СВВ. 23. Магнифер

В следующий день после университетского семинара (трое чудаков в холодной преподавательской и пустой чай) М. решил пройтись, освободив голову от расчетов, совершенно измотавших его. В последнее время он, убедив себя в том, что находится буквально в шаге от открытия какой-то важной закономерности, сидел за ними безвылазно, и даже позеленел от бессонных штудий. Плохо ел. Бормотал под нос. Короче, во всей красе страдал от ума.

Словно разбуженный в полдень филин, он то и дело останавливался, щурясь на солнце, вдыхая горьковатый февральский воздух, дико поглядывал на людей и на сохнущие глыбки домов. Затем решился на большой крюк, дошел до Поляны, обогнул парк и в конце концов свернул на помянутую Бровицким улицу, почти миновал ее, тут вспомнив про его вчерашний рассказ. Судя по всему, дом и дворик слева были именно теми, что так его огорошили. Дом, кстати, старый и неухоженный, дворик скудный, и деревья вокруг него – чахлые, сгорбленные и жалкие. Теперь они стояли без листьев, навевая видом тоску по чему-то безвозвратно утраченному, как бывает, когда смотришь на покинутое жильцами место.

Решив подтрунить по возвращении над соседом, М. усмехнулся, подошел и посмотрел за ограду… – где сидел старик с глазированной головой, синими как небо глазами, прямой, высокий, в черном долгополом пальто. Впрочем, не было никаких сомнений, что он жив: сидевший повернул голову и в ответ посмотрел на М. цепко и внимательно, будто искал в нем беглого вора. Затем кивнул и, опираясь на трость, поднялся, явно собираясь заговорить.

Из вежливости М. подошел вплотную к ограде, готовый выслушать всегдашнюю стариковскую чушь – про политику, погоду и вредство женщин; даже потянулся за папиросами угостить, если тот попросит… А когда поднял глаза от пачки, был уже внутри, во дворе, стоя на размякшем снегу перед белоглавым. Не дав опомниться М., тот сплел совершеннейшую нелепость бойким профессорским баритоном, будто возвращаясь к недавнему разговору:

– Так что я приглашаю вас зайти в гости! Хотя бы из милосердия: скоро время обеда, а мне строго запрещено врачами принимать пищу в одиночестве. Из-за язвы: один я переедаю и потом мучаюсь коликами неделю. Хорошо? Называйте меня Магнифер Гедеонович. А вас я знаю.

М., не желая терять лица под напором старого господина, не соображая, что происходит, кивнул в знак согласия, даже не спросив, откуда тот его знает, и пошел за ним под взглядом какой-то женщины, вешавшей белье на грязных веревках, натянутых поперек двора. Сзади нее терся худой головастый мальчуган лет шести, норовивший стащить прищепку. У арки дворник с лопатой курил в усы. Мирная, замечательная картина. М. невольно вспомнил про свое детство, проведенное в Житомире и в Одессе – дворики, белье, кошки, запах жареной рыбы, ночное море…

В подъезде гулко отдавались шаги.

Сам того не заметив, он уже миновал пролет, следуя за назойливым стариком. Глянув, проходя, сквозь окно подъезда, он увидел, что двор теперь совершенно пуст – ни дамы, ни мальчишки, ни дворника. Рука сама потянулась перекреститься.

М. внутренне сжался, словно готовясь принять удар, и нащупал в кармане револьвер, с которым не расставался в последний год.

Однако нападения не последовало. Старик, шедший впереди, по-черепашьи посмотрел на него, и по взгляду его читалось, что он знает о терзаниях гостя, терзания эти считая полнейшей чушью:

– Не тревожьтесь вы, право, так – я действительно ждал и хотел вас видеть. Вчера этот ваш товарищ, который рассмешил меня своей выходкой… ему, кстати, не откажешь в наблюдательности… слишком впечатлителен. Поклон ему, если встретите. Он ведь меня каким-то колдуном посчитал, пожалуй! А с виду рациональный молодой человек. Вот к чему приводят гуманитарное образование и безделье.

Старик, пока говорил, поднялся еще по лестнице и толкнул простую дверь без таблички, которая легко и беззвучно отворилась. Соседняя с надписью «Музыкальный критик П.М. Глухих» была накрест заколочена досками.

– Проходите. С вами никакой контрреволюции не станет… Революции, впрочем, тоже. Оружие свое можете оставить без опасений – никто его не сопрет в передней, и оно, уверяю, вам не понадобится. А хотите если, то берите с собой.

