Направление льва
Посвящается моему петербуржскому другу Павлу Фильченко
и московскому другу Нине Молодцовой
Три фигуры нависли над ним в ожидании – темные, брючно-стрелочные, парадно-офисные, одинаковые … Роман пытался смотреть им в глаза, но лица неуловимо двигались куда-то, как тусклые воды Обводного канала. Тогда он перевел взгляд на воду и спросил:
- А если я откажусь сотрудничать с вами?
- Тогда будете иметь дело со свободой воли. Это – дело трудное и неблагодарное, коллега.
- Я отказываюсь, – твердо сказал Роман, глядя поверх канала вдаль, где виднелся силуэт красно-кирпичного храма Воскресения Христова, и подумал: «Вот так, наверное, и погиб Бонифаций». Он ждал толчка в спину…
А ведь до чего весело и непринужденно все когда-то начиналось!
Глава первая. Безслов.
- Заметь, Ромушка! От твоей славы человек получает ровно то же удовлетворение и чувство собственной значимости, что и от денег. Твое противопоставление смешит меня, простите, до колик!
Осик вещал, лежа на продавленной сетчатой кровати. Ноги он задрал на ее облупленную ржавую спинку, украшенную оловянными шариками, вероятно, по моде времен Первой мировой войны. Все в Осике было тонко. Тонкие губы, тонкие брови, тонкая оправа очков. Глаза под очками смотрели с веселым ехидством. Он учился на факультете политологии, по специальности «политический пиар». Его оппонент - сосед по комнате Роман, будущий философ – был, наоборот крупный и размашистый. Дискутируя, он возбужденно мерил пространство большими шагами. Комната имела потрескавшиеся потолки под два человеческих роста и разноградусные углы, какие встречаются в старинных питерских квартирах.
Это и была питерская коммуналка на первом этаже бывшего доходного дома. Ее окна, заросшие вековой пылью, смотрели на Обводный канал. Студенты СпбГУ снимали здесь задешево комнату на двоих, устав от общежития с его шумом и тупыми комендантами. Коммуналка состояла из трех комнат. Одна всегда заперта. Ее хозяин жил в другом месте. Скорее всего, ему надоела хозяйка двух оставшихся комнат, Рая, которой студенты платили свои копейки. Сейчас она бухала кашлем в коридоре, явно приближаясь.
- Оох! – вздохнул Роман, - кажется, нас ждет визит!
Действительно, за дверью раздалось стыдливое царапанье. Запас стыдливости, однако, быстро иссяк, и дверь начала сотрясаться от ударов ногой.
- За-анято! – пропел Осик. Кстати, совершенно бессмысленно. Если хозяйка Рая решила войти – она войдет.
- Мальчики, помогите! – просипела она, вбредая.
Лицо ее, как у резиновой куклы. Последние следы индивидуальности смыты волнами недельного запоя.
– Червончик не хватает. В смысле, четыре. Сотенку дайте, я, как штык, верну… как штык, клянусь, е-мое!
Осик нехотя встал с кровати. Дружески приобнял хозяйку, одновременно развернув ее лицом к двери.
- Идите, Рая! Кризис. Мальчики сами ищут, где бы им свести концы с концами.
Хозяйка мутно озиралась, но уходить не спешила.
- А если я вас … ик… выгоню!
- В таком случае вы лишитесь ежемесячного дохода, – объяснил Роман. – Вряд ли кто-то еще согласится с вами жить!
- Мы хорошие мальчики, Рая! – поддакнул Осик, снова ложась и задирая ноги на спинку, - слушайте, что я вам говорю, не прогадаете!
Хозяйка неуверенно топталась, собираясь уходить. Вдруг у нее появился аргумент:
- Че говоришь – хорошие? Цветы вон мне засушили совсем! Мама моя над ними дышала, а теперь че? Е-мое, е-мое, е-оо….
- Вообще-то в кухне, где вы сами поливаете, они выглядят не лучше. – Роман начал раздражаться. Осик подмигнул ему.
- Польем, Рая, все польем, как штык! И – здесь! И – на кухне! Не переживайте!
Хозяйка покинула комнату. Сообщила из коридора:
- Пойду к соседу, стрельну, ик….
Гулко прошаркала и хлопнула входной дверью. Осик задумчиво пошевелил пальцами ног.
- Друг мой, Ромушка! Нам нужен червончик. Или четыре, лучше с нулями. Пятью или шестью. Или слава, которую таки можно продать.
- Отстань! – Роман яростно шуршал конспектами. Ему не везло в последнее время с работой. Летом люди хотят моря, а не статей, хоть умных, хоть рекламных.
Будущий философ, втайне мечтающий создать собственную философскую систему, никак не меньше, о деньгах думать не любил. Их тяжелая материя мешала высоким абстракциям чистого разума. Но назад в общежитие тоже не хотелось. Роман покрутил, разминаясь, внушительными кулаками, и предложил Осику:
- В конце концов, если ты будущий пиарщик, пойди и пропиарь кого-нибудь.
- Хорошая мысль! А пропиарю-ка я тебя! Сходим к Безслов, я ей внушу, что брата с друзьями нужно иногда кормить.
Роман скривился, но при мыслях о еде в животе у него истошно булькнуло.
- Вот-вот, - констатировал Осик, - твой желудок тоже не понял сегодняшнего Доширака.
Безслов звали Ирку, сестру Романа. Это было ее любимое словосочетание. Оно выражало смесь удивления и негодования по поводу несовершенства мира. Поскольку требования к миру у Ирки были высокие – выражаться так ей приходилось часто. Окончила она консерваторию по классу скрипки, но не простой, а барочной. При звуках обычной скрипки Ирка кривилась и произносила свое коронное «без слов». Романа еще в детстве, в Пскове, мама тоже пыталась приобщить к музыке. Он спустил это дело на тормозах, хотя до сих пор с удовольствием тренькал на гитаре. Как музыка может быть делом жизни, он не понимал.
Как всегда, потратив уйму времени на поиски парных носков, студенты удовлетворились случайно совпавшими, и вскоре выползли на улицу. Там происходила классическая питерская погода. Морось мелкая, но холодная и беспросветная. Самое беспросветное в ней было то, что на дворе стояла середина августа – мертвый сезон для статей, пиар-акций и прочих интеллектуальных подработок.
Отчаянно ежась, друзья брели на улицу Декабристов.
- Декабристка, кстати, твоя Безслов, - объявил Осик. - И отдельную бросив, квартиру, с благоверным своим разделила коммунальную жуткую участь… Сколько, говоришь, у них там комнат? Двадцать? Или сорок?
- Семь. А то ты не знаешь. - Роман давно привык к осиковой манере выражаться и даже подыгрывал товарищу, но летнее безденежье не шло на пользу чувству юмора. Злясь на себя, он добавил:
- Отдельность нашей квартиры в Пскове весьма условна, я тебе говорил. Две комнатушки на нас с мамой. И Бонифаций - пока еще не муж моей сестры. Твой старческий склероз становится порой невыносимым!
- А еще Волга впадает в Каспийское море! Я помню, помню!– радостно сообщил Осик, зачем-то пытаясь ладонью отогнать морось от своего носа.
- Лучше зонтик раскрой! – посоветовал Роман, - хотя здесь, наверное, спасет только скафандр с антидепрессивной подсветкой. Вообще у нас c тобой райончик – один из самых веселых в Питере. Я вчера прочел где-то, что Обводный канал лидирует по количеству самоубийств.
- Ай, да что там они понапишут! – поморщился Осик. – Не смешите мои промокшие кроссовки! Район наш прекрасен, они просто не умеют им пользоваться. Вот, допустим, рядом с домом нашей бесподобной хозяйки Раи под землей есть языческое капище. И что? Разве она когда-нибудь принесет туда, как полагается, барашка, или вкусных плодов, или хотя бы какого-нибудь слишком умного студента? Нет! Она таки будет сидеть на жопе и проспиртовываться, хотя место в Кунсткамере ей вроде бы не обещали!
Роман даже остановился от возмущения.
- Ну что за бред! Вам, пиарщикам, историю вообще, что ли, не читают? Не было здесь никаких капищ! Только болота. И Петр маниакальный.
Осик приложил палец к губам.
- Тихо! Не ори, Ромушка! Мы рядом с синагогой. В этом месте Петербурга Осип Блюменфельд должен выглядеть прилично.
И он осторожно пригладил указательными пальцами несуществующие пейсы.
- Ох, достал ты меня… - тихо вздохнул Роман.
Дом на Декабристов, где жила Безслов с пока не мужем Бонифацием, был исполнен мрачного серого величия и живой непосредственной обшарпанности. По двухсотлетней лестнице друзья поднялись на третий этаж и позвонили в гламурный фиолетовый звонок, нагло торчащий посреди других звонков – классически-черных и замызганных. Послышались шаги к двери, потом от нее. Чуть погодя шаги все-таки вернулись, и дверь открылась.
- Без слов, – констатировала Ирка, оглядывая мокрого брата и его товарища. – Позвонить, прежде, чем заявиться не пробовали? Приличные люди, вообще-то, так делают.
Она гневно откинула назад короткую толстую косу, из которой выбивались мелкие русые кудряшки. Сама Безслов тоже была малость толстовата. И пальцы толстые, несмотря на скрипку. А брови так разрослись вширь, что казались главным предметом на лице. Выщипывать их она упрямо отказывалась, говоря, что природное не может быть безобразным.
- Здравствуй, Иринка! – выдвинулся вперед Осик, - мы так рады тебя видеть!
- Опять, что ли, пожрать нечего? – цинично предположила она. - Без слов! Ладно, заходите.
- Бонифаций-то дома? – спросил Роман для поддержания беседы.
- Саша? – строго переспросила она. Лохматый, как нарисованное детское солнышко, Бонифаций получил свою кличку в честь льва из мультика. Безслов была единственным человеком, звавшим его по имени. – Саша дома. А ты что, к нему? Или все-таки к своей сестре?
Роман тихо гневно засопел. Осик шепнул ему в самое ухо:
- Мужайся, Ромушка! Помни: ты тоже бываешь нуден!
По загогулистому коридору они прошли к двери, украшенной дорожным знаком «земляные работы». Знак, разумеется, повесил Бонифаций. Комната была простая четырехугольная, но с пугающе высоким потолком. Создавалось впечатление, что все люди в ней – тараканы, зачем-то залезшие в пустой гроб. Бонифаций задумчиво курил на подоконнике. Левую, свободную от сигареты руку, он погрузил в свою львиную шевелюру. Завидев Романа с Осиком, заметно оживился.
- О! Здрасьте. Так может, выпьем?
- Без слов, – отрезала Ирка. Подумала и добавила: – Нет, ну просто нет никаких слов!
Обедать начали молча, под ее гневное сопение. Потом Бонифаций все-таки достал водку из шкафа. Осик, как всегда, отказался. Роман тоже не планировал напиваться –только что ему в голову пришла неплохая темка для статьи. Если быстро состряпать статью, то к концу августа вполне можно сунуть ее в один журнал. Но раздражение на Ирку, Осика и весь мир вдруг нахлынуло на него. Действительность стала совершенно непереносима без анестезии. Роман протянул руку и налил себе целый двухсотграммовый стакан водки. Ирку это так возмутило, что она даже забыла сказать свое коронное «без слов», только молча пожала плечами. После водки разговоры Бонифация исполнились для Романа важнейшего смысла. Бонифаций говорил про какой-то натуральный строй. Бонифаций был мастером-реставратором музыкальных инструментов. И у Бонифация была своя мастерская в крутом филармоническом доме.
…В мастерскую они пошли, когда водка закончилась совсем. То есть, когда выпили ту бутылку из шкафа, бутылку из-под кровати и еще мутный пузырь вроде бы самогону, нашаренный в глубине антресолей. Накатило, видимо, на всех. Перестал отказываться Осик. Даже Безслов, сердито дергая себя за косу, потягивала самогон из чашки в горошек. У всех к этому моменту питье закончилось, и ей предлагали помочь, но помощь она с негодованием отвергла.
Закончив борьбу с алкоголем, четверо представителей интеллигенции вышли в питерскую ночь. Погода там продолжала оставаться классической. То есть мерзостно мокрой и ветреной. Но побежденные литры окутали каждого странника тем самым уютным скафандром с антидепрессивной подсветкой, о котором говорил Роман по пути сюда.
В темноте было трудно разобрать, в чем состоит крутость и филармоничность дома, где располагалась мастерская Бонифация. Дом, как дом, и до филармонии от него далеко. Они спустились в подвал, покрытый коростой потеков и устрашающих граффити. Бонифаций долго воевал с амбарным замком.
- Там же сыро! – удивился Роман, вспомнив, как Ирка бережет свою скрипку от влажности.
- А у меня влажнОметр есть! – сообщил Бонифаций с таким важным видом, как будто его мастерскую охраняла от влажности швейцарская гвардия. Наконец вошли.
Внутри оказалось неожиданно чисто и даже солидно. Стены обшиты серебристыми панелями, на полу серый ковролин. Осик посмотрел на Бонифация с уважением. Из маленькой прихожей они прошли в такую же серебристую комнату побольше. Там пахло деревом и клеем, стоял большой стол, заваленный инструментами. Вдоль одной стены тянулся захламленный стеллаж, другая стена была сплошь увешана музыкальными инструментами. Ирка с дежурным возмущением метнулась к стеллажу, заметив на нем сразу несколько немытых чашек. Бонифаций подвел гостей к стене с инструментами.
- Это вот – восемнадцатый век – он показал на совершенно обычную обшарпанную скрипку. – А это – покруче Страдивари…
Осик проявлял к скрипкам неподдельный интерес. Вспоминал своего дядю, игравшего еврейскую музыку в Одессе. Роман скучал. Скрипками он был сыт, благодаря Ирке, с детства. Впрочем, у Бонифация были не только скрипки, но еще и гитары, полуразобранная лютня, и даже какие-то совсем неизвестные Роману струнные инструменты.
- А это что еще такое?
На столе перед Романом лежало нечто, похожее на лиру, сделанное из длинных рогов какого-то животного и панциря черепахи.
- Ааа… Это античная кифара, – отозвался Бонифаций с легким раздражением в голосе. – Какой-то чудак принес мне ее на склейку, торопил, торопил, и пропал с концами. Полгода уж прошло. Столько клея осетрового извел на эту дуру, понимаешь! Клей-то ладно, а вот хороший заказ скрипичный профукал, пока с ней возился.
- Так это же такой раритет! – восхитился Роман.
- Раритет, конечно, а пользы, понимаешь, ни на грош! Продать я ее не могу – вдруг вернется чудак-то этот. Играть на ней тоже проблематично.
- Почему? – спросил Роман, - Ты же ее починил, насколько я понимаю.
- Чего ты вообще понимаешь в музыке! – вмешалась Безслов. – Сказал тебе мастер – нельзя играть, значит нельзя!
Роман вскипел.
- Если у человека есть интеллект – то он разберется и в музыке. Причем без тупой ежедневной долбежки!
- Ой-ой-ой! – издевательски пропела сестра.
- Ай-ай-ай! – передразнил ее Роман, – спорим, я настрою это чудо и за месяц научусь играть.
Осик оживился.
- О! Таки вы решили поспорить! А нэшнл рашен развлечений мордо-бой есть в программ?
- Не дождетесь, Рабинович, – отрезал Роман, - Бонифаций, а ты не одолжишь мне это чудо на некоторое время? Для опытов.
Бонифаций даже обрадовался.
- Да бери на сколько нужно. Если чудак вдруг вернется – отдашь. Мне она, понимаешь, не нужна.
- Месяц, значит, - ехидно прикидывала сестра. – Чему ж ты собираешься выучиться за месяц? Дергать пальцем одну струну?
Роман уже ушел в свои мысли, поэтому ответил спокойно:
- Собираюсь досконально изучить, как именно на ней играли в античности и исполнить не меньше одной композиции.
- И что у тебя будет называться композицией? Трынь-брынь по корпусу?
- Нет. Это будет законченная музыкальная мысль, звучащая убедительно и профессионально.
- Профессионально? У тебя язык поворачивается так говорить? Ну давай-давай…Проспоришь – больше никогда не накормлю, - пообещала сестра, - вот, Осип свидетель моих слов.
- Хорошо, - сказал Роман, - если выиграю – будешь кормить всегда.
- Идет… - нерешительно согласилась Ирка и добавила:
- Ну вообще… Без слов.
Бонифаций невозмутимо выдал для транспортировки кифары огромный серый пакет с надписью «Евродизайн». Правда, кончики рогов чудо-инструмента все же не поместились и угрожающе торчали из пакета.
Глава вторая. Кризис и возрождение античного жанра.
Придя домой, Роман осторожно положил кифару вместе с пакетом на кровать. Потом, презрев ворчание Осика, соскучившегося по сайту знакомств, залез в интернет и долго шарил там, отыскивая информацию про кифары и античную музыку. Ближе к утру он бросил это занятие. Тяжело засопел и склонился над кифарой, шепча что-то явно малоцензурное.
- Ой, забодает тебя Безслов! – ехидно напророчил Осик.
- А ты не радуйся! – у Романа тоже накопилась порядочная порция ехидства, - она, если что, и тебя кормить перестанет!
- Боюсь, в свете нынешнего кризиса, Осипу Блюменфельду таки придется тратить свой мозг на чужие проблемы! Тащи сюда свою балалайку!
- Ну давай, скрипач! – Роман вытащил античное чудо из пакета «Евродизайн». – Бог ты мой, сколько ж выпил Бонифаций?
Кифара дошла «с античных времен до наших дней» не целиком. Перекладину между рогами, на которую натягивались струны, явно выпилил Бонифаций и сделал это довольно аккуратно. Но вот струны он почему-то натянул сикось-накось не в те дырки, как ребенок, застегивающий шубу не на ту пуговку. Струн было всего пять. Хотя дырочек семь.
- Здесь ваятель понял, что бабло ушло, и в момент утратил вдохновенье, - Осик позевывал, но кифару осматривал с интересом, - Ой, а эти две струны из чего?
Роман захохотал:
- Эх ты, скрипач! Это ж жильные струны! Для барочных скрипок! Писк души аутентиста! Ирка про них часами может говорить.
- Подожди, Ромушка! Насколько я знаю, писки души дорого стоят. А ведь тут не хватает целых пяти писков. Мы сможем привести в чувство этот раритет без них - нормальными гитарными струнами, на которых бренчат нормальные люди?
- Что есть норма, дорогой Осик? Будем пробовать.
Роман схватил свою гитару и начал быстро раскручивать колки, чтобы снять струны. И вдруг остановился.
- Нет, товарищ Блюменфельд, так не пойдет. У нее ж строй не как у гитары! И вообще неизвестно какой – во всяком случае, я не нашел никаких ссылок.
- Ну и навязывай, как попало. Да оставь гитару в покое, у тебя ж два запасных комплекта есть, я помню.
Роман посмотрел на Осика, как на невменяемого.
- Я же не бабушку с рынка должен убедить, а свою сестрицу. С абсолютным слухом и абсолютной упертостью! Кифара должна звучать божественно!
- И что ты собрался делать?
- Думаю, надо настроить по какому-нибудь древнегреческому ладу – их схемки мне удалось скачать. Ну и самое хитрое – высчитать толщину и натяжение. О, где мое техническое образование!
- Зачем оно тебе? Давай лучше мозгами работай. Ты ж философ – значит, претендуешь на наличие мозга.
- К сожалению, как раз сегодня масса мозга в моем спирту сильно уменьшилась. Как же меряют эту толщину, это ж школьная программа, е-мое….
Осик подошел к древнему письменному столу, порылся в его бездонных ящиках. Торжествующе вытащил какую-то хреновину.
- Дорогой друг Ромушка! Это господин Штангенциркуль, он спасет тебя от позора.
- Замечательно! - одобрил Роман, - теперь еще только придумать, как будем мерить натяжение. Это ведь динамомашина нужна!
