственной группы по делу Берша при Генпрокуратуре СССР. Он, как и остальные члены группы, находился под подозрением следственного отдела Ленинградского Управления Комитета Безопасности в связи с передачей преступ- нику Бершу боевого оружия.

           - Петрунин исключается однозначно, - после некоторой паузы заключил Горин.  - А вот, что рассказал он о Веринец, на этом следует заострить внимание. Взять полностью её в разработку. Володь, да оторвись ты от бумаг.               

     Полковник вернулся за стол и сел напротив Кузина.

           - Запроси-ка санкции на проведение агентурно-оперативных мероприятий. Необходимо установить наружное наблюдение, прослушку домашнего телефона - это обязательно. Возможно, Берш сдал ей схрон. Ты обратил внимание, как она держится? Железная леди!

     Кузин улыбнулся Горину, отодвинув от себя папку, и, потянувшись на своём стуле, сказал:

           - Несомненно, деньги замешаны. О любовных отношениях и речи быть не может. Посмотрите на него и на неё. Красавец и пугало. Хоть синий весь, но всё же красавец.

           - Кстати, как он себя ведёт в камере? Что даёт наблюдение? Не догадывается?

           - Нет, не догадывается, - Кузин отрицательно покачал головой. - Устанавливали в его отсутствие. Всё сделали ювелирно.

           - Чем он занимается? - Горин иронически посмотрел на помощника.

           - Много читает, сидя за столом. С утра гимнастику какую-то странную делает, вроде медитирует. Потом, я со счёта сбился,  сколько раз он от пола отжался. Сильный, малый, по телосложению видно. Как клин. Весь прямой, грудь вперёд.

           - Да,  я это давно заметил, как только он прибыл сюда, - Горин улыбнулся. - Чувствуется в нём непоколебимый стержень, гордость, гонор. Морда разбитая, весь синий - но выбрит гладко. А как он идёт!  Словно несёт себя.

           - А какой чистоплюй! Кровать свою по полчаса заправляет,  выравнивает, выглаживает, стоит потом, не налюбуется. За весь день не сядет - боится помять. Пыль ходит вытирает кругом, без конца руки моет. А как обедать сядет, всё обнюхает сначала, потом ест. - Кузин не сдержал насмешки. -  Потом найдёт на него что-нибудь, как начнёт по комнате метаться, туда-сюда, туда-сюда. Что-то руками жестикулирует, сам себе доказывает, пальцем указательным погрозит кому-то. Что-то снова замышляет, видно по всему.

       Горин вздохнул и снова посмотрел в окно:

           - Конечно, замышляет, кто б в этом сомневался. На его месте и я, да и ты бы, Володь, непременно замышляли побег. Любой человек стремится вырваться на свободу, это назначено самой природой, - он помолчал немного. - А судьба ему светит незавидная, после того майского ЧП в "Крестах" расстрел у него просто читается на лбу.

       Полковник встал и заходил по комнате, заложив за спину руки.

           - Была б моя воля, я за побег не присуждал бы срока. Это вполне естественное поведение человека в неволе: рваться к свободе, к воле. На мой взгляд, побег - это не преступление, это проблема охраняющего состава тюрьмы. Что скажешь:  облажались - сами и виноваты. А вот снабдить преступника оружием  - это  уже другой разговор. - Горин немного подумал и сказал, - Володь, пригласи-ка его ко мне.


       Берша ввели в кабинет  полковника, освободили ему правую руку, а левой пристегнули к ввинченному в пол железному стулу.

           - Как видите, Альберт Эдуардович, веры вам теперь нет,- с ухмылкой подытожил полковник.
 
           - И вам добрый день, - с улыбкой поклонился в ответ Берш.

      Горин по одному взгляду на преступника определил его внутреннее расположение на разговор. Надо воспользоваться.

           - Сегодня поговорим о деле.

           - Давно пора.

       Полковник задержал на его лице взгляд: надменно и самоуверенно тот вёл себя.

           -  Я не буду ходить вокруг да около, а спрошу прямо, кто принёс вам пистолет в "Кресты?"

           - Я тоже не стану вилять.

           - Ну?

       Берш выпрямился весь и заносчиво выпалил:

           - Рябухин.

       Горин молчал.

