Кочевья. часть 1. продолжение

                4.

      Была такая девочка, Валя Ларина. Она училась с Таней в одном классе. У неё ещё были белые волосы. Не светлые, а совершенно белые. Говорили, что это красиво, но мн не нравилось. Мне больше нравились каштановые волосы, как у Тани Сухаревой или у Нади Богдасаровой. Это мои подружки были, из моего класса.
     Но как бы то ни было, а мама Вали Лариной попросила взять Валю с собой на юг. Валя радовалась и всё расспрашивала нашу маму, какой высоты бывают деревья, вот такие (до пояса) или аж вот такие (до головы)? А мы смеялись и объясняли ей, что взрослые деревья гораздо, гораздо больше! Даже я ещё помнила, какие большие бывают деревья; а Юрка - конечно, помнил; а уж Таня - само собой!..
     Мама не могла уехать до полного окончания учебного года, пока все ребята экзамены не сдадут; потому что ведь она была директором школы, да ещё историю в старших классах вела.Но до Москвы она могла отправить нас на попутном самолёте с кем-нибудь из знакомых лётчиков. И, тем более, учительница Зоя Александровна тоже летела до Москвы.
       Всё было решено, а я вдруг взяла, да заболела. Я тогда часто болела, и всегда невпопад... Ну, что было делать!.. Все полетели, а меня оставили до конца учебного года. Поэтому я не могу рассказать, как Таня, Юра и Валя летели до Москвы. Я болела себе, а потом ходила "на полянку". "Полянкой" называлась такая группа, которую собирали на школьном дворе и под руководством вожатой водили в тундру гулять. Дети брали с собой бутерброды, разводили молоко в бутылке, а потом, повеселившись, устраивали пир на весь мир прямо в тундре. И это было здорово в прошлом году, когда со мной были Юра и Таня; а теперь мне не так уж и нравилось "на полянке"... Хотя в тундре было всё равно хорошо. И снег уже сходил, и вообще... Реки были синие... Птиц полно... Солнышко уже не заходило... А к вечеру мы все возвращались домой, где меня ждала наша собачка Кука и мои любимые книжки... В сущности, я жила хорошо, только сильно скучала по Юрке и Тане.
     Но всякое ожидание кончается тем, что приходит один прекрасный день. И вот в один прекрасный день мама, я и кое-какие наши вещи поехали. Папа довёз нас на "коробушке" до аэропорта, где на поле аэродрома, почти совсем оттаявшем, стоял зелёненький ЛИ-2. Весёлый бортмеханик Паша, черноволосый, с белозубой улыбкой и смешливыми глазами,помог папе погрузить наши вещи и нас в самолёт. Там уже сидела семья наших попутчиков - мама, папа и двое ребят. Ребята были маленькие, детсадовского возраста, и я их, разумеется, не знала... Я смотрела в окошко. Папа тоже смотрел на окошки, на меня и на маму. Потом, как водится, убрали трап, закрыли дверь; папа помахал нам рукой и отошёл. Всё происходило так же, как когда-то давно: самолёт завёл мотор, раскрутил пропеллер, как пуговицу на ниточке; пробежал по дорожке, постоял, подрожал, снова побежал - и взлетел! У меня слегка закружилась голова, но не затошнило. Наоборот, мне стало весело. Я видела, как ушёл из-под колёс аэродром, как становился маленьким и уползал посёлок внизу и сопки с большими бочками на них, и наша бухта, уже вся залитая водой, но ещё не вскрывшаяся. Полетели под нами клочья облаков, а в разрывах облаков виднелось море, иногда ещё белое, а иногда уже серое, и солнце блестело на тяжёлой влаге его бескрайней равнины. И мы летели и летели над этим морем, а вокруг горами громоздились облака... Мама прервала мои мысли. Она сказала, что дети скучают и капризничают, и чтобы я занялась ими. Сама она тоже была занята: разговаривала с мамой этих детей.
     Занимать капризных малышей - это уже давно стало почему-то моей обязанностью. Когда мы шли в гости или к нам приходили гости, маленьких детей всегда навешивали на меня. И вот опять.
     Детей звали Серёжа и Оля. Я стала рассказывать им сказки, читать стихи, а потом мы вместе стали петь всякие песни. Это меня увлекло. Я заметила, что когда поёшь какую-нибудь песню, мотор тебе подпевает. Я нарочно пела то грустные песни, то весёлые, то быстрые, то медленные - и мотор всякий раз попадал мне в тон. Это было здорово!
     Когда мы прилетели на Диксон, нас всех ненадолго выпустили из самолёта, но отходить далеко не позволили. А нам и не надо было! Вокруг уже пробивалась местами трава, и даже цветочки цвели кое-где, маленькие такие, жёлтенькие, почти без стебельков. Пахло на улице необыкновенно хорошо, водянистым, свежим, нежным запахом, с примесью солёного, морского. Солнышко светило, и ветер летал вокруг нас. Нам с Серёжей и Олей и не нужно было больше ничего. и когда нас позвали в самолёт, нам показалось грустно расставаться с этой красотой и прелестью.
     Но нужно лететь дальше. И мы опять полетели. И сначала под нами опять расстилалось море, а потом мы полетели над тундрой. А тундра уже оттаивала, и под нами мелькали разноцветные пятна - чёрные, коричневые, жёлтые, кое-где даже зеленоватые, хотя белого цвета - больше всего. Горы тянулись, болота, речки разные и озёра... В тундре так много воды! И всё это мы видели, когда между облаками попадались разрывы, большие и маленькие. А когда стало скучно просто так смотреть в окошко, мы снова начали петь разные песни, и мотор нам подпевал...
      Как-то так случилось, что мы задремали, все трое. И проснулись уже на посадке.Вышли сонные-сонные. И изумились! Сначала нам показалось, что мы снова прилетели в зиму: вокруг лежал белый сыпучий снег. Но оказалось, что этот снег вовсе не снег, а мелкий-мелкий белый такой песок. И этот песок везде-везде, и кроме него никакой почвы другой не видать. Только дорожка, которая вела к аэропорту, была не из песка, а из камня. Но что самое удивительное, называлось это место Мыс Каменный. представляете? Не Песчаный, а Каменный! Чего-чего только на свете не бывает...

