Обзор книги о природе рака - царе всех болезней

В 1957-ом году мне, тринадцатилетней, диагностировали саркому (остео... надо полагать), потому что лечение было радикальным: ампутировали ногу почти по всей длине. Об этом я рассказала в «Дининой истории» здесь же, на proza.ru.
Я не слишком интересовалась этой болезнью после операции – не до того было. Жизнь в «обрезанном» статусе была довольно сложной, тем более что со своим состоянием я как не смирилась после операции, так и продолжала не смиряться, пока не стала старой…
Но с некоторого времени стала улавливать, что вообще со мною произошёл вовсе не рядовой случай – я выжила! И я стала интересоваться – насколько излечим рак? И излечим ли? И что было у меня, если я с этим диагнозом прожила больше 60-ти лет.
Почти три года назад от глиобластомы умер сын моей сестры – 36-тилетний Максим, талантливый, умный, очень креативный, интереснейший человек.
Болезнь сожрала его за 8 месяцев после установления диагноза. Он надеялся, мы надеялись, друзья и сослуживцы и много людей, узнавших об этой беде - тоже надеялись: можно справиться, надо найти хорошую клинику, а за ценой мы не постоим. Отец Максима даже поставил задачу: «Его надо держать всеми возможными путями, пока не придумают средство для излечения». И когда всё же рак победил, было ощущение – не смогли, не удержали… И осталось сожаление, как будто дело было в нас, в наших возможностях, а не в том, что мы просто не знали, с чем вступили в борьбу.
 
Поэтому, когда мне попалась книга  Сиддхартха Мукерджи «Царь всех болезней. Биография рака», написанная в Америке, получившая в 2010-ом массу премий и наград, в т.ч. Пулитцеровскую премию, я, поколебавшись, открыла её ради информации о своей болезни и Максимовой: почему я выжила, а Макс нет.
А прочтя, поняла – у нас было общим только слово «рак» (саркома, глиобластома – это всё рак, только разных органов), больше ничего.
И ни один рак (даже одинаковых органов) не похож на другой с точки зрения борьбы с ним.
Итак, я бы хотела сделать обзор этой книги со своими комментариями.
Вот первые цитаты: «В 2010 году примерно шестьсот тысяч американцев и более семи миллионов людей по всему свету умерли от рака. В Соединенных Штатах каждая третья женщина и каждый второй мужчина рано или поздно заболеет раком. Четверть всех смертей в Америке и примерно пятнадцать процентов смертей во всем мире произойдет из-за рака. В некоторых странах рак обгонит сердечные заболевания и станет наиболее частой причиной смерти». «Рак, войдя в полную силу, стал, по словам одного хирурга девятнадцатого века, «императором всех недугов, владыкой ужаса». Книга выросла из попытки ответить на вопросы «Давно ли появился рак? Куда уходят корни нашей борьбы с этим недугом? Или, как часто спрашивали меня пациенты, где мы сейчас в «войне» с раком? Как к этому пришли? Будет ли конец этой войне? Возможно ли вообще в ней победить?». «мы теперь знаем, рак вызывается бесконтрольным делением клетки. Запускают этот процесс мутации — изменения в ДНК, специфически затрагивающие гены, которые стимулируют неограниченное деление. В нормальной клетке существует весьма действенный генетический механизм, регулирующий процесс ее деления и смерти. В раковой же клетке этот механизм дает сбой, а в результате клетка, начав делиться, уже не может прекратить процесс».
(Есть сказка о горшочке, беспрестанно варящим кашу. Запускается процесс словами: «Горшочек, вари!» и словами же прекращается: «Горшочек, не вари!». Не подсказка ли в ней, как запустить и как остановить это деление? Это моё первое впечатлении от прочитанного – приступая к книге, я вообразила, что «свежим взглядом» уловлю что-то другими не уловленное. И у себя в дневнике написала следующую сентенцию: «Что если Провидение организовало эту болезнь, а сокровенные «слова» запускают его или останавливают»).
Читаю дальше: «Очевидно, секрет победы над раком состоит в том, чтобы найти либо способы предотвратить мутации в уязвимых клетках, либо способы уничтожать мутировавшие клетки, не препятствуя при этом нормальному делению. Лаконичность этого утверждения не соответствует грандиозности задачи. Злокачественное и нормальное клеточное деление так переплетены генетически, что расплести их, отделить друг от друга — пожалуй, одна из самых серьезных научных проблем, стоящих перед человечеством. Рак встроен в наш геном: гены, что спускают с цепи бешеное размножение клеток, отнюдь не чужеродны нашим телам, они мутировавшая, искаженная версия тех же самых генов, что исполняют жизненно важные клеточные функции. Само наше общество отмечено клеймом рака: стараясь продлить длительность жизни нашего рода, мы неизбежно спускаем с цепи процессы злокачественного деления (мутации в раковых клетках накапливаются с годами, таким образом, рак от природы связан с возрастом). Если мы стремимся к бессмертию, то к тому же, в некотором извращенном смысле, стремится и рак». «…клетка начинает делиться по собственной воле…».

У клетки есть воля? – это я в недоумении.

