тринадцатое

Последний ноябрь был очень красивый, такой хрестоматийный классический ноябрь -- с ветром с залива, белыми ягодами на голых кустах, изломанными черными ветками на фоне пронзительного хрустально-синего неба, но без судорог, надрыва и прочей тоски. И без тьмы и черноты. Много прозрачного воздуха, цельного хрусталя, синевы и золота. Ей хотелось шляться (о, это немного слишком -- давайте возьмём "влачиться"). Итак, ей хотелось влачиться сквозь невский ветер в пространстве строгой петербургской графики и думать о всякой всячине невпопад и как ни попадя: о тринадцатом дне ноября, января и, в особенности -- апреля, об идеале женщины вообще и в её любимую эпоху Ренессанса в частности (...волосы женщины должны быть нежными, густыми, длинными, волнистыми, цветом они должны уподобляться золоту, или же меду, или же горящим лучам солнечным), о повседневном сюрреализме и Его стихах, об идеальном городе, о любимом городе, о покинутом городе, о подходящем тринадцатому запаху -- запаху старинных книг, сырого холодного камня, ладана, деревянных скрипучих скамеек, пыли, тлена, мха, ещё немного пыли, увядших цветов, ушедшего времени и только что погасшей свечи. О, о многом, о многом хотелось ей думать, влачась за мыслями в осенней перспективе ещё не старого, но мудрого, города. Но чаще все же -- о минувших событиях и временах. Она вспоминала их по запахам. Сентябрь -- всегда запах их свадьбы, осенних белых хризантем, именин, беспечности и беглых встреч. Она думала, что теперь уже навсегда полюбила апрель, пахнущий первыми цветами и ледяными дождями, нежной тоской и весенними сумерками. И самое начало лета. Его запах -- теплый и нежный, как Его ладони. Обволакивающий, чуть слегка янтарный, напоминающий коньяк -- карамельная жгучая ласка, сладкие закаты над июньским морем. А вот сырые тусклые зимы в городе она никогда не смогла бы полюбить (даже просто смириться), если бы не запахи жгущихся благовоний, скрипичных концертов Крамера и старых географических карт. Вдыхая их, она представляла жгучий знойный ветер на своем лице, выгоревшие до белизны волосы, обветренные губы, опаленное солнцем тело -- и смирялась в ожидании апреля...

Сквозь матовые стекла крыш девяти вложенных друг в друга Порталов радужным звоном беспечного колокольчика чуть проступали очертания трёхмерного золотисто-синего города. Ангел из Тринадцатого мог бы сидеть так, на этих крышах, до бесконечности родного тринадцатого измерения -- желая, чтобы этот временной интервал (ну, вы же догадались, что это был тринадцатый день ноября, января и апреля трехмерного Универсума), когда он посещает третье измерение, никогда не кончался, чтобы он просто застрял во времени (встал колом, да), окруженном пространствами всех доступных ему десяти миров, включая его собственный Тринадцатый Универсум. И в нём были бы только он и этот странный идеальный город, завораживающий его. Он знал, что из его достаточно высокого мира любые сущности в ниже лежащих мирах кажутся ему более совершенными, чем они есть на самом деле, потому что он мог видеть скрытые и тайные стороны явлений и объектов, глядя на них с высоты своих степеней свободы. От этого город и казался таким исчерпывающе идеальным, прекрасным Образом, глубоким своей сутью: лабиринты улиц с призрачными, парящими во времени, домами, и извечный дождь, и лужи, и зонтики в сумрачных переулках, и пёстрые сны горожан -- всё соединялось в Единое, чтобы он, Ангел из Тринадцатого, мог понять и почувствовать жизнь, красоту и странность этого, далеко внизу лежащего, мира во всей их прелести, раздвигая границы возможного способом несколько сомнительным, но не запрещённым и не заклейменным общественным мнением Тринадцатого. Да, Ангел был чрезмерно самоуверен и нагл, считая, что миры рождались для его удовольствия. Но кто мы такие, чтобы осуждать его за неточность суждений или даже за сентиментальность (терминология не наша сильная сторона, простите). Не наша сильная сторона и краткость изложения, как стало ясно уже даже из этого текста. Занудствуя и медля в размышлении сносной подачи подробностей сеттинга, мы всё дальше уходим от самого сюжета, суть которого в сущности проста и банальна, как любых сюжетов о грезах, иллюзиях и разочарованиях. Однако ж из принципа (должны же и у нас быть принципы) мы доведём начатое до какого-либо завершения, не сомневайтесь.
Недавно, когда у нас был насыщенный и плотный событиями день, мы поступили нелогично, как и обычно поступаем в такие дни, в основном, из-за переутомления. Мы взыскали советов людей, лишенных деликатности, но не лишенных искренности. И получили их. Советы. Которые стали для нас особенно ценны своей искренней циничной доброжелательностью:

-- ...и главное - отойдя от восторга по поводу сладостной психопатии литературной, попытаться поток сознания во что-то организовывать.
-- ...попробуйте написать нечто от А до Я, где они в конце сведутся, альфа с омегой.