      В этом аэропорту был буфет, а гостиницы не было. Между тем, именно там нам пришлось заночевать. Взрослые сделали для нас постель из узлов и чемоданов, вполне такую себе приличную, широкую постель. А укрывались мы шубами. Но, конечно, не раздевались, потому что у нас ведь не было простыней. Так и спали в лыжных костюмах.
     Иногда я ночью вдруг просыпалась и видела, как лётчики, да и всякие другие люди, играют на бильярде. Бильярд - это такой большой зелёный стол, и по нему заострёнными палками, похожими на длинные указки (кий называется), гоняют костяные мячи. А ещё некоторые люди играли в карты, в дурака; или в домино. Люди иногда смеялись, и кто-нибудь кому-нибудь смачно так говорил: "Пи-жон!"... Но мне не было интересно, я спать хотела...
     Утром мама повела меня в туалет, потом умыла (то есть, я сама, конечно, умывалась, а мама только сливала мне воду из кружки: она - мне, а я - ей); но завтракали мы уже в самолёте, когда взлетели. У нас был термос с какао, и у Серёжи с Олей тоже был термос, но не с какао, а со сладким чаем. Мы открыли банки с печёночным паштетом и с тушёнкой, а на сладкое нам дали бутерброды со сгущёнкой. Мы перемазали пальцы сгущёнкой, нам их мамы оттирали носовыми платками, смоченными водой из бутылки. и мне при этом показалось, что Серёжа с Олей неумытые. Во всяком случае, у Серёжи я точно увидала траурную каёмку у основания больших пальцев; а такие каёмки, как говорил мой опыт, образуются только на руках у немытых детей. Но я ничего не сказала. не моё это дело. В конце концов, у каждого ребёнка есть своя собственная мама...
      Потом у нас была остановка в Хатанге, недолгая, где-то часа на два. Но зато мы увидели там первые деревья. Это были не совсем деревья, скорее, кусты. и всё-таки, и всё-таки!.. Но подбежать к ним нам не позволили, потому что он росли далеко. Но всё-таки!.. 

              (продолжение следует)