Атрофемы профессора Шушкина

ЧЕЛОВЕК-ЛЕГЕНДА

Неизвестно откуда, внезапно появилось НЕЧТО ни на что не похожее, никому не нужное, и так же внезапно исчезло.
Взъерошенный человек с круглыми глазами ползал по полу, смотрел во все щели, отодвигал диван, заглядывал за жалюзи, переставлял цветочные горшки, приподымал матрас и ноги, лез на шкафы, подлезал под столы, шуршал газетами, смотрел за батареи, переворачивал кастрюли, загибал ковёр, перебирал карандаши и книги, скрипел и хлопал дверцами и разными дверями, выглядывал в окно, ощупывал и отдирал обои, задирал голову, разбирал утюг, шарил в углу, ощупывал карманы, тёр лоб, чесал затылок из последних сил и непрерывно думал: «Странно! Куда ОНО могло подеваться? Как ОНО выглядит? И вообще, что ЭТО?»
В конце концов он вышел из себя и заблудился.

Так впервые мы познакомились с профессором Шушкиным.




ОДНОФАМИЛЕЦ

У профессора Шушкина была всего-навсего одна фамилия.
Его так и звали – однофамилец.
Конечно, он этим пользовался, как только мог...
Но, что он мог с одним этим своим фамильцем?
Один раз назвать свой фамилец? Один раз паспорт получить? Однообразно где-то расписаться?..
Один раз случай с ним такой произошёл:
Приходит Иван Ильич к своей семиюродной тётушке Анастасии Фёдоровне де Лабарт-Пинсон-Дундель-Крен-Дидро-Апостол-Сидоровой в погреба, открывает все, какие-ни-на-есть, бочонки и произносит тосты за здоровье всех родственников де Лабарт, потом Пинсон, потом за всех Дундель-Кренов, Дидротиков и прочих, а когда до Сидоровой тётушки доходит, он уже и лыко не вяжет...
А тётушка, как только взвидит, что профессора несут из погребов, так тут и говорит: «Ну, вот! Опять однофамилец пожаловал!»




МЕТАМОРФОЗА С КАШЕЙ

Однажды профессор ел кашу.
В правой руке ложка, в левой тарелка.
Каша была очень вкусная, и он развеселился.
Жуёт и жмурится, глотает и мигает...
Отправляет в рот ложку за ложкой и нарадоваться не может.
Половину отъел и рукою за шею себя потрепал.
(От удовольствия он всегда за шею брался. Бывало и за голову, а тут опять за шею...)
Ухватился рукою за шею и едва на пол не брякнулся...
Вся шея в каше!
Ну, откуда там каша взялась?
Неизвестно.




ПРО ФЛЯГУ

Профессор Шушкин любил гулять по лесу, наблюдать за муравьями и тыкать соломинкой в муравейник...
Однажды вечером он даже флягу так нашёл.
Шёл по тропинке, махал вицей и на флягу наткнулся. Смотрит – фляга лежит.
Заглянул во внутрь, а там пусто и нет ничего!
Свистнул профессор и дальше пошёл.
Шёл-шёл, остановился и думает:
«Хорошая фляга! Пожалуй, надо взять её себе!»
Пораскинул он этак мозгами и обратно вернулся.
Смотрит, а фляги-то нет!
Загрустил профессор, стало ему жаль флягу.
А что теперь поделаешь? Сразу надо было брать!




СТРАННОЕ ПОВЕДЕНИЕ ПРОФЕССОРА ШУШКИНА

Как-то раз на заседании учёного совета после шестой чашки кофе Иван Ильич внезапно распрямился и упал со стула.
Коллеги проводили его рассеянным взглядом и задумались.
А профессор постепенно отлежался, вдруг разделся до щенячьей наготы, да как начал бегать-прыгать, со стола нырять да с кафедральной антресоли кувыркаться, пока последняя совсем не отвалилась.
Приладил он её на место, попрощался и ушёл.
Коллеги удивлённо переглянулись и только плечами пожали.
Странно...
Обычно у него всё это только после седьмой чашки бывает!