- Что ты ругаешься, Ромушка! Где я возьму твою динаму? - спросил Осик и задумался. - Натяжение, говоришь? А нет ли подходящего приборчика у нашей дивной Раи?
- Если ты заявишься к ней в комнату в пять утра - тебе придется на ней жениться, пробормотал Роман.
- Зачем в комнату? - удивился Осик. Он вышел в коридор, потопал в сторону кухни, погрохотал там чем-то и явился с безменом. Вонючим, заляпанным древним жиром, но вроде бы целым.
- Ну что? - Осик явно гордился собой, - натянем конкурентов? Цепляешь крюком за струну и вот тебе сила натяжения. Правда, не в джоулях, а в презренных килограммах.
- Да уж! – с завистью сказал Роман. – Плохой солдат Рабинович, но ведь как старается!
Изо всех сил отгоняя сон, они измерили гитару. Штангенциркулем толщину струн. Безменом их примерное натяжение. Ничего не поняв, честно вырубились.
На следующий день, едва проснувшись, вернулись к вопросу, несмотря на похмелье. Выяснилось, что гитарные струны слишком резко разнятся по толщине. По-хорошему из них античный звукоряд не сложить. Мешать гитарные со скрипичными – вообще варварство. Осик задумчиво почесал тонкий нос под тонкими же очками.
- Слушай, Ромушка! А что ты думаешь об античной рыболовной леске? Они, лески-то, очень разные бывают. Мой дедушка рыбачил, так он на каждую рыбку свою толщину подбирал. Ну, как идея?
- Да можно, я думаю. Бонифаций тоже иногда на лютни лески вяжет, когда ему струн из Европы забывают привезти. Я помню, он жаловался.
Наскребли по карманам мелочи и пешком потащились в какой-то рыболовный магазин – почти у Петроградской стороны.
- Кого ловить собрались? – спросил продавец.
- Нам бы 0,4 миллиметра. И чтоб самая качественная! – велел Осик.
- Ооо! – продавец явно зауважал их. Даже начал делиться своими рыболовными достижениями.
- Оська, - тихо сказал Роман, - 0,4 – будет самая высокая струна. Нам бы еще в середку добавить.
- А в два раза толще есть? – прервал излияния продавца Осик. Тот посмотрел на него, как на предателя.
- Не, если крокодилов ловить - это уже сетями. Это не ко мне!
Вернулись домой все же с тремя катушками лесок. Роман скачал программку с виртуальным пианино. Знающие люди на форуме обещали карьеру Моцарта любому, обратившемуся к этой программе. Нажимая мышкой клавиши на экране, Роман начал крутить кифарные колки, сделанные Бонифацием. Ему удалось привести кифару в приблизительное соответствие с одним из древнегреческих ладов. Это был дорийский. Греки называли его «мужественным» и вдохновляли им воинов перед битвой.
- Круто, Ромушка, - одобрил Осик, - послушав античное бренчание, - зачем тебе вообще философия? У тебя же, как выяснилось, слух есть!
Роман отмахнулся.
- Отстань! Представляешь, у них еще есть скорбные и страстные лады. А в древнем Китае вообще было министерство музыки, которое следило за правильной настройкой инструментов!
- Ну и чем тебе не тема для диссертации?
- Не путайтесь, товарищ! Я – философ. Бренчателей в нашем роду и без меня хватает.
Осик заскучал.
- Ну и ладно. Главное – Безслов, посрамленная, будет кормить нас до конца дней.
Роман, раздраженно отодвинув кифару, опять полез в Интернет.
- Если удастся настроить. Это ведь приблизительная настройка. Пианино темперированный инструмент. Там все искусственно поделено на равные ноты. А в античности музыка существовала только в натуральном строе. Этот строй подчиняется законам акустики, и ноты в нем поделены неравномерно. Помнишь, что говорил Бонифаций?
Осик вытаращил глаза.
- О неет! Это без меня. Осип Блюменфельд не будет перегревать свой мозг бесплатно!
Весь следующий день Роман вычислял звуки натурального строя. Дергал гитару, вслушиваясь в обертоны. Метался между гитарой и виртуальным пианино – надо же было понять - чему хоть примерно соответствуют найденные звуки, чтобы выстроить из них античный лад. Писал корявые схемы и злобно матерился. Настроения не было. Еды осталось – только перловка и доширак. Да еще приближался срок оплаты Рае. К счастью, Осика пригласили сделать презентацию каких-то австрийских спа-процедур. Там нашлось дело и Роману – переводить с немецкого рекламные «телеги».
Почувствовав себя спасенными, друзья решили во что бы то ни стало победить эту проклятую кифару. Ну и вредную, нудную Безслов, разумеется. Для проверки натуральности строя у них был только слух Романа, флажолеты на вконец издерганной гитаре и многочисленные примеры из Интернета, разной степени сомнительности.
Кифара упиралась. Звучать-то она звучала, но как детские игрушечные гусельки, не лучше. Роман уже раскаивался, что ввязался в эту авантюру. Профессиональное звучание! Да сестра за одно только это слово его теперь с потрохами съест!
И вдруг, после очередной настройки что-то произошло. Аккорды зазвучали гулко и красиво, как на фирменных европейских записях. Звуки струн как бы соединились между собой и то, что получалось – хотелось слушать, несмотря на неопытность кифареда.
-Уф! – Роман плюхнулся на кровать, так, что она зазвенела - главное сделано. Теперь только бренчать научиться!
- Вот Лидусю свою порадуешь! – сказал Осик, - она ведь через неделю уже приедет?
Роман даже забыл про Лидусю. Она считала себя его девушкой, хотя и не навязчиво. Работала Лидуся в аптеке. Там они и познакомились, когда пришлось спасать Бонифация от очередного похмелья. Великий реставратор умирал, но опохмеляться не желал – что он, алкоголик, понимаешь! Не желал он и презренного аспирину, а требовал таблетку «с ветеринарным названием», которого, разумеется, не помнил. Друзья тогда, помнится, безуспешно мотались по разным аптекам. И только в старинном доме на Василеостровской, их выручила милая фармацевт Лидия. Она догадалась, что «ветеринарное название» это – Упса, шипучий аспирин.
Потом студенты еще не раз ходили и ездили в эту аптеку. Осик старательно клеился к Лидусе, но та твердо и непоколебимо выбрала Романа. Философа это не слишком порадовало. Он хотел себе девушку утонченную. Правда, знакомиться, в отличие от Осика, был не горазд. Зато у Лидуси имелось чувство юмора, повышенные требования к гигиене и профессиональная решительность медика.
Неделя прошла хорошо. Роман научился ловко перестраивать кифару из одного лада в другой. В каждом ладу у него намечались композиции. Таким образом, план посрамления сестры был даже перевыполнен. Переводы тоже шли, хотя со скрипом. Уж очень косметическая лексика далека от философской. Осик целыми днями мотался по своим презентациям.
Как-то утром Роман проснулся от певучего женского голоса за стеной. Голос интересовался делами хозяйки Раи. Та, не привыкшая к такому вниманию к своим делам, бормотала что-то невразумительное, наполовину состоящее из «е-мое».
- Лиду-уся прибыла! - протянул Осик, сползая с кровати. У него как раз оказался выходной.
Роман впрыгнул в джинсы. И вовремя - через минуту раздался четкий и решительный стук в дверь, а потом появилась сама Лидуся - румяная, пахнущая свежестью. Свои короткие волосы она выкрасила в жестокую блондинку.
- Ну, как вы тут без меня? Небось, вредными привычками занимаетесь с утра до вечера? Знаю я вас! - она погрозила наманикюренным пальчиком и пошла чмокать обоих.
- Ну, что у вас тут нового? Ничего себе! – воскликнула она, подходя к подоконнику, - Вот это да! Вы что с цветами сделали?
- Ну... Мы... это, - промямлил Роман. Цветы они, за время лидусиного отсутствия, кажется, не удосужились полить ни разу. Роман подошел к окну, прикидывая, что говорить хозяйке, и удивленно выпучил глаза. На подоконнике за грязными занавесками безудержно бушевала зелень. Растения выглядели, как образцы из личной оранжереи агронома Тимирязева.
- Вот, поливали! - гордо сказал Осик. Но Лидуся, хорошо знавшая студентов и к тому же обожавшая комнатные растения, возмутилась.
- Ребят, не врите, а? Для такого вида поливать мало. Тут ухаживать надо!
- Оська, ну, в самом деле, не ври! - сказал Роман, - мне даже интересно, что с ними случилось!
Осик отмахнулся.
- Ну что, что! Рая ухаживала! Поняла, наконец, что от нас толку не будет.
- Скорее всего, - согласилась Лидуся, - пойду на кухне посмотрю - тоже, наверное, ожили.
С кухни она вернулась бегом и шепотом сообщила:
- ТАМ – просто сено!
- Странно! – Осик почесал под очками. – Таки… необъяснимо даже!
Роман глубокомысленно наморщил лоб.
- Или в комнате без нас тусуются гринписовцы, или…
Лидуся с истинно врачебной строгостью в голосе, закончила:
- Или вы тут занимаетесь чем-то крайне полезным для растений!
- Ммм… -задумался Роман. – дуэли на водяных пистолетах?.. вроде не совершаем.
- Может, окно открывали, и их дождиком полило? - размышляла вслух Лидуся, - да нет, это вряд ли! – прервала она сама себя, оглядывая шпингалеты, покрытые вековой пылью.
- Ромушка, - сказал Осик, - а как насчет кифары? Ты уже тут неделю бренчишь с маниакальной божественностью! Может, цветочки таки прониклись?
Роман поморщился.
- Больно уж напоминает советские околонаучные статейки, которые писались для борьбы с тлетворным Западом. Цветам играют «плохую» рок-музыку – те вянут, играют «хорошего» Моцарта – радостно цветут.
- Моцарт тоже не с Востока, - пожал плечами Осик, - и вообще я не понимаю, что в нем нашли. Гершвин, по-моему, круче. А сыграй на своем чуде! Лидуся послушает. И я что-то соскучился по божественности.
Роман проверил гитарными флажолетами натуральность строя и сыграл в «скорбном» миксолидийском ладу. Из лидусиного карего глаза выползла долгая слеза.
- Ребят! – жалобно пискнула Лидуся, - я прям ощутила воздействие на организм!
Студенты переглянулись и злодейски захохотали.
- Пора к Безслов идти! – подытожил Осик.
Тут раздался телефонный звонок. Звонила как раз Ира.
- Рома! – ее голос настолько изменился, что Роман, чуть было не спросил «кто это?». – Я у мамы в больнице. Ты должен срочно приехать в Псков. Ей совсем плохо.
- Что с ней? – испугался Роман.
- Без слов. Нет, вообще, без комментариев! – надрывно закричала она, - ты, что не знаешь, что твоя мать больна?
Хорошо, что сестра далеко. Роман почувствовал неудержимое желание ударить ее. Сказал нарочито четко:
- Да. Не знаю. Мне не доложили. Сейчас соберусь и пойду на вокзал.
- Хорошо, – вдруг сдулась гордая Безслов и шмыгнула в трубку носом.
Роман положил трубку и объявил:
- Посрамление переносится. Наша мама заболела, Ирка у нее. Я сейчас тоже поеду в Псков.
Осик подошел к Роману и тихонечко толкнул его плечом, явно подлизываясь.
- Ромушка, ты ведь настоящий друг?
- Что надо, Рабинович? У тебя же корысть на лице написана!
- Да нет, - вздохнул Осик, - таки жаль, комната простаивать будет…Можно, я приглашу объект своих тайных воздыханий, пока тебя нет?
Забытая всеми Лидуся строго спросила:
- Как зовут твой объект?
Осик растерялся.
- Зачем тебе, свет моих очей?
- Надо. Скажи. Жалко, что ли?
- Ну… возможно Лилия. Или не Лилия…
- О-сик! – Лидуся рылась на столе в поисках чистой бумаги. - Ты вообще знаешь о вреде случайных связей? Ко мне такие селезни в аптеку бегают, лечатся от этого! Ладно! Обойдусь без имени.
Лидуся села за стол и, сдерживая корявость врачебного почерка, достаточно разборчиво и крупно написала:
«Гражданин Человек!
Если ты на самом деле Человек и умеешь читать – полей, пожалуйста, эти цветы».
- Жалко же цветы! – объяснила она, - только оклемались – и опять будут мучиться. Те, на кухне, наверное, уже не спасти. Хотя…
Она подумала и дописала:
«И те несчастные, что на кухне, тоже полей. Спасибо!»
Она сделала из листа что-то вроде крыши домика и поставила на видное место перед компьютером. Роман к этому времени как раз успел собраться.
Глава третья. Ученые баталии.
У мамы оказался запущенный холецистит. Пока Роман доехал – ей сделали операцию. Жизни ее теперь ничего не угрожало, но болезнь нанесла моральный удар. Всю жизнь мама верила в свою бедную гордую независимость - когда одна растила детей, когда теряла и находила работу. Теперь во взгляде ее читалась растерянность, теперь она нуждалась в уходе. К счастью, продолжалось это недолго. Усилием воли она встала на ноги и вскоре велела детям возвращаться в Петербург. В поезде Ирка была тихая и задумчивая. Даже ни разу не сказала свое любимое «без слов».
Рано утром Роман шел по Обводному каналу, в очередной раз мучительно ища тему для диплома. В конце концов, уже четвертый курс начался. Пора определяться.
Будущий философ перегнулся через ограду канала. Тусклая черная вода почему-то манила неотвязно. Чему там манить? Канава и канава. Правда, по легенде, вырытая на месте языческого капища. Осик уже все уши прожужжал про это капище. Кстати, о легендах! А мифология Петербурга – чем не тема? Наверняка уже ее сильно копали, но если подойти со стороны онтологии …
Роман вошел в квартиру. На всякий случай постучал в дверь комнаты – вдруг там оргия? Оргии не наблюдалось. Пустая комната. Обе кровати аккуратно застелены. Роман подошел к цветам. Те пожелтели и скуксились, хотя земля вроде сырая. Зато кухонные ожили и зазеленели. Странные эти цветы! К обеду приполз злой Осик, поссорившийся с «объектом». Подтвердил, что «объект» цветы поливал регулярно вплоть до вчерашнего дня. Студенты сошлись во мнении, что комнатные цветы похожи на женщин полным отсутствием логики.
- Ничего они не странные! – уверенно сказала пришедшая вскоре Лидуся. – Происходит абсолютно нормальная реакция. Кухонные растения начали оживать от воды, а у тех, что в комнате – мощный стресс. Они уже успели подсесть на кифару, а тут бац – и ты уезжаешь!
Роман поморщился.
- Ну, это уже вообще какой-то детский сад! Цветы влюбились в кифару!
- Ромушка! – напомнил Осик, - мы посрамлять-то Безслов будем? Тогда тебе таки нужно учить уроки, а то сестра твоя… разве сестра это? Чистый дракон!
Посрамление назначили на среду. Решили проводить его на Обводном – чтобы не тащить гитару, необходимую для «натуральной» настройки кифары. Шел дождь, а у гитары не было непромокаемого чехла. У кифары, естественно, тоже никаких чехлов. Купили коньяку – чтобы привлечь Бонифация на свою сторону. Посрамляемая с экспертом пришли, опоздав на целый час, наверняка из-за Бонифация. Ирка вообще не умела опаздывать. Она сердито сопела. Как видно, пока шли – ругались. Увидев Лидусю, выкрашенную в блондинку, стала еще сердитей. Лидусина простота ее бесила.
- Мы не надолго! – строго сказала Ирка, выразительно глядя на Бонифация. Обернулась к брату:
- Давай, показывай, что ты там наковырял, и мы пойдем. Дел много.
Но коварный Осик уже метнулся к радиоле 50-х годов, на которой стояла большая бутылка коньяку.
- Ирочка! Ну что вы такое говорите! – гостеприимно вскричал он, незаметно указывая на бутылку Бонифацию. – Конечно, все пойдут к своим делам. Но не раньше, чем мы покушаем чаю.
Чайник вскипел, бутылку открыли. Осик поставил перед всеми крошечные рюмочки. Бонифаций, привыкший к граненым стаканам, опечалился, но, взглянув на Ирку, промолчал. Роман начал проверять настройку кифары.
- Он уже так круто научился! – похвалилась Лидуся. Ирка презрительно поджала губы.
- Смотря, что понимать под словом «круто».
Роман закончил настраивать и принялся ритмично перебирать струны в «мужественном» ладу, потом быстро перестроил одну струну и стал обыгрывать «скорбный» лад. Бонифаций, беспрерывно поглощавший коньяк, аж весь вытянулся от любопытства.
- Слушай… она же у тебя в натуральном строю, понимаешь!
- В натуральном, – подтвердил Роман и победно посмотрел на сестру. Та сосредоточенно жевала кончик своей косы.
- Ну… настроил ты инструмент, конечно, неплохо, - медленно начала она, - только то, что ты сыграл, вряд ли можно назвать композицией. Ведь дай тебе сейчас ноты – ты и простую мелодию не сыграешь.
- Иринка! – прервал ее Бонифаций, - не во всех музыкальных культурах вообще используют ноты. Вспомни хотя бы индийские раги.
Безслов упрямо мотнула головой.
- Не будешь же ты говорить, что он сыграл индийскую рагу!
- Это гармонично звучит, понимаешь? Значит это – музыка. Мы не знаем: так ли древние греки использовали эти лады, но ты слышишь, это, правда, действует.
- Коньяк на тебя действует, - прошипела Безслов, - Ладно, - тряхнула она косой, - мне-то что? У нас с тобой кошелек общий. Хочешь – будем кормить. Надеюсь, они не рассядутся на нашей шее и не начнут погонять!
- Ну что ты, сестренка! – сладко улыбнулся Роман, - для меня моральное удовлетворение превыше телесного.
- Без слов, – вздохнула Ирка. Все это время Лидуся примеривалась задать Бонифацию интересующий ее вопрос. Наконец, она дождалась паузы.
- Скажите…
- Он Бонифаций. – напомнил Роман.
- …Бонифаций. А эта … кифара может влиять на рост комнатных растений?
Бонифаций, наконец, решился налить себе коньяку прямо в чайную чашку и, прямо таки сияя от собственного поступка, начал:
- Сама-то кифара, конечно, нет. А вот древнегреческие лады, особенно если строй натуральный, могут сильно воздействовать, понимаешь… Греки это знали. Вот про Пифагора есть история. Идет Пифагор и видит, что какой-то чудак дом собрался поджечь. Уже хворосту натащил. Выясняется, это – дом его девушки, чудак ее сильно приревновал к другому чудаку. Пифагор быстро разыскал музыканта, не помню какого, кифареда, я думаю, и велел ему играть в лидийском ладу. А все мы помним, что это у нас мягкий женственный лад. Ну и после прослушивания, чудак, понимаешь, забирает свой хворост и мирно уходит. Уж если маньяка можно правильной музыкой урезонить, что ж тут про цветы говорить. Цветы, понимаешь, тоньше чувствуют.
Лидуся, не сдержавшись, вскочила и захлопала в ладоши.
- Вот! Вот! Я права! А вы надо мной смеялись!
- И в чем же это ты права? – кисло поинтересовалась Безслов.
- Ну, ребята летом цветы не поливали, - стала объяснять Лидуся, - все засохло. Потом Рома начал играть на этой … кифаре - они без всякой воды зазеленели. А когда вы в Псков уехали – их поливали, а у них стресс без музыки, как ломка у наркомана, наверное. Видите, какие желтые? Ой! идите сюда все!
- Эти бездельники даже цветы полить не могут! - проворчала Безслов, вставая.
Компания столпилась у подоконника, разглядывая мощные зеленые побеги, щедро выпущенные всеми растениями. Лидуся торжествовала.
- Вот! В их организме был стресс из-за отсутствия музыки. А теперь лечение, тьфу ты… музыку возобновили, и у них положительная динамика!
Бонифаций с истинно коньячной яростью встрепал и без того лохматую шевелюру.