 «Мы склонны думать о раке как о «современном» заболевании, поскольку все связанные с ним метафоры очень современны. Это болезнь перепроизводства, болезнь молниеносного размножения — неостановимого, срывающегося в бездну бесконтрольности. Современная биология предлагает нам представить себе клетку как своего рода молекулярный агрегат, механизм. Рак сравним с машиной, неспособной подавить первоначальную команду — расти и размножаться — и тем самым преобразующейся в несокрушимый автономный аппарат…».
Я снова комментирую: «Плодитесь и размножайтесь» - говорится в Священном писании. Не является ли рак метафорой воспроизводства человека, тоже запущенного Словом и вышедшего из-под контроля, грозящим существованию планеты.
В книге даются расшифровки терминов ракового заболевания: «бласты» - большие, шарообразные раковые клетки, метастазы с латыни слова, означающие «вне покоя».

Живучесть рака сравнивается с живучестью органики: «Термин «метастазы», использующийся для описания миграций рака с одного места на другое, сам по себе является занятным гибридом латинских слов «meta» и «stasis», что по-латыни значит «вне покоя» — сорвавшееся с привязи, нестабильное состояние, отражающее особую нестабильность современности. Если в былые времена чахотка убивала жертв патологическим опустошением (бациллы туберкулеза постепенно выедают легкие изнутри), то рак убивает, переполняя человеческое тело излишком клеток. Рак — болезнь экспансии, он захватывает ткани, основывает колонии во враждебном окружении, ища «убежища» в одном органе, а затем перебираясь на следующий. Он живет отчаянно, интенсивно, свирепо, собственнически, искусно и оборонительно — все сразу, словно бы своим примером учит нас, как выживать. Противостояние раку равносильно борьбе с параллельным видом, причем видом более приспособленным к выживанию, чем мы сами».
Автор признаётся: «Взявшись за эту книгу, я сперва воображал свой проект «историей» рака, однако не мог отделаться от чувства, что пишу не о чем-то, а о ком-то. Предмет моих изысканий с каждым днем менялся, приобретая индивидуальность, превращаясь в личность — загадочное, хотя и искаженное, отражение в зеркале. И то, что задумывалось медицинской историей болезни, стало более личным, более реальным и даже жестоким — биографией недуга».

То есть вырисовывается двойник («тень») живой клетки, вознамерившийся заменить своего прародителя. «Подобно нормальной клетке, раковая клетка зависит от размножения в самом основном и элементарном смысле — от деления одной клетки на две дочерних. В нормальных тканях этот процесс жестко регулируется: одна группа сигналов стимулирует деление, а другая — останавливает. Но при раке деление бесконтрольно, оно порождает поколения за поколениями новых клеток. Биологи используют слово «клон» для описания клеток, обладающих одним генетическим предком. Рак, как мы теперь знаем, клоновое заболевание. Почти все известные типы рака происходят от одной-единственной клетки-предка, которая, приобретя способность к бесконечному делению, дает бесчисленное количество потомков … Однако рак — не просто клоновое заболевание; это клоновое заболевание, способное эволюционировать. Если бы при делении не шло никакой эволюции, раковые клетки не обладали бы столь высокой способностью завоевывать, выживать и метастазировать. В каждом поколении раковых клеток появляется небольшое количество клеток, генетически отличных от родительских. И когда рак атакуют лекарства, используемые при химиотерапии, или иммунная система больного, в рост идут те мутантные клоны, что лучше других могут отразить эту атаку. Происходит выживание наиболее приспособленных раковых клеток. Этот безрадостный и безжалостный цикл мутации, отбора и бесконтрольного деления порождает клетки, все более и более приспособленные к размножению и выживанию. Иногда мутация ускоряет процесс образования новых мутаций. Генетическая нестабильность, как совершенное безумие, дает больший стимул порождать мутантные клоны. Таким образом, рак в отличие от прочих болезней использует фундаментальную логику эволюции. Если мы, как вид, являемся конечным продуктом дарвиновского естественного отбора, то же самое верно и в отношении этого невероятного недуга, притаившегося внутри нас».
Одно интересное замечание по поводу сущности боли: «Слово «больной» происходит от слова «боль». И не боли как таковой мы больше всего боимся, а связанной с ней деградации».