ВОПИЮЩАЯ БЕЗГРАМОТНОСТЬ

Однажды шёл профессор вдоль забора.
Вдруг смотрит – слово нехорошее неправильно написано.
Натянул он рукав на кулак и давай неудачную букву стирать.
Да только ничего не получается – по-крепкому видать, было начерчено.
Профессор злится, от усердия краснеет и пыхтит, плюётся, негодует, возится...
А только ничего не получается и толку никакого не выходит.
Но он с разбега на забор бросается, весь ободрался, на ногах уже не держится...
А вокруг стоят студенты, смотрят, затылки чешут...




РЯДОВОЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ ДЕНЬ

Ночью Ивана Ильича разбудил неизвестный голос.
Голос сказал: «Вставай!»
Профессор встал.
Голос сказал: «Ложись!»
Профессор лёг.
И вот так вот всю ночь...

А утром где-то заиграла музыка, и голос сам собой утих.
Как автомат, Иван Ильич умылся, причесался и оделся, и ничего не понимая, весь, как был, отправился неведомо куда...

Очнулся он в какой-то незнакомой яме, в довольно неудобном положении, в помятых лопухах, репьях и скользкой глине, лицом к обеденному Солнцу и опять от голоса.
Теперь говорили дубовые кроны.
Одна шелестела о том, что есть точка и твердь, и точка – пустотная дырочка, а твердь существует сама по себе.
Другая шепелявила, как ветер, и ей в ответ опять неслось:
Есть явное и тайное. Всё явное – вокруг, а тайное – наоборот...
Но тут деревья неожиданно перевернулись, а сам профессор встал на ноги.
Дубами оказались вязы, а между ними на скамеечке сидели старички, как водяные капельки, похожие на дряхлых близнецов, и опершись на палки из бамбука, смиренно ожидали, что он скажет.
Профессор выпрямился и сказал им: «Здрасьте!»
Но старички смиренно-выразительно молчали.
Иван Ильич мгновенно догадался, что они глухонемые, и для развития взаимоотношений поклонился.
Они внимательно смотрели на него и ждали не пошелохнувшись.
Профессору вдруг сделалось неловко и он, внезапно оступившись, оказался в том же месте и лицом опять к обеденному Солнцу, где, шёпотом считая семена, стал выдирать из галстука дремучие репьи, пока ему не постучали: тук-тук-тук...
И было интересно слышать, как звенящий звук расходится по голове.
Тук-тук-тук... – стучала палочка.
«Тук-тук-тук!» – передразнил её Иван Ильич.
Тук-тук-тук... – вновь постучала палочка.
«Тук-тук-тук! Солнечный круг! Тук-тук-тук! Небо вокруг!» – пропел профессор и прислушался.
Бамбуковый звук прекратился и сделалось тихо.
Иван Ильич немного полежал и быстро приподнялся.
Но никого вокруг уже не обнаружил.
Деревья, лавочка и никого!

«Интересно, какое сегодня число?» – подумал профессор.




О ТОМ, КАК ПРОФЕССОР СМАТЕРИЛСЯ НЕХОРОШИМ СЛОВОМ

Профессор Шушкин сидел в траве так, что из травы выставлялась только его шляпа, и совсем не хотел материться.
А, вернее сказать, ему было некогда, и он вообще никогда не матерился, потому что был воспитанный учёный.
Он сидел в траве и наблюдал за кузнечиком, который тоже сидел в траве, наблюдал за профессором и не матерился.
А по дорожке шла смешная девчонка и мурлыкала весёлую песенку.
Она увидела в траве старую шляпу и сказала:
– Фу, какая поганая шляпа! – и плюнула.
Профессор услышал, что сказала девочка, удивился и снял свою шляпу, чтобы посмотреть, какая она у него… и девочка нечаянно попала ему в голову.
- Вот... – сказал профессор, и сматерился нехорошим словом.




ЗЕМЛЯНАЯ ДЫРА

Иван Ильич однажды шёл по лесу и случайно обнаружил в земле земляную дыру.
Ему стало интересно и с научной точки зрения сделалось невтерпёж.
Профессор лёг и стал её разглядывать.
Но там в дыре было очень темно и ничего нельзя было понять.
Профессор долго юзгался, доюзгался и провалился.
Когда Иван Ильич пришёл в себя и малость пригляделся, он снова увидел в земле земляную дыру и стал её разглядывать.
В дыре было очень светло и ясно виднелось высокое небо.
Профессору сделалось даже ещё интересней, чем прежде, и в познавательном смысле совсем невтерпёжь.
Он устремился к свету, стал карапкаться...
Но ничего не получалось...
Профессор даже так разволновался, что от волнения ему отшибло память и, как он выбрался в конце концов, он не запомнил, и никто о том не знает...
Поэтому Иван Ильич решил вернуться к этой теме в следующий раз.




