Вестник

12 апреля 1961 года семиклассник Валька – известный в классе задира и нарушитель спокойствия – был дежурным.
– Валентин! – почему в классе мела нет?  – спросил учитель истории минут через 20 после начала урока. – Сходи в учительскую, восполни недостающее.
Валентин с достоинством вышел из класса, нестись, сломя голову, за мелом,  не входило в его планы. Пусть историк так пока поговорит, устно…
В учительской, куда зашёл Валентин, работал радиоприёмник.
– От Советского информ-бюро, – вдруг зазвучал оттуда голос Левитана, – сегодня, 12 апреля 1961 года в 9:07 утра с космодрома Байканур отправился первый в истории человечества космический корабль. Советский лётчик-испытатель Юрий Гагарин…
Дальше Валька не слушал, он уже нёсся по коридору к своему классу, такие мелочи, как мел, были забыты.
– Ребята! Наш Гагарин в космос полетел. Сегодня!
– Да ну? Врёшь! – раздалось со всех сторон, – ребята повскакивали с мест.
– Валентин! Сядь сейчас же на место, не срывай урок, – сказал историк, который тоже сильно сомневался.
– Да ну вас! – крикнул Валька, и бросился к вахтёрше бабе Нюре, которая обычно давала звонки.
– Баба Нюра, наши в космос полетели! – закричал он, и со всей дури надавил на кнопку.
Из классов стали показываться удивлённые лица учителей. Но физик Вася, который тоже слушал радио, пришёл Вальке на помощь. Он включил громкоговоритель. Голос Левитана теперь слышался повсюду…
Юрий Гагарин навсегда стал народным героем. В тот же миг семиклассник Валька для своих одноклассников стал почтальоном, приносящим добрые вести.
Скоро он уехал из этой школы, и даже с Урала уехал на Дальний Восток – восьмой класс заканчивал уже там. Но слава Вестника шла за ним по пятам. Как-то удавалось Валентину приносить добрые вести. А иногда и добрую добычу. Дело в том, что ружьишко у него было – у восьмиклассника. И хранил он его под своей кроватью, в интернате (в посёлке его приморском не было средней школы, была только начальная, так что учились сельские ребята в районном центре, домой возвращаясь только по выходным). Ружьишко было настоящим – рабочим, и одноклассники всегда радовались, когда ушедший ночью Валентин, под утро возвращался с подстреленными утками. Школьники тащили их на кухню и готовили себе ужин-пир.
Однако Валентин не только приносил вести, иногда он их получал. Так, после окончания средней школы, он принял чрезвычайно важную весть, точнее официального вида повестку: выпускника призывали в армию.
–  Ну что ж, каждый мужчина должен быть готов послужить Родине, – сказал Валентин, и, простившись с родными, отправился в военкомат.
Призывников отправили во Владивосток и на какое-то время оставили в пересылочном пункте, на Второй Речке,  примерно там, где, как считают, умер поэт Мандельштам.
Именно там происходила процедура по распределению ребят в определённые виды войск. Туда же приехали «покупатели» – представители  тех воинских частей, которые нуждались в пополнении.
Первыми отбирали связистов на флот. Смотрели, разборчивый ли у парня почерк, и много ли делаешь ошибок в словах. Потом проверяли, какова скорость письма, сколько раз за минуту напишет слово «Владивосток». Потом медленно передавали морзянкой букву «щ» и букву «я»,  смотрели, запомнил ли, уловил ли разницу, добавляли ещё несколько букв. Отбирали тех, кто «принял» радиограмму без ошибок. И так недели две подряд просеивали всех новобранцев, отбирая самых талантливых слухачей. Валентин попал в связисты.  В Вестники, если сказать по-другому. Снова в Вестники.
Две недели на пересыльном пункте не запомнились ему ничем хорошим. Организации и дисциплины никакой не было – царил закон джунглей в чуть-чуть смягчённом варианте. Чуть опоздал на обед – ходи голодным. А то придёшь – ни кружки нет, ни ложки. Хлебаешь щи из чашки через верх, а гущу выедаешь хлебом. В следующий раз, во избежание повторения инцидента, ложку сложишь в карман, кружку туда же. Так порастащили ребята по карманам всю столовую.