Ну, то, что болезнь «рак» объединяет массу болезней органов одним главным симптомом – вдруг какая-то клетка начинает нерегулируемо делиться – бурно, жадно, яростно, строя себе собственную систему питания, одновременно мимикрируя под нормальную клетку, почему и не срабатывают системы замозащиты – это общее место. Но вот такие факты: первыми эти огромные клетки «бласты» были обнаружены в крови (назвали болезнь лейкемия – белая кровь), потому что кровь – наиболее легко поддающийся микроскопному анализу биологический материал. Потом эти ненормально делящиеся клетки нашли и в мышечной, и в костной, и в других тканях. Рак ведёт себя, как живое и даже системное существо. Например, рак лимфы поражает лимфоузлы не агрессивно и без разбору. А систематически: приканчивает один лимфоузел, переходит к другому. Другие раки рассылают метастазы от места основной локации, в других органах эти клетки лежат, будто куколки – ждут своего часа и просыпаются тогда, когда в основном месте рак удалён. Удаление рака сейчас ведётся тремя путями: вырезать (причём радикально, подчистить всё окружающее пространство, как отрезали мне ногу – много выше, чем где располагалась опухоль), выжигают радиацией – то есть ускорителем направляют в место локации раковых клеток пучок высокоэнергичных лучей, получаемых при встрече разогнавшихся электронов с твёрдым катодом (чем я занималась в аспирантуре, только энергии гораздо выше, чем в технологических установках); и химиотерапия – набор, фактически, ядовитых веществ, убивающих раковые клетки и, по возможности, щадящие здоровые.
Подбор этих веществ делается почти по наитию или путём долгих экспериментов на мышах.
В книге описываются методы разработки этих наборов – это целый детектив: никаких намёков – где и что искать, исследователи буквально, как в тёмном лесу с завязанными глазами, тыкаются в каждую молекулу, убивающую какую-то органику, особенно, если это убийство – избирательно.
И вот такой факт: абсолютно вылеченные химиотерапией вроде бы от лейкемии детишки (эта болезнь детей поражает чаще, чем взрослых) через какой-то промежуток времени возвращаются на больничную койку с тем же, но более тяжёлым диагнозом. Оказалось – природа сделала так, что в наш мозг не проникают яды. В другие органы могут проникнуть, а в мозг – нет, и когда организм полностью очищается от раковых клеток, и сеансы губительной химиотерапии прекращаются, клетки рака с потоками омывающей мозг крови врываются в кровеносные сосуды и начинают размножаться с ещё более ярой интенсивностью. То есть при лейкемии необходимо всё время принимать сеансы химиотерапии. Выживают какие-то проценты заболевших.
Ну и попутные соображения: в мае-июне 1957-ого года в Хабаровске уже использовался медицинский ускоритель, а в книге «Линейный ускоритель с концентрированным и острым, точно лезвие ножа, лучом как раз и позволил бы Каплану добраться до опухолевых клеток, спрятанных в самой глубине тканей. В 1953 году он уговорил группу физиков и инженеров из Стэнфорда переделать ускоритель исключительно для нужд больницы. В 1956 году ускоритель установили в пустующем складе на окраине Сан-Франциско».

Эксперименты на людях. С конца 60-х годов в Америке за рак взялись, как за покорение луны: «Ракета против рака». Окрылённые успехами НАСА, активисты от медицины и общественности задумали создать «НАСА для рака», то есть автономную, подчиняющуюся только президенту и конгрессу структуру, занимающуюся исключительно этой болезнью. Раз покорение космоса осуществимо, то человеку подвластно всё.
Но трезвые головы очень сомневались, что не зная причины возникновения болезни, можно подступаться к ней с теми же средствами, что и к космосу – там в распоряжении открытия и достижения в технике, дело инженеров всё это приспособить к техническому исполнению.
Рак же поддаётся лечению благодаря случайному, в результате спонтанного перебора, подобранному составу химических средств. Причём лечение – не излечение, оно чаще даёт кратковременную ремиссию, а потом болезнь возвращается туда, откуда была изгнана (прямо по Библии – бесы в большем количестве, чем прежде, возвращаются в тщательно покаянием очищенную от них душу и бесчинствуют в ней с удесятерённой силой) или возникает в других органах, и лечить его уже надо по другой методике.

 «Программа, начатая Национальным институтом онкологии, осмеяна теми, кто утверждает, будто она ставит телегу вперед лошади и ищет лекарство, не найдя причину болезни, — признавал в 1963 году Кеннет Эндикотт, директор НИО. — Мы, безусловно, не нашли еще лекарства от рака. У нас есть десяток препаратов, превышающих качеством те, что были известны нам до начала программы, однако эта разница не очень существенна. Они продлевают жизнь пациента и в какой-то мере облегчают его самочувствие, но только и всего».

В погоне за продлением жизни хотя бы на месяц, онкологи подвергают пациентов невиданным страданиям («Переступив порог больницы, он оказался в дезинфицированной версии ада» или ещё: «Пациент, попадая в отделение, по меткому выражению Сьюзен Зонтаг, автоматически получал гражданство в царстве зла»), оперируя их радикальными способами («Радикальная хирургия… в 1950–1960-е годы пережила настоящий бум») или вгоняя в них чудовищные порции химических ядов, хоть как-то уничтожающих раковые клетки. Больные приходят в онкоцентры за излечением, и если бы их спросили – готовы ли они перенести все страдания, чтобы прожить на несколько месяцев дольше, то не уверена, чтобы все поголовно соглашались на такую перспективу. Особенно дело касается детей, за которых отвечают согласием их родители.
Макс был уверен, что его глиобластома излечима. Врачи, понятно, давали только надежду. Когда немецкий онколог в Берлине открыто сказал Галочке и Максу про перспективы, Галочка была готова «его убить» - он отнимал надежду. Но врач и не собирался обнадёживать, потому что ЗНАЛ – Максов случай не излечим, и смерть – только дело нескольких месяцев. «Хоть на немного продлить жизнь», это говорим мы, близкие. Нужно ли это было Максиму? Насколько он был информирован про предстоящие страдания и их напраслину?
Конечно, родителям, жене – только бы жил, какой угодно, и надежда, что найдут панацею, пока живой. Но вот эта книга свидетельствует – врачи прекрасно представляют перспективы больного на данном этапе для излечения, но (а) родные готовы поддерживать и платить, (б) больной также цепляется за надежду – вылечат или поддержат жизнь как можно дальше, (в) больной – ещё один подопытный, готов, чтобы на нём опробывали новейшие методики и лекарства. И вот это очень важный пункт – врач в первую очередь заинтересован в опробывании разработанной схемы, ему нужно набирать статистику.