ГЕНИЙ ИЗОБРЕТАТЕЛЬСТВА

Зрение у профессора Шушкина было хорошее.
Но, когда он надевал очки, они всё время у него съезжали с носа.
И, как спадут, так непременно разобьются.
Но у профессора был очень хитрый ум.
Как только он почувствует, что у него очки поехали, так голову назад и запрокинет.
Потерял Иван Ильич таким макаром восемь шляп и тут же кое-что придумал:
Как он почует, что вновь очки поехали, так голову назад и запрокинет, а как почувствует, что шляпа улетает, так сразу же и сделает отскок назад.
Сбил таким образом профессор шестерых прохожих, посеял где-то девять или десять шляп, раскокал дюжину очков и сразу же придумал новую методу.
Надел на шею огромную сумку, и чтобы та не закрывалась, засунул в неё большой таз, положил в таз подушку и начал повсюду ходить испытывать этот простейший, но тем и удивительный для всякого неподготовленного человека комплекс.
Ходит и нарадоваться не может: очки с носа падают в таз на подушку, он достаёт их, цепляет обратно на нос и идёт себе дальше по труднодоступной и специально сплошь пересечённой для этого местности...
Ходил, ходил и в яму провалился.
Должно быть, не заметил эту яму из-за сумки, а может быть очками зрение себе испортил...

Однако в науке дорог проторённых и лёгких путей не бывает.




ОШИБКА В ВЫЧИСЛЕНИЯХ

Профессор сидел у окна и смотрел сквозь стекло.
В лабораторию вбежал доцент и сразу заявил, что у него имеется бутылочка хорошего вина, которое необходимо срочно выпить.
Они попробовали выпить, но ничего особенно такого не произошло:
Рюмочку выпили – хорошо.
Ещё по одной – как всегда.
Ещё одну рюмку – опять хорошо.
Ещё по одной – и опять, как всегда...
– Скучно! – заметил профессор, – События развиваются медленно по какой-то вялой синусоиде... – сказал и вздохнул, – Боюсь, что день напрасным будет!
– Надо пить по восходящей! По параболе! – воскликнул коллега и сбегал за новой бутылкой с другим превосходным вином, которым сразу же наполнил два горшка, похожие на каменный цветок – себе один, профессору другой, – Теперь всё это надо выпить разом до конца! – воскликнул он и убедительно в себя всё опрокинул.
Профессор сделал идентичную манипуляцию.
Действительно, события сначала развивались по параболе...
Однако в скрупулёзные расчёты их каким-то образом проник таинственный поправочный коэффициент – вино оказалось лучше, чем от него ожидали учёные, и события стали развиваться неправильно: парабола внезапно соскочила с графика, пошла по траектории гиперболы и завиляла где-то в невозможном отдалении хвостом...
Коллеги стали наблюдать за турбулентностью его движений.
Доцент сначала удивлялся точности своих неправильных расчётов, но вскоре ослабел от силы их неотвратимости, заговорил бессвязными наборами случайных слов, сорвался с подоконника в корзину для бумаг и задремал.
Тогда профессор сам попробовал понять, как вкрался в формулу таинственный процент ничтожной примеси, так бесконтрольно изменившей график наблюдения, но просветлённый в первой фазе чистый разум дал во втором подходе к теме грубую осечку, и наш мыслитель мрачно загрустил.
Сначала он по-настоящему взгрустнул, но вскоре перестал скучать и просто приуныл.
Сидел, сидел, но вдруг увидел спящего внизу коллегу и от его немыслимо немого безразличия расстроился совсем.
И только захандрил по-настоящему, как тут же вспомнил, что уныние есть самый тяжкий грех, и вспомнив это, тут же захотел исполнить жизнерадостную песню.
Но то ли текст неправильно припоминал, то ли сама мелодия не совпадала с точным текстом, никак не мог он с этой песней совладать...
От этого ему и стало дурно.
На этом весь эксперимент пришлось остановить.