- Слушай! А это интересная мысль, понимаешь! Други, а проверьте ее! Вам нетрудно, а мне любопытно!
- Да нам самим любопытно! - сказала явно польщенная Лидуся и сообщила Роману:
- Вот, Ромчик, видишь? Я тоже могу умные мысли выдавать!
Безслов сосредоточенно давила пальцем крошки печенья. Ноготь на этом пальце был радикально обгрызен. Как, впрочем, и на других.
- Все-таки это поверхностно! - вдруг выдала она, - Нельзя так подходить к музыке! Почитали в Интернете, побренчали, Пифагора приплели! Несерьезно!
- Ира! - спросил Роман, - а почему все должно быть серьезно? Разве ты не знаешь, что самые большие глупости делаются с серьезным лицом?
Ирка вскипела:
- Ты - болтун! Ты вообще не знаешь, что такое труд и профессионализм! Философия вообще не профессия!
Роман тоже начал заводиться, как всегда, когда говорил с сестрой. Потом решил: хватит. Философ он или истеричка? Поэтому заговорил совершенно спокойно.
- Значит, ты считаешь, что в профессии главное - труд? Не интуиция, не умение ладить с людьми, не природная склонность, даже не говоря про талант, а именно труд? Ты так считаешь?
- Это не я считаю! - взвизгнула Ирка, - это так и есть!
- Хорошо. Берем за аксиому, - продолжал Роман еще спокойнее, - но почему же тогда ты пилишь скрипку всю жизнь, а не смогла устроиться ни в один приличный оркестр?
Ирка вскочила, осыпав всех крошками.
- Да потому, что... потому, что... я ненавижу тебя! - прокричала она и выбежала из комнаты. Хлопнула входная дверь. В комнате образовалось неловкое молчание.
- Нет, мордобой таки был бы гуманнее! - подумав, сказал Осик.
- Ребят! Нужно ее вернуть! - забеспокоилась Лидуся, - дождь же! Простудится человек!
Бонифаций зашарил вокруг себя.
- Други, вы мои ключи не видели? Да-да, вернуть, простудится, понимаешь! Пойду, поищу ее...
Уже у двери, протягивая руку Роману, он жалобно сказал:
- Такая вот она, понимаешь! Как с ней быть? А вы кифару проверьте, очень любопытно, ей богу!
Нашарил пьяно дверь и ушел в классическую питерскую ночь.
Глава четвертая. Опыты, сыновья ошибок.
Лидусю охватил исследовательский азарт. Она заставляла Романа играть на кифаре, а сама то приносила цветы с кухни, то уносила их обратно. Даже притащила какое-то растение из своей аптеки. Научный результат не получался, ведь все экземпляры находились теперь в хорошем состоянии. Никакой динамики. Для чистоты эксперимента нужно было специально угнести некоторую часть растений. Но Лидуся, как врач и цветовод-любитель, никак не могла решиться на такую вредную для цветочного здоровья операцию. И вообще цветы начинали надоедать. Хотелось масштаба. В смысле – человеческих жертвоприношений на алтарь науки. К несчастью, у Лидуси не было подходящих знакомых, а Роман с Осиком наотрез отказались делать подопытных крыс из своих сокурсников.
Но случай все же представился.
Доходный дом на Обводном, где жили студенты, стоял вблизи от казарм подводного училища. Время от времени морячки изыскивали секретные фарватеры для выхода в самоволку. Находясь в самоволке, личность морячка приобретала противоречивость. Его буквально перло и от воли и от самости. В то же время в его животе возникал острый мерзкий привкус незаконности предприятия. В день, когда все произошло, Лидуся принесла медицинского спирту. Принесла она его потому, что Осик как-то сказал:
- Безобразие. Аптекари каждый день ходють, а спирта медицинского в доме нема.
Надо, так надо. Послушная Лидуся и принесла сразу два флакона. Очень удивилась, когда на нее начали ругаться. Ругались, правда, недолго. Роман сходил в кухню и принес три чашки и кипяченой воды для разбавки. Пошло хорошо. После некоторой чашки, Роман даже начал восхищаться Лидусей, а восхищаться было чем. Она без запинки произнесла слово «экзистенциализм», что в трезвом виде ей не давалось. Попив еще немного, все трое пошли гулять. На дворе стояли осенние сумерки, пропитанные холодком. Осику сразу же захотелось пописать, а возвращаться – плохая примета. Вполне можно было бы найти какую-нибудь подворотню, уголок, в конце концов, но пьяного Осика пробило на пафос. Он объявил, что не относится к тем, кто ссать хотел на культурное наследие. Зачем-то припомнил блокаду и еврейские песни Шостаковича. После чего ушел в самоотверженный поиск кустиков. Роман в это время находился в экзистенциональных размышлениях по поводу горячей Лидусиной груди. Для ее исследования тоже требовалось подходящее место. Как-то случайно рядом оказались кустики – густые, несмотря на осень. Над ними, сосредоточенно блестя очками, плыла верхняя часть туловища Осика.
Доплыв до подходящего места, Осик остановился и стал смотреть вниз. Вдруг из кустов закричали и полезли люди в косухах, банданах и тельняшках . «Мамочки!» - сказал Осик, и схватился за очки. Философ понял, что товарища бьют. Бросил Лидусину грудь. Как воин-освободитель, ворвался в кусты и с чувством вмазал морячку, разбившему осиковы очки. Роман был широк и крупен, а кулаками махал редко, поэтому удара не рассчитал. Курсант-подводник, матерый самовольщик, вылетел из кустов, как мешок. Падая, ударился затылком о поребрик и затих. Косушные и банданные куда-то делись.
Товарищи в полном ужасе собрались над телом павшего врага. Лидуся искала пульс.
- Жив, – объявила она и деловито продолжила осмотр, – травм, несовместимых с жизнью, тоже пока не вижу.
- Вот и хорошо, - мрачно сказал Роман, - пошли, пока нас милиция не загребла.
- Ты что! – возмутилась Лидуся, - у человека может быть отек мозга. А еще сегодня заморозки! Он простудит себе почки и не сможет иметь детей!
- Дети, значит, теперь почками делаются? Ну и что ты предлагаешь? Скорую вызвать?
- Только с уличного телефона вызывайте, чтоб не вычислили, - посоветовал Осик, осторожно платочком стирая кровь со щеки - порез от разбитых очков.
- Где ты найдешь тут телефон? – зло сказал Роман, - только на Балтийском. А там сплошные менты.
- И что тебе менты? – удивился Осик, - Ты разве с мешком наркотиков?
- Дуррак! Я нетрезв. Мы все нетрезвы. А ты к тому же весь в крови!
- Ребят, нельзя ему скорую! – подала голос Лидуся, - он же явно в самоволке! У него неприятности на службе будут. Давайте его в дом занесем, я попытаюсь привести его в чувство.
- Чего? – не поверил своим ушам Роман, - а лучше ты ничего придумать не смогла?
- Ромушка, - с пьяной вескостью сказал Осик, - кончай быть гнилым интеллигентом, не отвечающим за свои поступки. Конечно, мы сейчас берем этого человека и, таки тащим к нам домой.
- Нда… а что мы говорим встречающимся соседям и работникам милиции?
- А это возьмет на себя Лидуся. Она будет проверять – свободна ли дорога.
Курсант, к счастью, оказался невысоким и щуплым. До дома было совсем близко. Никто им не встретился, что не удивительно. Немного найдется желающих гулять осенней ночью по Обводному каналу, любуясь темными зарешеченными окнами складов и казарм XIX века.
На свету курсанта разглядели, как следует. Он был белобрыс и прыщав. Его положили боком, на кровать Романа, как главного виновника происшествия. Вот уж точно, не одно доброе дело не остается безнаказанным! Роман, сердито сопя, шагал по комнате. Лидуся наколола льду в годами не размораживаемом холодильнике, и обкладывала этим льдом затылок курсанта.
- Ромушка, ну прекрати же, наконец, мельтешить! У меня уже шумит в ушах от твоего мельтешения! – пожаловался Осик, - поиграй лучше на кифаре. Хоть нервы успокоишь.
У Романа не было желания продолжать спор. Он начал настраивать кифару. Курсант в это время шевельнулся и начал делать губами «пф».
- Кажется, тюрьма утешилась. Больше по нам не плачет, - тихо, одними губами произнес Осик, - играй, Ромушка!
- В каком ладу? – спросил Роман.
- В лидийском, конечно! – велела Лидуся, - в честь меня. И вообще, он называется «женственный», я запомнила.
Роман начал играть. Лидуся заварила зеленого чаю, который должен был нейтрализовать действие медицинского спирта. Впрочем, это было лишним. Происшествие и так протрезвило всю компанию. Утомившись лидийским ладом, Роман собрался перестроить кифару, как вдруг морячок вскочил с кровати.
- Так! Стоять! – Скомандовала Лидуся. - Это симптом сотрясения, когда так быстро вскакивают. Как тебя зовут, помнишь? Тошнит? Свет раздражает?
Будущий подводник смотрел на нее, как на акулу, зачем-то оказавшуюся в кают-компании.
- Помню, конечно! Дмитрий я, Димон можно. У вас тут так клево! Я еще, пожалуй, полежу!
- На спину – не смей! Только на бок, – скомандовала Лидуся, - язык может запасть!
- За какую пасть, что ты гонишь? – удивился курсант. Он явно протрезвел меньше всех, – а у вас так клево было! А сейчас… не так клево.
- Играй опять! – Шепнула Лидуся Роману.
- Воо… Ща – клево, - сказал блаженно курсант и закрыл глаза. Лидуся ловко перевернула его на бок. Роман продолжал извлекать из кифары лидийские благозвучия. Курсант опять попытался встать.
- А где я, кстати? Вы – сектанты?
- Сектанты, сектанты. Спи! – успокоила Лидуся, - тебе сейчас заснуть надо. Мы тебя каждый час будить будем.
- Меня? Каждый час? Вот ур-роды! Но клево у вас! - и он опять улегся.
- Зачем ты собралась будить его каждый час? – шепотом, не переставая играть, поинтересовался Роман.
- Чтоб вопросы задавать. И выяснять – не путается ли сознание.
- Оно таки уже! Причем – давно!– одними губами, страшно гримасничая, произнес Осик, но друзья его поняли.
- Когда у них там перекличка, кто знает? – деловито поинтересовалась Лидуся.
Никогда не служившие студенты дружно пожали плечами.
- Наверняка бесчеловечно рано, – предположил Осик.
- Да! – вдруг громко ответил курсант Димон, не открывая глаз, – у нас жестоко. Мы – нас-стоящие морские волки потому что!
- Ромушка! – тихо сказал Осик, - ты там, что ли, в мужественный лад перешел?
Ближе к утру морского волка пришлось безжалостно выгнать. Лидуся объяснила ему, что это для его же пользы.
- Есть, капитан! – отрапортовал курсант и побрел искать свои казармы.
Лидуся встревоженно сказала:
- Симптомы иногда на следующий день проявляются. Ему нужно еще наблюдаться.
- Только не здесь, пожалуйста! – негостеприимно пробурчал Роман, оглядывая свои пальцы. От слишком продолжительного музицирования на них появились мозоли.
Курсанта Димона наблюдать повторно все же пришлось. Ближе к вечеру он заявился, причем не один, а с двумя крупногабаритными товарищами маргинального вида в штатской одежде. Лидуси не было, а Осик обрабатывал данные социологического опроса на тему новых подгузников. Политических деятелей ему опять не досталось. С морским волком пришлось беседовать Роману. Курсант Димон, стараясь быть интеллигентным, просил вчерашней «дури». По его словам, ничего в жизни его еще так не «торкало» и не делало «ваще совсем клево», как то, что было вчера ночью.
- Да не было ничего! – грубо ответил Роман и хотел закрыть дверь, но один из шпанистых верзил успел поставить в проем ногу в гигантском говнодаве, и теперь втягивался в коридор сам. Руку, которой он держался за косяк, покрывала густая разноцветная вязь фантастических татуировок.
- Вы все-таки лучше вспомните, что там у вас было. Мы заплатим, если что. – сказал он почти дружелюбно.
- Подождите здесь, – попросил Роман и метнулся в комнату. – Оська! Что делать? Приперся этот вчерашний с друганами. Требует наркотиков. Он уверен, что у нас они были вчера.
- Наркотиков хочут? Их есть у меня! – бодро отвечал Осик, вылезая из-за компьютера. Ромушка, зови народ к нам. К сожалению, тебе опять придется прикинуться Аполлоном, играющим на кифаре.
- У меня уже на пальцах мозоли, - проворчал Роман.
Ничего не поделаешь, Ромушка! За выгодную сделку люди иногда и головы лишаются, не только пальцев. Но заметь, это таки не самые умные люди! Поэтому быстро делаем умные лица и работаем!
Роман привел сомнительную троицу в комнату. Осик, сидящий вполоборота за компьютером, выглядел важно, как сановитый работник жилищно-коммунальной службы.
- Здравствуйте! - холодно молвил он, - я вас слушаю.
- Ну, это... - начал Димон. Татуированный верзила мягко отодвинул щуплого курсанта и поинтересовался.
- У вас тут средство хорошее имеется, насколько я понял?
- Много чего на свете имеется, - уклончиво ответил Осик, - вы как: сами по себе или от кого-то?
Верзилы переглянулись. Димона они явно игнорировали, несмотря на его форму.
- Сами по себе мы, - пробасил второй в бандане с черепами.
- Клево вчера было! – встрял Димон, – я друганам сказал.
- Замечательно! - кивнул Осик банданистому, игнорируя Димона, - всегда приятно общаться напрямую. Тут такое дело. Секретная разработка наших ученых генетиков специально для правительства. Кайф без побочных эффектов. Единственное что - затратно это и громоздко. Придется все делать прямо здесь. Готовы?
Произошла немая сцена. Верзилы испытывающе посверлили взглядами курсанта. Тот закатил глаза, изображая ожидающий их кайф. Они покивали. Причем в кивании читалось и согласие на эксперимент, и обещание съесть курсанта с нечистотами, если результат эксперимента им не понравится.
- Роман! - официально-приказным тоном велел Осик, - подготовьте помещение. Шторы задвинуть, музыкальный инструмент настроить. А вы, пожалуйста, присаживайтесь!
Он усадил всех троих на свою кровать, умягчив ее подушками и одеялом с кровати Романа. Сам неторопливо вышел за дверь. Потом с кухни послышался грохот. С невозмутимым лицом Осик вернулся, неся спички, и возжег ароматические палочки, невесть откуда взявшиеся. Подошел к безмолвной троице.
- Ну и последняя формальность, так сказать, прежде, чем начнем. Дмитрию-то мы вчера бесплатно помогли, как пострадавшему от хулиганов.
- Сколько? - мрачно спросил татуированный.
- Да по тысяче с человека и хватит! Я же вижу, вы люди небогатые.
Собрав дань со всех троих, Осик с утроившейся гибкостью выскочил в коридор и вернулся с раиным пузатым металлическим кофейником, ситечком и тремя чашками. Через ситечко разлил по чашкам горячую коричневатую, пахнущую смутно знакомым, жидкость.
- А вчера ничего не давали пить! - возмутился Димон.
- А вчера другой расклад был, - объяснил Осик и повернулся к своему товарищу.
- Начинайте, Роман! Все, как вчера, пожалуйста. А вы, пожалуйста, примите катализатор.
- Чего? – буркнул банданно-черепастый.
- Процесса. Катализатор процесса. Чтоб процесс шел лучше.
Роман меланхолически терзал лидийский лад, Осик подливал клиентам сомнительного пойла. Они пили, никак не выражая своих ощущений. И тут в комнате вдруг появилась Лидуся.
- Ребят, а у вас дверь не закрыта! Ой, Дмитрий пришел! Как там симптомы? Новых не было?
Один из верзил повернулся к Осику.
- Директор! Скажи вашей телке, пусть помолчит. Мешает очень.
Лидуся, ойкнув, закрыла себе рот ладошкой. Верзилы с каменными лицами допили катализатор, немного ущемив при этом Димона. Потом вся троица сидела с закрытыми глазами еще минут сорок. После чего Осик сделал завершительный знак Роману, включил свет и объявил:
- Наш сеанс окончен. Напоминаю, что ваше намерение участвовать в эксперименте было исключительно добровольным.
Верзилы молча встали с кровати, подняв с собой Димона, и двинулись в коридор. Осик извилисто юлил между ними, пытаясь понять, не набьют ли ему сейчас морду. Морду бить явно не собирались. Уже уходя, татуированный вдруг соизволил высказать мнение:
- Правильное у тебя средство, командир! Мы там, если что, еще придем.
Они ушли, и дверь закрыли, и по лестнице протопали, а Осик все стоял в коридоре с блаженно-мечтательным лицом. С этим выражением он медленно пошел в сторону комнаты, но перед самой дверью сменил его на обычно деловитое.
- В общем, Ромушка, тыщу ты сегодня честно заработал.
- Ничего себе, тыщу! - Роман сунул ему под нос пальцы в мозолях. Одна из мозолей лопнула и слегка кровила. - Ты что же это, Рабинович? Эксплуататор никак? Себе, значит две?
Осик расхохотался.
- Не поверишь! Себе таки тоже одну! И одну Лидусе. Без нее мы бы не притащили к нам Димона и вообще не стали бы экспериментировать. У нас подобрался отличный коллектив, чуешь? Только надо срочно менять формат. С уголовного на культурно-просветительский.
Срочно сменить формат, однако, не удалось. Мрачные товарищи Димона приходили еще - уже без Димона. Лидуся экспериментировала с составом катализатора. Тот, самый первый, Осик вдохновенно сотворил из остатков спирта, отвара пустырника и раиного варенья незапамятной давности, доставшегося ей еще от мамы. Лидуся работала на будущее - понижала градус катализатора, выясняя, можно ли обойтись вообще без алкоголя. Мрачные товарищи привели каких-то розово-черных девиц, с густо накрашенными глазами. Одна из этих девиц впала в тяжелый экстаз с подергиваниями, когда Роман сменил женственный лад на скорбный.
- Значит, никакого вреда для здоровья? – поинтересовался после сеанса татуированный верзила, глядя Осику в самую душу.
- Мы постоянно произносим слово «эксперимент», как вы помните, - извернулся Осик, - генетика, знаете ли, наука тонкая…
- Не понял, а при чем тут генетика? - встрял банданно-черепастый. – Тут химия в лучшем случае…
- Как при чем? – возмутился Роман, - А как же индивидуальное наложение ментальной парадигмы ДНК на комплекс химико-культурологических элементов? К чему же, простите, это отнести, как не к генетике?
- Логично, - согласился банданистый.
- А я вообще побывала в прошлой жизни, - с придыханиями сообщила жертва экстаза.
Закрыв за клиентами дверь, Осик бросился жать руку Роману.
- Не права твоя Безслов! Философия еще какая специальность! Это ж надо такую телегу толкануть про парадигмы ДНК! Осип Блюменфельд таки снимает свою шляпу!
Роман внимательно осмотрел свои огрубевшие от профессиональных кифарных мозолей пальцы.
- Телега телегой, а доля истины в ней есть. Налагается парадигма-то на комплекс. Мы сами, смотри, как подсели! Лидуся уже вообще не может жить без кифары. Не знаю, что дальше с нами будет!
- Что будет, что будет! Работать надо – сурово сказала Лидуся. - Новых подопытных кроликов искать. Ничего ж пока непонятно!
Глава пятая. Случайные кролики.
Вскоре пришел милиционер. Негрубый, питерский. Зато въедливый до ужаса. С неотступной вежливостью вызнавал про наркотики. Получал отрицательные ответы и снова задавал наводящие вопросы. Не выдержав, друзья устроили ему показательный сеанс. Пить бурду он отказывался – на работе ведь не пьют. Правда, когда Лидуся прибежала, запыхавшись, с неплохим коньяком – питие мгновенно перешло в разряд работы. Однако экстаза у представителя власти не проявилось и после коньяка с кифарой, хотя Роман, не щадя пальцев, перепробовал все лады. Впрочем, ничего незаконного не было в кифаре с коньяком. И документы были в порядке. Предприимчивый одессит Осип Блюменфельд имел регистрацию по данному адресу.