Онколог Олсоп подчеркивал в своих записках: «Спасение отдельного пациента — не главное. Да, тут прикладывают огромные усилия, чтобы сохранить больному жизнь или хотя бы продлить ее как можно дольше. Однако основная цель тут не в спасении конкретного пациента, а в том, чтобы найти способ спасать всех остальных».
И это – думала я - полный врачебный цинизм – чем всё это изучать на собаках и мышах (хотя и тем не сладко, только и разница – они не разумны, и им не ведомы нравственные страдания больных, беспомощных людей, теряющих достоинство вместе с физическими страданиями), за деньги родственников и спонсоров приносить немыслимые страдания пациентам без какой-либо надежды на удачу (излечение или продолжительную ремиссию). А чуть дальше я вычитываю – да, мыши идут в экспериментальные боксы миллионами, но не редко их организмы ведут себя не так, как организмы людей, и что для человека канцер, то мыши – неприятность, легко преодолеваемая.
Опять же попутно узнаю, что в Америке существовала программа по оценке роли диеты в возникновении и развитии рака (о чём книга «Антирак»).
Далее, сочетание местной хирургии с облучением было описано в отчёте Кейнса (англичанин) ещё в 1924-ом году. Но «даже через сорок лет после открытия Кейнса Крайл не мог провести испытания, оспаривающие Холстедову радикальную мастэктомию. Иерархическое устройство медицины, ее внутренняя культура и ритуалы («Евангелие хирургического дела», как насмешливо называл эту традицию Крайл) идеально подходили для того, чтобы противостоять переменам и упорствовать в ортодоксии. .. Хирурги, потратившие столько усилий на создание мира радикальной хирургии, решительно не желали в нем никаких революций».
(Моя операция состоялась в 1957-ом).
«Улыбчивый онколог» - с чем, вероятно, столкнулись и Галочка с Максом в Америке: «По всей видимости, американских врачей не заботят неопасные для жизни побочные эффекты лечения рака… Облысение, тошнота и рвота, диарея, закупорка вен, финансовые проблемы, развалившиеся браки, перепуганные дети, потеря либидо, утрата самоуважения и прежнего облика — дело медсестер» (Мнение писательницы Роуз Кушнер, прошедшей курсы химиотерапии). Ещё: «Говоря, что побочные эффекты выносимы и приемлемы, онкологи имеют в виду, что от этого не умирают, — саркастически писала она. — Но если вас выворачивает наизнанку с такой силой, что лопаются сосуды в глазах… они не считают это достойным упоминания. Врачей совершенно не волнует, облысеете ли вы… Улыбчивый онколог понятия не имеет, тошнит ли его пациентов».  «Поиски велись эмпирическим путем — добавляешь препарат в пробирку с раковыми клетками и смотришь, не обладает ли он цитотоксическим действием».

Врачи ведут себя с больными, как приговорёнными к смертной казни – всё равно умрёте, так хоть послужите науке. Хотя как раз науки там нет – сплошные эксперименты с новыми сочетаниями препаратов. Говорила с сестрой, матерью Максима, насчёт – должен ли врач рассказывать пациенту все перспективы лечения (что полной панацеи от этой разновидности не изобрели, что результат вовсе не однозначно положительный даже и в ближайшей перспективе, что неизбежны мучительные побочные эффекты, увеличивающие страдания, что расходы неимоверно велики и лягут бременем на близких и т.д), чтобы пациент сам решал – стоит ли ввязываться в лечение или (как делают некоторые сами заболевшие врачи) уединиться с семьёй, запасясь обезбаливающими, и прожить последние дни, недели, месяцы без страданий. Сестра была категорична: для близких каждый прожитый день – подарок судьбы. На мой вопрос – «кому подарок?» – отвечала: «Максим точно хотел…». И в книге утверждается: «Разумеется, для человека, обреченного на смерть, дополнительный год жизни имеет огромное значение, но лишь самый яростный фанатик откажется признать, что все это еще крайне далеко от «исцеления». За 1984–1985 годы, в разгар самой агрессивной экспансии химиотерапии, на эту тему опубликовали почти шесть тысяч научных статей, однако ни в одной из них не содержалось новой стратегии окончательного исцеления поздних стадий солидного рака методами комбинативной химиотерапии».
И промежуточный итог насчёт перспектив излечения: «В конечном итоге даже после десятилетних ремиссий у пациентов развивался рак, нечувствительный к химиотерапии и гормональному лечению, решительно нарушающий достигнутое шаткое равновесие».  «« это сложная, дорогостоящая и потенциально опасная методика», указывала одна статья. Перечень осложнений приводил в трепет: инфекции, кровоизлияния, закупорка сосудов, тромбы в печени, сердечная недостаточность, рубцевание легких, кожи, почек и сухожилий. Нередко — пожизненное бесплодие. Пациентки были обречены на долгие недели в больницах, а что самое страшное, у пяти — десяти процентов женщин существовал риск развития вторичного рака или предракового состояния, возникающего в результате процедуры и не поддающегося никакому лечению».