М. словно во сне вошел внутрь и снял пальто, оставив в нем пистолет. Как ему самому казалось, в нем проснулся кто-то, раньше не являвший себя – решительный, любопытный и безрассудный. Какое-то чудесное опьянение, объяснить которое он не мог. Неужели, подумал он, это всегда дремало во мне, и я сколького был лишен, никогда этого не чувствовав?

– Я вообще далек от каннибализма и от политики – заглавной его формации. Все теперь только об одном говорят, – ворчал старик, сдирая одну об одну колоши, – война, война… Войны начинаются в головах. Люди просто сотворены безумными. Внуки Каина. Снова на Подоле была стрельба! Туфли надевайте, полы холодные.

М. вдел ноги в остроносые персидские туфли, на которые указал хозяин. Целая полка таких же была в прихожей, а эти, словно ожидая его, стояли сразу у входа.

«…на Подоле была стрельба…» – в мыслях М. встал аптекарский дом с балконом, висящим над мостовой, где, будто вчера, он курил сигару, сердясь на дурацких теток. Какая ерунда, эти застольные пикировки, когда тут такое! Жив ли вообще аптекарь Мильн, владелец гипсового черепа и прекрасной библиотеки? Впрочем, на бинты сейчас самый спрос. Врачей и провизоров всякое войско должно беречь в собственных интересах. Так пусть же и его, весельчака и пропойцу, сбережет оно вместе с его Катиш. Но что имел в виду этот странный тип, сказав «если встретите» про Бровицкого?

В этих мыслях он прошел сквозь большую богато обставленную переднюю, освещенную матовыми шарами под потолком, миновал несколько дверей и оказался в совсем уже огромной гостиной, обставленной разномастно и вычурно.

Хозяин, шедший все время впереди, остановился у стеклянного столика с целым арсеналом бутылок и налил два бокала скотча.

– Но не будем о грустном, не для того я вас пригласил, молодой человек, чтобы упиваться ностальгией и беспокойством о будущем. Есть темы и поважнее.

Стены квартиры покрывали картины и коллажи всевозможных размеров, в массе весьма безвкусные, посвященные в основе морской тематике – фрегаты, форты и маяки, дополненные странными неуместными деталями, вроде сигарных этикеток или птицы додо с ведром в клюве. Самый большой коллаж находился над камином рядом с полотном Айвазовского, отчего выглядел еще уродливей и страннее. На нем был изображен двухмачтовый парусник на рейде, рядом – выступающий из моря утес. Фото, составленное из отдельно отпечатанных прямоугольников, было настолько смутным, что о том, что это именно парусник, можно было догадаться лишь стоя у противоположной стены, спиной упираясь в крейсер с ершиком вместо якоря. Флагом бригантине служил полосатый шарф, прибитый к стене гвоздями.

– Судя по теме… экспозиции… вы много путешествуете?

М., обескураженный всем увиденными и вообще смешавшийся, в глазах у которого рябило уже через пять минут в этом доме, предпочел выглянуть в окно. Как на грех, стекла в нем были цветными, превращавшими улицу, без того унылую, в сущую пародию на реальность.

– О, да! Когда-нибудь, возможно, я приглашу вас с собой, – загадочным тоном сказал Магнифер, отдернув тяжелую занавеску. – Восхитительно, правда? – и, не дождавшись ответа, крикнул прямо в ухо гостю: – Захар!!!

М. подпрыгнул от неожиданности.

На пороге вырос искомый Захар – сутулый старик с подносом под мышкой, и недружелюбным тоном спросил:

– Чего изволите?

– Скоро позвонят. Подашь. И трубку не бросай! Знаю я…

– Позвонят… – просипел слуга, глядя на хозяина исподлобья.

Вид он имел затейливый: атласная вышиванка, шаровары и бесформенные войлочные пантолеты, диссонирующие с ярмарочным нарядом. М. был уверен, что они выданы лакею специально – из тех же соображений, что усадили додо с ведром на рубку океанского лайнера.

– Чаю нам подай!

– Кушать изволите или пустой подать? – ядовито осведомился Захар.

Но хозяин уже отвернулся от него, увлек Илью к окну на другой стене, выходившему на узкий проспект, и принялся тыкать пальцем в ползущие вдоль него повозки, становившиеся синими из зеленых слева и наоборот справа, согласно череде стекол:

– Вот, посмотрите только на эти… средства передвижения! Мало бед с ямщиками, так еще нужно запрудить город авто, чтоб вообще было не повернуться!