- Но вы там, если что, обыщите уж нас, чтоб для спокойствия! – на прощание посоветовал Осик стражу порядка.
- Вы думаете, нам так просто обыскать гражданина! – пожаловался тот, - это ж разрешение надо!
Дверь закрылась. Роман взглянул на Осика и поморщился.
- Ну и зачем ты подал ему мысль про обыск? Мало ли что они могут найти у Раи?
- Ничего не найдут, – уверенно сказал Осик. – Рая – старый честный алкоголик, она не будет принимать всякую гадость.
- Но почему же оно на него не подействовало? – озабоченно пробормотала Лидуся, - неужели дело в сочетании трав с алкоголем, а не в кифаре? А как же тогда цветы? Да и травы у нас все время разные.
- Друг мой, Лидушка! – приобнял ее Осик, - а тебе не приходило в голову, что господин милиционер таки лишен музыкального слуха?
Лидуся пожала плечами.
- Да мы тут все те еще музыканты…
- А вот и нет! - довольно ухмыльнулся Осик. - Я тут по поводу подгузников увлекся социологическими исследованиями и много чего интересного нарыл. Согласно одному очень солидному исследованию, люди, полностью лишенные музыкального слуха, крайне редки. Есть и еще одна очень удивившая меня вещь. Оказывается, процент выдающихся музыкальных дарований среди профессиональных музыкантов намного ниже, чем среди обычных людей. Я думаю, это происходит вот как: очень многие академические музыканты - потомственные. А там две тенденции. Либо гены передадутся, либо природа таки решит отдохнуть на детях. А детям никуда уже не деться - семейное дело, мафиозные наработки. Ну и еще, конечно, бывают фанаты музыки. Придумают себе мечту, и давай долбать по роялю или скрипку пилить. Кстати, Ромушка, тебе этот случай ничего не напоминает?
Роман тяжело вздохнул.
- Надо позвонить ей, помириться. Сестра все-таки. К тому же единственная.
Он поплелся к телефону.
- Але! – бодро начала Безслов, но, услышав голос брата, сразу бросила трубку.
- Вот так. Не хочет разговаривать. Что же мне с ней делать? – озадаченно спросил Роман.
- Да еще ведь мы должны сказать Бонифацию про результаты наших опытов! - напомнила Лидуся. – Может, ему позвоним?
- Не выйдет. У меня нет его мобильного, а дома он никогда не подходит к телефону.
- Тогда будем пока экспериментировать дальше, – решила Лидуся.
Осик, напряженно роющийся в Интернете, вдруг предложил:
- Давайте поставим на кифару звукосниматель и выясним, действует ли божественность через колонки.
- Фу! – сказал Роман, - Божественность через колонки! Как пошло! Да и вся натуральность убьется.
- Убьется? Это очень плохо, товарищи! – Осик явно что-то задумал. – А как усилить звучание музыкального инструмента без электричества?
- Зачем тебе? Хочешь, чтоб я играл на стадионах?
- Конечно, хочу,- признался Осик. – Так как же все-таки?
- Ну, есть такая наука, как музыкальная акустика, - нехотя сказал Роман.
- Акустика! – вдруг вскрикнула Лидуся, - У меня бывшая однокурсница работает в медпункте Эрмитажа! Ребят, там тихий подвал и такие своды!
Недолго думая, экспериментаторы взяли кифару и отправились на Дворцовую набережную, попутно наслаждаясь прощальным осенним солнышком. Рожки кифары кокетливо высовывались из пакета «Евродизайн». У входа в Зимний дворец выстроилась очередь из нерусскоговорящих людей.
- А ну его, этот Эрмитаж! – вдруг сказала Лидуся. – У меня идея получше!
Я ведь тоже работаю в крутом месте!
Роман усмехнулся.
- Ты ж вроде в аптеке работаешь?
- Зато в какой! – гордо произнесла Лидуся. Ей уже глубоко за двести! Она на четыре года старше этого пафосного Эрмитажа, я выясняла!
- Ну, ну, Лидушка? Продолжай! – заинтересовался Осик.
- Я же работаю в знаменитой аптеке Вильгельма Пеля!
- Хорошо, что не Телля, - пробурчал Роман.
- Ребят, вы не поняли! Эта аптека жива с восемнадцатого века, потомки Пеля тоже были фармацевтами, лекарства придумывали, даже вроде бы алхимией промышляли. Правда, это не проверено.
- И как ты собралась использовать свою аптеку? – спросил Осик.
- Ребята! – Лидуся обняла их обоих и прошептала:
- Я скопировала ключ от подвала. Очень страшно было. Но… Короче, как насчет подвала моей аптеки для опытов?
- А как насчет медицинского спирта? – прищурился Осик.
- Ты еще Раю позови! – проворчал Роман.
- Ро-муш-ка! Не уподобляйся Безслов! Кстати, пьешь ты поболе меня…
Они дождались лидусиной смены. Прокрались в подсобку и спрятались там в темноте, ожидая, пока уйдут все сотрудники. Лидуси не было страшно долго. Роман уже успел призвать на ее блондинистую голову все известные ему кары. Осик утверждал, что свои грехи Лидуся легко искупит бутылочкой спирта. Наконец в темноте послышались осторожные шарящие звуки, и по полу пополз световой кружочек от фонарика.
- Ребята, свет не включаем! – шепотом предупредила Лидуся. - Тетя Таня уже на охрану поставила. Вдруг с улицы заметят!
Осторожными маленькими шажками они передвигались между стеллажей. Лидуся открыла какую-то дверь, потом еще одну. Они спустились по лестнице. Почувствовалось дыхание сырости.
- Давайте выпьем сейчас! - шепнула Лидуся, светя фонариком на большую пластиковую бутылку. - У меня уже все разбавлено.
- За благополучное возвращение из алхимической преисподней! - приглушенно провозгласил Осик.
После братского отхлеба Лидуся решительно вставила ключ в амбарный замок и безуспешно попробовала вращать.
- Ничего тебе доверить нельзя! - сердито пробурчал Роман, - дай сюда.
И прибавил очень философски:
- Если чего, я эту дверь вообще вынесу.
- Нет уж! - отталкивая Романа от замка, она снова начала ковыряться. Замок открылся. Лидуся раздала всем шахтерские фонарики и вошла первая.
- Нуу! - разочарованно протянул Осик, - какая-то совсем мелкая преисподняя.
- А зачем тебе большая? - удивился Роман, - зачем тебе вообще нужно, чтоб я здесь играл?
- Чтобы не насиловать божественность колонками, а люди бы, тем не менее, все услышали.
- Какие еще люди?
- Какие, какие! Таки умеющие платить! Пора расширять аудиторию. Кифаротерапия должна идти в массы, ибо за ней будущее!
- Оська, ты - гений! - обрадовалась Лидуся, - Кифаротерапия! как же мне это нравится!
Роман скептически поинтересовался:
- Людей специально отбирать будешь? А то придет целый зал таких милиционеров без слуха, морду набьют.
- Ромушка, дело все же не в слухе! Думаю, милиционер просто не подвергся пиару, потому не поверил и не ощутил. При грамотном пиаре все у нас будет. Играй давай, я послушаю в разных концах помещения, и прикину количество стульев на площадь.
- Кифареду бы тоже стульчик! - капризно сказал Роман, - чего это я стоя буду вас наслаждать божественной игрой?
У запасливой Лидуси в рюкзаке нашелся и легкий складной стульчик. Роман уселся и начал играть, а Осик расхаживал по подвалу и слушал. Наконец довольно резюмировал:
- Везде хорошо звучит. А если бы еще своды покошернее!
Роман обломил его.
- Товарищ Блюменфельд! Твой мозг несомненно хитрый, но гуманитарный. Акустики он не знает. Вот как набьются сюда дамы в мехах – вообще весь звук поглотят.
- А зачем они в мехах набьются? Пусть в гардероб сдают.
- Оська, - жеманно сказала Лидуся, - вот сразу видно, что ты не женщина! Пойми, если у тетки меховое боа, то оно – модное, ведь так? Иначе, зачем оно вообще? А если оно модное – зачем же тетка будет прятать его в какой-то дурацкий гардероб?
- Да, женская логика в этом несомненно есть, - согласился Осик, - хорошо, что я не женщина… Ух ты! – вдруг вскрикнул он, - Коллеги! А ведь тут лаз!
- Давай выпьем за это! - предложил Роман, отдавая стульчик Лидусе.
Та нерешительно посмотрела на бутылку.
- Выпить, говоришь… Но тогда мы ведь точно в этот лаз полезем!
- А мы в любом случае полезем! - успокоил ее Осик. - или ты думаешь, что Осип Блюменфельд удовлетворится этим курятником?
Произошел второй братский отхлеб, более существенный. После чего троица действительно полезла в пролом. Там уходил в первозданную тьму коридор. По нему тянулись покрытые доисторической пылью трубы и черные провода.
- Не заблудиться бы! - обеспокоилась Лидуся.
Студенты заверили ее, что нормальному человеку заблудиться в коридоре невозможно.
-А если он раздвояется... тьфу ты, забыла как правильно?
- Смотрите, он и правда раздвояется! - шепнул Осик. - куда идем? Налево? Направо?
- Хха! – голос Романа был злодейским, - налево, конечно!
- Нет, уж! Не шалить! Пойдем направо!- сказала Лидуся тоном учительницы младших классов.
- Ну, так куда мы в итоге повернули? - поинтересовался Осик, когда они прошли какое-то время.
- Не помню - буркнул Роман. Лидуся молчала.
- О-о! - сказал Осик.
Тут коридор закончился. Они вышли в огромный подземный зал, много больше подвала лидусиной аптеки.
- Вижу пространство! Немедленно стул кифареду! - театрально крикнул Осик.
- Тише ты! - взмолилась Лидуся, раскладывая стульчик, - тут же эти могут быть... Ну не киллеры, а как-то по-другому.
- Диггеры, - поправил ее Роман. - И что они тебе? Пусть тоже музыку послушают.
- Играй, играй, Ромушка, - поторопил Осик и начал мерить шагами пространство, бормоча что-то. Померил, подошел к друзьям, продолжая бормотать:
- Таак. Умножаем на количество стульев, минус расстояние, съеденное боа. Роман захохотал.
- Чудак, Оська! Может, не будет никаких боа?
- Ромушка! Боа обязательно должны быть. Боаносицы легковнушаемы и платежеспособны!
Друзья еще выпили и пошли дальше. Под ногами стало хлюпать, потом Лидуся вскрикнула:
- Ой, я ногу промочила!
- Может, тут вообще Нева протекает! - предположил Роман. Осик досадливо кашлянул.
- Ну где, Ромушка, она протекает! Она тебе что, кран у тети Раи на кухне?
Еще некоторое время шли молча.
- Ребят! Давайте назад! - взмолилась Лидуся.
- А назад - это куда? - задал жестокий вопрос Роман, - там же еще раз раздвоевывалось. Кто-то помнит: налево мы шли или направо?
- Алкоголизм - таки действительно бедствие, - грустно сказал Осик и замер. - Кто там? - шепнул он. Впереди послышались голоса, судя по всему, не особенно трезвые.
- Как действуем, командир? - спросил Осик Романа, - прячемся или бежим к ним с криком «лю-у-ди!»
- Думаю, прятаться в нашем положении глупо, - решил Роман, - можно ведь и вообще больше не найтись. Давайте подойдем тихонько, посмотрим, что за люди.
На людей они были похожи мало. Оплывшие расцарапанные лица, распухшие конечности. Они сидели вокруг огрызка свечи и пили водку.
- Кто это еще? – прохрипел один из них, увидев молодых людей.
- А этта… мальчики … ик… мои! – вдруг послышался знакомый голос. – Я говорю – е-мое! Хор-рошие мальчики!
- Боже мой, Рая! Что вы делаете в этой мерзкой клоаке? – удивился Осик.
- А мы с приятелями греемся! С приятелями мы! – объяснила Рая и узнала Лидусю:
- О-ой, и медичка пр-ришла! А спирт-ту нету?
- Да что же это такое? – возмутилась Лидуся, - если медик – сразу, значит, спирт есть?
- Ну да! А что – н-нет?
- Мы вам лучше музыку сыграем! – сказал Роман.
- А выход здесь недалеко, что ли? – поинтересовался Осик.
- А вон сквоз-зит! – Рая неопределенно махнула рукой.
- Да два шага тут! – подтвердил один из опухших.
Роман начал играть на кифаре в скорбном ладу. С минуту все слушали молча. Потом Рая нечеловечески завыла. Начав с высокой скулящей ноты, она спустилась в нижний регистр, зарычала по-звериному, упала на пол и начала биться в судорогах.
- Вы, блин, что делаете? - прохрипел один из опухших.
- Дай ему, Вася! – подзуживал другой. Страшные фигуры, шатаясь, начали подниматься, пытаясь окружить друзей. К счастью, те были бодрее и сильнее, даже после спирта. Без труда растолкав маргиналов, они побежали под страшные звериные раины звуки в направлении, указанном ею раньше. Оттуда действительно тянуло холодком. Роман споткнулся и упал на какой-то лестнице, засыпанной тошнотворными отбросами. Его чуть не вырвало. Осик с Лидусей быстро помогли ему подняться. Через минуту вся компания вылезла из бомбоубежища в незнакомый двор. У выхода из двора светился работающий ларек, вокруг него толкались мутные личности. Друзья помчались по пустынной ночной улице. Уже отбежав достаточное расстояние, сориентировались и поняли, что находятся в районе Обводного канала, почти рядом с раиной коммуналкой. Они в ужасе посмотрели друг на друга.
- А какой сегодня день? – спросил Роман.
- Сейчас ночь, Ромушка, - отвечал Осик, - и если ты надеешься, что мы были на Василеостровской не сегодня вечером, - то мы-то знаем, что были таки именно сегодня.
- Под Невой же нет тоннелей.
- Ну почему же! Есть один в районе Ладожского моста. Но он для газопровода, там не погуляешь в свое удовольствие.
- Ребята! – прошептала Лидуся. Глаза у нее стали большие-пребольшие. – Вы знаете, что у вас здесь на Обводном страшное место? Боровский мост. Тут каждые десять лет люди толпами самоубиваются! Говорят, что здесь под каналом языческие капища.
- Я-то знаю, - сказал Осик, - а вот товарищ Ромушка говорит – не было капищ.
- Не было, конечно! – отвечал Роман, - я даже у знакомого археолога выяснял. Тут вообще древних культурных пластов нет.
- Ребят, вы же не о том спорите! – напомнила Лидуся. – Мы же так и не выяснили, как мы под Невой-то прошли.
- Давайте все-таки больше не пойдем выяснять! – сказал Роман.
Все его поддержали и пошли домой вместе с Лидусей. Она собралась встать очень рано, чтобы войти в аптеку вместе со своими сменщиками и незаметно запереть дверь в подвал.
Глава шестая. Пиар.
Просыпались нелегко. Героическая Лидуся еще затемно ускакала в аптеку. Студенты сумрачно шатались по комнате. Обсуждать вчерашнее почему-то не хотелось. И выползать на кухню для варки кофе тоже не хотелось. Вдруг там Рая? Избежать Раи, впрочем, не удалось. В коридоре послышалось шарканье и, едва поскребшись, она начала, держась за стену, вползать в комнату.
- Е-мое! ч-чего вы со мной сделали? Я пью, м-может, иногда, но – н-не позволю так! Шоб перед приятелями так опозорить меня! В общем, шоб в двадцать четыре часа – фюить!
Она попыталась свистнуть непослушными губами и тут заметила кифару, стоящую на старой радиоле.
- А этту… дрянь, шоб щас в мусор немедленно!
И потянула дрожащие пальцы к кифаре. Осик ласково взял хозяйку за руки.
- Раечка, вы правы, несомненно, мы съедем. Но боже ж мой! Зачем в двадцать четыре часа? Это просто, извините, нелепо! Мы как раз собирались просить вас поднять квартирную плату.
- Чо? – мутно зыркнула хозяйка, - Издеваешься? А на сколько хоть?
- На в два раза больше, Раечка. Только с одним маленьким условием – тут в комнате мы врежем себе замочек.
- Да врезайте! Мне – пофиг, безразлично то есть! А к-красивая штучка! – и она опять потянулась к кифаре. Осик взял хозяйку за плечи и развернул к двери.
- Раечка, мы ведь договорились, верно? В конце месяца у нас срок оплаты. Будьте здоровы!
Она, как всегда покорилась Осику и, бормоча непрерывное «е-мое» ушаркала в свою комнату.
- Оська! Ты в своем уме? – спросил Роман, - Откуда ты собрался брать деньги? Учти, я тебе здесь не помощник!
- Помощник, Ромушка! – весело сказал Осик, - ты мне теперь самый первый помощник в моем бизнесе! Ты будешь кифаред, я пиар-директор кифареда. Лидушку в администраторы. Заодно пусть медицинские осмотры проводит до и после терапии. А начальный капитал дает мой, светлейшей души, папуля.
- Ну, знаешь, ли! У меня, вообще-то, свои планы на жизнь! – возмутился было Роман, но Осик, остановил его.
- Ромушка, в игрушки ты всегда сможешь играть. А я тебе предлагаю таки работу! Большие мальчики должны иметь хорошую работу.
Вскоре прибежала насмерть перепуганная Лидуся и рассказала, что утром вошла в аптеку первая, а дверь в подвал уже заперта. К тому же ее скопированный ключ к этому замку теперь не подходит. Осик предположил, что у них просто был коллективный психоз от смеси спирта с кифарой, и ни на какую Василеостровскую они вообще не ездили, а скитались возле Обводного, пока таки не влезли в бомбоубежище. Вообще, Осик эту тему обсуждать не хотел. Его волновало другое.
- Дорогие сотрудники! Проведем- ка мы собрание! Итак, чего нам не хватает для нашего проекта?
- Денег, - сказала Лидуся.
- Пиара, - поправил ее Осик. - Люди должны не только узнать про нас, но и воспламениться к нам истинной неподдельной симпатией. Информационный удар я возьму на себя, а вот герой у нас имиджем не вышел.
- Не смей нападать на Ромушку! - вступилась Лидуся.
- Тебе, кстати, нужно срочно перекраситься! - невозмутимо ответствовал ей Осик. - Твой привокзальный блонд не попадает в формат нашего интеллектуального мероприятия.
Лидуся оскорбленно пискнула. Осик, не реагируя, продолжал:
- А Ромушка должен отрастить длинные волосы - это выглядит и духовно и романтично и даже, не побоюсь этого слова, исторично!
- Ладно, директор! - мрачно согласился Роман. - Только попробуй обмануть нас с баблом.
- Остается самый главный момент, - озабоченно сказал Осик, - мы так и не выяснили, насколько необходим алкоголь для кифаротерапии. Если он таки необходим - это сильно утяжелит формат мероприятия.
- Надо выяснить, прежде, чем проводить!
- Ох, Ромушка, - вздохнул Осик, - сколько ж мне учить тебя? Экспериментировать нужно за деньги!
Вскоре Осик организовал первый элитный квартирник в районе Новой Голландии. Лидуся к этому моменту стала благородной шатенкой. Роману повязали платок с эзотерическими символами для загадочности и временно запихнули на кухню. В огромной полутемной комнате на подушках расселась публика интеллектуального вида. Осик приглушенно вещал об строгой индивидуальности наложения ментальной парадигмы. Лидуся в хрустящем белом халате измеряла людям давление и прикладывала к ним биорезонансный прибор, который был куплен по случаю для ее тетушки. Когда Осику показалось, что зал созрел, – они с Лидусей сходили за Романом и повели его с кифарой через коридор, заваленный сапогами, ботинками, куртками. У самой двери друзья, не сговариваясь остановились, взялись за руки, потом крепко обнялись втроем.