Озадаченные неудачами врачи обращают внимание на профилактику (маммография, диеты, внимание к вредным производствам – сажа, асбест, отказ от курения), дающие мало эффекта, особенно относительно людей работоспособного возраста, то есть до 50-60-ти лет. И оборачиваются к паллиативной медицине – «укрывание», то есть – уходу за неизлечимыми больными, от которой ранее отшатывались): «Доктора так упорно сопротивлялись идее давать больным паллиативный уход, — вспоминала одна больничная медсестра, — что даже не смотрели нам в глаза, когда мы советовали прекратить бесплодные старания спасти жизни и начать спасение человеческого достоинства… Врачи не переносили запаха смерти. Смерть означала неудачу, а неудача означала их смерть, смерть медицины, смерть онкологии». Выражение: «Раковая терапия — все равно что бить собаку палкой, чтобы избавиться от блох». (Борьба с раком – фактически, война со всеми её атрибутами: поле боя, раненые, убитые, поражение, приписки и мошенничество с отчётностью, средства уничтожения, новые орудия, финансирование, политика) включила в себя решение всех перечисленных проблем, а заодно – политики производства и доступности лекарств, а также полномочий страховой медицины. Это всё на западе. Не плохо бы почитать подобную книгу о российском (включая СССР-овский) вариант биографии рака.

И наконец забрежжило: «В конце 1960-х годов Брюс Эймс, бактериолог из Беркли… он сделал важнейшее, знаковое наблюдение: химические вещества, в его испытаниях проявлявшие себя мутагенами, чаще всего оказывались из разряда канцерогенов. .. Канцерогены, предположил Эймс, обладают одним общим четко выраженным функциональным свойством: они изменяют гены». 
То есть осозналось, что наблюдаемая, например, врачами корреляция между хроническим воспалительным процессом в организме и возникающим в этом же органе ракового заболевания «(например, хроническая вирусная инфекция гепатита вызывает рак печени)» - не является свидетельством вины хронического заболевания в заболевании раком. Потому что, оно «… заставляет клетки делиться в ответ на повреждение организма, и это спровоцированное деление вызвано внешним фактором, например, бактерией или вирусом. При раке же раковая клетка приобретает способность делиться автономно, подчиняясь лишь внутренним сигналам». То есть «…истинное нарушение происходит внутри самой раковой клетки».

Выявляются хромосомные аномалии, которые и предполагаются «причиной характерного для рака патологического деления клеток».
(Галя озаботилась в плане – не слишком ли я вглядываюсь в бездну. Рассказала, что когда она штудировала литературу по аллергенам из-за маленького Макса, у неё самой вдруг развился аллергический отёк. Но мне очень интересно выяснить – на какой стадии сейчас находится эта отрасль медицины).

И наконец книга «Царь всех болезней» дошла до очень специфической информации – клеточная природа рака.

Гены, хромосомы (я хоть чуть-чуть эти слова знаю), но там ещё и ДНК, и РНК, и их функции («гены переносят инструкции для синтеза белков — сложных многомерных молекул, являющихся основными рабочими структурами клетки»), а также вот такое: «вирус саркомы Рауса наделен особым свойством, беспрецедентным для живых организмов: он может преобразовывать РНК обратно в ДНК. В нормальной клетке процесс преобразования ДНК в РНК называется транскрипцией. Соответственно вирус (или пораженная им клетка) обладает обратной способностью — обратной транскрипцией».

И тут я начинаю пробуксовывать в понимании текста: написано по-русски, но логика ускользает: много специфических нерусских терминов. Да и поведение вирусов и клеток излагается чуть ли не таким образом, будто речь идёт о полномасштабных живых организмах, наделённых чуть ли не волей и возможностью действовать по велению воли: «Темин предполагал что РНК-содержащий вирус, попав в клетку, делает свою копию в виде ДНК и уже в таком виде прикрепляется к геному клетки-хозяина. Шпигельман был уверен, что этот процесс неким неизвестным образом активирует какой-то вирусный ген, который, в свою очередь, заставляет инициированную клетку делиться — что влечет за собой патологические митозы, а значит, и рак». Про «митозы» я вообще молчу – надо лезть в гугль, чтобы узнать, что они такое.

В тексте появляется имя гена вируса ВСР (вызывавшего саркому у живых кур) - scr. «Как выяснилось, этот необычный ген кодировал белок, основная функция которого состояла в том, чтобы модифицировать другие белки, прикрепляя к ним небольшое химическое соединение, фосфатную группу — по сути, как бы играя с ними в пятнашки. В нормальных клетках ученые нашли множество подобных белков — ферментов, которые прикрепляли к другим белкам фосфатную группу. Такие ферменты получили название киназы. Вскоре стало ясно, что киназы играют роль внутриклеточных молекулярных переключателей. Прикрепление к какому-то другому белку фосфатной группы работало как включение и активировало работу такого белка. Нередко одна киназа включала другую киназу, а та — третью и так далее. С каждым новым шагом цепной реакции сигнал усиливался, так что в итоге одновременно активировалось множество молекулярных переключателей. Их совместная деятельность обеспечивала мощный внутренний сигнал клетке сменить состояние — например, перейти от фазы покоя к фазе деления». «Исследования Вармуса и Бишопа оказали на генетику рака именно такой кристаллизующий, высвечивающий общую картину эффект. Важнейшее следствие их экспериментов состояло в том, что ген, вызывающий рак — «протоонкоген», как называли его Бишоп с Вармусом, — изначально был обычным клеточным геном. Мутации, вызываемые химическими веществами или облучением, влекли за собой образование рака не потому, что внедряли в клетку чужеродные гены, но потому, что активировали внутренние, эндогенные протоонкогены. «Подчас кажется, что природа наделена весьма мрачным чувством юмора и иронией», — писал Раус в 1966 году. Самым ироничным стал последний урок, почерпнутый из изучения вируса саркомы Рауса. Почти шестьдесят лет этот вирус дразнил воображение биологов — в их печальный перечень вошел и Шпигельман, — увлекая их по ложному пути. Однако ложный путь в результате вывел к цели — от вирусного src к клеточному src и гипотезе, что внутренние протоонкогены повсеместно находятся в геноме нормальной клетки… раковые гены явились изнутри генома человека. Похоже, что древние греки были предельно точны в использовании термина «онкос». Оказывается, рак по сути своей изначально «загружен» в наш геном, ожидая активации, и мы обречены носить эту роковую ношу — «онкос» — в своих генах».
Приехали, что называется…