       Берш опустил взгляд и принялся стряхивать невидимую пыль с колен. Так же, не поднимая глаз, продолжил:

           - Я сдал ему один из своих схронов. Тысяч на сто потянет. За эту сумму "пучеглазый" согласился принести мне пистолет. В конце апреля принёс, прямо перед майскими праздниками. Он последний, кто навещал меня из следаков.

       Берш не поднимал глаза. "Лжёт!" - заключил Горин.

           - Хорошо, - полковник оглянулся на Кузина. - Володь, внеси в протокол допроса, - и снова обратился к подследственному. - А нам достоверно известно, что свой схрон вы сдали следователю Веринец.

       Это был блеф. Горин следил за реакцией Берша. Тот лишь фыркнул:

           - А что Веринец? Ни от мира сего, что ли? Если б сдал ей схрон, принесла бы и она пистолет.

       Горин выждал, затем спросил:

           - Значит, Рябухин?

           - Ага, он самый, "пучеглазый", - Берш не отнимал руку с колена, всё что-то поправлял на брюках, всё чистил их от несуществующей пыли. Глаза при этом так и не поднял.

      "Врёт ведь, подлец!" - ухмылялся про себя полковник.

                VII

        Вновь был вызван на допрос Рябухин. У следователя поднялось давление, весь красный, с "вылезшими из орбит" глазами, он неустанно доказывал, что заболел тогда, в прокуратуре не появлялся, ключи там же и оставил, что приходила за ключами Веринец. Ну не было этих чёртовых ключей у него на руках!

      Снова всё сводилось к Веринец. И ключи те она забирала под роспись, это уже она не станет отрицать. Но почему Берш не сдаёт свою сообщницу, коли ей он заплатил, коли никаких чувств  к ней не питает?

      Горин чесал залысину на своей макушке и думал. Что их ещё связывает, какая тайна?

      В который раз вызвал на допрос Берша.

            - Альберт Эдуардович, нехорошо!

            - Мне тоже несладко, - кивнул в ответ Берш.

            - Что ж это вы оговариваете ни в чём не повинного человека?

            - ???

            - Проверяли мы Рябухина, -  Горин с укоризной посмотрел на него. - Не мог он вам пистолет пронести. Никак не мог. Человеку плохо с сердцем стало на допросе, я же, как вы, не ношу с собой "Валидол".

       Берш улыбнулся, вспомнив, как рассказал Горину о том случае с вызовом "скорой" потерпевшему.

            - Говорите правду.

       Берш немного подумал. Затем вздохнул и признался:

            - Ладно, так и быть, скажу. Губарев принёс пистолет.

       Горин застыл и перестал дышать. Что ещё выдумает этот мерзавец?

            - Ему вы тоже сдали схрон? - после некоторого молчания задал вопрос Горин.

            - Что значит тоже? - деланно недоумевал Берш, снова рассматривая свои брюки. - Ему одному и сдал.

            - Володь, занеси в протокол, - терпеливо поддерживая спокойный тон, обратился к помощнику Горин.

       По новой был вызван на допрос и Губарев. С ним случилась настоящая истерика, стал клясться и божиться, что Берша не видел с января месяца, что работал только с документами, что все допросы проводила Веринец, что мало того, ему стало известно, как она брала в домашнюю стирку одежду Берша и приносила ему продукты. Ну, это уже совсем переходило все границы!  Опять, все ниточки сплетались вокруг Веринец.


             - В "Крестах" Веринец забирала ваши вещи стирать домой. Не отрицайте, мне это доподлинно известно, - нажимал на допросах Горин, обращаясь к Бершу. На что тот нервно ухмылялся и отводил взгляд.

             - И приносила обеды. Недаром, перед тем ЧП в "Крестах" вы набрали хороший вес, это мне тоже доподлинно известно, - Горин не давал противнику прийти в себя и собраться с мыслями. - На казённых харчах такую физиономию не отъешь. Вон как вы здесь уже похудели.

       Берш молчал, лихорадочно шаркая по полу глазами.

             - Долго ещё будете молчать?

       Горин не сводил с него глаз, стараясь зацепить взгяд противника и опрокинуть его навзничь. Но тот упорно молчал и без конца отводил глаза.