- Ну! С почином! – прошептал Осик, и они вошли.
Роман играл в разных ладах. Подстраивал кифару с помощью гитарных флажолетов. Осик шепотом (чтобы не спугнуть атмосферу) комментировал. Вышколенная Лидуся продолжала профессионально и заботливо наблюдать за здоровьем присутствующих. Показатели здоровья, если верить ей, неуклонно возрастали. После заключительного трепета в страстном фригийском ладу Роман с Лидусей тихо покинули комнату и пошли ждать Осика на улице. Такая у них была договоренность. Стояли на набережной, глядя то на воду, то на знаменитую новоголландскую арку. В темноте она смотрелась пугающе. Роман нервно переминался с ноги на ногу.
- Вечно он придумает какой-то балаган!
- Ромушка, но ведь вся жизнь – балаган, - сказала Лидуся, нежно глядя на него, - Осип просто хорошо это чувствует.
- Я смотрю, ты уже им восхищаешься, - Роман сказал это специально неприятным голосом.
- Конечно, восхищаюсь, - просто сказала Лидуся, - а тебя я люблю. А ты меня – нет. А знаешь, почему? Потому, что у тебя хроническая депрессия, и тебя моя живость раздражает. Давай я тебе таблетки подберу. И сестре твоей таблетки надо.
- Без комментариев, – возмутился Роман, - ты что же, считаешь – таблетками можно любую проблему решить?
- Если правильно их подобрать, то конечно. Но кто ж тебе правильно их подберет? Сейчас такие врачи! – Лидуся захихикала. Размахивая руками, подбежал Осик.
- Господа! Наша взяла! Десять тысяч заработали!
- Ура-а! – закричала Лидуся и бросилась обнимать Осика.
Некоторое время спустя произошел еще один квартирник, потом творческая встреча в чьей-то мастерской, потом в маленьком чайном клубе. У Романа отрастали волосы. Лидуся была великолепно точна и невозмутима. Осик вещал так красноречиво, что заинтересовывал даже Романа, который вообще-то сам писал эти псевдонаучные тексты. Выступления собирали публику. Цены на билеты были то выше, то ниже. Но прибыль имелась всегда.
…От этого квартирника Осик поначалу даже хотел отказаться – там вообще не брали плату за вход, а только собирали пожертвования для музыкантов. Потом решил, что лишняя реклама еще никому не вредила. Тем более, что и квартира на Курляндской – совсем рядом с домом.
Там оказалось бедненько и не стильно. Публика явно из тех, для кого и жетончик на метро может быть проблемой. Осик почувствовал лень и скуку. Вещать не хотелось. Но надо. Неудач не должно быть, слухи о них распространяются быстрее, чем об удачах. Он вошел в таинственное состояние хорошего продавца, позволяющее всучить что угодно и кому угодно. Но эти и слушали хуже. Естественно, они же ничего не заплатили. Постепенно Осик уболтал их. Приход Романа вызвал аплодисменты и девичьи повизгивания. В коридоре затопали опоздавшие. «Ну что за шлимазлы?» - с тоской подумал Осик. В комнату сунулась голова Бонифация, кругло лохматая, как у мультяшного льва. За ним послышалось тихое, злое шипение Безслов. Они, видимо, не очень понимали, куда пришли, потому, что Бонифаций много раз переспросил хозяйку квартиры, точно ли здесь будет ансамбль античной музыки. Выпил перед этим Бонифаций явно немало. Ира, войдя со света в полутемную комнату, увидела брата не сразу. Потом разглядела, и будто сложилась в презрительную гримасу всем телом. Хозяйка усадила опоздавших в угол, на старый плед. Ирка гневно сверкала глазами. Судя по движению губ, произнесла свою коронную фразу не меньше двадцати раз.
- Вот они, малобюджетные проекты! - с тоской думал Осик. Романа сегодня тоже не перло. Не наблюдалось в его фигуре ни романтичности, ни историчности. Одна только духовность - если, конечно, расценивать страдающее лицо, как проявление духовности.
Сразу после выступления Бонифаций, вконец изгрызенный Иркой, пошел на кухню, учинять разборки с Романом.
- Ну это... други! - выговорил он, - мы ж разве на коммерческие опыты договаривались, понимаешь!
- А что ж плохого, когда за науку платят деньги? - удивился Осик и полез в кошелек. - Вот, твоя доля, дорогой Бонифаций! Я бы давно отдал, да Иринка на Ромушку дуется, а твоего телефона у нас нет.
- О! – сразу повеселел Бонифаций, - как кстати, понимаешь! Я как раз должен одному чудаку…
Осик не ответил, думая о том, что нужно завтра же пойти в одну хорошую юридическую контору.
Больше они на сомнительные бесплатные мероприятия не соглашались. Работали элитарно. Теперь денег бы хватило с лихвой на аренду отдельной квартиры, но суеверный Осик держался за старое место.
- Подождем до нашего вселенского, или хотя бы всепитерского господства, Ромушка, - говорил он, – а то закат фирмы часто начинается с переезда в новый офис.
Тем не менее, старое гнездо начало доставлять неудобства. Помимо непросыхающей Раи зачастил Бонифаций. Он уже полностью стал Раиным коллегой по пьянству, но слишком мощное культурное ядро все еще не давало его лицу окончательно расплыться и исчезнуть, как у Раи. Бонифаций клянчил деньги. Безслов не приходила, но друзья знали, что она по-прежнему с ним. Работает в музыкальной школе, и ее там обижают.
- Да ей таки просто завидуют! – заверил Бонифация Осик, - Разве их скрипки – скрипки вообще? Один смех! Никакой барочной составляющей!
Бонифаций ушел просветленно-озадаченный.
- Интересно посмотреть, как они ее обижают, – сказал Роман, - и все ли обидчики еще живы.
Вскоре Бонифаций появился почти трезвый и очень решительный. Войдя в комнату, он так резко схватил себе стул, что со стола посыпались журналы и бумаги. Роман, сидящий за компьютером, нервно поежился.
- В общем, други мои! – начал Бонифаций, широко рассевшись на стуле, – надо нам разъясниться, понимаешь! Кифара-то моя, в общем, раз тот чудак не появился. Ну и это…
Осик растянул тонкие губы в прямо таки сияющей улыбке.
- Ты не представляешь, Бонифаций! Как раз сегодня мы с Ромушкой собирались возвращать тебе кифару!
Роман удивленно взглянул на Осика и опять уткнулся в Интернет. Осик продолжал:
- Мы просто заказали в Греции еще один вариант – он гораздо громче. Нам ведь теперь надо озвучивать большие площадки. Так что забирай. И тебе спокойней и нам ни с кем делиться не надо.
Бонифаций сразу стал занимать на стуле гораздо меньше места. Криво улыбнувшись, сказал:
- Ну, а мы с Иришей тогда тоже займемся кифаротерапией. Нам и небольших площадок хватит!
- Боюсь, не получится, - с сожалением ответил Осик, - кифаротерапия запатентована, как изобретение. Право заниматься этой деятельностью есть только у фирмы «Блюменфельд и Ко». Впрочем, вы с Ириной можете купить у фирмы разрешение на право заниматься этой деятельностью. Это будет стоить около двухсот тысяч.
- Двести тысяч рублей! Да где ж мы тебе их найдем? – ахнул Бонифаций.
- Я имел в виду двести тысяч долларов, – и Осик сочувственно вздохнул. Бонифаций выругался. Выглядел он растерянно. Осик в это время вытащил кифару из нового, специально сшитого для нее чехла, и засунул в пакет «Евродизайн».
- Вот, пожалуйста. Но вообще, привыкли мы, конечно, к ней. Хотелось бы ее тоже оставить. Это как первая любовь!
Бонифаций понуро встал со стула.
- Вы оставьте ее, чего уж там! А может, вы ее просто купите у меня?
- А если таки чудак явится? – прищурился Осик, - ты ж его к нам, небось, сразу и пошлешь?
- Да не явится! – отмахнулся Бонифаций, - сколько времени уж прошло!
Осик сочувственно развел руками, незаметно подмигнув Роману.
Глава седьмая. Телеология культуры
Фирма «Блюменфельд и Ко» развивалась. Теперь это уже была официально зарегистрированная контора. Концертно-медицинский центр с лицензией, добытой ловким Осиком. Лидуся уволилась из своей легендарной аптеки и перешла работать к Осику. Волосы у Романа наконец отросли. Он постепенно обвыкся с ролью звезды. Научился сценично закатывать глаза и принимать картинные позы.
Они все-таки съехали от Раи и сняли трешку - не в центре, но очень приличную, со свежим ремонтом. Лидуся продолжала жить у мамы, хотя снимали квартиру втроем.
Одна из комнат считалась лидусиной. Она перевезла сюда из дому стопку книг – в основном о здоровье и научных открытиях. Среди глянцевых переплетов торчал также пожелтевший и полуразвалившийся «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». И еще на тумбочке у дивана стояла фотография их троих, сделанная Бонифацием еще в докифарную эпоху. На ней Осик с Романом корчили рожи, а Лидуся мечтательно смотрела поверх их голов.
Жить у мамы Лидусе приходилось только глубокой ночью. Все остальное время она проводила или в этой трешке, работая на телефоне, или бегая по поручениям Осика, или на сеансах кифаротерапии. Сеансы проводились и в квартире – в комнате Осика, обитой фиолетовой тканью, и на выезде, разумеется. Они уже выезжали за пределы города.
Лучше всего, понятно, ездилось в Москву. Люди там оказались намного восторженней петербуржцев, меньше задавали каверзных вопросов и больше платили. Осик даже подумывал: не перебраться ли в Москву совсем? И он бы, несомненно, перетащил всех, невзирая на лидусины поскуливания про маму и аргументы Романа о последнем курсе университета. Но ему показалось неправильным лишать проект петербуржского мистического налета.
Все осталось, как было. Роман мог в перерывах между своей звездностью страдать о будущей кандидатской диссертации. Тема ее так и не складывалась, хотя последний год студенчества неумолимо таял. Мысль о дипломе тоже нервировала Романа, но без трагизма, как затаившийся больной зуб.
Бонифаций больше не приходил. Ему не дали нового адреса.
Однажды Роману позвонила сестра и ненавидящим голосом сообщила, что у мамы последняя стадия рака. Роман не видел мать очень давно, правда, периодически звонил ей. Она всегда говорила бодро, ни на что не жаловалась. Может, она и сама ничего не знала?
Записав адрес псковской больницы и попрощавшись с сестрой, он сел на диван. Сидел неподвижно, пока не зашла Лидуся.
- Ромушка! – воскликнула она, - что с тобой?
- Ничего! – огрызнулся он. Хотел встать и выйти, но Лидуся, сев рядом, обняла его и смотрела в лицо, требуя ответа.
- Мать умирает, – наконец сказал он, - а так – ничего.
- Ромушка! Давай попробуем полечить ее кифарой?
Роман скривился, как будто ему в рот сунули целый лимон, предварительно очищенный от кожуры.
- Ты хоть иногда своей головой думаешь? Или Блюменфельд тебя уже совсем загипнотизировал? Человек умирает! А ты все про шоу думаешь!
- Я всегда сама думаю! – возмутилась Лидуся, - Ты разве не видишь, как люди на кифару реагируют? Давление у них меняется и психосоматика вылечивается. Почему же твоей маме-то не помочь?
- Потому, что у нее не эта надуманная психосоматика, а настоящий рак, ты это можешь понять, как врач?
- Тем более! Механизмы онкологии вообще не изучены до конца. Многие считают, что это – духовная болезнь.
- И что проку от кифары? Душевные болезни у психиатра лечатся. В крайнем случае, у священника.
- Кифара может попасть в резонанс и выключить программу саморазрушения организма. Я верю в это. Только плохо, что мы настоящих опытов не ставили. У нас это, к сожалению, и впрямь шоу, как ты говоришь.
- Ты хочешь провести опыт на моей матери?
- Ромушка! Ты – эгоист. Ты не хочешь дать своей маме еще один шанс из-за… даже не знаю, как назвать твое тупое упрямство!
Ей удалось настоять на своем. В Псков они поехали втроем – Роман, Лидуся и кифара. Осик очень сердился из-за срыва очередного сеанса, но не пустить, понятно, не мог.
Больница оказалась очень унылая. Впрочем, разве бывают веселые больницы? Мама страшно похудела, прямо высохла вся. Роману и так-то неловко казалось играть ей на кифаре, а при виде ее потухших глаз совсем расхотелось. Он взглянул на рогатый чехол в руках Лидуси и сердито зашипел. Точно, как его сестра, на которую он всегда не хотел походить. Чуть погодя сестра тоже появилась в палате. Спокойно поздоровалась и с братом и с Лидусей. Роман заметил ее усталое лицо и синяки под глазами. Брат с сестрой на пару некоторое время изображали позитив, потом Лидуся указала Роману взглядом на кифару. Ирина перехватив этот взгляд, изменилась в лице. Было видно, что она с трудом заставляет себя находиться в палате. Когда вышли – она обрушилась на брата:
- Я знала, что для тебя нет ничего святого, но не думала, что до такой степени! Ты уже везде видишь свой бизнес, даже рядом с умирающей матерью!
- Ирочка! – мягко сказала Лидуся, - мы думали поиграть ей. Вдруг бы наступило улучшение?
- Улучшение от чего? – завопила сестра, рыдая и размазывая сопли кулаком, - от вашего дилетанского бренчания? Мама, в отличие от ваших клиентов, понимает в музыке! Рома! Если вы устроите хоть одно ваше дурацкое шарлатанское выступление в нашем родном городе – у меня больше нет брата!
Она выскочила из ворот больницы и, спотыкаясь, побежала по улице.
- Придется звонить по друзьям или искать гостиницу, – сказал Роман, - к нам в квартиру уже не пойдешь.
Договорились о ночевке с бывшим одноклассником Романа. Утром собрались искать гостиницу, но за эту ночь мама умерла. Начались тягостные хлопоты. Большую часть их взяла на себя Лидуся, поскольку брат с сестрой находились в ступоре и мало что могли.
Звонок Осика после похорон и поминок очень обрадовал Романа. Осик волновался. Осик нарыл новых, очень богатых клиентов.
Сухо, но прилично простившись с Ириной, кифаротерапевты срочно выехали в Петербург.
В поезде Роман не мог заснуть. Перед глазами мелькало то лицо матери, то рыдающая сестра. Он вспомнил о своей теме – не диссертации, а диплома. Диплом был посвящен платоновскому «Пармениду».
Шефу тема не особенно нравилась. Читая романовы умозаключения, он каждый раз недовольно покряхтывал.
- Вам нравится в этом тексте невозможность его окончательного постижения, не более того, – сказал он как-то.
Роман, помнится, заспорил. Почему же «невозможность постижения»? В «Пармениде» так красиво показано рождение логики из хаоса. А эта замечательная фраза: «вещи приобщаются к идеям, но не посредством подобия: надо искать какой-то другой способ их приобщения»? Разве она не подсказывает, что путь постижения существует?
Шеф терпеливо выслушал аргументы и сказал:
- Вы мистик, Роман. Я бы даже прибавил сюда слово «радикально-поэтический». Ваша беда в том, что вы пытаетесь притвориться материалистом.
Тут Роман возмутился. Какая мистика? Его всегда привлекали точные исследования. Даже в школе он скучал на литературе и увлекался физикой. Правда, пятерок по физике ему не ставили.
Шеф вздохнул и сказал «продолжайте».
…Богатые клиенты пожелали совместить кифару с массажем. Осик вспомнил о лидусиных массажных курсах, которыми она хвалилась в начале знакомства, и решил: массажу быть.
Кифаротерапия проходила новый виток развития. Новые клиенты привели своих друзей. Осик подумал. Присовокупил к массажу кальян - для увеличения релаксации - и еще поднял цену. Романа вопрос денег интересовал все меньше. Он с головой ушел в исследования. Решил выяснить: почему музыка пришла к отказу от натурального строя. Теперь, когда его слух по-настоящему прочистился и обострился, он уже с трудом воспринимал темперированные созвучия.
Однажды на Университетской набережной кто-то хлопнул его по плечу сзади.
- Знакомый человек, понимаешь!
Это был Бонифаций. Пошатывающийся, с немытыми волосами, но, как всегда, полон оптимизма.
- Бонифаций, - Роман, пожал ему руку, - скажи, зачем все же натуральный строй покорился темперированному?
- Покорился, вот-вот! - обрадовался Бонифаций, - ты понимаешь! Там просто война была, такое чудаки устроили!
- Какая еще война? - удивился Роман.
- Это не все знают, - уклончиво сказал Бонифаций, - мне тут в магазин бы зайти, понимаешь. Я бы тебе много рассказал.
Бонифацию хотелось, понимаешь, выпить. Роман купил ему водки. Пить ее было негде. На улице – незаконно, да и сыро. Эпоха гостеприимных подъездов давно канула в прошлое. Пришлось вести Бонифация в новую квартиру. Уж очень заинтересовали Романа слова про войну и натуральный строй.
- Короче, стали они потихоньку подменять, – начал Бонифаций, опрокинув первую рюмку. – Сначала – Пифагор, собственно. Он же полубогом себя считал, понимаешь, всегда был в белой одежде. Он немножко натуральный строй подрихтовал, чтобы попроще было для простых людишек. Чтобы можно было простой арифметикой все соотношения высчитать. Потом в Средние века правильные чудаки были. Они захотели настоящей гармонии – все же Творца, понимаешь, прославляли, не просто так. Не понравилась им пифагорейская упрощенная терция, услышали они, что это недостаточно божественно. Ну и нащупали эту «дидимову комму».
- Я знаю, - сказал Роман, – у Пифагора соотношение частот терции 81/64, а натуральная – 5/4, эта разница и называется «дидимовой коммой».
- Не совсем так, - Бонифаций стремительно поглощал водку. – Комма - это не отличие, не пустота между чем-то и чем-то. Комма – она как особенная нотка. Нащупаешь, и будет божественное звучание. Ты-то нащупал. У тебя уши мировые, понимаешь!
- Ну, а в чем война-то была? – Роман боялся, что Бонифаций скоро совсем утратит способность связно мыслить.
- Ну, сражались они друг с другом, конечно. Когда светлый Царлино высчитал свой pure intonation – натуральный строй - не все обрадовались. Ограничения в нем были немалые, это точно. Только в некоторых тональностях музыку можно делать. И то при хороших ушах. Но разве человек может хоть как-то приблизиться к божественному, не ограничивая свою природу? А потом пришел хитрый Эйлер и поделил октаву на равные отрезки. Чтобы ушами, значит, не нащупывать, а все заранее готово было. Сделал не божественно, но удобно. Вообще-то делить октаву первый не Эйлер придумал, а китаец один. Кажется, Чжу Цзай, если не путаю. Коллективизацию в музыке учинил.
- Почему коллективизацию? – засмеялся Роман.
- Ну как? Все отнять, равномерно поделить и распределить. Только китайцы небожественной музыки не захотели, нам подсунули. А мы…
- Слушай, Бонифаций! – прервал его Роман, - ну какая здесь война? Просто с темперированным строем музыку делать гораздо удобнее. Удобство же всегда победит!
Бонифаций яростно встрепал немытую шевелюру.
- Слава Богу, нет! Не всегда удобство побеждает, понимаешь! Заповеди соблюдать тоже не самое удобное дело! Соблюдают же… все-таки!
Роман удивленно посмотрел на Бонифация.
- Ты верующий стал, что ли?
- Хотелось бы… Непросто это. – Бонифаций дрожащей рукой перевернул опустевшую бутылку, пытаясь отыскать в ней хоть немного водки. Бутылка выпала из руки и покатилась по стильному фиолетовому ковролину. – В общем, можно сказать, не получилось у меня, понимаешь…
- Слушай, а как же Бах? – торопливо спросил Роман, - он же гений, и устремления у него возвышенные были, насколько я знаю. А ведь именно он создал «Хорошо темперированный клавир».