Вот такой сложный процесс, вызвавший во мне ещё более чёткую уверенность, что мы имеем дело с каким-то «параллельным миром», живущим в сложных организмах и развивающимся по своим, не ведомым нам законам и нам очень вредящий. Как, вероятно, и наш мир очень вредит тому миру. И вместо наведения мостов и улаживания отношений мы всё более увязаем в военном конфликте друг с другом.

Вот как об этом в книге: «Всего за двадцать лет ученые разведали фантастический новый мир — мир сбившихся с пути истинного онкогенов и генов-супрессоров опухолей, которые ускоряли и замедляли процесс клеточного деления, спуская с цепи рак; мир хромосом, отломанные головки которых присоединялись к другим хромосомам, образуя новые генные химеры; мир искаженных сигнальных путей, ведущих к смерти от рака». Интересное наблюдение, сформулированное следующим образом: «в… семьях часто повторялись одни и те же закономерности, наводя на мысль о некоем общем генетическом синдроме». Это про заболевание раком, но вот это «синдром»…
Автор называет рак искажённой версией нас самих.

…Читала, что называется – запоем.
 Вывод такой – болезнь эта не от вирусов или бактерий, болезнь – внутренняя - молекул.
Вернее, это для нас он болезнь, а что делается с раковыми клетками – так они замахиваются на бессмертность, хотя организм и губят. Но если их выделить из организма и посеять в чашке Петри, то клетка будет жить (в условиях, что она получает питание) десятки (и живёт у автора 30 лет), а может, и сотни лет. Общего лекарства нет и пока нет уверенности, что оно возможно.
Каждый рак развивается по-своему, общие схемы лечения подходят выборочному числу людей, в основном же каждому пациенту подбирают свою схему.
Некоторые раки лечить научились, особенно, если застигли на зародышевой стадии, но продолжительная ремиссия или полное излечение для онкологов такой же сюрприз, как и для больного. Иногда полное освобождение организма от раковых клеток через месяцы и даже годы даёт такой всплеск того же рака или другой его разновидности, который уже никакой схеме не поддаётся. Рецидив, как правило, кончается летально.