Единственный, похожий на штиблету автомобиль, неподвижно стоял в тени на противоположной стороне проспекта, и стоял там, судя по сугробу под ним, уже давно. Сетования Магнифера о запрудивших город авто, вероятно, адресовались ему персонально:

– Я каждую ночь вскакиваю от их шума. Окно не отворить! – жаловался старик.

М. не стал спорить: чего доброго, странный джентльмен распсихуется.

Бежать, бежать из этого дома! Ведь чувствовал, что с дедом не все в порядке! Надо поуспокоить его и аккуратненько удалиться. Успеть бы прихватить сапоги… А пока – нейтральный вежливый разговор:

– Чего ж вы не переедете куда-нибудь? За город, в особняк? – поинтересовался М. слащавым тоном, стараясь подыграть явно безумному хозяину, потихоньку просачиваясь на выход.

Магнифер между тем бесцеремонно схватил его за локоть, всучив бокал с янтарной пахучей жидкостью.

– Не могу! Не могу оставить все без присмотра, – не вполне ясно ответил тот, разводя руками. – Селяви.

– Квартиру-то? – отстранился М., подозрительно глядя на бокал. – Можно консьержу заплатить. Или тот же Захар присмотрит.   

– Да нет! Какой консьерж? Причем здесь квартира вообще?! – вспылил Магнифер, будто М. ляпнул несусветную глупость. – Ах, да… Я не о ней вовсе. Город, милейший. Го-род, – повторил он по слогам. – Невозможно его оставить. Немыслимо. Да что город? Вообще – все! Может, чаю еще вам, молодой человек? Отменный китайский чай! Как они его привозят теперь, в такие-то времена… Вы как считаете, а? Ведь это ж с ума сойти, почем далеко Китай! Сычуань, Цзянсу, Шаньдун, как бишь этот… Чжэцзян.

Неизвестно, сколько бы ушло времени на перечисление провинций Поднебесной, если бы внимание хозяина не переключилось вдруг на бронзовую фигуру, занимавшую консоль у окна – дама весомых форм держала за загривок козу, другой рукой защищая грудь. На то и другое, вестимо, посягал кто-то невидимый, не вошедший телесно в композицию.

– Так еще чаю? – спросил Магнифер с совершенно безумным видом.

Что сказать на это «еще», когда чаю вовсе не приносили?

– Не стоит, благодарю вас. На самом деле я ужасно спешу, совершенно забыл, что договорился и меня ждут. Такая интересная обстановка у вас…

– Захар!!! – не слушая лепет М. взревел хозяин.

В глубине квартиры что-то грохнулось, послышался зверский топот. В проеме возник лакей, держа в руках пантолеты, в которых, видимо, нельзя было споро передвигаться.

– Чаю же! Сколько ждать?!

– Пристал идол… – под нос проворчал лакей, и уже громче, будто глухому, ответил недовольно хозяину: – Когда ж мне его готовить, если вы все дергаете да дергаете? Захар, да Захар… Захар, да Захар…

– Ну хамить! А не звонили еще?

– Так вы бы первый услышали, что звонят! Аппарат-то вон он, у вас, на стене висит, чтоб его! Я вам как с кухни-то услежу?

– Ой, да ладно, ладно… – замахал руками Магнифер, примирительно морща губы. – Вот, молодой человек торопится. Вы ведь торопитесь?

– Еще как! Я пойду, пожалуй, – окончательно сконфузился М., решив, что ему прозрачно намекают на выход, что было и славно и обидно одновременно. Согласитесь, что по своему решению уходить солидней.

– Зря, зря… Мари отличные приготавливает эклеры, очень рекомендую. На правах старшего… хм… по званию… так сказать, полковник от бижутерии… еще раз советую вам подумать. Итак, время пошло с нуля! Ан, дуэ, туа! Не угодно ли вам откушать со мною чаю? – торжественно возвестил Магнифер, выставив вперед подбородок.

М. мог поклясться, что старый господин получал удовольствие от этого цирка. Напрочь, напрочь безумный тип, заключил он и решительно двинул к выходу, где все так же стоял Захар. Подойдя вплотную к слуге, глядя сверху вниз на овитую пушком плешь, он уже хотел оттолкнуть его, как в темном коридоре явилось божественное видение – дева в васильковом кюлоте, с белозубой улыбкой на лице, прекраснее которого М. не видел в жизни…

«Ой…» – грохнулась его воля, и он остался неподвижно стоять над пахнущим мокрой псиной Захаром.