       Горин сбавил тон:

             - Хорошо, я так и понял, что это Веринец. Вы своим видом её уже сдали. Дело остаётся за малым. Улики. Но они будут, не сомневайтесь, будут.


       Конечно, будут. Они уже есть. Да, хотя бы тот факт с патронами к пистолету:  из одиннадцати изъятых боевых снарядов только три и подошли по калибру. Любой мужчина это определил бы сразу, и не принёс  преступнику заведомо бестолковые патроны, давшие впоследствии осечку.  Значит, их принесла женщина, не разбирающаяся в оружии. Только женщина. А в бригаде Петрунина была только одна единственная женщина.

                VIII

         Единственная женщина отстранённой от следственной работы группы Петрунина пребывала в тяжёлом смятении. С замиранием сердца ждала телефонного звонка из следственного отдела УКГБ, с нервной дрожью каждый раз снимала трубку.

       С того страшного дня, когда узнала она о происшествии в "Крестах", не находила покоя ни днём, ни ночью. Чаще думала о  н ё м.  Как он, что с ним?  Возможности видеть  е г о  уже не было. В её думы закрадывались самые страшные догадки. Она закрывала лицо руками, стараясь отогнать тяжкие мысли, не впускать в свою голову. Но страх, рождённый тогда в начале мая, холодными мурашками трепетал по её коже, и некуда было деться от него ни днём, ни ночью.

       И вот снова звонок из следственного отдела УКГБ.  Необходимо явиться. Надежда молча собралась, не говоря ни слова родителям, которые переживали всю историю с отстранением дочери от работы не менее тяжко, чем она, медленно пошла на остановку, выкурив по пути ни одну сигарету. Не помня себя, не чувствуя ног вошла в Большой дом на Литейном.

       Её гостеприимно встретил полковник КГБ Валерий Горин:

           - Добрый день, Надежда Алексеевна, - он мельком глянул на свои  часы на левой руке.  - Присаживайтесь. Чайку? Кофейку?

       На что Надежда отрицательно покачала головой. Она подняла взгляд и обвела им кабинет полковника. Боже, как давят эти стены! Рядом у стола она заметила железный стул, прикрученный крупными винтами к полу. Значит,  е г о  тоже допрашивают здесь.

           - Ну-с, приступим к делу, - Горин пристально вгляделся в искажённые двойными линзами глаза Веринец. Долго глядел. Глядел и молчал.
 
       Молчала и она. Не сводила своего взгляда с глаз полковника. Тихая дуэль. Горин пытался разбить тот психологический щит, которым прикрывалась Надежда, сломить её силу воли, с которой она так стойко держалась, опрокинуть твёрдость духа, которая стержнем засела в закалённом, почти мужском характере этой женщины. Вот она напротив, напряглась всеми жилами, упрямо и упорно смотрит на него, не моргая, холодным металлическим взглядом.

       Горин первый отвёл глаза.

            - Надежда Алексеевна, - начал он и принялся перебирать бумаги на столе. - Мой вам совет, как профессионального чекиста не менее профессиональному юристу: давайте оформим явку с повинной.

      Он оторвал взгляд от бумаг и сосредоточенно посмотрел на Веринец. Ничто, ни одна мышца на её лице не выдавала волнения, взгляд женщины был исполнен непоколебимой выдержки.  "Это насколько нужно быть уверенной в своих силах, чтобы осмелиться на такое испытание?!" - молча отмечал про себя Горин.

      Она продолжала молчать. Молчать и смотреть. Горин встал из-за стола и подошёл к окну: через настежь открытую раму доносился уличный шум ленинградского будня, гул автомобилей с проспекта. Он прикрыл окно и, не оборачиваясь лицом к собеседнице, произнёс:

            - Поймите, в ваших интересах оформить явку с повинной и начать давать показания.

       Она молча достала из портфеля уголовный кодекс и положила на стол.
На возникший вдруг в кабинете шум и шелест, нарушивший монотонную тишину, Горин резко повернулся.

            - Вот, - Надежда указала взглядом на толстенный свод правил и законов. - Я сама следователь и знаю, как оно всё учитывается. Не надо мне молоть чушь, как зелёной первокурснице, о пользе явки с повинной.