ТРУДОГОЛИКИ

Коллега подошёл и произнёс:
– Ага!
Профессор промолчал.
Коллега подождал и прогундосил:
– Ну?
Профессор промолчал.
Коллега сунул руки в брючные карманы и прикрикнул:
– Эй!
Профессор промолчал.
Коллега вынул руки из карманов и сказал:
– Алё!
Профессор промолчал.
Коллега постоял, подумал и воскликнул:
– Слышь!?
Профессор промолчал.
Коллега крикнул:
– Шушкин! Мать твою ити!
Профессор снова промолчал.
Коллега плюнул, саданул ногою в дверь и не сказав ни слова удалился.
Профессор прихватил ушибленную дверью голову и тихо прошептал:
- Козёл!




УМУ НЕПОСТИЖИМО!

Профессор сел в кресло, но сразу подумал, что можно сидеть и на стуле.
Он пересел на стул и понял, что вполне мог бы сидеть на подоконнике.
Профессор пересел на подоконник и заметил, что на пианино тоже можно сесть.
Он пересел на пианино, но сообразил, что можно так же на полу сидеть.
Профессор сел на пол и сразу же понял, что в кресле гораздо удобней сидеть.
Он погрузился в кресло, задремал, но всё-таки успел подумать, что дремать удобно на диване.
И он успел ещё подумать: «Хорошо бы было на диване подремать, но тут дивана нет и нечего об этом думать, хотя и на полу дремать удобно тоже.»
Лёг на пол, задремал, но в двери постучали, и тогда он понял, что стучали в дверь.
Он подошёл к двери и догадался, что он тоже может постучать.
Профессор постучал и начал думать, что её сейчас откроют.
Но в двери постучали вновь, и он подумал, что его дурачат, и на ответный стук ответил новым стуком.
Когда с той стороны опять раздался стук, профессор понял, что сейчас проучит шутника.
Взял пепельницу, замахнулся и притих.
В дверь постучали, он толкнул её ногой и понял – это ректор!
А ректор что-то мысленно прикинул в голове и не успев как следует подумать, убежал.
Профессор, взглядом провожая удалявшегося, заключил:
- Ну, знаете ли, всякое бывает, но я бы никогда и ни за что бы не подумал, что вот такой учёный муж, солидный и ответственный, как ректор, вот так вот будет безобразничать под дверью!




ТЕИЗМА ОТ ПРОФЕССОРА

Как-то раз лаборантка не пустила его в дом.
Профессору тогда серьёзно нездоровилось – не слушались его ни голова ни ноги...
По разговору даже было видно, что не в себе сегодня человек: бормочет на память какие-то слоги, всё время валится куда-то в сторону и набекрень, из рук выскальзывает, как карась...
Должно быть, сильно переутомился.
И вот ведь бескорыстный человек – всё опытом своим научным делится и даже стал учить, как надо прыгать без разбега в ширину!
Пришлось привязывать его ремнём к столбу, чтоб малость отдышаться...
Конечно перепачкались, и лаборантка не смогла его узнать...
– Ой, сударь! – говорит, и хлоп ему дверью по носу!
Но он от этого как будто даже ободрился.
Сосредоточился, собрался, подтянулся и изрёк:
- У Сударя с Сударыней щусёнок был – сударик, которому от них всё время доставалось в хвост и в гриву за то, что он от ихних бестолковых обвинений довольно ловко уворачиваться мог. Каких только грехов они ему не приписали... И даже пригрозили сущим адом! Но тот придумал покаяние и так вот ловко ускользнул от страшного суда!