– Полно вам! – весело приказала дева, разматывая шарф у зеркала в глубине передней. – Я все слышала. Вы несносны, Магнифер Гедеонович! – она заметно грассировала и ставила ударение на «фер».

Если это ее единственный недостаток, то она само совершенство, подумал романтический М., не зная, что делать дальше.

– Дайте мне несколько минут привести в порядок дам шуз[1]! И прикажите подать обед, я голодна как зверь… А-а-а, Заха-а-ар! Живо, живо, старый лентяй! Аллюр!

– Вот и Мари! – воскликнул обрадованный хозяин. – Захарушка, голубь, ну иди, иди уже, наконец… Скатерть камчатную! – вечно ты эконом. В квадратной столовой накрывай. Радость-то! – и, М.: – Пойдемте, помоем руки, Мари ужасно строга на это. Я вас угощу табаком от «Филип Моррис» под французский старый коньяк, какого и гетману не достать! Но виски допейте все же – столетнике, как-никак.

Магнифер заговорщицки подмигнул, увлекая М. за рукав. Теперь он казался почти нормальным, разве немного возбужденным.

***

Через полчаса компания собралась в уютной светлой столовой, к которой примыкала остекленная веранда с мозаичным полом, уставленная бочками с деревцами. За обильной зеленью не было видно, куда она выходит, ясно лишь, что снаружи солнечный день. Воздух был наполнен цветением.

М. представлял себе так и сяк обветшалый дом, где располагалась эта квартира, но никак не мог объяснить, в какой его части они находятся. Квартира была огромна. Комнаты, переходы, лестницы… Уж тем более, никакого намека на зимний сад с улицы видно не было, за это он ручался.

Столовая, где они сидели, была совершенно не похожа на прочие помещения, которые видел М., мрачноватые и нелепо обставленные: легкая мебель, свет, плавные беленые своды и фрески из греческой мифологии, весьма искусно написанные. Все они были посвящены одному герою, а именно Одиссею: справа от двери была Итака начальная, провожающая героя в путь, слева – вновь обретенная после странствий (убиенных женихов Пенелопы автор деликатно упустил).

– Не пренебрегайте и нашим обществом, не все же отдавать античным героям, – рассмеялась Мари, глядя на засмотревшегося на фрески М. – Мы редко принимаем гостей, хотя гости не так уж редки у нас.

М. бесконечно смутился, а последнюю фразу вообще не понял, поэтому срочно схватил маслину и зачем-то начал ее анатомировать на тарелке, из чего, конечно, ни на йоту не вышло проку: скользкая штука выпрыгнула на скатерть, оставив на ней пятно.

– Ужасно извиняюсь… – промямлил молодой человек, и так рассердился на себя, что за одно рассердился и на других. – Прямо музей у вас какой-то, страшно шагу ступить.

– Возможно-возможно… А вам, я смотрю, искусство не симпатично?

– Да какое это искусство?! Ну, это-то, пожалуй, еще да – какой-то сюжет, основа, а там в комнатах, извините, пародия на живопись. Бред просто! Не все, не подумайте – я ценю. Там ведь и прекрасные картины висят. Но шарф вместо флага?! Даже как-то…

– Вы откровенны. Бред? Может быть. Это дело вкуса. А с другой стороны, этот, как вы выражаетесь, бред стоит немалых денег. С чего бы?

– От бескультурья, – отрезал М., сам себе поражаясь: зачем было встревать в этот спор, да еще в резких тонах? Хуже того, ему, ни горчичного зерна не знающего в искусстве. Тот случай, когда язык говорит за нас, и лучше бы он молчал!

– А вы каких художников предпочитаете? – поинтересовалась красавица Мари, поднимая тонкий бокал на свет. Ее губы подрагивали в полуулыбке, алые как вино.

– Я…

Почему в голове всплывает только «Шекспир», когда так надо сказать другое?! Чего такого сделал этот англичанин, если ты себя-то не сразу вспомнишь, а он, гололобый хитрец с бородкой, тут как тут, во всей красе, будто дядя родной, смотрит с портрета, врезавшегося в память с гимназии, и рассуждает многозначительно: «Быть или не быть…»?

– Я… разных предпочитаю. Голландских мастеров в основном, – выкрутился М., мысленно отмахиваясь от Гамлета, принца датского.