      Горин потёр ладони. Ага, дело пошло. Он сел на своё место за столом и снова в упор посмотрел на Веринец. Лицо женщины было каменным, ни испуга, ни страха не выражали её глаза.

           - На что вы надеетесь, Надежда Алексеевна? - Горин лукаво посмотрел на неё.

           - А на что надеетесь вы, Валерий Георгиевич? - не меняя ледяного тона, глядя в упор, спросила Веринец. - Ведь у вас нет улик против меня. Элементарно, нет улик. А строить обвинение на основе собственных домыслов и подозрений - это выглядит, уж простите, как-то непрофессионально.

      "Разбила, в пух и прах разбила", - Горин тяжело вздохнул. Всё верно, нет улик, нет и обвинения. Косвенные есть, а прямых нет.
 
           - Ну, мы же с вами взрослые люди, Надежда Алексеевна, чего от  себя прятаться? Ну сколько вы ещё продержитесь: месяц, два? Всё равно улики будут. Да и Берш долго молчать не станет, его-то вся эта ситуация крайне напрягает. Ещё пару раз надавим - расколется, выложит всё, не сомневайтесь. А уж потом, после его признательных показаний...

      Надежда взорвалась:

           - А что потом? Что вы мне чепуху втираете, полковник? Признательные показания какого-то уголовника! Да вы что?! Нашли улики! Он кого уже только "не сдал" на своих признательных показаниях!

           - Всех, кроме вас, - невозмутимо ответил Горин. Он с удовольствием понаблюдал, какое впечатление произвели его последние слова на Веринец.  - Вот это, пожалуй, меня больше всего и волнует, почему он вас не сдаёт?

      Горин завладел ситуацией, он это почувствовал, а его собеседница начала заметно сдавать. Её выдали руки: она их сплела и заломила. "Как ни  храбрись, а нервы своё дело делают!" - ликовал полковник.

          - Вот, июль месяц уже, вы-то отдыхаете, а я, по вашей милости,  теперь чёрте-когда в отпуск пойду. Не стыдно?

      Надежда тяжело дышала, грудь её высоко вздымалась, выбившееся из цепких оков тревожное волнение панически знобило тело. Находится более в кабинете у полковника становилось невыносимым. И Горин это понял.

          - Ну что ж, Надежда Алексеевна, на сегодня, пожалуй, это всё, - он провёл ладонями по гладкой полировке стола. - Как надумаете во всём чистосердечно признаться, приходите. Я буду ждать.
   
      Она ушла. Он торжествующе откинулся на спинку стула.

                IX

        Камера, точнее комната, в которой Берш находился в Комитетском изоляторе, в разы отличалась от его одиночки в "Крестах". Светлая,солнечная сторона, в большом окне, зарешёченном только с уличной стороны, каждый день ему улыбалось летнее солнце. Он спокойно мог открыть раму и впустить в комнату свежий воздух.

       Окно изолятора выходило во внутренний двор, возможности видеть другой мир он был лишён. Он видел людей только в военной форме, приемущественно, одних  офицеров КГБ, а хотелось полюбоваться женщинами, в красивых летних платьях, видеть их улыбки, слышать игривый смех.

       В белые ночи он старался не спать, забирался на широкий подоконник, открывал книгу и читал, и был страшно рад этим волшебным сумеркам, не растворявшимся во мраке.

       Когда в обычные тёмные ночи в окно изолятора заглядывала белая Луна, медленно проплывая по небу и бросая тень от оконной ограды на кровать Берша, он лежал на высоко взбитой подушке, заложив руки за голову, и смотрел на  Луну.

       Свет после десяти вечера ему запрещали включать. Таков был порядок. А сон не шёл, и почитать не было возможности. Куда деться от мыслей, без конца терзавших бедную голову?

       Он смотрел на Луну. Белый, безжизненный лик вечной спутницы такой живой, такой яркой Земли.  Вспомнил встречу с полковником накануне.

                * * *

           - Альберт Эдуардович, - в который раз Горин пытался поймать его взгляд. - Поймите, в конце концов, ваше молчание относительно Веринец обречено на провал. Время идёт, а дело стоит. И ничем хорошим для Неё не светит. Всё в этом мире имеет начало и соответствующий конец. А финал для Неё будет плачевный. Я вам, как профессионал, это говорю. И чем дальше вы тянете волыну, тем суровее подписываете Ей приговор.