Спали также, где придётся. Где найдёшь угол менее пыльный, там и спи. Одеждой за эти две недели поменялись раз шесть, наверное. Приехал Валентин на пункт в средненького вида костюмчике, а на катер сел, чтоб ехать в часть, в безразмерной матросской робе. По доброй воле менялся, ему же на службу вот-вот, на целых четыре года, а ребятам-дембелям нужна какая-никакая гражданская одежда. Вот и шёл на пункте пересыльном непрекращающийся мен.
В учебку на острове Русский шли на катере. Уже около берега раздался чей-то крик: «Приехали! Посуду за борт!». И полетели в океан те самые  тарелки, кружки, ложки…  Зачем, спросите. Ну, опять же, затем, что дадут теперь всё новое в  столовой. А ещё затем, что весело… Пацаны же ещё  – восемнадцатилетние…
Совсем скоро, впрочем, Валентин вырос в настоящего радиста.  Точнее, радиотелеграфиста  первого класса Тихоокеанского военно-морского флота СССР.  Одновременно, приобрёл свой позывной (а заодно и второе имя) –Пан. Да, да, стал тёзкой того самого древнегреческого бога Пана – сына бога Гермеса, который передавал послания из мира богов миру людей и обратно, и считался поэтому Вестником.  Карма вестничества прямо-таки преследовала Валентина – кем же, как не вестником является радист в мирное время? Разве что озорником и хулиганом, что ничуть не удивительно для Пана.
В проделках своих Валентин не раз был уличён и отправлен в наряд вне очереди: картошку чистить, посуду мыть или же драить пол на кампусе. И как только он, взяв под козырёк, отправлялся на кухню, тотчас туда подтягивалось ещё человек  пять-шесть – послушать историй радиста-рассказчика.
«Мы, – говорят, – тебе поможем, Пан, ты только рассказывай».
Валентин не отказывал, устраивался поудобнее, и говорил. Где-то из жизни, где-то из книг прочитанных (много читал), где-то сам выдумывал. Ребята-сослуживцы посуду моют и слушают. Вот уже и чисто всё, вымыто. За такими разговорами не замечаешь, что руки делают.
Приходит командир, смеётся.
– Я, – говорит, – не пойму, кому наряд выписал. Но знает прекрасно, кому. И знает также, почему тут целая компания собралась. Было бы места больше, тут бы не шесть человек сидело, а шестнадцать. Или тридцать шесть. Да что греха таить, он бы и сам не прочь Валькиных рассказов послушать. Тот ведь ещё рассказчик, редкостный.
Сегодня Валентин вспоминал о том, как они с отцом ходили на дикого кабана охотиться. Идут по тайге, с ними две собаки – Джек и Джульбарс. Джульбарс обычно в радиусе километра от хозяев кружится, и если найдёт что, то лаем Джека к себе подзывает. Вместе они уже либо хватают зверя, либо гонят его на хозяев. По лаю собак слышно даже, что за добыча.
Не то было в этот раз. С самого начала стало что-то странное твориться. Побежали сразу обе собаки, и сразу обе пропали. И ни звука от них. Тишина…
Охотники волноваться стали, по следу собачьему пошли. Вдруг слышат – не лай, а урчание какое-то раздаётся утробное. Собаки в унисон урчат, но голоса не подают – не лают. Странное дело, думают Валентин с отцом. Подходят поближе, а там их помощники поросёнка молодого крутят. Один пёс вцепился ему в нос, другой в хвост, и так они втроём по кругу носятся, карусель будто. Рты, понятно, у собак заняты, потому и молчат.
Но что же делать? Стрелять нельзя – собаку зацепить можно. Выхватил тогда Валентин нож из-за пояса, и четвёртым к их хороводу. Прицелился в грудь к поросёнку, и ну его ножом со всей силы. Тогда только собаки отпустили добычу. Кабанчик попался килограмм, эдак, в тридцать, ели домой донесли. Зато пир потом был – на весь мир!
– А тигра ты видел, Валентин? – спрашивает друга сослуживец.