Думала найду какое-то упоминания о саркоме (остео) или глиобластоме, но эти разновидности автором почти не затрагиваются – это раки повышенной сложности с множеством повреждённых в результате мутаций хромосом. Внимание истории войны с раком сосредоточено на лейкозах, раке яичников, груди, лёгких.
Разворачивается картина наступления на болезнь через понимание её природы. Оказалось – сбои в генах вследствие их мутации от массы факторов, (и не факт, что выявленных до конца). Тут и внешняя среда (контакты с сажей, дымом сигарет) и наследственность (рак глаза), и кальцинирование в молочных железах, и метастазы.
Основной посыл – раковые клетки спят в каждом из нас, потому что раковая клетка – та же нормальная клетка, но в которой случился генный дефект. А «Функционально ген являлся единицей наследования, переносящей биологический признак от одной клетки к другой или от поколения к поколению. Физически гены существовали в клетках в форме хромосом, а химически — состояли из ДНК, дезоксирибонуклеиновой кислоты… гены переносят инструкции для синтеза белков — сложных многомерных молекул, являющихся основными рабочими структурами клетки». «…при удвоении ДНК перед делением клетки иной раз происходят сбои и ошибки, вызывающие спонтанные изменения в генах, а тем самым и мутации». «Чтобы спровоцировать деление клетки, тем самым вызвав рак, для каждого гена требуется две мутации, два удара по генам». 
Мутации – не столь уж частое событие, но с годами дефекты (мутации) накапливаются, и случается спусковой сигнал – очередная клетка начинает делиться беспрестанно, не реагируя на программу уничтожения. При этом создаёт себе систему жизнедеятельности – кровеносную, а скопление непрерывно делящихся клеток с кровеносной системой и образуют опухоль. Мало того, мутация может выразиться в невосприимчивости лекарства, ранее эффективного. «Эта болезнь движется, распространяется, развивается, проникает в новые органы, уничтожает другие ткани и сопротивляется лекарствам».
Книга охватывает историю с 18-го века (даже раньше – в каком-то египетском папирусе обнаружено описание опухоли груди царицы и что рабу было велено грудь отрезать) до 2009 –го года.
В книге частично описана история некоего мальчика («Джимми»), который прожил более 50-ти лет после начала лечения от лейкемии стал символом человека, преодолевшего рак. (Я – не символ, но тоже преодолела рак, если он у меня был на самом деле). И автор пишет: «Никто не скажет, отчего Джимми удалось выжить — благодаря операции или химиотерапии, или же в его случае рак оказался по природе доброкачественным». Что справедливо и по отношению ко мне. Но судя по книге, всё же, похоже, у Джимми и меня было последнее – то есть не злокачественная форма рака. Или надо признать существование чуда…
Успехи в Америке за период 90-2005 годы – уровень смертности от рака понизился на 15%. Но, в основном, не за счёт повышения эффективности лекарств, а из-за раннего выявления рака (мазки, маммография, колоноскопия), пропаганды антикурения,  подбора щадящих протоколов лечения, не вносивших в организм новых канцерогенных факторов. 
До открытий молекулярной биологии в 1980-ом году рак пытались остановить на ранних стадиях, когда он чётко локализован и его можно удалить хирургически или энергетически (рентгеновским облучением), а также торможением химиотерапией высокой скорости деления раковых клеток. Излечения, понятно, почти не достигалось, но ремиссия наступала и порой - продолжительная.
После 1980 года начали целенаправленно обрушиваться на гиперактивные гены, запускающие рак, и постоянно активированные сигнальные пути, способствующие взаимодействию раковых клеток с питающими системами организма… Но пользование всем этим раковыми клетками имеет существенные, хотя и очень тонкие особенности, отличия от поведения нормальных клеток. Эти отличия и стараются уловить разработчики «стрелы Ахиллеса» для создания лекарств, специфично нацеленных именно на онкоген.
В 1993-ем году был получен неслыханный результат: 75% больных острой промиелоцитарной лейкемией, получавших лечение сочетанием транс-ретиноидной кислоты и стандартной химиотерапии, достигли пожизненной ремиссии (т.е. прожили более пяти лет). Новые лекарства от некоторых видов лейкемии, высокоспецифичные и нетоксичные, увеличивали срок жизни (в среднем на 30 лет) и период ремиссии, но принимать их надо было регулярно и, похоже, пожизненно.
Однако, раковые клетки не редко проявляли изобретательность, научаясь перестать реагировать на лекарства. Вот иллюстрация ситуации с лечением одного из заболеваний: «Нет единственного лекарства или метода лечения, которые бы окончательно вылечили миелому, — как и прежде, она остается смертельным заболеванием. Однако, как и в случае с ХМЛ, игра с раком в кошки-мышки продлила выживаемость больных миеломой — причем в некоторых случаях очень значительно. В 1971 году около половины пациентов, у которых была диагностирована множественная миелома, умирало в течение двух лет после постановки диагноза. Вторая половина умирала в течение десяти лет. Больше половины всех больных миеломой, прошедших лечение в 2008 году при помощи постоянной смены препаратов, будут живы через пять лет после постановки диагноза. Если эта тенденция продолжится, то вторая половина больных проживет значительно больше десяти лет».
По сути рак – генетическое заболевание и заболевание сигнальных путей. И «Рак каждого пациента уникален». 
В книге описывается перспективы дальнейшего исследования болезни.
В настоящее время действует программа по установлению полной последовательности геномов нескольких раковых клеток. «Эта программа, получившая название «Проект по расшифровке генома рака», во много раз превосходит проект расшифровки генома нормальной клетки. В ней задействованы десятки ученых из разных уголков мира. Изначальный список раков, последовательность которых хотят установить, включает в себя рак мозга, легких, поджелудочной железы и яичников. Затем можно будет сравнить эти аномальные раковые последовательности с последовательностью нормального человеческого генома… Применительно к пятидесяти самым распространенным видам рака, — утверждает Фрэнсис Коллинс, руководитель проекта, — эта программа превысит десять тысяч проектов по расшифровке генома человека, если считать по объему ДНК, который придется секвенировать. Поэтому мечту следует соразмерять с амбициозной, но реалистической оценкой открывающихся перед наукой возможностей для более хитроумного подхода к войне с этими болезнями».

Дальнейшие рассуждения на основе известных фактов – пугающие.
Наибольшая загадка для учёных – это бессмертность раковых клеток. Они ведут себя, как стволовые – те «спят» в костном мозге, и задача их просыпаться и безостановочно регенерировать кровь в случае её почему-то потери. Восстановив нужный объём крови в организме, стволовые клетки снова «засыпают». раковая же клетка не знает остановки, кроме остановки извне – выжечь, умертвить ядом, вырезать. «… рак в буквальном смысле слова пытается превратиться в регенерирующий орган — или, что звучит еще более пугающе, в регенерирующий организм. Это стремление к бессмертию отражает наше собственное стремление, заложенное и в зародыше, и в механизме обновления наших органов. Если рак преуспеет, то в один прекрасный день из него получится куда более совершенный организм, чем у его хозяина, — наделенный как бессмертием, так и способностью к неограниченному делению… Способность раковой клетки постоянно подражать нормальной физиологии, нарушать и искажать ее наводит на зловещий вопрос: что такое «нормальность»? «Рак, — сказала Карла, — и есть моя новая нормальная жизнь». Вполне возможно, что для нас рак стал нормальной жизнью и мы от природы обречены рано или поздно погибнуть от злокачественного заболевания. По мере того как в отдельных странах доля больных раком постепенно ползет от одной четверти к одной трети и даже к половине населения, рак, похоже, становится нашей новой нормой — нашей неизбежностью. Вопрос скоро будет не в том, столкнемся ли мы с этой бессмертной болезнью, а когда именно мы с ней столкнемся».   