– Вот, Мари! – Магнифер аж подскочил на стуле. – Я всегда говорил, что молодым нравятся утрехтские караваджисты. Их живопись эротична. Это возраст. Когда смотришь на «Старый с молодой» Тербрюггена в двадцать, видишь только грудь и улыбку женщины. Проходят годы… и вдруг, ба! – различаешь старика, казавшегося раньше лишь темным местом, – Магнифер широко улыбнулся, обнажая белые как у юноши зубы. – К моему возрасту, миль пардон, грудь уже надоедает и очкастый пердун в берете кажется интересней дамы: с ним явно можно поболтать за стаканчиком в тихий вечер, а с этой развеселой красоткой – двух слов не свяжешь. Всему свое время, всему свое…

Мари заливисто рассмеялась.

– Вы бесподобны – оба! Один и другой порет чушь, и с такой чарующей убежденностью. Марафон абсурда. Добавлю, чтобы не отставать от вас в глупости: наречем это ординарное «кьянти» «фалернским» и выпьем за здоровье всех философов и их бочки! Vivat stulti[2]!

Девушка в два глотка прикончила свой бокал и встала из-за стола, бросая салфетку на пол.

– Джентльмен, хватит мучить маслину! Проводите меня лучше в оранжерею. И возьмите вон ту корзинку, станем собирать апельсины.

Вдвоем они прошли на веранду, а Магнифер, как ни в чем не бывало, достал из кармана мышь и принялся кормить ее крошками.

В стеклянную крышу оранжереи, необыкновенно чистую и прозрачную, отвесно лупило солнце. При этом воздух был прохладен и свеж.

Протиснувшись сквозь листву, М. с любопытством взглянул наружу: три четверти открывшегося пейзажа занимало небо, и лишь внизу простирался город – смутно и далеко, будто смотришь с большой горы. Что за город, он не мог понять. По его суждению, в Киеве не было столько башен, но он не был вполне уверен.

– Как такое возможно? – спросил он, не сводя глаз с пейзажа.

– Что именно? – спросила в ответ Мари, отрывая оранжевый плод от ветки.

– Где мы? Вы чем-нибудь меня опоили?

– Ну, в самом деле! Это просто хамство какое-то! – девушка с силой бросила апельсин в корзину, так что он вылетел из нее на цветную плитку. – Стала бы я вас опаивать, нужно очень…

– Но это ведь невозможно! Волшебство какое-то!

– Волшебство – вот! – очередной апельсин полетел в корзинку (на этот раз в ней оставшись). – Думаете, далеко забрались? Хм… Расстоянием никого не удивишь, его-то полным-полно. Вы же математик, не так ли? Знакомы как-никак с астрономией? – в ее голосе звучала издевка. – А вот апельсинов – раз-два и обчелся. И никто, заметьте, не знает, откуда они взялись. Примите же это чудо как дар и прекратите свою истерику. Наслаждайтесь!

Оба, отец и дочь (М. почему-то сразу решил, что Мари дочь Магнифера) – ужасные демагоги!

Набрав дюжину плодов, они вернулись в столовую, где Магнифер курил сигару. Мышь бесцельно бегала по столу, слишком сытая, чтобы лезть в тарелки.

– Я вам коньяку обещал, так пойдемте. Закусывать коньяк нужно сыром или устрицами, мой вам совет. Но, конечно уж, никак не лимоном, как делают только те, кто ничего в нем не понимает, копируя за теми, кто сознательно желает перебить вкус. Вы же не из этих, я всем сердцем надеюсь? Сырную тарелку с собой берите… проволоне только, выкиньте из нее – слишком соленый для коньяка.

***

Миновав галерею, полную работ Брейгелей, и комнату с огромным пустым аквариумом, они оказались в библиотеке. По трем ее сторонам шли высокие шкафы с книгами, четвертую от пола до потолка занимало окно с видом на прибой. К маяку, возвышавшемуся на мысе, двигалась маленькая фигурка с собакой. К этому моменту М. уже исчерпал способность удивляться и лишь отметил, что собака, скорее всего, ретривер.

– Мне, без обиняков, нужна помощь в непростом деле, – Магнифер посмотрел в глаза М. и поднял бокал. – Мало кто для него подходит. Прозит!

– Что вы хотите?

– Есть вещи, о которых любят поговорить, но в существование которых, на самом-то деле, никто не верит. Их в большинстве и нет – пшик, фантазия. Но кое-что все-таки существует. Об этом, как можно догадаться, менее всего говорят.

– Предупреждаю: я не буду участвовать ни в какой авантюре.