– Я нет, но отец встречал, –  продолжает радист, нарезая картошку.  –Шли они с братом моим меньшим тогда – с Анатолием – на охоту:  ружья через плечо, собаки рядом кружат, вдруг смотрят: по соседнему склону  крадётся тигр. Напрямую если, то метров двести до него, но это только по воздуху. По земле-то надо с одной горы спуститься, на другую подняться, а это даже тигр быстро не сделает. Так что не боялись мои сродники, а любовались. Красивый хищник. На белом-белом снегу отчётливо виден. Оранжевый, полоски коричневые, в каждом движении сила напополам с тайною. Ушёл он по своим делам тигриным в сопки. Охотники, на всякий случай, в другую сторону пошли…
–  Ещё про тигров расскажи, – не отступают от Вальки товарищи, особенно второй радист – Володя.  Ребята на корабле не все из Приморья, дома у них тигры не водятся, что делает рассказы Пана ещё привлекательнее.
–  Да что рассказывать? У них своя жизнь, у нас своя. Тигры людей не любят и в пищу не употребляют. Единственное, говорят, корейцев за людей не считают. Как-то пахнут те специфически, что ли, в общем, нравятся Амбе. Быть может, потому что собачье мясо кушают... Тигры тоже собачатинку любят... У нас в деревне, рассказывают, строили мужики как-то дом – избу тёсаную возле леса. Уже достроили почти, осталось стёкла в окна вставить. А в бригаде один кореец был. Сел он во время перекура в оконный проём незастеклённый – лицом в горницу, вдруг раз только, и на глазах у товарищей сложился. Сжался весь, и исчез из проёма. Все к тому месту бросились, смотреть, что случилось, а его и след простыл. Не простыл лишь след тигриный. Схватил и унёс, что называется. Человек и пикнуть не успел.
– Валентин, Валентин, ещё расскажи! – народу на кампусе заметно прибавилось, хотя посуда, точно также как и пол и столы давно сияли чистотой.
– Хорошо, только сейчас не о тигре, а о другом хищнике тайги Уссурийской – о рыси. Валька ненадолго задумался и продолжил рассказ:
– Отец у меня был внештатным охотником при местном охотхозяйстве. В тайгу ходил или с кем-то из нас: нас четверо братьев, или с напарником Петровым, который в том же охотхозяйстве значился штатным сотрудником – зарплату получал, стало быть, за то, что дичь убивал. Ну, да не в этом дело, а в том, что шли они как-то по тайге вдвоём, впереди Петров, а отец мой сзади. Вдруг раздалось: «Шшшшш», и выгнулся кто-то калачом, кто-то, кто только что лежал распластавшись на ветке, и кого совершенно, ну совершенно не было видно, ещё за секунду до… Этой секунды хватило отцу, чтоб выстрелить из ружья. Готовая к прыжку рысь, находившаяся в трёх шагах от шейных позвонков Петрова, замертво упала у его ног. Ещё б чуть-чуть, и не было бы на свете никакого Петрова.
Слушатели выдохнули облегчённо…
– Рысь – редкий зверь, – продолжал Валентин. На него никто просто так не охотится, также как и на тигра, но в целях самозащиты случалось… Шкуру отец тогда, помню, поделил с напарником. Сшили они себе из неё шапки. Особенно эту шапку Петров любил. Носил и зимой и летом. Дорога она ему отчего-то сделалась… А сейчас пойдёмте в карты срежемся, пока время свободное есть?
Времени было не много, и всё же перед сном, уже после отбоя, ребята снова нашли его для того, чтобы послушать радиста-вестника.
– Валентин, а ты родом откуда? Всегда рядом с тайгой и тиграми жил?