- Ну да. Гений с устремлениями. Как академик Сахаров со своей водородной бомбой. Бах и закрыл окончательно сакральную музыку. И сделал это так гениально, что ни у кого неудобств не возникло. Великий гуманист, понимаешь! Пойду я. - Бонифаций попытался встать, рухнул на ковролин рядом с бутылкой. Вдруг закатил глаза и начал нехорошо похрипывать. Все произошло очень быстро. Роман испугался и позвонил Лидусе, которая как раз в этот момент брала очередные билеты в Москву.
- Ему надо срочно очистить желудок! - закричала Лидуся. – Может, твоя водка вообще паленая!
Роман схватился за голову.
- Куда я его потащу! Там Осик в коридоре с какими-то людьми, небось, нужными!
- Значит, в комнате сделаешь. У тебя есть кулер и мешки для мусора. Что ж теперь – умереть человеку?
Пока они мило беседовали - Бонифаций сам очистил желудок, не воспользовавшись мусорными пакетами. После этого ему полегчало, но стало стыдно. Он начал рваться из комнаты, как птица на волю. Роману пришлось удерживать его, пока неизвестные голоса в коридоре не затихли. После чего Бонифаций уполз, непрерывно извиняясь, но оставив блевотину на ковролине.
Почти сразу после его ухода в комнату Романа заявился Осик. Осмотрел блевотину и веско сказал:
- Надеюсь, это первый и последний раз, Ромушка!
- Ты что, думаешь, это я?
- Нет. Я видел, как ты его приводил. Мы договаривались ведь, что у нас здесь ... таки приличная квартира.
Роман и сам раскаивался, что привел Бонифация, но тон Осика ему не понравился.
- Я, знаешь ли, сам люблю приличные квартиры. Но с какой радости ты указываешь мне? Это - моя комната, я плачу за нее.
- Это мой бизнес, Ромушка, - ласково сказал Осик, глядя Роману в глаза, - я в него слишком много вложил.
- Разве мы не вместе работаем?
- Несомненно. Но работников всегда можно заменить. Есть на свете всякие арфисты с абсолютным слухом, правда? Хотя мне бы очень хотелось работать с проверенными людьми. Я надеюсь, Ромушка, ты меня понял правильно.
И Осик, тонко улыбнувшись, вышел, оставив Романа в неприятном расположении духа. Следующие полчаса Роман приводил ковролин в порядок. Размеренные движения тряпкой постепенно успокоили его. И вдруг в голове прозрачно и стройно сложилась схема. Метафора будущего исследования. Натуральность, неправильная и живая. Искусственность, строго организованная, прекрасно воспринимающаяся, но ведущая к смерти. История борьбы цивилизации с натуральностью.
Метафора сверкнула в мозгу так ярко, что Роман зашвырнул грязную тряпку на новый серый диван и бросился к компьютеру набивать главные тезисы. Часа два он лихорадочно стучал по клавиатуре. Потом собрался и поехал в университет к шефу, чтобы показать набросок. Лично, без Интернета. Шеф был занят с другими студентами. Роман кружил около его стола, как робкий первокурсник. Тема то казалось ему великолепной, то теряла смысл… Наконец профессор обратил на него внимание.
- Вы ко мне, Роман? Слушаю вас.
Роман положил на стол листы. Шеф вникал, морщась и покашливая.
- Что это? – наконец спросил он.
- Еще тема. Может, для диплома взять, вместо Парменида? Или потом, если получится…
Шеф вздохнул.
- Надо подумать. Но это тоже не комильфо, честно говоря. Понимаете, Роман, бывают люди, призванные к философии, и просто интересующиеся ею. Конечно, неприятный это разговор, особенно для конца пятого курса.
- Но все же, как, по вашему мнению, эта тема лучше Парменида?
- Как бы это сказать? С Парменидом получается научно, но не интересно. А здесь – интересно, но абсолютно не научно. Это – не тема для диплома, во всяком случае, диплома по философии. Хотя… знаете, что можно сделать? Попробуйте написать эту работу, если успеете. Я поговорю с культурологами, может быть, позовем их на защиту. На телеологию культуры, тема, пожалуй, тянет.
- Спасибо вам, Валерий Иннокентьевич, – сказал Роман, забирая листки. «Телеология культуры» звучало в его голове, как юридическая формула, дающая право на жизнь его сомнительному исследованию.
Глава восьмая. Коллеги.
- Ромушка! Мы едем на гастроли в Польшу! – закричала Лидуся еще с порога, – а потом, Осип сказал, что есть шансы и на Америку!
- Не знаю, как я поеду. У меня диплом на носу, – хмуро отозвался Роман. Глаза у него были красные от недосыпания, стол ломился от толстых книг по музыке, истории, и даже медицине.
- Ро-муш-ка! Я слышу упадничество в твоих речах. – Осик тоже зашел в комнату. – Что плохого в дипломе? У меня он тоже в этом году. Правда, мне его уже написали за денежку.
Роман выразительно посмотрел на Осика. Тот тут же запел на мотив жестокого романса
- О, отверни скорей лицо, гримасой кислой увенчанец!
- Не смешно, Оська, - сказал Роман, - я-то себе диплом покупать не буду.
- Тогда, позволю себе напомнить, как директор, что ты у меня работаешь по трудовому законодательству и таки обязан появляться на службе. Сегодня твоя служба будет заключаться в репетиции с гитарой и флейтой.
- Чего? Что это еще за гитары-флейты?
- В Польше у нас концертный формат, - объяснила Лидуся, - Осип решил расцветить кифару другими инструментами.
- А то как же – наш бриллиант, да без оправы! - засмеялся Осик.
Гитарист с флейтистом оказались вышколенными. Видно, Осик тщательно проинструктировал их насчет звездности Романа и проекта в целом.
Хорошая вышла поездка в Польшу. Бигос и запеченная рыба. Стылая туманная Висла, в железных панцирях мостов. Авангардные костелы и гордые независимые польки. На их фоне Лидуся казалась Роману очень милой. Пока зачем-то не завела разговор о женитьбе. Осик в Польше завязал много полезных связей, и следующая поездка была уже в Германию.
Там были: дивные сосиски, ящики с цветами на всех балконах, жилистые немки, улицы имени поэтов-романтиков и, конечно, язык. Язык философии. Осик, правда, больше запомнил дотошного немца, который пытался разоблачить медицинскую составляющую кифаротерапии.
Во время гастролей Роман писал свою работу. Нужно было уложиться в срок, и он успел. Шеф, Валерий Иннокентьевич, одобрительно крякнул и повел его знакомиться с культорологами, ибо защита близилась.
Защищался он, когда стояли белые ночи. На защиту пришли и Лидуся с Осиком, и сестра. Валерий Иннокентьевич нервно почесывался. Профессор теперь жестоко раскаивался, что позволил студенту сменить тему. Мало того, что произошло это в нарушение календарного плана, переданного на кафедру еще осенью. Утверждение тоже произошло по прежней теме, по Пармениду. По новой же теме нормального утверждения не получилось – завкафедрой уехал, исполняющий его обязанности заболел. Так еще и новая тема была весьма сомнительного свойства. Называлась работа: «Возникновение и эволюция доктрины практичной искусственности».
В общем, все казалось шатким. Культурологи не считали Романа своим, философы относились к нему с сомнением.
Роман рассказал о своем исследовании по поводу вытеснения натурального строя в музыке. Даже предъявил кифару. Она не вызвала особенного интереса. Пошел дальше, прослеживая тенденцию вытеснения натуральности в пищевой промышленности, перешел на скользкую тему воспроизводства человека и изменения моделей человеческих взаимоотношений. Договорив, он сел, чувствуя, как дрожат руки. Оппоненты с кафедры философии бодро приступили к разгрому. Они не нашли в работе ни вопросов, выводящих на границу знания и незнания об объекте и предмете исследования, ни методологии исследования. Тогда Валерий Иннокентьевич обратился к культурологам. Кто-то из них похвалил работу, но слово тут же взяла неприятная дама с тонкими ярко накрашенными губами. Она сказала, что подобный диплом лучше защищать в медицинском университете, на факультете народного целительства, если, конечно, такой факультет вообще где-то есть.
- Между прочим, Авиценна называл медицину родной сестрой философии! Проблематика физического тела – зеркало проблематики общества! - звонко протараторила из зала Лидуся. Авиценна, скорее всего, бешено завертелся в гробу от ее слов, но мерзкая дама-культуролог потеряла нить своей ядовитой мысли, и Роман был спасен. Заговорили другие профессора. При недостаточной научности работа Романа все же была живой и интересной. Градус напряженности пошел на спад. Шеф с облегчением вытер лоб платочком.
После защиты пили водку в аудитории. Ирина ухитрилась сцепиться с Лидусей и с криком «без комментариев!» убежала, хлопнув дверью. А к Роману подошли трое незнакомых прилично одетых молодых людей со странно невыразительными лицами. При виде их он вспомнил выражение «офисный планктон».
- Анатолий. Аркадий. Алекс, - представились они.
- Вы что, специально в алфавитном порядке подбирались? – удивился Роман.
- Да. Мы специально подбирались, - без улыбки подтвердил кто-то из них. Запомнить их оказалось невозможным.
- Мы восхищены вашей работой, - сказал второй.
- Она показывает незаурядную глубину в понимании положения вещей, - добавил третий.
- Боюсь, что мои коллеги так не считают, - вздохнул Роман, - простите! Я не знаю ничего о вас. Быть может, вы тоже - мои коллеги.
- Мы действительно ваши коллеги.
- Мы хотим предложить вам сотрудничество, заключающееся в популяризации практичной искусственности.
- Но... - Роман посмотрел на них с удивлением, - мне кажется,.. эта идея популярна и без этой… популяризации.
- Недостаточно, коллега! - один из А, выхватил откуда-то страшно дорогую сувенирную водку в деревянном ящике. Галантно вскрыл ящик, откупорил бутылку и налил Роману. Аудитория меж тем стремительно пустела. Мелькнули Осик с Лидусей. Их фигуры казались Роману зыбкими, как на картинах Эль Греко. Они звали домой и, не дозвавшись, исчезли. Потом пришла бабка со шваброй. Три А, поддерживая Романа, вывели его на улицу. Вся компания нереально быстро оказалась на стрелке Васильевского острова. Ни одного человека им не встретилось там. Это в белую-то ночь, когда центр Питера кишит романтиками! Пустошь, гулкость, свинцовая Нева. Двенадцать львов, словно вырастающих из каменного полукружья стрелки. И кокетливо избоченившийся мусорный контейнер, между двумя из них.
- Коллега, вы в курсе, что на этих львов нет исторической документации? - говорит один из А.
Роман пожимает плечами. Львы не в сфере его интересов.
- Петербург - античный город, построенный на львах в незапамятные времена. Долгое время он таился в болотах и ждал своего часа.
- Но разве львов не заказывали архитекторам специально для имперского духа? - Роман чувствует, что говорит глупости, и дело не в водке.
- Львов заказывали. Некоторые проросли сами, почуяв силу, как эти двенадцать. У вас, помнится, есть двенадцать апостолов.
- У кого, у нас? - с ужасом спросил Роман, - я вообще-то от церкви далек, бабушка в детстве крестила. А вы сами-то кто?
И тут раздался звук. Тихий, железный. Это разводился Дворцовый мост. Он отрезал Восильевский остров от города, и в этом отрезанном городе осталась квартира Романа.
- Вы хотите туда, коллега. - утвердительно сказал один из А, четким дирижерским жестом показывая за Неву.
- Да. На Академическую, - признался Роман. Его колотило то ли от ночной свежести, то ли от необъяснимого страха перед этими А. - Но теперь ждать нужно. Или такси в объезд. У меня, кстати, есть деньги.
- Ах, ну зачем деньги, - сказал кто из А. «Ах» прозвучало неестественно весомо, будто не междометие, а существительное. - Смотрите, коллега!
Своей офисной стрелочно-брючной ногой он легонько толкнул мусорный контейнер. Тот готовно отъехал в сторону, обнаружив бронзовый канализационный люк с классической ручкой в виде львиной головы с кольцом в носу. Один из А открыл люк и, сделав приглашающий жест, быстро спустился внутрь. Внизу были какие-то провода, пахло сыростью. Два А взяли под руки Романа. С ними передвижение казалось совсем легким и быстрым, словно на коньках. Шли вниз, потом вверх. Грязные коридоры с потеками, трубами и проводами сменились сводами. Потом стены приобрели ровный розоватый цвет. Коридор раздвинулся до зала. По бокам на полках стояли античные скульптуры.
- Господи! - вырвалось у Романа, - откуда здесь это?
- Что вас удивляет, коллега? - спросил А, - разве вы никогда не были в Эрмитаже?
- Как... В Эрмитаже? - тут ему стало совсем не по себе, - он же на другой стороне Невы!
- Он на вашей стороне, коллега. Вам же нужно на Академическую.
- И что, можно сейчас выйти на Дворцовую? - тупо спросил Роман.
- А чего ж не можно? - весело сказали друг другу А. -Можно? Да конечно, можно! Можно даже и прихватить что-нибудь с собой попрекрасней. Ловить, правда, нас начнут. А мы уйдем. Хотите поприключаться, коллега? Отметить защиту диплома?
- Хотелось бы без приключений, - попросил Роман.
- Скучный народ - философы! - сказали А, и снова потащили Романа вниз. Почему-то на бегу он заснул и проснулся уже утром в своей постели, раздетый и укрытый пледом.
- Приснится же сюр! - сказал он сам себе. Спросил себя:
- Интересно, а диплом-то я защитил? Или тоже приснилось?
- Диплом вы защитили, коллега, это бесспорно.
Роман подскочил и тут же упал, сраженный похмельной болью. Привстал уже более осторожно и с отвращением рассмотрел вчерашнюю троицу, стоящую вокруг кулера и попивающую родниковую воду.
- Не помню, как вас зовут, представьтесь! - он собирался сказать это хамским тоном, но головная боль добавила к хамству смирения и вариант получился неубедительный.
- Да какая разница! - хором сказали три А и продолжали уже попеременно:
- О чем, мы там говорили вчера, коллега?
- О вашем сотрудничестве.
- Не так ли?
- О львах, - напомнил Роман.
- Конечно, о львах. Через льва приходит тайная мудрость власти.
- Лев – хорошая фигура в имперских играх. Главное, чтобы он двигался в верном направлении.
Теперь они стояли над изголовьем.
- Ваш Бонифаций, через которого к вам пришла кифара, тоже был лев, – начал первый А.
- Что значит «был»? - с нелепой грозностью в голосе перебил Роман, - что вы имеете в виду?
- Бонифаций был лев. Был взят в игру, но его направление оказалось неверным.
- Лев может либо царствовать, либо приносится в жертву на древнем алтаре. Других ходов у этой фигуры нет.
- Вы знаете, коллега, под Петербургом скрыты потрясающие языческие капища! Не желаете ли экскурсию?
- Нет, ну это уже ни в какие ворота! - Роман вскочил с кровати. Как был полуодетый вылетел в коридор и натолкнулся там на Осика с мобильником в руке. Осик уже облачился в небрежно богемный костюм для встреч и пах дорогим парфюмом.
- Ну, здравствуй, молодой специалист, - кисло поприветствовал он Романа, - ты таки нарушаешь священные правила нашего общежития. На общественных площадях в труселях нестильных появляешься.
Роман покачнулся, ловя уплывающее равновесие, и глухо сказал:
- Они сказали, что Бонифаций умер.
Осик смотрел на экран мобильника.
- Прости, Ромушка, у меня через двадцать минут визит крайней важности. Что там с Бонифацием? Кто сказал?
- Эти сказали...
- Какие эти?
- Ну... которые у меня ...
- А кто у тебя, Ромушка? Я только что к тебе заглядывал - никого не было.
Роман в ужасе метнулся в свою комнату. Там было пусто.
- Прости, Оська, напился я, кажется крепко, - виновато сказал он, высовываясь из комнаты в коридор - но все же Бонифацию я сейчас позвоню.
- Звони, звони своему дружку-алкоголику, - тихо и зло сказал Осик, набивая смску с быстротой хорошей секретарши. Через несколько минут Роман снова вышел в коридор и без выражения произнес:
- Бонифаций покончил с собой сегодня ночью. Бросился с Боровского моста на глазах у Ирки.
Осик постучал в Лидусину комнату. Всунувшись, тихо сказал.
- Лидушка! Роме нужна помощь, срочно возьми его на себя. У меня важная встреча.
Роман лежал на кровати. Лидуся колола ему аскорбинку.
- Вы меня забрали вчера? Ничего не помню.
- Мы тебя не смогли забрать. Ты с какими-то людьми затусовался.
- Что за люди? Ничего не помню, - Роман решил схитрить.
- Да их трудно запомнить. Какие-то невнятные они. Ромушка! Да ты меня не слушаешь!
Роман вдруг заметил на тумбочке открытку, стилизованную под коричневатые старинные фотографии. На ней был изображен странный всадник – бородатый старик, верхом на льве. Бородища такая, знакомая с детства. Да и сам старик смутно знакомый… Только веяло от него какой-то мерзостью.
Лидуся смотрела на странную открытку.
- Это что, дореволюционная порнография?
Роман вздрогнул.
- С чего ты взяла? Это же Лев Толстой, одетый к тому же.
- Действительно Лев Толстой, - удивилась Лидуся, - что это я…
Она осторожно перевернула открытку. Там было напечатано на пишущей машинке «Угол Обводного и Боровой».
- Ромушка! - закричала Лидуся, - Ты куда? Тебе лежать надо!
- На Боровский мост. Я должен понять...
- Ромушка! Не выходи, там у Осипа визит...
-Да иди ты со своим Осипом! - взревел Роман, втискиваясь в джинсы. Напялил мятую футболку и убежал. Он мчался на Боровский мост, будто туда можно было опоздать. Это недалеко от раиной коммуналки. Сколько раз, гуляя по Обводному, Роман доходил туда. Непонятно, как вообще можно утонуть в Обводном канале, он вроде бы мелкий. Наверное, Бонифаций не умел плавать…
Встав над темной мертвой водой канала, Роман напряженно вглядывался вниз. Ничего не увидев, погрозил кому-то кулаком и, шатаясь, побрел по набережной.
У Балтийского вокзала ему захотелось перейти дорогу, чтобы попасть в метро. Светофор почему-то мигал всеми глазами. И ни одной машины на дороге. Это у вокзала-то будним днем!
Роман ступил на проезжую часть и на него из-за поворота вынесся вздыбившийся на заднее колесо мотоцикл, серый, как тень. Роман отшатнулся, но бешеный наездник мгновенно оказался сзади, мерзко дыша бензином. Объехал несколько раз вокруг окаменевшего от ужаса философа и со свистом унесся по встречной полосе. И тут же дорогу заполнили машины. Они сигналили Роману, застывшему посреди улицы. Один водитель опустил стекло и смачно выразился.
Через три дня были похороны Бонифация. Все хлопоты опять взяла на себя Лидуся.
Ирину вызывали в милицию. Им показалось подозрительным, что Бонифаций прежде, чем умереть, прописал ее в свою комнату. Вернулась она в слезах. Сказала, что укусила следователя. Теперь ее точно посадят.
Утешая плачущую сестру, Роман не переставал думать про странного мотоциклиста. Спросил осторожно:
- Ира! Прости, тебе трудно вспоминать. Но мне очень нужно знать, как это было. Не заметила ли ты в ту ночь чего-то странного?
Она похлопала красными от слез глазами. Тихо сказала:
- Было, пожалуй. Саша хотел придти к тебе на защиту, и внезапно заболел. Когда я вернулась – мы поспорили сильно о … ну, в общем, о твоем дипломе. Он вскочил и побежал на улицу. Я за ним. Он не хотел меня слушать. Мы оказались на Обводном. Там я почти уговорила его вернуться домой. Вдруг появляется совсем древняя старушка. Вся в красном, а на поводке - сразу три черных пуделя. Я еще заметила, что они все аккуратно подстрижены под львов. Саша бросился за ней, а она идет очень быстро. Просто невероятно для старушки. Догнал он ее уже на мосту. И тут старушка куда-то исчезла, а пудели вмиг повырастали в огромных черных зверей. Начали наступать на Сашу… они его приперли к перилам моста, а я стояла и не могла пошевелиться. Потом только всплеск услышала, и … уже никого не было на мосту…
Ира затряслась в рыданиях.