ПРОФЕССОР ШУШКИН И МОРЕ

В период пребывания на острове Сицилия профессор постоянно собирался навестить свою ещё одну любимую неясно сколькиюродную тётеньку, к которой он всегда стремился всей душой, но ни на час не прекращал своей научно изыскательской работы, хотя имел все основания хотя бы на минуту оторвать себя от важных дел и просто погулять или хотя бы просто посидеть на сицилийской пристани, болтая языком и беспокойными ногами с сицилийками или другими прозябающими в тех местах людьми...
Так, например, восьмого августа текущего по плану года, с ранья, а может быть ещё и свету не заря, он, движимый идеей изловить какую-нибудь сказочную рыбу, которая окажется большой сенсацией, подкрался к берегу, закинул приготовленную снасть, но задремал и неожиданно свалился в воду.
Пополудни того же всё восьмого августа, собрав остатки снаряжения и движимый всё той же ясной целью, он вышел в море, так как совсем уже не мог попасть ногой в свой утлый ялик и чуть было опять не утонул.
А к вечеру того же дня, упрямо одолев морское средиземье, он выбрался на берег, отыскал свой ялик, и окончательно собравшись с мыслями, подвёл итог.
В борьбе со стихией он потерял почти всё...
И только лишь в левом кармане его сильно вымокших выцветших брюк оказалась одна-единственная бутылочка «Чинзано».
И в правом...
И в кармане пиджака.
И за поясом.
И в руке.
И возле напряжённо-мудрой головы, свистящей носом в сицилийский пляж, лежала только лишь одна-единственная жалкая бутылочка «Чинзано».
А остальные, что из-под «Агдама», которые он бережно привёз с собой для множества намеченных экспериментов, уже пришлось использовать по назначению.
Так что, пока что, вообще, нам непонятно отношение к науке этой тётеньки.




НОНСЕНС

У Ивана Ильича спали трусы.
Конечно, можно было бы об этом не рассказывать, да ладно уж...
Идёт профессор, только вдруг чувствует, что за ногой что-то волочится...
Смотрит, а это трусы.
Свалились и по полу тащатся...
Стало Ивану Ильичу неловко за этот неряшливый вид.
Остановился он и стал подошвами об трусы шоркать будто об коврик.
Пошоркал и дальше пошёл, как ни в чём ни бывало.
А трусы всё равно тащатся. Резинкой зацепились за шнурок и тащатся.
Остановился он, да как брыкнёт ногой...
Трусы отцепились и полетели в призидиум.
А Иван Ильич подумал: «Стоп! Как они могли спасть? Я же в брюках! Наверное, не мои...
Сел, задумался и задремал.
А зря!
Приснился ему серый волк похожий на утку.
Подбежал волчок к Ивану Ильичу и сказал, как индюк, человеческим голосом:
– Иван Ильич, у Вас трусики спали!
– Трусы не спят! – ответил ему Иван Ильич тоже человеческим голосом, – У них глаза не закрываются!
А индюк ощетинился и зубами залязгал.
Иван Ильич испугался и так засвистел, что сразу же проснулся и совсем никак не понимает, кто ему свисток засунул в рот...
А все сидят и смотрят на него.
А он свисток достал и говорит:
– Куда?
А все ему со всех сторон:
– Иван Ильич, у Вас трусишки спали. Возьмите – вот!
Иван Ильич смотрит:
- Точно! Мои трусы! Вот тут и меточка моя – «И.И.»! А я-то думаю: мои – не мои? А это мои трусики-трусишки-трусюсюньчики! Ну, слава тебе, Господи!