– Э, нет… До семи лет я жил под Орском, в посёлке, на берегу реки Урал, знаете такую реку? Знаменитый Чапай утонул в ней, когда переплывал. А у меня, шестилетнего пацана, задача была ежедневная на реку ходить  и по  два мешка травы с берега приносить для коровы-кормилицы. Там ведь степь, под Орском, а летом в степи травы зелёной не отыщешь: выгоревшая вся, сухая. И только по над берегом вьюнок зелёный пробивается. Его косить не надо, его берёшь руками и тянешь как верёвочку. Идёшь, идёшь за ней, и вот уже полмешка с одной травинки. Хвать теперь за другую верёвочку, и вскоре у тебя уже два мешка травы зелёной. На велосипед их – и домой. Корова любит такую травку. А, бывает, вечером, всей ватагой за травой отпросимся, а вода в Урале тёплая, что молоко парное: майки поснимаем, и давай ими щурят ловить по над берегом. На корюшку похожи рыбки, только плоские и зелёные…
В этот момент Валентин замолчал надолго, ребята уж решили, что он заснул. Но нет, приподнялся на локте и продолжил:
– У нас во дворе, помню, бассейн был. Нас же много братьев, вот отец и сделал – небольшой бассейн – глубиной с полметра, ну и в длину, метров пять, может быть. В ширину и того меньше. Так, до самых морозов, пока вода ледком не покроется, падали мы в этот бассейн – голяком, без трусов, и отжимались, кто больше. Вода холодная, аж печёт, вылезаешь – тело красное, крепкое, жар внутри. Как-то у нас праздник был – народу полный дом. Ну и поднабравшиеся алкоголем взрослые решили с нами в соревнованиях поучаствовать. Так мы их всех обставили. Мы – пацанята, мал мала меньше обставили в отжиманиях матёрых взрослых. Вот что значит ежедневная тренировка. А потом мы переехали в Челябинск, в село Первомайское, что возле Коркинского угольного разреза. Но 1957-ом там озеро рвануло с радиоактивными отходами на химкомбинате, и мы уехали на Дальний Восток (в 1961-ом), потому что только тогда об аварии, наконец-то стало известно… Стала известна причина болезней огромного числа людей… В том же самом году Гагарин полетел в космос.

Заканчивалось 11 июня 1967-ого года. На следующий день – 12 июня –
в день 35-летнего юбилея города Комсомольска-на-Амуре, Валентин – радист крейсера «Амур» – находясь на вахте в радиорубке, неожиданно оказался в ситуации, аналогичной той, которую сам шесть лет назад  преподнёс своим однокашникам.
– Гагарин на корабле! – с таким кличем ворвался к нему в рубку напарник Володька – тоже радист, теперь оказавшийся Вестником.
– Как?! Врёшь!
– Вот те крест! Иди, я за тебя подежурю.
Валька больше не спрашивал, он, как и 6 лет назад, опрометью бросился на палубу. Боцман как раз отдавал честь, а потом почтительно жал руку какому-то полковнику, лица которого Валентин не видел. Полковник уже спускался по трапу. Впереди него шли мужчина в штатском и женщина.
– «Сапог», – подумал Валька, глядя на полковника. «Сапогами» они чуть презрительно называли представителей сухопутных войск. Сам-то он служил на флоте, флотские, как ни крути, рангом выше, и на ногах у них не сапоги, а форменные ботинки, поэтому их называют "шнурки". – Но где же Гагарин?
– Это Гагарин, –  шепнул Вальке на ухо непонятно откуда взявшийся сослуживец. – А рядом с ним артистка Лариса Голубкина и первый секретарь ЦК ВЛКСМ Павлов
– Точно?! Гагарин-то «сапог», оказывается, сапог, но крылатый… – озвучил Валентин свою нечаянную мысль, и отчего-то сильно смутился.
Полковник со своими спутниками уже спустился на берег, Валька проводил его взглядом и вернулся в радио-рубку.
Зато над боцманом долго ещё подшучивали на корабле: ты, мол, теперь, наверное, год руку мыть не будешь. Боцману по уставу ну никак не положено было заниматься рукопожатиями, он должен был лишь отдать честь старшему по званию. Точно также как и Валентину, никак не положено было покидать свой пост во время вахты.
Недовстреча та, на «Амуре», никак не выходила у Вальки из головы. Возможно, он каким-то образом сам притянул её. Он часто и подолгу мечтал о космосе, часто смотрел на фотографии Гагарина, который был почти ровесником, всего на каких-то 13 лет старше. Возможно, эта энергия Валькиного внимания и создала силу притяжения между ними. И они как магниты, очень большие магниты, стали приближаться. Однако силы притяжения не хватило на то, чтобы взглянуть друг другу в лицо (сила-то была односторонней), а уж тем более, заговорить. Гагарин просто шёл на берег, корабль «Амур» стоял посредником между судном, с которого он сходил, и причалом… 
Меньше, чем через год Гагарина не стало. Валентин ещё не демобилизовался со срочной службы, а первый космонавт уже демобилизовался навсегда.

22.07.2018


Рецензии
Душевно написано.

Кимма   15.09.2018 00:07     Заявить о нарушении
Спасибо большое!

Ар Вен   15.09.2018 10:37   Заявить о нарушении
На это произведение написаны 2 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.