– Вы уже и так в ней участвуете.

– Нет, не так! Вы даже не представляете, насколько не так! Фокусами меня не обманешь.

М. с силой бросил бокал в окно. Одно из стекол разбилось. В комнату влетел шум прибоя. Это не картинка, отметил он.

– Не картинка, конечно! А вы что думали? И бежать никуда не надо. Беда в том, возвращаясь к теме, что за некоторыми особенными вещами необходимо присматривать.

– Ну и что за вещь? Не Ноев Ковчег, случайно? – ухмыльнулся М.

– У Ноя был целый флот, к слову. Не на одном же судне, представьте сами, вывезли тысячи пар зверья? А та вещь, о которой я, небольшая, не переживайте.

– Ну так выкиньте ее в море!

– Обнаружат, – с грустью сказал Магнифер. – Она сама себя обнаружит. Не считайте остальных дураками!

– Да что за вещь?! И с какой стати мне помогать? Кто решил? Вы? Да я вас впервые вижу! Простите за окно и хватит на этом. Не думаю, что вам нужен полтинник на стекольщика?

М. рассердился и совсем запутался. Ему казалось, что с минуты, когда он переступил порог квартиры, прошли годы. Магнифер, глядя ему в глаза, ответил весьма серьезно:

– Окно – пустяки. Почему вы? Потому, что вы достаточно невежественны для этого, – М. попытался протестовать, но тот остановил его жестом. – Я знаю, что ничего не знаю, как однажды сказал Сократ… когда его спросили, кто заплатит за ужин. Считайте, что вы невежественны в высшем, в сократовском смысле, если вам это потрафит. Не все ли равно, в конце концов? Мне вот абсолютно плевать, что вы считаете меня сумасшедшим. Скажу вам, только не обижайтесь… обида – это удел мелких: вы невежественный, но умный молодой человек, однако в науке вас ничего не ждет – вы недостаточно любопытны и слишком ленивы, при том пугливы. В общем, то, что необходимо. Руки идиота ненадежны, самодовольного ханжи тем более, а трясущиеся ручонки гения слишком опасны. Когда-нибудь ваш тип личности назовут «нормальным».

– И что за штука? Краденый «парабеллум»? – М. все не сдавался, играя тоном, хотя чувствовал, что на самом деле провалил спор.

– Ценю ваше плоское чувство юмора. Нет, даже не «кольт». Будьте внимательны сейчас, потому что следующее, что я скажу – не шутка и не завеса, но абсолютная, чистая, незамутненная правда.

– Хм?

– Я. Не. Знаю. Что. Это.

Магнифер замолчал, пошел к шкафу и выдвинул из него ящик, достав оттуда длинный обитый кожей футляр; затем открыл его на столе, щелкнув рычажком. В футляре лежал черный испещренный резьбой цилиндр высотою в локоть, дюймов пяти в диаметре.

– Теперь это ваша гордость, и ваше бремя. Сегодня счастливый день!

– Да уж, счастье… – скривился М.

– Это я о себе, – Магнифер посерьезнел. – Берите. Я бы рассказал вам, но любые инструкции бесполезны. Знание само найдет вас – и будет ровно таким, как необходимо.

После этого он будто захлопнулся, больше не проронив ни слова. Глаза Магнифера сделались серы и безразличны. Человек на пирсе вошел в маяк и закрыл за собою дверь, пропустив собаку вперед. На горизонте проступили очертания корабля.

***

М. не помнил, как покинул загадочную квартиру, как и сколько шел, обнаружив себя стоящим с футляром в руках у дома, где, кажется, еще этим утром бился с запутанным интегралом – как давно было это утро!

Ни одного окна не светилось. Вдалеке брехали собаки. Крыса метнулась из-под ног, забежав в лишенный дверей подъезд. С черной крыши капало; тощие ручейки стекались в долгую, покрытую коркой лужу, тянувшуюся к бульвару.

М. вдруг подумал: что, если так весь мир, дом за домом, за горой гора, перетечет на неведомую изнанку, а люди, проснувшись утром, даже не заметят? Каким странным, должно быть, окажется этот мир.

Поддавшись внутреннему движению, истоки которого неизвестны (а может, таинственный предмет начал действовать на него), он быстрыми шагами миновал дом, не зная куда идет, но уверенный, что дело само устроится. В кармане пальто рядом с револьвером лежала пачка немецких марок.

_____________________________

[1] Дамские штучки (dames choses – фр.).

[2] Да здравствуют дураки! (лат.)