      Бершу было нелегко это слушать. Он сидел напротив полковника, на специально для него прикрученном стуле. Левая рука его теперь неизменно была прикована к этому стулу.

            - Начальник, прикажи снять браслеты, - тихо, не поднимая глаз от пола, сказал Берш.

      Горин остановил монолог и, оглядев с головы до ног своего узника, сказал:

            - А где гарантия, что вы будете себя хорошо вести? Нет, не то, что бы я боялся вас до смерти,  - Горин рассмеялся. - Просто, не хочу неприятностей. Вы же взрослый человек, понимаете.

      Берш на секунду вскинул на него глаза и тоже улыбнулся.

            - И потом, вас что, заставит это заговорить? - Горин испытующе заглянул ему в лицо.

      Берш как можно ниже опустил голову. Как устал он от этой пытки!

           - У меня действительно нет прямых улик, изобличающих Веринец. Пока нет. Нет её отпечатков пальцев на оружии, вы их добросовестно стёрли. Нет свидетелей, наблюдавших момент передачи оружия. Ну, это и естественно.
Но знайте,  - Горин подошёл к нему вплотную, - мы  Её  сейчас разрабатываем по полной программе. А значит, потом она получит своё на полную катушку. - Горин выпрямился и повысил голос. -  Помните, она - не простой следователь! А старший следователь по особо важным делам при Генеральной Прокуратуре!

      Берш терзался. Внутренне его бросало то в дрожь, то в жар. Он уже не мог скрыть своего полного смятения и своих чувств.

            - А от меня-то что вы хотите? - процедил он сквозь зубы, не поднимая головы.

            - Признательных показаний. Всего лишь признания.

      Берш фыркнул.

            - Вы любите её? - этот вопрос давно мучил Горина.

      На что его собеседник вспыхнул и впервые за это время поднял на него горящие недоумением глаза:

            - Да вы что, с ума сошли, что ли?

            - А что мне остаётся думать?

            - Какая любовь, вы чего? - Берш чуть было не вскочил со стула, но скованная рука придержала его. - Посмотрите на неё и на меня! Любовь! - Берш язвительно фыркнул. - Да на неё если и потянет, и то после пяти лет заключения!

      Горин с удовольствием посмотрел на ожившего вдруг собеседника, наконец-то, он его растормошил.

            - Ну, тогда, что же ещё вас связывает такого, что вы не хотите её выдавать?

      Берш психанул и ударил кулаком свободной руки по столу:

            - Ничего меня с ней не связывает! Достал ты меня, Начальник, уже! И не приносила она мне оружия!

                * * *

       Он всё смотрел на Луну. Белым пушечным ядром целилась она в его окно. Сон не шёл совершенно. Берш вообще давно лишился нормального сна. Смотрел, не мигая, во все глаза на белый диск полной Луны. И вдруг представил себя там, на Луне, одного. На холодном и безжизненном каменном шаре, как сидит он там один и смотрит на Землю, такую родную, тёплую, живую. И вроде, вот она рядом, а дотянуться нельзя. Так же, как и свобода: тоже, вроде, рядом, всего лишь по ту сторону решётки  -  а для него недосягаема.

      Ему вдруг стало так тоскливо, так муторно, тошно, что он скатился с кровати и сел на корточки, опёршись о стену спиной. В лицо светила Луна.

      И такая хандра вдруг взяла Берша, такое уныние, что спасу не было. Неожиданно для себя он вдруг завыл, завыл как волк, одинокий, брошенный своей стаей, завыл обречённо, мучительно, безнадёжно...

      Сквозь собственный вой он не слышал шагов за тюремной дверью, не услышал лязга открывающегося смотрового окна. Очнулся только, когда яркий поток света через смотровой проём вдруг резанул глаза.

         - Ты чего там развылся? - зло кинул ему сонный дежурный в окно. -  С ума, что ли, сошёл?

     Берш встрепенулся и быстро вскочил на кровать. Натянув одеяло с головой, он завалился спать.


               

               
                ----------------------

                Конец 5 части

              Продолжение http://www.proza.ru/2018/07/22/1537