РАДИ НАУКИ

Профессор влез на крышу и задумался.
Задумавшись, он начал делать беспокойные движения и мдакать:
– Мда, мда, мда...
Немного погодя в небе один за другим появились два тапка.
Первый сделал петлю Нестерова, шлёпнул профессора в лоб, а второй хотел совершить петлю Шистерова и пролететь со свистом мимо, но профессор так изловчился и искусно увернулся, что сбил его, как настоящий лётчик-перехватчик ухом, и оживлённо радостно заметил:
– Налицо очередная загадка природы, к разгадке которой я немедленно приступаю, ибо наука служит человечеству для разгадывания загадок природы, одна из которых уже налицо...
Он поднял оба тапка и приступил к анализу.
– В моих руках, – бубнил профессор, – находятся два летающие объекта, с которыми по воле случая мне довелось сегодня столкнуться. А случай – это удивительнейшее явление, наблюдаемое, как в природе, так и в быту, хотя быт, то есть, бытие, и есть не что иное, как одна из вариаций природы и особенно в данном случае. И поскольку это так, то рассматривать данное явление необходимо не иначе, как природное. Поэтому мы будем применять диалектический анализ, хотя не исключён и матанализ и даже субъективный результат. Но я, как истинный учёный, обязан находиться в положении нейтрального судьи и наблюдая данное явление, быть беспристрастным к фактам...
Погружённый в научные размышления, профессор по привычке уронил свои очки и сразу же на небосклоне зафиксировал отсутствие ближайшей, освещавшей все недавние события, звезды.
– Так, так, так, – протактакал профессор, – В природе вновь произошли какие-то процессы, которые уже произошли... – и вдруг воскликнул, – О! Да ведь теперь уж ночь! Ведь, вот как получается: не успел разобраться с одним, как на тебе другое явление – заземление Солнца Землёй! Выражаясь научной терминологией, заворот Земли против часовой стрелки, если по всем правилам смотреть с Северного полюса. Да, этакие вещи наблюдают телескопы, оснащённые круглыми ручками, которые обычно крутят наблюдатели... Но, если телескопа нет, то наблюдение ведётся за планетами, которые настолько к нам близки, что их уже никто не замечает. А между тем планета Луна, которая является спутником планеты Земля, и планета Земля, вокруг которой вращается планета Луна, непрерывно вращаются, и за Луной можно вести наблюдения с Земли, потому что Луна, как спутник планеты Земля, находится к нашей планете гораздо ближе нежели другие планеты, не являющиеся спутниками планеты Земля. Но Луну сейчас не видно. Наверное, сейчас она вращается вокруг Земли с другой стороны и потому её не видно... Ну что ж, остаётся планета Земля. Вот за ней-то и будем сейчас наблюдать!
Шушкин подсел ближе к краю и стал наблюдать за Землёй.
– Так, так, так... Вот она – Земля! Куда ни посмотришь, ни зги не видать... Ночь темна, всё небо в тучах, туч на небе цела куча! Ну что ж, тогда проверим ускорение свободного падения?
Профессор подполз к краю крыши, свесил голову вниз, осторожно разжал свои пальцы и выпустил тапок. Тапок упал, и профессор отметил:
– Поскольку предмет упал вниз, а не вверх, ускорение свободного падения к Земле присутствует и есть величина постоянная, потому что всегда присутствует при падении. Но вот каким образом оно влияет на свободно падающее тело, это придётся узнать самому, так как, предметы, к сожалению, во время испытаний не умеют сообщать науке свои ощущения, а я с собою никакие датчики не прихватил... Брошенный камень, как говорится, летит молча, и всё сопротивление его материала – это всего лишь домыслы в математических расчётах, а чувства камень не умеет сам передавать...
Стараясь запомнить мельчайшую мелочь, профессор слегка оттолкнулся от края и с научно-исследовательской целью решительно полетел вниз.
– Тело, падающее вниз с ускорением свободного падения, – подумал Шушкин вслух, – Испытывает сопротивление случайного балкона и вызывает шок у спящего там человека.
Профессор слез с груди несчастного и произнёс:
– Наука, батенька Вы мой, частенько требует жертв, и ради неё мы будем жертвовать, чего бы это Вам ни стоило! Мы поздравляем Вас от имени Науки с ещё одним очередным посильным вкладом в Бездну Знаний! Банзай! Как говорят японцы.
– Пук! – ответил человек и умер от радости.
– Ну, батенька Вы мой, – посетовал профессор, – Тут радость радостью, но чувствами своими надо управлять! Ведь все открытия для нас ещё грядут в необъяснимых, необъятных горизонтах мироздания, и если мы вот так вот будем расслабляться и даром растранжиривать свои рефлексы и эмоции, то что же мы тогда успеем или сможем? Но в то же время и не стоит огорчаться, ведь сам процесс процесса ощущения довольно призрачное тонкое явление и с ним необходимо обращаться осторожно и с особым тактом...  А как же!? – убеждал себя профессор, неукратимо удаляясь от загадочного дома, балкон которого так неожиданно прервал процесс его научного познания, – Куда же я иду? – внезапно спохватился он, – Где ждут меня теперь великие научные открытия?