- Ты сказала в милиции об этом? – спросил Роман.
- Сказала следователю. После этого… укусила вот его...
На поминки Лидуся напекла гору блинов. Пришли несколько музыкантов из консерватории. Говорили, какой светлый человек был Бонифаций.
После поминок брат с сестрой опять поругались. Ира в очередной раз недобро отозвалась о кифаротерапии. Роман обозвал сестру клерком от музыки, тупой бездарью, и еще много замечательных слов. Выскочил на улицу и побрел в сторону Обводного канала. Ноги будто сами несли его на Боровский мост. Он даже не удивился, когда рядом с ним материализовались три А, в своих однотипных брючно-стрелочных костюмах, задумчиво созерцающие темную воду.
- Скажите, коллега, - говорит один А, - вам действительно так важна эта натуральность?
Второй подхватывает:
- Орнитологи знают феномен солидарности у домашних гусей. Домашние гуси тоскуют, слыша пролетающих диких. Но если отпустить домашних гусей на волю – это будет жестоко по отношению к ним.
Вступает третий:
- В прекрасной гармоничной античности людям не приходило в голову общаться с Творцом. У них были боги. Потом Творец пустил в мир эту странную несмешную шутку – своего сына. Он сбил людей с толку. Они возомнили, что могут быть Ему интересны.
Опять вступает первый.
- Интересны? Ему? Это смешно.
Второй объясняет:
- Ему Самому давно надоела эта пуповина, которой люди все еще связаны с Ним через Его сына. Но по его правилам у людей должна быть, как вы помните, свобода воли.
Третий кивает.
- Глупо ждать, что Он сам перережет эту пуповину.
Роман хмыкнул:
- Вы же с натуральности начали, помнится. Но в вашей прекрасной античности как раз было много натуральности. А вы с ней бороться собрались. Где логика?
И снова заговорили три А:
- В прекрасной античности была строгая иерархия. Творец был невидим. Люди общались с богами. Боги были хороши и разнообразны.
- Людям не выдержать прямого общения с Творцом. Смотрите, к каким ужасам приводят эти попытки. Разве в античности были такие массовые войны, как теперь? К тому же, в прекрасной античности был полубог Пифагор. Он улучшил для людей натуральный строй. А средневековые фанатики низвергли его достижения.
- Уже второе тысячелетие идет проект перевода человечества на искусственную жизнь. Те, кто способствуют этому проекту – делают благо для людей. Ибо это путь к перерезанию пуповины и избавлению от главного страдания человека – безнадежной тяги домашнего гуся в небеса.
- Послушайте, - сказал Роман, - но совсем без этой тяги люди станут похожи на животных. Вам это не приходило в голову?
Три А ответили одновременно:
- Это прекрасно, коллега. Не презирайте животных. Что вы знаете об их духовной жизни?
- И что же конкретно вы мне предлагаете? – спросил Роман.
- Сущий пустяк. Статейки на заказ кое-где.
- Еще небольшие работки по вашей специальности, потом вместе новую философию создадим.
- Хотите стать мировой величиной побольше Канта?
- А как же кифаротерапия? – поинтересовался Роман, - вам ведь невыгодно, чтобы мы ей занимались?
- Ну почему же, коллега?
- Несомненно, кифаротерапия – это прекрасно.
- Интеллектуальный досуг для населения! Что может быть лучше?
Роман попытался посмотреть им в глаза, но лица неуловимо двигались куда-то, как темные воды Обводного канала. Тогда он перевел взгляд на воду и спросил:
- А если я откажусь сотрудничать с вами?
- Тогда будете иметь дело…
- …со свободой воли.
- Это – дело трудное и неблагодарное, коллега.
- Я отказываюсь, – твердо сказал Роман, глядя поверх канала вдаль, где виднелся силуэт красно-кирпичного храма Воскресения Христова и подумал: «Вот так, наверное, погиб Бонифаций».
Он ожидал толчка в спину. Но ничего не произошло. Они исчезли.
Глава девятая. Формула святости
- Оська, так дело дальше не пойдет, - сказал Роман, лихорадочно листая свою дипломную работу. - Мы должны просвещать народ по поводу натуральности. Отказавшись от нее, люди перестанут быть людьми. Надо что-то делать. Я подготовлю цикл лекций о музыке, пище, воспроизводстве... наверняка в других областях тоже можно покопать. Это будет информационная бомба!
Осик кисло посмотрел на товарища:
- Не будет, Ромушка. Неформатненько это для нас. Да и вообще не тема для бомбы - слишком сложно и нет жареных фактов.
- Смотря, как подать, - возразил Роман, - а если со светом и смог-машиной? И вещать эпично, как в голливудских фильмах?
- Не смеши мои новые ботинки! Советские поэты выступали, конечно, на стадионах в 60-е годы. Но это время давно прошло и, заметь, они таки были поэты, а не философы.
- Ты сам-то как относишься к этой теме? - спросил Роман.
- Есть, конечно, такая тема. Но, знаешь, развивать ее никому не выгодно. Тут не то, что пищевые концерны - даже музыкальная индустрия встанет на рога, если пытаться привести ее к натуральному строю.
- Нет, я конечно, понимаю. Экономическая целесообразность, жажда наживы, слишком неравная борьба для нас получится. Но ведь на другой чаше весов - будущее людей! Их ведь через все это лишают подлинной жизни, тонкости и яркости в восприятии мира. Депрессия и суициды сейчас во всем мире просто зашкаливают. Я уверен, что все это происходит из-за оторванности людей от живой энергии Творца...
- Ромушка! - Осик даже снял очки от удивления, - что за лексика? Ты, часом, не попал ли в секту?
- Слава Богу, нет. Пытались тут. Это они запустили проект всеобщей искусственности.
- Так. Что это за они?
- Те, кто сказали мне про Бонифация.
- Понятно. Это уже к доктору, - Осик ткнул на мобильнике лидусин номер.
Лидуся собиралась посвятить этот день маме, но поменяла планы и срочно приехала.
- Ты просто переутомился! - защебетала она еще в прихожей, обнимая его, - два диплома написал, вместо одного. Потом еще эти ужасные похороны!
- А что, похороны могут быть прекрасные?
- Не цепляйся к словам. Тебе необходим отдых. Я тебе, как врач, говорю.
В этот раз ей удалось напоить Романа мятным отваром и валерианкой. Но на следующий день дипломированный специалист снова начал требовать у Осика права просвещать народ на сеансах кифаротерапии. Осик понял, что спустить на тормозах этот бзик не удастся. Поэтому он ответил честно:
- Друг мой! Этот номер не пройдет. Если ты все же так сделаешь - это станет нашим последним сеансом. Я уже и так не в восторге от этой кифаротерапии. Ты у нас то пьян, то не в духе. Забыл, наверное, как доширак лопал. Лида…тоже тот еще переговорщик! Один Осип Блюменфельд. Пойди в налоговую, уболтай там, подмажь сям… Надоели шлемазлы непрофессиональные!
- Все же выгнать меня собрался? - мрачно поинтересовался Роман, - Учти, у меня уже поклонники есть. А нового кифареда с нуля придется пиарить.
- Ромушка! На кифаротерапии не сошелся клином свет моей жизни! Я таки нашел себе работу по специальности. У меня теперь есть хороший такой депутат для пиара. Поверь, это для меня гораздо интереснее. И прибыльнее, что немаловажно. А здесь с новыми клиентами беда, поднаелись, видать. Да и все психологи теперь бросились музыкой лечить. Так что, если хочешь продолжать этот проект – хотя бы не мешай мне своими дурацкими идеями.
Роман очень рассердился. Скорее всего, он бы справился со своими чувствами, но Лидуся вылезла с репликой:
- Ромушка! Послушай Осипа! Мудрый же ведь человек!
Фраза оказалась спусковым крючком. Романа понесло. Он кричал, что видел такую мудрость в гробу. Что Осик до тошноты корыстен, а Лидуся тупа. Что они у него за спиной…
- Что мы у тебя за спиной? – вспылил Осик, швыряя очки на диван - нет, ты договаривай!
- Как не стыдно! – вторила ему Лидуся, - Ты вообще, когда в последний раз обратил на меня внимание? Эгоист депрессивный!
Дружеский спор плавно перетек к нэшнл рашен развлечений. Мордобой, правда вышел неубедительный, но посуды побили много.
После такого выступления дальнейшая совместная жизнь стала невозможна.
Роман весь день звонил по агентствам недвижимости и к вечеру нашел себе «норку в двушке у старушки» - как сказал веселый риелтор. Норка располагалась далековато - в районе Ладожской, на последнем этаже двенадцатиэтажки. Роман не мог особенно выбирать.
Он перевез на такси свой скарб - компьютер, книжки, одежду и кифару, которую Осик демонстративно положил на его вещи.
Старушка - подлинный божий одуванчик, старалась не попадаться жильцу на глаза. Целыми днями смотрела телевизор в своей комнате. Сначала Роману нравилось, что она не лезет в его жизнь, потом от одиночества он уже сам пытался завести с ней разговор, но бабка оказалась упорно неконтактной. Вопрос денег его пока что не беспокоил. От кифаротерапии остались кое-какие сбережения. К тому незадолго до разрыва с друзьями ему предложили постоянную работу аудиоэксперта в очень пафосном журнале, посвященном аудиоаппаратуре hi-end. Все благодаря осиковскому пиару.
Свободного времени было много. Роман сначала думал написать кандидатскую, как-нибудь переиначив ту же тему натуральности. Осилив две страницы, обленился. Осел на полумузыкальных, полуакустических форумах. Там нашлись поклонники с противниками и Пифагора и Царлино. Они изысканно глумились, цветисто восторгались и грубо ругались. При этом писали с ошибками. Роман не понимал, как можно рассуждать о культурных дебрях, не освоив правописания. Поэтому форумчане ему быстро наскучили. Он решил пойти в народ. Зарегистрировавшись под разными никами, вливался в злободневные дискуссии и проталкивал идею натуральности. Его считали попеременно роботом, идиотом (весь спектр слов) и засланным казачком. Ему казалось, что он влияет на мир.
Через какое-то время Роман заметил, что мир резко ухудшается. Повсюду горели леса. Совершенствовались террористы. В магазине, куда он ходил за водкой и дешевыми сардельками, рассказывали, что где-то в Подмосковье давят еду колесами грузовиков. У этой еды, видите ли, оказались неправильные документы. И это, когда куча людей голодает!
Роману казалось, что только Петербург пока держится. Здесь еще можно жить. Но вот в Интернете промелькнуло сообщение о петербуржских подростках, съевших своего сверстника…
Теперь Роман больше не верил ни в свою просветительскую миссию, ни в будущее. Продолжал писать статьи, чтобы поддерживать свое существование. Месяц тянулся за месяцем, и даже времена года сменялись смазанно. Казалось, что зима уже ничем не отличается от лета. Теперь больше всего времени у него уходило на новостные сайты. Ему хотелось найти в гибнущем мире хоть что-то светлое, а оно не находилось. Нельзя же назвать светлым информацию о повышении пенсий на несколько копеек. Или о том, что какая-то звезда снова вышла замуж…
Когда к земле начало приближаться неведомое крупное тело – Роман даже не удивился. Он давно ожидал чего-то подобного. Даже почувствовал облегчение от того, что бессмысленное ожидание скоро закончится. На него словно пахнуло свежестью и холодком. Круг разорвался, но впереди ждала бездна. От этого сделалось очень страшно.
Сообщения о небесном теле обновлялись каждый день. Сначала ученые, примерно определив его массу, высчитали, что от земли отколется кусок. Потом уже выходило, что планета разделится на две половинки. Понятно, что сохранение атмосферы, как и вообще жизни становилось проблематичным. В последнем сообщении говорилось, что от Земли не останется ничего, кроме облака космической пыли.
Как раз стоял ноябрь – самый темный и депрессивный месяц. Дальше уже легче – хоть снег выпадет, побелее будет. До этого снега Земля еще доживет, а потом уж неизвестно. Потом столкновение.
Так зачем же ждать этого столкновения? К нашим услугам великолепный балкон на двенадцатом этаже. Полная гарантия мгновенной смерти.
Роман налил полный стакан водки и вышел на балкон, где выл пронизывающий ветер. В ветряном шлейфе попадалась ледяная крупа – знак близкой зимы. Роман влез на ветхую старухину тумбочку и стоял теперь, опасно возвышаясь над перилами. Он наблюдал простертый внизу перевернутый Млечный путь ночных огней города.
Ему вдруг стало до слез жалко. Но не себя, а все, что вокруг. Все, что он помнил с детства. Милый тихий Псков и величественный Петербург. Университет, набережные Обводного канала, квартира на Декабристов, где уже никогда не раздастся голос Бонифация: «чудак, понимаешь!»
Бонифаций, понимающий натуральный строй, ушел раньше других. Может, три А дали ему заглянуть в будущее, и он не захотел жить дальше?
Роман вернулся в комнату к своему собутыльнику. Каждый вечер он пил водку, чокаясь с экраном компьютера. Началось это так давно, что… В комнате не было даже подходящего портрета. Да и с кем пить в такой ситуации?
- Ну ты, искусственный дух познания, твое здоровье! – Роман коснулся стаканом экрана, - Я теперь буду звать тебя Спирькой. От Spiritus, как ты понимаешь. Скажи мне, Спирька, неужели мы все погибнем скоро? Я понимаю, заслужили, конечно. Но неужели нет совсем никакой лазейки? Может быть, Господь сохранит хотя бы Питер. Не ради меня, идиота, я даже готов уехать и погибнуть в другом месте, если надо. Но Питер жалко до слез! Скажи мне, Спирька, можно ли что-то сделать в этом направлении? Ты же интеллект, хоть и искусственный. Давай договоримся: я наберу вопрос в поисковике, а ты мне ответишь.
Роман дрожащими пальцами набрал фразу: «Может ли Господь не уничтожать город Санкт-Петербург?» Открылось множество ссылок, и все они вели к одному и тому же тексту:
«Господь сказал: если Я найду в городе Содоме пятьдесят праведников, то Я ради них пощажу все место сие. Авраам сказал в ответ: вот, я решился говорить Владыке, я, прах и пепел: может быть, до пятидесяти праведников недостанет пяти, неужели за недостатком пяти Ты истребишь весь город? Он сказал: не истреблю, если найду там сорок пять. Авраам продолжал говорить с Ним и сказал: может быть, найдется там сорок? Он сказал: не сделаю того и ради сорока. И сказал Авраам: да не прогневается Владыка, что я буду говорить: может быть, найдется там тридцать? Он сказал: не сделаю, если найдется там тридцать. Авраам сказал: вот, я решился говорить Владыке: может быть, найдется там двадцать? Он сказал: не истреблю ради двадцати. Авраам сказал: да не прогневается Владыка, что я скажу еще однажды: может быть, найдется там десять? Он сказал: не истреблю ради десяти».
- Спирька, как научиться быть праведником? Я же не смогу! Это просто смешно! – пьяно бормотал Роман. – Давай, я тебя и про это спрошу. Если ты мне ответишь – я клянусь тебе, друг Спирька, буду делать все, что ты скажешь!
«Как стать праведником?» - набрал Роман в поисковой строке. Первая из ссылок содержала неожиданный и остроумный рецепт от неизвестного итальянского святого по имени Боско. «Формула святости проста, - гласил текст, - нужно хорошо делать свое дело, помогать ближнему, и быть радостным».
- Что же сделаешь, ближних не выбирают. Особенно родственников, - сказал себе Роман, подходя к знакомому серому дому на улице Декабристов. Питерская морось - серая и холодная - дрожала в воздухе, вызывая желание съежиться у всех частей тела, даже у лица. Незнакомый голос что-то буркнул в домофон, дверь открылась. А вдруг сестра не живет там, вдруг она уехала в Псков или вообще умерла вслед за Бонифацием? От такой мысли он белкой вскарабкался по лестнице и начал бешено колотить в дверь. Открыла босая девица в халате и, даже не поинтересовавшись, к кому он, лениво ушлепала на кухню.
На стук никто в комнате не отозвался. Роман толкнул дверь и вошел.
Ира сидела на подоконнике, обхватив колени. Когда-то Бонифаций любил так сидеть. Она медленно обернулась. Увидев брата, вяло, по привычке произнесла свое любимое: «без слов». Сползла с подоконника и включила чайник.
- Мог бы все-таки позвонить, прежде чем тащиться, - сказала она, доставая чашки.
- Я боялся, что ты бросишь трубку.
Она сердито засопела. Роман торопливо продолжил:
- Ира, давай больше не ругаться. Ближним вообще помогать надо.
- Хм. И на какую же помощь ты рассчитываешь? Имей в виду, в нашей псковской квартире я сдаю только одну комнату, можешь проверить. Если тебе надо – свою сам сдавай. Не маленький.
- Ирка, мне не нужна помощь. Я сам хотел быть полезным тебе.
- Что это с тобой случилось? - сестра недоверчиво оглядела его, - сам себе лучше помоги для начала. Посмотри на себя, на кого ты похож, алкоголик несчастный!
- Ира, ты все ругаешься, а ведь мы с тобой, по большому счету, самые близкие люди на этой земле… ну, может, я должен только за себя говорить, я твоей жизни не знаю.
Она вздохнула, разливая кипяток по чашкам.
- Не надо мне помогать, Рома, все равно ничего не выйдет. Если хочешь сделать что-то полезное – пойди в детскую онкологическую больницу волонтером, там всегда люди нужны. Не представляю, правда, как ты это выдержишь. Это тебе не всякая болтовня про мироздание!
- Не ругайся, Ирка, - остановил ее Роман, - скажи лучше: где эта больница?
Глава десятая. Стеша
Вообще-то Роман, считая себя человеком адекватно мыслящим, не особенно верил в свое праведничество. Как и вообще в возможность спасения для Земли. Но ему так надоело пьянствовать с компьютером в «двушке у старушки», что предстоящий поход в больницу казался чуть ли не экскурсией.
И вот он вместе с Ирой в этой больнице. В коридоре на стенах детские рисунки. В холле игрушки. Мамы сидят с грустными уставшими лицами. Ирка тут же убежала делать что-то. К Роману никто и не собирался подходить с объяснениями.
В коридоре два волонтера, девушка и парень, решали проблему. Требовалось срочно отвезти анализы какого-то ребенка в лабораторию. Ни у нее, ни у него не получалось, а впереди выходные. Если не отвезти анализы прямо сейчас – лечение задержится на двое суток.
Роман слушал их бесконечные варианты – кто кого подменяет, кто кому передает анализы. Утомился. Предложил:
- Давайте, я, что ли, отвезу.
- Вы серьезно? – удивилась девушка.
- Нет, я так шучу! – довольно резко сказал Роман, но тут же испугался своей резкости и улыбнулся:
- Конечно, серьезно!
Столько нового обнаружилось в жизни! Роман теперь организовывал встречи в недорогих уютных кафе. Встречи назывались «Наш конвертик». Там собирали деньги для детей, кому не хватало на лечение.
Надо было всех записывать, чтобы потом благодарить. Они стеснялись.
Роману катастрофически не хватало времени. Новостные сайты больше не интересовали его. Да и сообщения о грядущей катастрофе исчезли. Видимо, правительство запретило нагнетать панику перед концом.
Деньги вдруг стали очень важны для него. И в конвертик хотелось положить, и купить что-нибудь детям. И на такси куда-нибудь подъехать, чтобы успеть. А еще его постоянно просили писать статейки и посты в Интернете про детей и волонтеров. Разумеется, бесплатно.