Теперь, благодарно памятуя и опираясь, и даже слегка прокачав зачатки некоторых своих качеств, мы можем двигаться вперёд к сведению альфы с омегой, кем бы они не оказались. Тем более, что осталось рассказать совсем немного из того, что нам не известно, но очень хочется сказать и уже, наконец, успокоиться.

У Ангела из Тринадцатого была одна особенность, данная ему изначально. В свободное от посещений трехмерного города время Ангел писал стихи на эзотерическом тринадцатиричном языке программирования 13DL, который сам и придумал вместе с компилятором, который написал на том же языке от скуки и из интереса. Из-за этого стихи получались скорее гениальными, чем нет -- по крайней мере, в его Тринадцатом Универсуме. В них Ангел писал о том городе, которым любовался, сидя на крыше Порталов и иногда проникая в него ненадолго, и о женщине, которая приходила к нему в его сновидениях.  Поэтому в его творениях непременно присутствовал флер романтизма -- приглушенные цвета, туманная дымка и акварельные облака, дыхание залива и городские пляжи, заросшие камышом, и следы узких женских ступней на влажном песке... А ещё совершенно особые запахи, растительность и живность, не похожие решительно ни на что ни в каком измерении... И реки. Полноводные и неширокие, глубокие и мелкие, как ручьи, но упрямо текущие по скудной каменистой городской почве. И изящные невесомые мосты. Все в его поэзии было так невыносимо прекрасно, тонко и мудро, что щемило в груди, потому что ухватить столько красоты, сколько было в его стихах, никто не в силах. И даже время и пространства в его поэзии воспринимались иначе, будто включались дополнительные рецепторы, отвечающие именно за эти два параметра.
Однажды случилось то, о чём вы подумали с самого начала --  Ангел встретил свою женщину из сновидений в том прекрасном городе из Трёхмерного Универсума. В тринадцатый день ноября. Конечно, она не узнала его, ведь в её мире Ангел, пройдя через десять Порталов и теряя одно за одним десять своих измерений, оказывался лишь подходящим тринадцатому запахом -- запахом старинных книг, сырого холодного камня, ладана, деревянных скрипучих скамеек, пыли, тлена, мха, ещё немного пыли, увядших цветов, ушедшего времени и только что погасшей свечи. Женщина не узнала Ангела, но почувствовала, что счастлива. И этого ей было достаточно -- чувствовать счастье в тринадцатый день ноября, января и апреля. Так продолжалось долго, очень долго, пока Ангел не решился как-то раз захватить с собой в город свои гениальные стихи для женщины. И это привело к самым ужасным и непоправимым последствиям -- стихи в 3d проекции оказались вирусом, который убил все глаголы, и тем самым -- время. Город застыл в статике вместе со всеми своими счастливыми и несчастными обитателями. Желание Ангела осуществилось -- и он, и его сновидения, и город навсегда залипли в этом пространстве и остановившемся времени, как мухи в патоке.

Кажется, я придумала эту историю сто лет назад. Придумала, но не записала, и она сразу пропала в странных колдовских подворотнях на Невском. А вчера, когда я влачилась там по дождём за своими мыслями, история вышла из темноты забвения, и я успела её записать здесь, хотя и не совсем уверена в полноте, достоверности и нужности после ста лет её скитания по подворотням. Хотя нет -- я уверена, что там была ещё минимум одна фраза. Какая-то сентенция о необходимости быстро бежать, кажется. Типа -- не стой, а то замёрзнешь. Или -- изучи инструкцию до того, как сунешься в  Порталы Универсумов.


"Вот осень осыпает листья
в ржавеющее фортепьяно.
Как жаль, что нет фонтана в этом большом саду.
Я
в месяц увядания ромашек
и прочих трав
читаю вам стихи.
Вы знаете, что я чуть-чуть романтик,
и улыбаетесь.
Синь ваших глаз
чрезмерна, словно живопись,
изображающая синеву.
Как слабый инструмент, звук исторгает жимолость.
Под осень, как под музыку,
вам трудно двигаться непринужденно.
В изгибе зачарованной змеи
вы поцелуям внемлете, как флейте.
Букеты осени разбросаны среди земли,
холодные, как вечные снега.
Позванивая, падают созвездья,
и кажется, что где-то бьют часы.
В ржавеющее фортепьяно слетают
листья и соцветья.
Мое стихотворение продолжается.
Как Лорелеи песенка чиста!
Тринадцать раз ее сыграл шарманщик.
Объединяет нас несчастье этого числа.
И всё же – будьте счастливы.
О, будьте счастливы,
пока болеет лес
опасной желтизной,
пока в моей душе живой
тяжка, словно любовь, болезнь,
предшествующая поэзии."
(Витезслав Незвал)