Перламутровая Пасха

            Боково-Платово - посёлок в ЛНР (Луганской Народной Республике)

Пасха на Донбассе перламутровая и вся в абрикосовом цвете! Так было до войны.
    С вокзала добираемся на Боково. Из окна пыльного шахтёрского автобуса виднеется церковь – округлая и желтоватая. Вросла между буграми. Купол выглядывает маковкой. Завтра сюда съедутся со всей округи. Меня здесь когда-то крестили. Нашу хату можно найти на любой фотографии в интернете. Достаточно набрать «Луганщина» или «Боково-Платово».  Белая и приземистая, словно вросла в землю. Я непростительно мало знаю о людях, которые в ней жили, белили её по первому разу. Тихое щёлканье побелки о них не расскажет, а у папы я спросить не успею. Откинув голову, подставляю лицо солнцу.  Донбасский воздух – горячий. Вдыхаю его, обжигаю лёгкие. Сладкое и горячее детство. У детства есть вкус! Детство – шипучее советское ситро, тархун, хлебный мякиш, сливочное эскимо из сельского магазина напротив школы. Оно сладкое. Мы утираем испарину, спускаемся по извилистой дороге. Наслоения пород выглядывают серыми пластинами. По ним во время дождя вода струится вниз. Звуки нанизываются на нитку слуха как бусины. Крик петуха и невнятное квохтанье кур. Точно знаю – подойдём ближе, звякнет собачья цепь. Прислушиваюсь – звякает! Нечёсаный Бонька протащил цепь через весь двор и притаился за воротами. Мы стучим, шумим. Ответный стук откуда-то сбоку. Брат Ромка прижался носом к стеклу и корчит радостные рожицы, сплющив себе нос.
     Бабушка встречает! Вся в муке. Золотые серёжки, тёмно-каштановые волосы под косынкой. В молодости «цыганкой» дед звал. Щурится, смеётся – сейчас немного хрипло, а раньше звонко. Глаза – смешливые.
     Оглядываюсь, провожу рукой по стенам – на пальцах побелка. С детства всегда прижималась спиной. В хате прохладно. Скрипит кровать на кухне – на неё всё время суетливо присаживаются. Распаковываются чемоданы, достаются подарки. У порога хаты – Бонька в репьях и пара пёстрых куриц. Они норовят проскользнуть в хату, но вздымается бабушкин передник.
     В доме пахнет выпечкой, водой и мелом. Ничего здесь не меняется годами. Деревянный пол, советский гобелен с оленями, старая вышивка. На ней танцует цыганка в зелёной юбке, размахивает красным платком. Рядом – икона. Прабабка делала искусственные цветы. За стеклом, рядом с Богородицей – незабудки. Уже выцвели от времени.
     На столе куличи. Вечером придут родственники, будем мазать, посыпать чем-то пёстрым и ярким, обкладывать цукатами со всех сторон. Здесь всё печётся своими руками или достается из холодных погребов к приезду дорогих гостей. По случаю праздника. Погреб! Даже не переодевшись, бегу и лезу в него. Так хочется вдохнуть прохладу! Вкруг тусклой лампы – клочки паутины. Банки, банки, банки! Темно-бардовые, оранжевые, золотые! Виноград, абрикосы, клубничное варенье. Всё трогаю руками, словно боюсь проснуться. Детство ты мое, родное! Я не могу надышаться этим запахом, в котором смешались влажность, сырая лежалая картошка из последних зимних запасов, пыль и запах куриных перьев.
     Ночь луганская опускается мгновенно. Тишина во дворе. Изредка слышен звон собачьей цепи – опять Бонька куда-то потащился. Стрекотание и отдаленный смех – молодёжь местная потянулась на речку. Все идут мимо нашей хаты – она в самой низкой точке, под бугром притаилась.   
     Забираюсь с ногами на завалинку. Отсюда видно сельский магазин и лампочку над крыльцом. Жизнь в деревне замирает. Слушаю ночные звуки. Отряхивается собака, звенит цепь, стрекотание. В курятнике кто-то проснулся, завозился, вспугнул остальных. Через пару минут всё стихнет. Мне кажется, что я слышу дыхание цветов и потрескивание залежей антрацита в сарае. Чудится, будто абрикосовые лепестки срываются и опускаются возле кромки ручья. Позже выйдет папа.  Подышать ночным воздухом. О чём он будет думать? Что вспоминать? У нас не приняты сентиментальные разговоры…Мне жаль. Теперь. Но я счастлива, что мы вместе молчали. Сидя на завалинке и слушая сверчков. Придёт крёстный. У него загорелые руки. От него всегда пахнет мёдом, потому, что он разводит пчёл. Вернее, разводил. Удивительно! Пчёл больше нет, но запах мёда я всё равно чувствую.  Втроём мы болтаем до ночи. Пока бабушка не постучит в окно.
    Утром пойдем с папой на бугор.  Бугор – за церковью. Если подняться на самую высокую точку, можно увидеть всё село. А ещё можно увидеть детство. Оно бегает босиком, ныряет по балкам, царапает коленки, ест перезревшие абрикосы. Абрикосы спелые, отяжелевшие. Бухаются на землю. Можно набрать и приманить гусей, чтобы их потискать. Детство срывает жёлтые цветки акаций. Их можно жевать, они сладкие! Главное, чтобы бабушка не увидела! Детство ждёт маму из Москвы и дедушку с дежурства. Дедушка обещал отвезти на Саур-Могилу.
     Завтра мы с папой пойдём собирать сон-траву.  Я ещё не знаю, что вдвоём мы сюда больше не вернёмся.


Рецензии