Но самым главным делом стало общение с детьми и с их мамами. Мамам кроватей в палатах не полагалось. Они забирались в спальные мешки, сворачивались калачиками на детских матрасиках, пытались заснуть в креслах, стоящих в холле.
Дети почему-то очень полюбили Романа. Никогда раньше он не общался с ними и не задумывался о том, что существуют какие-то особые правила общения с детьми. Он и не искал этих правил. Просто тщательно вникал в то, что они говорили, и дети чувствовали: этот огромный дядя относится к ним серьезно. А еще он старался не замечать, когда детям больно. Не утешать, а продолжать разговор, как будто ничего не происходит. Может, это было негуманно, но им так хотелось хоть ненадолго забыть о своей болезни!
Дети просили Романа приходить чаще. Он обещал. Приходил почти каждый день. Но все равно не знал заранее - застанет ли снова в палате ребенка, которому дал обещание.
Детей, конечно, выписывали. Но иногда они умирали. Каждая смерть погружала Романа в ступор. Он даже начал разговаривать с Богом, в которого никогда не верил. Гневно вопрошал: за что же этот Всеблагий и Всемилостивый поражает детей, которые и согрешить-то не успели? Старался не глядеть детям в глаза, боясь столкнуться с тоской и безнадежностью.
Радовала Романа одна только десятилетняя Стеша. Ее глаза были всегда веселые, карие с искоркой. Еще у нее были конопушки и рыжеватые косички. Видно, она болела не самой опасной формой болезни, раз такие веселые глаза. Она сама морально поддерживала Романа в царстве боли и безнадежности.
- Вы – медведь, – говорила она ему, - вам надо много малины, чтобы быть всегда добрым. Тогда вы сможете делать чудеса.
Когда у Стеши повысилась температура – он не придал этому значения. На всякий случай спросил о ней у доброй пожилой врачихи. Та всегда говорила волонтерам о состоянии их подопечных.
- К сожалению, тяжелая девочка, - вздохнула врачиха, – в любое время может совсем отяжелеть…
- Как… совсем? – севшим голосом спросил Роман, - Она же… Стеша такая ...
- Она молодец! – согласилась врачиха, - я думаю, она еще подержится… месяца два…
Роман мчался домой, будто лишние минуты что-то могли решить.
Звонить Лидусе он не решился. Электронной почты ее никогда не знал. Зачем мейл, если они виделись каждый день? Чудом нашел ее в социальной сети среди трех тысяч однофамилиц. И написал. Про Стешу. Какая она замечательная, как ей нужно жить...
Лидуся позвонила через десять минут.
- Привет! - ее голос звучал по-прежнему бодро, хотя и напряженно, - диктуй адрес, куда мне ехать.
Положив трубку, Роман заметался, прибирая комнату, как будто ожидал в гости принцессу Диану. Он боялся, что Лидуся сильно изменилась, но она была все та же благородная шатенка. Только румянца стало меньше, и вокруг глаз появились едва заметные морщинки.
- Разве я могу чем-то помочь? - вздохнула она, услышав подробную историю Стеши, - ее лечат врачи-онкологи, а я простой фармацевт.
- А кифаротерапия? Ты же так верила в нее! Хотела моей маме помочь, помнится.
- Верила, да. Давно это было. Как-то плохо нынче с верой...
- Ну почему же, давно? Год или полтора?
- Три года, Ромушка, - грустно сказала Лидуся.
- А... Оська? - вырвалось у Романа.
- Женился. Мы общаемся редко. Повода нет.
Роман нервно поежился. Насильно улыбнул себя и расправил плечи.
- Слушай, Лидуся! А ты тогда в кифаротерапию как верила? Романтически или у тебя все же идея какая-то была?
- Была, конечно. Я ведь не тупая, хоть и не до конца образованная. Я читала про то, как люди от рака вылечиваются, и вот что заметила. Чаще, конечно, выздоравливают оптимисты. Это понятно. Но пессимисты тоже иногда выздоравливают, и знаешь, какой там бывает сценарий? Они теряют веру. Падают в самую глубь скорби. Как бы уже знают, что мертвы. Потом что-то меняется у них в жизни, или, может, меняются они. Тогда наступает выздоровление. Их будто выталкивает вверх. Эти случаи более редкие, но я уверена, что они тоже по определенному сценарию идут…
- Значит, как будем лечить? Чередовать лады от скорбного к светлому?
- Ты умный, Ромушка, конечно, чередовать. Но не так, как мы делали. Это должно быть очень долго – каждое состояние. И еще: светлый – ты такое правильное слово сказал. Но разве у нас есть светлый лад?
- Среди известных мне античных – нету. Но он ведь должен быть, правда?
Роман с Лидусей взялись за спасение Стеши. Союзников у них не было. Добрая пожилая врачиха никогда бы не поддержала столь антинаучный метод. Стешина мама подумала бы, что над ее ребенком издеваются. Она, кстати, так и подумала. Хуже всего, что они не могли сказать правду самой Стеше. Ее скорбь должна быть настоящей, иначе все теряло смысл.
Ближе к вечеру, когда уже нет посетителей, но еще не начались вечерние процедуры, Роман принес кифару к Стеше в палату. Ему очень повезло – кроме нее в палате никого. Одну девочку сегодня выписали, другую перевели. Стеша лежала у окна, за которым горел холодный кровавый закат.
- Здравствуйте, дядя Рома, - совсем тихо сказала девочка, заворачиваясь в одеяло. Ее знобило. – Зачем вы рога принесли?
- Музыку тебе поиграю, а ты слушай внимательно.
- Хорошо.
Он начал играть. Кифара была идеально настроена. Роман давно научился чувствовать лады и выбирал в скорбном ладу ноты, звучащие печальней всего.
- Дядь Ром, от твоей музыки мне совсем грустно! - пожаловалась Стеша, - не играй, пожалуйста.
- Потерпи, Стеша, - просил ее Роман, не переставая играть, - это полезная музыка, она тебя вылечит.
-Хорошо, - послушно сказала Стеша и вдруг горько заплакала. - Нет, я не выздоровею, я умру!
Она уже отчаянно рыдала. Роман понял выражение «сердце обливалось кровью». Именно это он чувствовал сейчас, когда целенаправленно доводил до слез маленькую тяжелобольную девочку.
На стешины рыданья прибежала медсестра, включила свет.
- У нас все в порядке, – заверил ее Роман, - загрустила вот.
- Болит что-то? – спросила медсестра.
- Тошнит, – прошептала Стеша и опять заплакала.
- Это ничего, - медсестра заторопилась, - вечером укольчик дам, заснешь хорошо.
Она выпорхнула. Роман опять выключил свет и начал играть. Стеша плакала беззвучно. Тут вошла ее мама, до этого уже довольно долго отвлекаемая в холле Лидусей.
- Что, Стешенька, что случилось?
Роман сделал девочке знак молчать, но та схватила мать за руки и забормотала, плача:
- Он злой, он меня мучает, у него плохая музыка, а он специально играет…
Стешина мать гневно посмотрела на Романа:
- Прекратите издеваться над моим ребенком!
В дверях показалась решительная Лидуся:
- Татьяна Николаевна! Не отнимайте у своего ребенка последний шанс!
- Какой шанс! – закричала стешина мать, - вы кто вообще такая?
- Я – врач, – спокойно сказала Лидуся. – Вы не хуже меня знаете, что ваша дочь безнадежна…
- Сволочь! При ребенке… - и стешина мать зарыдала. Стеша, наоборот, перестала плакать и расширенными глазами оглядывала всех.
- Дядь Ром, я, значит, умру? – шепотом спросила она.
- Врачи говорят, что да. А мы им не верим, – также шепотом ответил он.
- Играй, Ромушка. – велела Лидуся. Он заиграл, чувствуя, что сам уже не выдерживает скорби. Зачем они мучают девочку? Ведь скоро катастрофа. Зачем вообще какие-то бессмысленные телодвижения?
Цвета заката становились все более невыразимыми в своей яркой насыщенности: казалось, небо вот-вот вспыхнет или истечет кровью, но солнце коснулось земли и начало проворно втягиваться за ее край. Что-то случилось с цветом. Красное мертвело, уходя в запредельные оттенки синего и фиолетового.
И вот тогда на пустых детских кроватях бесшумно расселись три знакомые черные фигуры. Пальцы Романа вспотели и неприятно заскользили по струнам. Он продолжал играть. Не хотел, чтобы они заговорили, хотя их молчание пугало не меньше.
Голоса их все же зазвучали у него в голове.
- Лев выбрал неверное направление.
- Лев будет принесен в жертву и выйдет из игры.
- Древний жертвенник разверзся, ожидая нового льва.
- Какой я вам лев! - возмущенно подумал Роман, - Медведь я. Ребенок так сказал. Разве дети в таком ошибаются? И ничего львиного во мне нет.
- Дурень! У тебя ж день рождения в июле. Под знаком льва, – три А проговорили это издевательским хором и пропали.
Сумерки сгустились. Роман продолжал играть в скорбном ладу.
- Так, что тут у нас? Почему в темноте сидим? – послышался голос пожилой доброй врачихи. – Эээ! Да тут, я смотрю, ревы-коровы собрались!
Действительно, у всех четверых глаза были на мокром месте.
Утром стешина мать ненавидящим взглядом встретила Романа с Лидусей в холле.
- Ей ночью хуже стало! Хотели в реанимацию. Кололи что-то всю ночь. Не ходите к ней, я не пущу! Прекратите ее мучить.
- Татьяна Николаевна! – сказал Роман со всей вескостью, - скажите, вы готовы отвечать перед Богом за то, что не дали вашей дочери последнего шанса?
- Кто вы вообще такие?
- Кто мы – совершенно неважно. Важно другое. Уверены ли вы на сто процентов, что наше лечение не поможет? Не будете ли потом, когда ваша дочь умрет, раскаиваться?
Она шла за ними в палату с потухшим, как у побитой собаки, взглядом.
Стеша лежала, не шевелясь, с закрытыми глазами. За окном шел первый снег.
Роман начал играть в мужественном ладу. Стеша открыла глаза, но ничего не говорила, только иногда медленно облизывала потрескавшиеся губы. Он играл долго. В палату привезли новую девочку, после операции, еще под наркозом. Он продолжал играть.
Белые кружева снега оплели Петербург, сделав его еще более сказочным. На следующий день снег стаял, вышло солнце. Роман играл в женственном лидийском ладу. «В честь меня» - улыбнулась Лидуся. К концу этого дня температура у Стеши начала понижаться.
- Будет неправильно, если завтра я сыграю ей в страстном ладу, – поделился Роман своими опасениями с Лидусей, - это будет неверное направление…
- Мы ведь решили: последний лад светлый, – напомнила Лидуся. – Думай, Ромушка, что это за лад такой. У тебя впереди целая ночь.
Ночь выдалась неспокойной. Роман метался по квартире, будя старушку. Чувствовал, что нельзя ошибиться в выборе лада. А ладов-то в античности было немного, и ни один из них не назывался «светлым». И вдруг его осенило. Зачем ограничиваться античностью? Он засел в Интернете, анализируя средневековые лады. Какое счастье, что за плечами у него годы работы с подобным материалом!
Он решил назначить «светлым» первый из григорианских модусов (так назывались средневековые лады). Не потому, что этот модус звучал светлее других. Просто в нем были написаны самые красивые молитвы к Богородице. Одну из них Роман и решил выучить для Стеши.
Переведя квадратные средневековые ноты в современные (он умел теперь и это), Роман записал молитву на нотном листке. Поиграл немного и заснул.
Проснулся он позже, чем собирался, и сразу засуетился. Нужно срочно бежать к Стеше. Сегодня обход главного врача. Ее могут перевести в другое отделение, где нет доброй понимающей врачихи. Тогда – прощай, кифаротерапия!
Раздолбанный замок на двери старушкиной квартиры постоянно заедал. Борясь с ним, Роман вызвал лифт – для скорости. И понял, что забыл нотный листок с молитвой на столе в комнате. Он яростно затряс замок, чуть не выломав. Рысью промчался по коридору квартиры. Лифт уже пришел на двенадцатый этаж. Схватив листок, Роман опрометью выскочил обратно, пытаясь вскочить в закрывающиеся двери лифта. Он был готов оставить квартиру незапертой, но двери лифта сомкнулись у него перед носом. Он снова принялся ковырять ненавистный замок. Тут лифт пошел вниз, но как-то странно – с шорохом, потом со скрежетом. Непривычные звуки, отдаляясь к низу, почему-то усиливались и закончились адским грохотом.
Роман понажимал на всякий случай кнопку. Выматерился, пошел вниз пешком.
Внизу стояла небольшая толпа. Кто в уличной одежде, кто в халатах и тапках.
- Трос порвался, наверное, – услышал Роман, - очень редко, но бывает.
- А вдруг там кто-то ехал! – с ужасом сказала тетка в ромашковом халате.
- Точно ехал! – закивал дядька в трениках, - я слышал: на последний этаж вызывали.
- Тогда все. В лепешку, – откликнулся пенсионер с собакой, – двенадцатый этаж, не шутка!
Роман не стал слушать дальше. Опрометью вылетел из подъезда и помчался в больницу.
- Дядя Рома, а вы все-таки хорошо играете на вашей рогатке! - сказала Стеша, приподнимаясь на подушке следующим утром. Она выглядела очень бледной. Повышенная температура, дающая постоянный румянец, наконец спала. - Это Юля и Лена - представила девочка соседок по палате, - а это дядя Рома. Он умеет играть на рогатке.
Роман волновался, как будет кифара держать этот новый строй, но строй держался. Роман положил листок перед собой. Так увлекся, играя непривычную музыку, что не заметил, как в палату вошла его сестра. Увидев брата, скривилась, явно намереваясь отпустить критическое замечание, но промолчала. Только когда Роман доиграл, и все, попрощавшись с детьми, вышли из палаты, Ира сказала:
- Рома, ты уже столько лет занимаешься вроде как музыкой, и не понимаешь основ. Как же можно играть на античном музыкальном инструменте средневековую церковную музыку? Вкус у тебя есть, хоть немного?
- Так этот светлый лад средневековый? - удивилась Лидуся. - Я думала, в Средневековье музыка только мрачная была.
Роман с улыбкой погладил кифарные рожки:
- Это первый из григорианских модусов. В нем написаны самые красивые молитвы к Богородице. Я играл одну из этих молитв. Немножко не умещается она в семь струн, еще бы две добавить. Но я решил, что нужно обязательно сыграть ее. На Руси в безнадежных ситуациях всегда обращались именно к Богородице.
- Что ж тут безнадежного! - заспорила Ира, - врач сказала: у Стеши много шансов выздороветь, – она осеклась и совсем невпопад закончила:
- Мы с Сашей венчаться думали. А потом поссорились... и не успели...
…Стешу выписывали через десять дней. Роман уже оделся, чтобы идти в больницу, когда в дверь позвонили. За дверью стояла толстая тетка в кепке и круглых очках.
- Вам телеграмма.
- Мне? – удивился Роман, – может, хозяйке?
- Нет. Вам. – строго сказала тетка. – Распишитесь.
Она сунула ему в руки праздничный бланк с изображением крылатых львов с Банковкого моста. Текст был совсем короткий: «Помним. Ждем нетерпением. Доброжелатели».
- Нет. Это не мне, – твердо сказал Роман. – Вернул бланк и недрогнувшей рукой перекрестил тетку.
- Хулиганство! – возмутилась та, но все-таки растаяла в воздухе.
Кифаротерапевты радостно стояли в больничном холле. Ира тоже с ними. Стешина мать подарила букет роз Лидусе и сувенирный коньяк Роману.
- Смотри, кто пришел! – вдруг воскликнула Лидуся.
Из-за бороды и волос, отросших до плеч, Осика было не узнать. Но голос… голос сомнений не оставлял.
- Здравствуй, Ромушка! Наше общее дело таки процветает! Мне Лидуся все рассказала. А что я вам говорил? За кифаротерапией будущее. Слушайтесь меня, не прогадаете!
- Привет, – сдержанно ответил Роман, - только я бы не стал хвалиться. Нельзя сказать, что девочка совсем здорова. Ее будут наблюдать дальше.
- Будут. Амбулаторно, – подтвердила Лидуся, - но все врачи удивлены таким резким улучшением.
- Так и я ж о чем! – засмеялся Осик, - хватит шарлатанствовать, господа. Пора работать качественно. А у нас таки все есть для этого. Идеи, энергия, ну и пиар, конечно. Осип Блюменфельд ведь теперь снова холост и свободен!
- Вот только не надо опошлять, Оська! – сказал Роман, - может, раз в жизни получилось что-то настоящее сделать! И тут ты со своим пиаром.
- Пиар не опошляет, он материализует, Ромушка. Неужели ты не захочешь помогать другим детям? А ведь без гонорарчиков и конфеток, простите, ничего не выйдет.
Они вчетвером шли по заснеженной улице. Лидуся прижимала букет к груди, а Роман нес коньяк подмышкой. Руки были заняты кифарой. Ира посопела и взяла у него кифару.
- Ну что, насчет былого? – не отставал Осик, - таки возрождаем?
Роман остановился.
- Да ну вас! Какое может быть возрождение, если не сегодня-завтра уже столкнемся! Я даже не знаю, хорошо ли, что Стеша выздоровела!
- Ромушка! Ты о чем? – испуганно спросила Лидуся.
- Ну как же! – удивился Роман, - не помнишь что ли? Тело небесное к нам летит!
- Какое еще тело? – выкрикнула Ира. Лидуся пожала плечами. Осик расхохотался.
- Вы, дамы, мало и некачественно сидите в Интернете, как я погляжу! Новости не смотрите! А у нас тут некоторое время назад была, так сказать информационная диверсия. Команда хакеров взломала некоторые популярные новостные сайты и несколько дней рассылала сообщения об очередном конце света.
- Оська! – Роман смотрел на него, как на Деда Мороза, который мало того, что существует, еще и исполнил желание. – Так это вранье, значит?
- Ты проницателен, друг мой!
Роман открыл рот, чтобы сказать что-то, но вместо этого бросился обнимать Осика и Лидусю и вредную сестру тоже. Прекрасный сувенирный коньяк выскользнул и со звоном упал на мокрый асфальт, разбившись на мелкие кусочки.
- Без слов! – сказала сестра, отряхивая от коньяка и стекол свои новые сапоги, - Нет, ну вообще! Без комментариев!
Октябрь 2011 года,Санкт-Петербург - Москва
Благодарю жителей Санкт-Петербурга, помогавших мне в поиске львов, капищ и правильных коммуналок.
© Copyright: Анна Ветлугина, 2018
Свидетельство о публикации №218072100083
Свидетельство о публикации №218072100083
Рецензии
С наступающими Рождеством и Новым годом Вас, Анна! Да хранит и по возможности исцеляет нас всех Божья Музыка, словно древних героев эпоса - живая и мёртвая вода... Спасибо Вам за "Направление льва", так звучно и неслучайно аукнувшееся во мне с любимым Льюисом, его великой и пророчески-точной "Мерзейшей мощью" - а ещё, странным образом, с Гофмановским "Кавалером Глюком"... Спасибо Вам и за Вашу органную музыку, Анна - так странно и сладко вспомнить, как мы с мамой год назад - словно в другой жизни - слушали Вашего Рождественского Моцарта и даже дарили Вам цветы, ещё без всяких масок и перчаток... А ещё спасибо Вам за любимого Бачурина, верными рыцарями, а заодно и настоящими музыкальными оруженосцами которого Вы с Петраном были все последние годы земной жизни маэстро - и, наверное, продлили ему и всем нам эти замечательные годы своим негромким, но таким необходимым - насущным служением... Словом, спасибо Вам за всё. Продолжайте творить - на радость всем нам и самой Музыке! Храни вас Бог.
Николай Забелкин 25.12.2020 01:07 • Заявить о нарушении
Николай Забелкин 25.12.2020 01:07 • Заявить о нарушении
На это произведение написаны 4 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.