И натолкнулся в темноте на два таинственные тела, застывшие в немом взаимном притяжении.
– Ну, это очень даже просто! – воскликнул, понимая ситуацию профессор, – Притягивающиеся тела имеют свою массу, масса имеет свой вес, а тело – туловище и прочие характерные мелочи, в совокупности образующие всё это тело, которое имеет свою массу, благодаря которой все тела испытывают взаимное притяжение. А при удачном сочетании...
Но не успел договорить, как те тела пришли в движение, и неожиданная сила саданула и вдруг отбросила профессорское тело без всякого при том хотя бы маломальского намёка на взаимо-сохранение энергии...
– Астрономические наблюдения нам говорят, – невольно комментировал профессор, пролетая и застряв в кустах, – Что рано или поздно, но в конце концов приходит окончательный предел любому бесконечному и самому большому притяжению, и после, сменит притяжение гигантский взрыв подобный катаклизму, который измельчит и раскидает все тела куда попало. А я, используя его огромную энергию, отправлюсь в поиск истины и сути бесконечного познания! – амбициозно заключил учёный и даже не дождавшись катаклизма, отправился на поиски...

Идёт и всё примечает,
Примечает и в уме откладывает,
Откладывает и запоминает,
Запоминает и анализирует,
Анализирует и делает выводы,
Делает выводы и наблюдает закономерности,
Наблюдает закономерности и обобщает,
Обобщает и сводит в законы,
Сводит в законы и составляет таблицы,
Составляет таблицы и читает лекции,
Читает лекции и испытывает удовлетворение,
Испытывает удовлетворение и ощущает процесс ощущения,
Ощущает процесс ощущения и реагирует на сигналы,
Реагирует на сигналы и видит явления,
Видит явления и анализирует,
Анализирует и делает выводы,
Делает выводы и наблюдает закономерности...

Цикл сам собою замкнулся на Банной горе, где вся учёная коллегия при помощи научных пузырей и хитроумно приспособленных педалей без отдыха и напряжённо вычисляет квадратный корень из единицы в степени ноль.




ЭКСПЕРИМЕНТ ОТ ШУШКИНА

Возьмите ровную дощечку длиной с руку.
Положите её на кирпич так, чтобы оба конца были одинаковой длины.
На один конец дощечки положите круглый камень.
Встаньте так, чтобы смотреть на камень точно сверху.
По другому концу дощечки надо сильно топнуть ногой.
Так повторить десять раз.
О результатах сообщите в академию наук.




НАСЛЕДИЕ ПРОФЕССОРА, ОСТАВЛЕННОЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВУ В ЕГО ЛИРИЧЕСКОМ ПРОИЗВЕДЕНИИ

… Уж сколько раз твердили миру,
Что алюминий вреден для здоровья!?
Так нет же -
Завелись опять сомненья!..

На женщину бессильно взгромоздясь,
Я призадумался...
И вовремя!
Часы к обеду били.
А кто всё время голоден, тот сытому ни друг и ни подруга!
Когда согласия в кишках без пищи нету,
Невольно слушаешь, когда же ходики заветный час пробьют,
И как ни силишься о чём-либо подумать,
Ничто на ум не йдёт!

Гонимый этой мыслью философской,
На скору руку я затеял отобедать
И бросился на кухню босиком...
Достал кусочек мяса из кастрюли,
Из хлеба с маслом сделал бутерброд
И приготовился всё это уничтожить,
Как вдруг вниманье напряжённое моё
Истомный женский голос потревожил:
"Хочу!" – вскричала фурия, – "О, Боже!"
И застукОтила зубами...
Из чего,
Я сразу понял, что лишь Время -
Повелитель бесконечности Вселенной
Всё перетерпит, но не мой желудок -
Пята Хилесова родного организма!

И проглотил всё разом, не заметив,
Что инструмент важнейший потерялся.
А он, то бишь, люминевая вилка,
Так крепко за кусок говядины вцепился,
Что незаметно выскользнул из пальцев,
И только я его и видел...
А он тотчас в моём желудке очутился
И стал меня серьёзно беспокоить -
Болезненными коликами рвать моё терпенье!
Немым вопросом задался я сразу:
Что же будет!?

Тут фурия на крыльях Вакха прилетела
И стала кулачищами дубасить по моей спинульке...
Наверное подумала, что милый подавился...
Из-за её усердия не мог я докричаться,
Что мне нужна совсем иная скоропомощь!

Теперь уж поздно!
Всё пропало!
Я умираю!
Всё...
Гомон.

Будь проклят алюминий!


© Одуй, текст, 1989 – 1991.