Автор мысленно помещает в разные годы древнеегипетскую царицу Атоссу, (описание рака груди которой в древнем папирусе – это первое упоминание о болезни в истории человека и рака) и прослеживает, какие у неё были бы шансы излечить болезнь. Он приходит к выводу,  что даже в середине 21-го века она могла бы продлить жизнь (с учётом, что молекулярная биология достигла больших терапевтических успехов в подавлении рака), лишь принимая разработанные лекарства для лечения или профилактики до конца своих дней. Но болей Атосса другим видом рака, возможно, тех ступеней прогресса, что возникали во времени, не наблюдалось бы или, наоборот, заболей она болезнью Ножкина или ХМЛ, то сравнительно легко прожила бы 30-40 лет. 
«Непредсказуемость траектории развития рака в будущем отчасти тем и обусловлена: мы не знаем биологической основы подобной гетерогенности. Мы не в состоянии оценить, например, из-за чего рак поджелудочной железы или желчного пузыря так разительно отличается от ХМЛ или рака молочной железы. Ясно, однако, что даже знание биологии рака вряд ли поможет полностью искоренить рак. И по мнению Долла, и по свидетельству истории Атоссы, нам лучше сосредоточиться на продлении жизни, а не на искоренении смерти. Война с раком будет выиграна скорее, если изменить определение победы».

Книга заканчивается пессимистически – описывается история женщины, шесть лет боровшаяся с редкой формой гастро-рака, включившая все мыслимые и немыслимые свои резервы, энергию, ресурсы и связи. Она принимала самые новейшие лекарства, и два раза рак отступал, а потом снова вгрызался в неё ещё более яростно. «Джермейн воплотила в себе всю суть нашей борьбы с раком: чтобы не отстать от болезни, приходится вечно что-то изобретать и выдумывать, учиться и разрабатывать новые стратегии. Джермейн сражалась с раком упорно, одержимо, хитроумно, отчаянно, озлобленно и ревностно — словно вобрав в себя всю яростную, изобретательную энергию многих поколений людей, что бились с раком в прошлом и будут сражаться с ним в будущем. Поиски исцеления заставили ее отправиться в причудливое бесконечное странствие по Интернету и обучающим больницам, клиническим испытаниям и химиотерапиям — по всей стране, по землям, исполненным такого запустения, одиночества и тоски, каких она раньше и представить себе не могла. Джермейн вложила в эти странствия все свои силы до последней капли, снова и снова собираясь с мужеством, призывая на помощь всю волю, весь разум, все, что могла, — но в тягостный последний вечер, заглянув в кладовые своей решимости и упорства, обнаружила, что они опустели. Понимая, что жизнь ее висит на волоске, и уже не цепляясь за этот волосок, Джермейн направила инвалидную коляску в уединение ванной комнаты — в тот вечер мне казалось, что она олицетворяет самую суть войны, что велась уже четыре тысячи лет». 

Книга прочитана. Меня она захватила и своей актуальностью, и тем, что изнутри пришлось взглянуть на эту болезнь, которую я, даже переболев ею, знала всё же поверхностно, и тем, что она вызвала ассоциации – рак (недаром Катерина Гордеева сравнивала раковые клетки с преступными элементами человеческого общества) напоминает… исламистов, желающих весь мир сделать мусульманским. А также его можно сравнить с человеком с точки зрения планеты Земля. Вернее так: организма – Земля, люди – это нормальные клетки организма, но существование зла в людях – оно и действует на организм (Землю), как раковых клетки в живом теле.

И ещё – мою повесть о Дине надо бы назвать: «Выжившая». Потому что в ней история человека, преодолевшего болезнь (если она была) и её жизнь с последствиями.
И вопрос – а стоит ли выживать, чтобы потом так жить – обрезанной и с обрезанными жизненными возможностями?
В книге ответ однозначный – иностранцы, заболевшие этой болезнью, описанные в книге – борются до конца. У нас, русских (или россиян) жажда жизни не столь велика. Объясняю это тем, что заболевание это так страшно из-за безысходности, так мучительно протеканием и лечением и так малодоступно это лечение (квоты, связи, деньги), что трепыхаться и бить хвостом об лёд мало кому кажется оправданным.
Как где-то прочла: «Я хочу вылечиться не из-за себя, а из-за детей» (или вариант – «из-за моих родителей», если своих детей ещё нет).

Но и много свидетельств огромной благодарности людей, попавших в эту воронку, за время хоть непродолжительной ремиссии: «Спасибо за несколько месяцев жизни, подаренных вами».
Почти три года с нами нет Макса, подросли его сынишки, младший отца знает только по фотографиям, старший ещё помнит. Но и его родители, и вдова – смирившись или так и не смирившись с потерей, про эти 8 месяцев (вместо 2-3-х, что отпустила бы  ему болезнь, если бы все знавшие Максима не взялись его вытягивать) говорят: «Мы пытались, мы проиграли, но он жил 8 месяцев, а не 3, и Витя (старший сын) папу помнит только из-за этих нескольких дополнительных месяцев».